Туристское творчество

Автор - Владимир Скородинский

В то лето мне шёл уже двадцать второй годочек. Впереди - последний курс Одесской национальной юридической академии. Не очень-то я дорожил этой ОНЮА и стремился к юриспруденции... Но со студенческой жизнью прощаться мне было жаль. Не всё мне нравилось в ней, но это была жизнь современной городской, а не сельской, богом и людьми забытой, молодёжи.
Мне нравились дискотеки, дни рождений, студенческие праздники и коллективное посещение нашей дачи с её Русской парной баней. Больше всего мне, конечно, нравились зимние каникулы. Когда-то зимой я съездил с родителями в затерянное в Карпатах село Грабовец, что на Львовщине. С тех пор заразился горными лыжами. Правдой и неправдой, когда на родительские, а когда и на свои, кровью и потом заработанные, денежки, с группой или вдвоём с закадычным другом, на недельку-другую я выезжал на самый модный, на Украине, карпатский горнолыжный курорт Славське. Впечатления от поездок были огромными, но их всегда было мало. Съездить туда два раза в год получалось не всегда.
В то время мой отец уже несколько лет занимался водным туризмом. В составе команды, под интригующим названием "Ильичёвские плотники", на снятых с океанских кораблей надувных аварийно-спасательных плотах, он сплавлялся по рекам Украины. Не единожды он приглашал меня с собою в поход. Но я, то по объективным, то по надуманным причинам, его приглашения не принимал.
В состав их славной "кагорты" в то время входили разные по возрасту и роду занятий люди. Капитаном у них был первый заместитель мэра нашего города Калита Б.И., турист с тридцатилетним стажем. Отец к тому времени занимал должность прокурора, он же сэр летописец и главбаня. Был здесь глав кок Порфирьев В.П., в миру начальник Ильичёвской таможни. Был здесь и заслуженный художник Украины, а ранее СССР, Горбенко А.А. Его превзошёл член их команды, его сын Горбенко Славик, разбитной балагур и душа компании. А старпом!.. Старпом - это что-то с чем-то. В команде плотников это был тот тридцатилетней давности старшина Советской роты, которому никто не хотел подчиняться, но все любили его за его поющую под гитару и баян душу. По совместительству он, будучи гидростроителем, строил новые причалы ещё не старого Ильичёвского морского торгового порта. Тем самым он развивал не только порт, город или Украину, а всю цивилизацию. Все они были уверены, чёрные тучи над головами украинцев разойдутся. Были в той команде и другие отцы любимого всеми нами города-порта.
По окончании походов отец приносил в дом много фотографий. Делали они по этой теме видеофильмы, которые демонстрировали как в кругу семей, друзей, так и по телевидению. Отец пописывал об этом в газетах, что пользовалось спросом. Но больше всего об их походной жизни было рассказов, как забавных и смешных, так поучительных и ужасных. Говорили они об этом на своих встречах, которые происходили на пароходах с ночёвкой в море, в саунах, на берегах прудов, где до утра ловились сладкие караси, в Сиреневой роще и в других укромных, только им известных уголках. Иногда на этих встреча присутствовал и я.
Из их рассказов я знал о приключениях, узнавал что-то для себя новое. Но больше всего мне запомнились страшные и тем самым захватывающие истории. Очевидно, это были острые юношеские впечатления. Помню, как они спасали, но так и не смогли спасти, несчастного шестилетнего мальчика, которого засыпало в расположенном на берегу Днестра песчанном карьере. С тех пор на том месте стоит, изготовленный из водопроводной трубы, крест голубого цвета. Все, жизнерадостные кампании, проплывающие мимо, скорбно затихают и задумываются о мимолётности человеческого бытия.
В районе села Колывна, что на Ивано-Франковщине, они помогали устанавливать памятник женщине-туристке из Киева. Сплавляясь семьёй по реке, они, вопреки возражениям мужа, решили заночевать под высоким тополем. Ночью буря повалила дерево на палатку. Муж и пятилетний сынишка, который лежал между ними, остались живы.
Попадали в переделки и "Плотники", но традиционно выходили из них без потерь.
Всё это меня весьма заинтриговало и я, стремясь как можно больше взять от студенческой жизни (пойдёшь работать - в поход не попадешь), решил на недельку-другую сходить с ними в поход на Восточную Украину. Ранее они бывали на Западной её части.
Наш отъезд из Ильичёвска, что под Одессой, был обставлен, по давно установившейся традиции, с помпой. На двадцать туристов они добыли сорокаместный, довольно роскошный, заморского производства, мягкий автобус. Во весь его борт на английском языке красовалась интригующая надпись "KING". Наверное, начальное от известного "KING KONG". Снаряжение, съестные и огненные припасы были погружены в грузопассажирский "FORD". Многие из молодёжи предпочитали ехать в нём. Какой-никакой, а островок бесконтрольной жизни.
Провожали нас, как за получением правительственных наград. Здесь были жёны, невесты, дети и, конечно, друзья, как закадычные, так и четвероногие, типа всеобщего любимца Пирата Сергеевича. Остроты. Смех. Веселье. Пожелания. Белая зависть.
Затем, за благословением заехали к прародителю плотницкого движения, Г. Степанову. Во всю ширь его безмерно больших ворот, красовалось традиционное "плотницкое" приветствие:

" 32-ому ПОХОДУ, КАК ЖАХНЕМ".

Процедура благословения достойна отдельному описанию. Здесь и старорусский громовой язык хозяина, и высочайшее его дозволение, и крестное знамение правицей, в которой, вместо креста, зажат покрытый испариной кубок с превосходным вином его собственной выработки.
Как, в своё время, Гаврош подносил на баррикады Парижской коммуны патроны, так и внук Георгия, Юрчик, подносил к нашему "KINGу" пластиковые бутылки с этим янтарным божьим даром. Звон гитары. Песни. Последние слова прощаний, и вот наш "пожиратель километров" уже поспешно подминает под себя серую ленту асфальта.
Дорога была интересной. Отцы-командиры важно расселись в передней части нашего дома на колёсах. Поскольку мы в своём большинстве студенты, то сам бог велел нам разместиться на галёрке. Здесь был наш главный видеооператор похода Саша Филоти. Только окончил институт, а уже экономист РСУ порта! Максим Уткин, он хоть и самый молодой, но в походе уже не первый раз. Интересен тем, что недавно возвратился из Индонезии, где несколько лет прожил с родителями. Сам сочиняет песни и музыку. Мостом и связующим звеном между "отцами и детьми", является душа кампании, балагур и затейник Славик Горбенко. Хотя высшее образование он получил уже несколько лет назад, но учиться он не перестанет никогда, так как он художник и довольно известный. Как с отцом, так и самостоятельно он устраивает выставки. Похоже, что ученик превзошёл своего учителя. Все они играют на гитаре, чему немного научился у них и я.
Сидящие впереди, больше пели и вспоминали былое. Мы осваивали видеокамеры, гитары, ну и, конечно, неотделимый атрибут студенческих ночей "преферанс". Анекдоты сыпались со всех сторон. Живописные Украинские пейзажи за окном менялись ежесекундно. Было весьма увлекательно и поэтому интересно. Длинная дорога была не в тягость и поэтому прошла незаметно. На придорожном рынке в селе НовоГригорьевка почти вся команда шумно вывалила на перекур. Прошлись меж торговых рядов. Под гитару и баян звучали как жалобные послевоенные песни, так и лихие, разудалые Украинские. Обмен шутками, остротами. Очевидно, талантами блеснули неплохо. Свидетельством тому явился роскошный соломенный бриль главного доктора Волкова Пети, который переполнился призами. В нём были душистые куски малосольного свинного сала. К нему головки огненно острого чеснока и сладкого лука. Яично-жёлтые рулеты с маком. Удивительно пушистый и необычайно белый, высоченный хлеб домашней выпечки. На дне деньги, конфеты, семечки и ещё что-то из числа здесь же продаваемых товаров. Всё это сооружение венчал купол из свиной ноги.
Стремительно промчались сквозь Кременчуг. В Полтаве отведали знаменитый Украинский борщ с полтавскими пампушками с чесноком.
Первая ночёвка была на берегу реки Псёл, что всё на той же полтавщине. Хотя лагерь разбили по сокращённой программе, но я впервые в своей, не скучной, жизни почувствовал себя настоящим туристом. Команда дружная, тренированная. Как по мановению волшебной палочки, в мгновение ока, поляну окутал дым костра с густым аппетитным запахом ухи из привезенного с собою здоровенного карпа.
Ужин вылился в торжество, посвящённое первому дню похода. Вскоре, незаметно для участников этого празднества, он перерос в завтрак. Спать ложились лишь некоторые. Кто в автобусе, кто прямо под небесным сводом на припасённом надувном матраце.
Я, с главрыбой Володей Никулиным, баянистом, гитаристом и отличным парнем, а так же с Серёжей Скибицким, некогда исходившим, излазившим всю Сибирь и Северные реки, отправились рыбачить. Речка узкая. Течение быстрое. Берега утыканы корнями деревьев и кустарника. У нас беспрерывные "зацепы" крючков. Очевидно, наши морские снасти и приёмы лова в этих условиях не годятся. Поэтому получилось, как говорится в украинской поговорке: "Рибаки рибачіли, а риби не бачіли". Более того, понадеявшись друг на друга, забыли на берегу основной запас рыболовных снастей, и это в самом начале похода! Что ж, на ошибках учатся - умные на чужих, а остальные на своих.
К обеду были в селе Яблуневе, что уже недалеко от долгожданного места старта. Там нас ожидал самый настоящий украинский борщ со свининой и сметаной. Хотя мы все не были не голодны, но ели его наперегонки. Разговор сводился к просьбам подать ещё кусочек хлеба или добавку борща. Дружное тарахтение ложек о тарелки утопало в самодовольном почмокивании переевших физиономий.
Удивительный, жужжащий у хозяина Анатолия дом. Размерами он не большой, построен из красного кирпича. Стены внутри пустотелые. В них есть с десяток кирпичей, которые легко вынимаются из стены. Сквозь щели, похожие на бойницы ДЗОТа, в пустоты дома беспрерывным конвейером влетают и вылетают пчёлы. Там их прижилось пять семей. Осенью хозяин, вынимая упомянутые кирпичи, собирает урожай в количестве одного-двух вёдер мёда. Семье этого достаточно. Но мы к такому соседству, учитывая наши обнажённые торсы и ноги, относились весьма напряжённо. Если мы вдруг чем-то не понравимся этой жужжащей армаде, то и автобус не станет нам достойным убежищем.
К вечеру мы уже были в месте нашего старта, вблизи города Балаклея. Городок в основном одноэтажный. Таких на Харьковщине большинство. Разгрузились и разбили лагерь быстро. Снаряжением, а это две-три тонны веса, завалили весь берег. Не верилось, что его можно затолкать в шесть относительно небольших плотов. Не терпелось поскорее убежать к воде.
Река в этом месте шириной несколько десятков метров. Течение для нас, приморских жителей, необычайно быстрое, поэтому донырнуть до дна в самом глубоком месте не получалось. Вода удивительно чистая и поэтому почти до дна прозрачная. Плавать в ней приятно, но тяжелее чем в морской. Я с главрыбой Володей натянули поперек реки канат. Получилась переправа и отличное место для купания, особенно для толстопузов.
Рыболовы опять начали приспосабливаться к рыбалке. Я занялся любимым делом - руками в обрывистом, сплетённом из корневищ берегу, стал ловить раков. С наступлением темноты, в одной из нор, вместо привычного рака обнаружил нечто необычно длинное, гладкое и скользкое. Душа похолодела. Неужели гадюка? Надо бы держаться от неё подальше, хотя я знаю, что змеи в воде не кусаются. Инстинкт охотника взял верх над страхом. Каково же было моё удивление, когда из воды над головой я поднял в четверть метра длинной сомика. Такой трофей я добыл впервые. С ним оббежал весь лагерь. Посыпались поздравления, подначки, остроты, советы. Это был наш первый рыбацкий трофей. Наигравшись вволю младенцем, я отправил его на дно речное за папой и мамой. Каково же было наше всеобщее удивление, когда он отказался от нас уходить. В луче электрического фонарика, пронзавшего толщу воды, мы четко видели нашего недавнего пленника. Он методично тыкался носом в берег и в коряги. При этом всплывал всё выше и выше, отыскивая тропу, ведущую на берег к костру. Стремясь направить его на путь истинный, мы стали прогонять его от себя. Сначала мы топали ногами о берег. Затем над его головой взбурлила вода. В конце концов, тонкой веточкой лозы мы стали отталкивать его от берега. Но он, с упорством обречённого, исступленно, отыскивал путь к своей смерти. Ранее я слышал, что глаза у сомов светятся. Но одно дело слышать, а другое видеть. Цвет ярко рубиновый. Но в черной ночной воде, он вызывает чувство жути, даже у того, кто стоит на берегу в окружении друзей.
Впоследствии у меня была возможность получить подтверждение того, что такое чувство возникало не только у меня. Я узнал, что сом - это пресноводный хищник и чем он крупнее, тем опаснее. Донец был немым свидетелем нападения сомов не только на уток и гусей, но и на взрослых мужчин. Но об этом позже.
В лагере пылает костёр. Звучит музыка, песни и взрывы хохота. Чуть в стороне видны огни и зарево вечернего города. На берегу реки, в тиши притаились рыболовы. И всё это покрыто полусферой иссини чёрного июльского неба. В нём прозаическим гвоздём проткнуты миллионы дыр, которые люди называют звёздами. Сквозь них струится космический свет. Я лежу под этим необычайным душем на влажной от росы траве и блаженствую. Безветрие. Чудесное состояние души. Уже вторую ночь подряд не сплю и боюсь это делать. Вдруг такое не повторится никогда?
Коротки летние ночи. Будто бы недолго обходил угрожающе чёрные пещеры, сотканные из крон дремучих деревьев. Что-то помог рыболовам. Едва начал готовить свои снасти, как небо стало превращаться в тёмно-фиолетовое. Сначала, очевидно во сне, вскрикнула одна птичка-невеличка. Вскоре ей вторила вторая. И вот вся пойма реки, как-то незаметно, заполнилась радостным птичьим гомоном, который приветствовал рождение нового летнего дня. Восточный небосклон играл всем многоцветием красок. Сначала оранжевым, затем жёлтым и наконец-то, на лазурном фоне, показалась макушка ярко красного внеземного светила. Картины меняются так быстро, что не знаешь, что делать первым - не упустить прелесть рассвета или утренний клёв.
Новый день поднял тех немногих, которые как-то изловчились подремать. Стелившийся над покрытым росою лугом дым костра вдруг взбодрился и тонкой, чуть изогнутой струйкой побежал здороваться с белым облачком на голубом небе. К огню, как к магниту, потянулись уже поднявшиеся, но ещё не проснувшиеся туристские тела. Стук топора. Перезвон посуды. Мужские бубнящие голоса. День начался.
После завтрака начали готовить плоты к спуску на воду и под загрузку. Бывшие в употреблении плоты надували ручными мехами. Это занятие нудное и поэтому безынтересное. Другое дело - "подрыв" нового плота... Читателю, очевидно, известно, что в аварийной ситуации с гибнущего в открытом море судна такой плот сбрасывают за борт. Там он автоматически наполняется воздухом и готов принять в свои объятия ищущих спасения людей. Поскольку мы использовали не сброшенные, а снятые с судов спасательные плоты, то для его наполнения было достаточно лишь с силой дернуть за прочный линь и созерцать результат такого действа. Мне, как новобранцу, была оказана такая честь. Не без волнения, я проделал эту процедуру. Округу огласило сначала зловещее шипение, затем рёв лох-несского чудовища, а потом, похожие на звук пожарной сирены, тревожные сигналы. То, что ещё минуту назад называлось упакованным плотом, сначала пыжилось, напрягалось своим внутренним напряжением, да столь сильным, что шпагат на кожухе лопнул. Инстинкт самосохранения заставил собравшихся закрыть глаза и повернуться к опасности боком. Всеобщему обозрению предстал туго надутый прорезиновый бок будущей "хижины дяди Бори". Потом, по мере разрывания шнуровки чехла, на наших глазах, вместо новенького плота красавца, рождался плот уродец, конёк горбунок или гадкий утёнок. Он был меньших размеров, чем мы ожидали. Его устаревшая конструкция была весьма неудобной в использовании. Он был основательно подгнившим. Таким, каким может быть доисторическое чудовище, пролежавшее на речном дне не одно столетие. На это указывали чёрные и заплесневелые бока новоявленного. Вместо радости - недоумение и разочарование.
Вскоре от этих тяжких раздумий нас отвлёк необычайно продолжительный и поэтому торжественно важный свисток капитанской дудки. Он возвестил провожающих и отплывающих о начале нашего похода по основному притоку воспетого М. Шолоховым Дона, по реке Северский Донец. Впереди не одна сотня километров, которые нужно пройти от города Балаклея до города Изюм за уже неполные три недели. Ярко-оранжевый дым зажжённого мною фальшфейера дневного огня явился составляющей этого священнодейства и указал направление движения флотилии "Ильичёвских плотников".
Однако соседство плота-ужастика порождало в наших душах какое-то смутное чувство тревоги и беспокойства. Ожидать добра от него не приходилось. Очевидно, по этой причине его обитателями стали всего два, в общем-то не плохих, но с самого старта провинившихся опозданием, человека. По воле случая они оказались тёзками. Поэтому младшего назовём Сашей, а старшего Александром. Вскоре после старта они сами себя нарекли краткой аббревиатурой "ЗК", что значит Забайкальский комсомолец или, по тривиальному, заключённый. Этому способствовал их, соответствующий плоту, внешний облик и наименование принятого на борт груза. Если на других плотах была загружена тушёнка, сгущённое молоко, "Кока-кола", пиво и даже "огненная вода", то на их плоту был лишь один на двоих заплесневелый сухарь. Зато здесь, на мягком днище, хранились в полном достатке и широком ассортименте стальные решётки и колья, мешки с электроизоляторами, топоры и прочее оборудование пыточных камер. Правда оно предназначалось не для этих, а несколько иных, а точнее сказать, банных надобностей. Ведь мы путешествовали с комфортом к которому, кроме всего прочего, принадлежала и самая настоящая, но походная Русская парная баня. Изоляторы использовались в ней в качестве парогенераторов. У этих несчастных на борту не было даже питьевой воды. Последнее обстоятельство понуждало их время от времени протягивать к проходящим мимо судам иссохшие ладони и обращаться к их обитателям с мольбами о сострадании. Это сильно напоминало те времена, когда преступники, содержащиеся в тюрьмах, находились на самообеспечении. Их периодически выводили под стражей на улицы, и у прохожих они выпрашивали спасение от голодной смерти.
Если на этом судне не было питьевой воды, то забортной было в пребольшом достатке. Она, пробравшись сквозь повсеместно прогнившую ткань корпуса плота и вступив в преступный сговор со столь специфическим тяжеловесным грузом, грозила обоим незадачливым рекоходам внезапным визитом вежливости к его превосходительству Водяному. К этому прибавлялось ещё одно неудобство, грозившее аналогичными последствиями. Выражалось оно в том, что через все те же дыры дряхлого корпуса, из его внутренностей наружу, беспрерывным потоком вырывались потоки жизненно необходимого для безопасного плавания воздуха. Последнее обстоятельство понуждало одного из обитателей, а это был Александр, беспрерывно ручными мехами подавать воздух в ненасытную утробу своего "мустанга". В течение дня он делал от 400 до 800 качков мехами. Руками, со значительным усилием, он исступлённо загонял вовнутрь своего плавучего заведения воздух, заведомо зная о том, что через несколько минут последний опять окажется на свободе. Ну чем не Сизифов труд? Или, как говорят на Западной Украине,
- "Мені не треба твоя робота. Мені треба щоб ти зморився".
Очевидно, по этим причинам к плоту сразу и навсегда прилипло название "Стойкий". Будучи начертанным профессиональной рукой сэра Богомаза, Горбенко-старшего, оно по настоящее время красуется на борту этого мягкого инженерного сооружения, которое хранится в личном музее всё того же Александра.
Экипаж "Стойкого" как-то сразу, но незаметно расслоился. Один - сильно похож на пирата, которого поймали и посадили на некогда существовавшее гребное судно по названию "каторга". Он постоянно нёс свой тяжкий крест - грёб и грёб ставшим ненавистным для него алюминиевым веслом. Его тело представляло собой иссушенный июльским солнцепёком туго обтянутый шоколадного цвета кожей скелет, который был едва прикрыт набедренной повязкой. Иногда из того места, где торчали остатки некогда гусарских усов, исходил стон, в котором с трудом можно было расслышать:
- "… голуби летят над нашей зоной". Или
- "… Пахан, век воли не видать".
Второй обитатель "Стойкого" был полной противоположностью первому, хотя личность также вполне колоритная. Его переполняла начальственная важность. Малословное, лоснящееся от пота и жира самодовольное лицо, украшали надутые щёки, отвисающие губы и толстенные медицинские в роговой, черного цвета, оправе очки. Сквозь них он постоянно смотрел в газету с одним и тем же кроссвордом. На его носу они красовались даже во время сытого послеобеденного, сопровождаемого захлёбывающимся истошным храпом, сна. Всё его, от висков до пят, тело, кроме макушки, было покрыто густой, длинной, свалявшейся в комки седой щетиной, что ещё и ещё раз подтверждало правильность теории Дарвина об истории происхождения человека на земле.
Его, некогда прекрасная, как у Аполлона, фигура, была втиснута в кофейного цвета старомодные, ещё в молодости по сходной цене приобретённые в Бухаресте, брюки. Узловатые стопы красовались в ярко оранжевых, видавших Мишку Япончика, штиблетах. Это своё облачение он не снимал даже в те долгие часы, когда, подкачивая плот, его нижние конечности по колено были опущены в не всегда чистый речной поток. Впрочем они там не висели, а стояли на, похожем на крыльцо у собора Василия Блаженного, плавучем крыльце. Ни изнурительный труд, ни зной, ни голод, ничто не могло вывести из состояния равновесия сей живой монумент.
И всё-таки, для кого-то это был ужастик, а для его обитателей он был любимец. Красноречивее Саши об этом не скажешь:
- "Стойкого" мы любим как дитя. Изоляторы как зародыш в чреве любимой женщины. А Пахана абще.
Наша жизнь обрела свой размеренный походный ритм. Утром - неспешный подъём. Кто-то, бултыхаясь в быстротечном студеном потоке, оглашает округу самодовольным криком. Кто-то не умывается вообще. Рыбаки заканчивают ночные бдения и утреннюю поклевку. У костра, как у семейного очага - дружная подготовка к завтраку. Потом сам завтрак. Недолгие сборы - и ярко оранжевая флотилия "Дяди Бори" гуськом выходит на стремнину. Вскоре в неё летят так называемые "негры". Это подводные, чем-то напоминающие парашюты, якоря. Учуяв наиболее быстрый поток, они, как ездовые собаки из рассказов Джека Лондона, тянут за собою плоты-нарты. Иногда, переложенный нами на их шёлковые плечи, тяжкий труд идёт нам на пользу. Иногда - наоборот, так как они путаются в подводных корягах.
Ежеминутно меняются прекрасные картины талантливейшего живописца по имени Природа. Ему пытается вторить наш сэр Богомаз. Изредка встречающиеся пляжики переполнены изящными обводами девичьих тел. С нескрываемым любопытством наши плавсредства рассматривают навеки прикипевшие к своим удочкам рыболовы. Сельские мальчишки и девчонки подплывают к нам и заглядывают в эти чудо-палатки. Мы угощаем их комментариями к увиденному, конфетами и сгущённым молоком. В ответ - угощение "тарзанкой". Сами к ней стоят в очередь, а гостей потчуют без очереди. Это - захватывающее дух сооружение сельских умельцев. Где-то там, чуть ли не в заоблачной выси, к верхушке самого высокого во всей округе склонённого над быстрым потоком дерева, привязана прочная верёвка, кабель или даже цепь. К нижнему, несколько не достающему до воды, концу привязан велосипедный руль, колесо или просто палка. Схватившись за него, со всего маху летишь с берега над водой и в конце стремительного полёта отпускаешь единственную, мало-мальски прочную связь с окружающим тебя миром. С замиранием сердца, не замечая того, что ты не дышишь, летишь между небом и водой. Это у парашютиста или дельтапланериста за спиной есть средство спасения. А сейчас ты - человек-птица. Во все времена и у всех народов люди стремились в полёт. (А может они произошли от птиц?). Не успев поразмыслить, обнаруживаешь себя в быстролетящих ледяных объятиях Водяного. Прыгнул там. Вынырнул здесь. И, только что стоявшие рядом с тобою твои новые друзья, остались далеко позади. Помахав им в знак благодарности рукою, вплавь догоняешь свой, а порою и чужой, плот. Влезаешь на него и с сожалением думаешь:
" Больше никогда не доведётся встретиться с этими замечательными девчонками и ребятами".
К плоту старпома подплыли два мужика. Познакомились. Осмотрелись. Разговорились. Мы их угостили Одесским "Шустовым". Один из них с восторгом отметил:
- Сколько живу, водку в воде не пил.
На предложение закусить бутербродом, отказ.
- Вот водичкой запьем и достаточно.
Моё внимание привлекают водяные лилии. Раньше я их видел только по телевизору да на упаковках от стирального порошка "Лотос". Хочется сорвать "… три лилии для моей прекрасной Лилии". Но помнишь, что это уже редкость и поэтому занесена в Красную книгу. Прыгнул в тихую заводь и на память - фото в обществе этих "чудо балеринок".
Моё внезапное появление в мире прекрасного, с тёплой, как парное молоко, водой, прервало сладострастную дремоту небольшого черепашёнка. Испугавшись, он скрылся в гуще водорослей. Оказывается, здесь есть наши украинские "броненосцы".
Умостившись на крыше плота с биноклем у лица, до рези в глазах, всматриваюсь в прибрежные нагромождения травы, кустов и корневищ.
Пока никого нет на берегах, решил позагорать без плавок.
Уподобляясь рыси, сиганул в воду, окатив нею своих попутчиков. Вслед ворчание. Зато в награду прекрасный экземпляр очаровательной черепахи мамы. Коллективные смотрины, комментарии, остроты, упоминания о супе черепашьем. Поглазеть на невиданного "зверя", подплыли обитатели молодёжного плота под командованием Горбенко младшего. Бывалым рекоходам это не интересно. "Мы и не такое видывали". Угостив пленницу капустой, морковью, картофелем, хлебом и всем тем чем господь бог одарил "плотников", мы, после коллективного фото, отпускаем её домой к детям малым.
Впереди село. Кинулся за плавками, а от них уже мокрый след на крыше плота высох. Оказывается во время прыжка за черепахой они свалились за борт и приказали долго жить. И надо же было такому случиться именно сегодня. Только утром сэр капитан запретил маячить нагими задницами с плотов. Нырнул вовнутрь плота. Привезённым старшим братом из Юго-Восточной Азии (он моряк), явно пиратским ножом, свои, ещё, живые джинсы, быстро переделал в изящные шорты. Думаю капитана они удовлетворят.
Как некогда парусная ладья Запорожских казаков, над водной гладью пронеслась шелуха от луковицы. Это явный признак того, что в соседнем плоту готовятся толи ко второму завтраку, толи к раннему обеду. Пора и нам перекусить.
Согласно заведённому порядку, на каждый плот, перед его отходом, главкок В.Порфирьев выдаёт сухой паёк. Тут хлеб, лук, чеснок, сало, колбаса, сыр, шпроты, паштет, тушёнка и другие вредные для здоровья туристов какие-никакие харчишки. Кто-то дополняет этот набор оставшимся в котле супом, борщом, картофелем в мундирах, чаем и другими остатками утренней роскоши. Пищевыми добавками являются: "Огненная вода", сухое вино и пиво из погребка главвиночерпия Петруччио, или, как его зовут в миру, Пети Полинецкого. По мере нашего движения во времени переносить это хранилище становится всё легче и легче. Впрочем, это снадобье хранится как в общекомандных хранилищах, так и в индивидуальных запасниках. Оттуда они извлекаются по поводу таких личных праздников как дни рождений, профессиональные праздники или поминки нелюбимой тёщи. Одни управляют судном, другие эмалированными кружками, алюминиевыми ложками и, зачастую, охотничьими ножами сервируют столы, коими являются ящики для хранения продуктов и туристского снаряжения.
От этих приятных хлопот оторвал свисток капитана. Таким сигналом он призывает вблизи плывущие плоты к себе. Подплыли. Связались "крестом" в четыре плота. В месте их соединения, закрепили крышку от ящика. Получился импровизированный стол. Оказалось, что сегодня восемнадцатый день рождения у Димки, сына главкока. В этом году он в поход не пошёл. Готовится к поступлению в таможенную, как папа, академию. По этому поводу отец раздобрился и устроил мальчишечник на воде. Вот здесь пригодились личные запасы. Подняли эмалированные кружки-бокалы за именинника, за его родителей. Пожелали чего следует пожелать в подобном случае. Под перезвон гитарных струн вдоль реки зазвучало известное "… к сожаленью день рожденья только раз в году". Потом под вздохи баяна прозвучало что-то народное. Благо под рукой трёхтомный песенник подаренный ШП, швоим парнем, Аллой Александровной, женой и матерью туристов Горбенко. Представляются любопытными названия книг. Первый том "После первой". Второй "После второй". А третий том наречён как "На посошок".
Песнопение чередовалось с повествованием историй типа: "А помнишь…?" и купанием за бортом, поскольку застолье затягивалось, а солнцепёк не спадал.
Проплывая мимо купающихся в реке девчонок я спросил у той котра "…ростом не величка, ще й годами молода":
- Что не можешь дно достать?.
Сэр Манько на это заметил:
- А его и доставать не надо, а то будет, то, что было с асфальтом. Выхожу как-то из кабака, смотрю, а асфальт поднимается, поднимается и как даст мне по морде. Вот видишь, что осталось?
Разбежались в разные стороны также внезапно, как и сошлись. Впереди - остров. Обходить его в связке небезопасно. Из-за узостей можно пробить плот. Благополучно миновав опасное место, предались послеобеденной неге с дремотой. Один на вахте, остальные - на седьмом небе.
Иногда совершаем вынужденные остановки для преодоления водных преград, коими зачастую являются низко висящие над водой мосты с заторами из затонувших деревьев или для пополнения в ближайшем селе запасов хлеба, молока и воды. Всё остальное в достатке везём с собою.
Поход в село - это не столько снабженческое мероприятие, сколько возможность познать мир, в котором ты живёшь. Здесь увидишь, в каких условиях живут люди. Услышишь интересные истории об их крае. Даже если и не пошёл в село, то все равно местные подойдут к нам посмотреть на доселе никогда не виданные ими, снятые с океанских кораблей спасательные плоты. Их расспросы. Наши разъяснения. Их страшные истории. Наше "Не может быть. Брехня". И снова в путь.
По субботам в укромных, сокрытых от постороннего глаза местах, у самой воды, ставим самую настоящую, но походную, Русскую парную баню. Главбаня Скородинский-старший и я, его помощник, держим экзамен на туристскую зрелость. Хотя мы сегодня - командиры и находимся в центре всеобщего внимания, но на установку этого "Русского чуда", на его обеспечение дровами, вениками и топку работает вся команда. Это - праздничный аврал. "Стойкий" с его решётками и изоляторами становится героем дня. Изъятая из его чрева неподъёмная ноша, перекочевывает вовнутрь ажурного сооружения, которое собранно из лёгких алюминиевых трубок в прочный каркас, обтянутый полиэтиленовой плёнкой. В него на носилках заносим раскалённые на костре камни, в шутку называемые парогенераторами. Брызги воды мгновенно превращаются в нестерпимо горячий пар. Дубовый веник взбадривает три, четыре обнажённых плотницких торса, отчего последние издают нечеловеческие крики восторга. Несколько минут спустя, они заключатся в холодные объятия Северского Донца. Его воды от нестерпимой жары вскипают, бурлят и пенятся. Многократно отражённое от нависшего над рекой леса эхо, свидетельствует о том, что ещё есть "…порох в пороховницах, а ягоды в ягодицах".
Первую тройку, сначала в парилке, а затем в реке сменяют другие любители острых ощущений. Изрядно продрогшие в студёной воде первопроходцы, во второй, и в третий, и в пятый раз залетают в парилку. Это священодейство длится часами до позднего вечера. Наиболее ненасытные купальщики парятся и после ужина, и на второй день. До тех пор пока не наступает нужда трогаться в путь. Благо, что вода проточная. В пруду она вскипела бы и превратилась бы в уху из рыбы, раков и плотников.
Затем ужин у костра. Песни. Истории. Анекдоты. Отбоев и подъёмов в походе не бывает. Каждый делает их сам для себя по своему желанию и пониманию.
Запомнился такой трагикомичный случай:
Немного не доходя до села Красный шахтёр, мы вынуждены были разбить лагерь в дубовом лесу. Последний был под пристальным вниманием лесоохраны. Поэтому вскоре после нашего причаливания, верхом на трёхгодовалом "Орлике" к нам приехал егерь Виктор. Пока он выяснял кто мы, да откуда, разъяснял как нужно жечь костры, что бы не сжечь достояние Украины, жеребец гулял по воле. Его внимание привлёк чуть дымящийся котёл гречневой каши с тушёнкой. Многие из нас хихикали, созерцая как животное рассматривает и разнюхивает такую невидаль. Каково же было наше изумление, когда конь схватил его зубами, заржал и, задрав хвост, с выбрыком, сиганул вверх по ручью. Сначала - оцепенение, затем - погоня. Когда ворюгу догнали, то половины горячей каши не стало. Её как будто бы корова языком слизала. Вторую половину своего ужина мы вынуждены были отдать своему врагу.
К слову о коровах. Эти незваные спутники наших путешествий не раз воровали с вёдер малосольные огурцы, подаренные нам уже упомянутым спонсором ШП. Особенно осторожно и нежно эту гостью нужно выгонять из палатки, куда она имеет обыкновение всовывать голову и устраивать там "ревизию". Если её испугаешь, то тебе же хуже будет. Взметя на рога палатку, она летит, не разбирая пути и не щадя наших пожитков.
В банные дни, в первые и последние дни похода, а также в ночь на Ивана Купала и на некоторые другие праздники ужин медленно и поэтому незаметно перерастает в завтрак. Но есть у "Ильичёвских плотников" одна особенная ночь. Согласно многолетней традиции, морские волки ждут её целый год. Это праздник без праздника. Из всех походных ночей они выбирают ту особенную и единственную в которой есть полная луна. Перед нею обычно день отдыхают и к заходу солнца стартуют. При этом, дабы не растеряться в темноте, все плоты связывают "свиньёй". Так Тевтонские рыцари строили свою непобедимую армаду и её "свинным" рылом сметали все препятствия со своего пути. Об этих ночных переходах мне доводилось слышать не единожды. Но принять в нём участие довелось лишь один раз в жизни, и то не знаю - радоваться этому или нет. Но всё по порядку.
Накануне ночного перехода стоянка у нас оказалась неважнецкой. Поэтому было принято решение стартануть пораньше, чтобы найти славную стоянку и на ней отдохнуть перед нелёгким ночным переходом. Сказано, сделано.
Движение начали по утренней прохладе. День обещал быть знойным. Вначале места для стоянки попадались не лучше последней. Затем и такие пропали. Весь день пришлось идти под солнцепёком. Поскольку это было уже в нижнем течении Донца, то вода была не такая чистая и прохладная, как в его верховьях. Поэтому убежищем от стоящего в зените июльского раскалённого шарика она не являлась. Непродолжительное облегчение наступало тогда когда плот вплывал в тень склонённого на водной гладью леса, откуда, как из естественного кондиционера, веяло прохладой. Наслаждение длилось недолго. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что летний зной на реке переносить гораздо легче, чем в наших многоэтажках.
Изрядно уставшие, так и не найдя подходящего для стоянки места, мы вынуждены были пойти на штурм ночи без отдыха. К этому нас ещё подталкивала ухудшившаяся к вечеру погода. Появился резкий, порывистый суховей, затянувший небосклон пылью. Многодневная безоблачность грозила смениться на затяжные дожди. За это время от полной луны остались бы рожки да ножки.
У села Горелое, уже в полумраке, сделали непродолжительную остановку, где пополнили запасы воды, молока и хлеба. По карте было видно, что в течение ближайших двух-трёх дней нашего пути населённых пунктов и дорог не будет. Путь предстоял по болотистому царству комаров, мошки и гнуса.
Едва тронулись в путь, как небо затянулось грозовыми тучами. Ранее периодически пробивавшийся сквозь них лунный свет исчез совершенно. В кромешной тьме, не без труда, собрались вместе и построили "свинью". Однако вскоре вынуждены были разделиться. Берега сошлись. Река стала ещё более извилистой. Течение усилилось. Подмытые и торчащие в воде стволы упавших деревьев то слева, то справа угрожали пробоинами.
В любую минуту мог хлынуть ливень. Места для стоянки по-прежнему не было. Сначала старались держаться все вместе. Попадавшиеся на пути острова обходили кто слева, кто справа. Это привело к тому, что в полной темноте растеряли друг друга и уже не знали сколько плотов впереди, а сколько позади, надо догонять основную группу или надо её подождать. К тому времени я считал себя уже опытным рекоходом и не стал будить своих компаньонов, а предложенную ими помощь, по юношеской самонадеянности, отвергал. Кроме того, мне хотелось испытать самого себя в трудной житейской ситуации. Мужчина я или ещё безусый юнец? Джек Лондон, в свои неполных двадцать, уже на Клондайке мыл золото.
До рези в глазах приходилось всматриваться в непроглядную темень. Ежеминутно загребал веслом то влево, то вправо. Мой путь был едва различим. Дневной солнцепёк и бессонная ночь давали о себе знать. Вскоре управление плотом стало делом чисто механическим. Мозг явно засыпал, что грозило пробоиной и другими подобными большими неприятностями для меня и людей, которые доверились мне. Споласкивание лица забортной водой взбадривало, но ненадолго. Явь и воспоминания в сознании начали путаться.
- Вова, тебя подменить? - откуда-то из глубокой утробы плота внезапно раздался голос напарника. Голос не громкий, но от внезапности меня передёрнуло. Испугался. Но от помощи отказался. Сразу же после отказа храп возобновился.
Вот опять всё тело от пяток до макушки пронзило подобие электрошока. Вдруг внезапно, рядом со мной раздался, в этот раз уже не тихий, а душераздирающий детский крик, взывающий о помощи. Что это за наваждение? Бред или реальность? Умом понимаю, что детей здесь, среди болот, быть не может. Я не сплю. Вот раздался ещё более страшный, молящий о пощаде вопль. Когда он стал переходить в хохот, я вспомнил рассказы местных ребят о том, что так кричит филин. В сердцах я плюнул в его сторону и ругнулся. Как бы услышав это, ночная птица внезапно смолкла.
Стал вспоминать, о чём ещё предупреждали местные?
Северский Донец, безусловно, старинная река. Естественно никто не знает её день и даже год рождения. Но историки утверждают, что Монголо-татарское нашествие она пережила благополучно, припрятав на дне, особенно в местах переправ, золото, драгоценную посуду и усеянное самоцветами оружие. Не раз русские богатыри на его берегах скрещивали свои могучие мечи с кривыми саблями половцев, печенегов и прочих любителей поживиться за чужой счёт. Такая предыстория этого интересного края вселяет в души многих романтиков и авантюристов надежды на отыскание кладов, сокровищ, старинного оружия и того подобного. Поэтому в каждом прибрежном селе есть своя увлекательная, а порою и ужасная то ли быль, то ли легенда. А некоторые из них в той или иной вариации сопровождали нас вдоль всего длинного пути вплоть до места финиша в старинном славно известном городе Изюме. Мне запомнилась такая:
Как-то жители Левковки стали замечать, что чаще обычного стали пропадать утята и гусята. Сначала грешили на лис и ворон. Затем дети стали говорить, что эту живность "нечистая" прямо на их глазах унесла на дно речное. Дальше больше. Стали пропадать взрослые сначала утки, а затем и гуси. Однажды телёнок с водопоя ели ноги унёс. Бабы начали судачить. Мужики призадумались. Стали появляться невероятные объяснения происходящему. Прагматики пытались изловить нечто необычное появившееся в реке. Но не тут-то дело было. Даже если что-то необычно крупное и цеплялось на снасти, то вынуть его из воды не было возможности. То крючок разогнётся, то жила лопнет. Бредни приходили пустые.
Берега поросшие лесом. Вода их подмывает и они падают в воду. Их подводная часть густо переплетена топляками, корневищами и прочей растительностью. Лучшего обиталища для речных долгожителей не сыскать. Это и жилище, это и убежище. Воистину - "Мой дом - моя крепость".
Дальше хуже. Уже птицу на воду пускать нельзя, пропадает. Скот боится идти на водопой. Нашёлся кузнец-удалец Владимир. Отковал стальной крючок да такую же нить. Ни один день и ни одну ночь мужики с той снастью, на крючке которой красовалась живая утка, порыбачили на берегу. А когда наживу что-то заглотало, то всем скопом вытащить не могли. Тогда зацепили за телегу, да потянули. Каково же было изумление когда из воды вылезло поросшее зеленью и тиной чудовище, эдак пудов на двадцать. Это был родившийся, наверное ещё во время Монголо-татарского нашествия, сом. Уложили его на телегу, а хвост свисал. Он был настолько стар, что мясо на еду не годилось. Поэтому свезли его на мыловаренный завод и переварили на мыло.
Правда это или небыль, но свои ноги я на всякий случай из воды вынул и поставил в плот. Ветер поутих. Грозовой фронт отошёл. Где-то впереди стал слышен плеск вёсел и говор. Значит наши недалеко. Уже веселее. Засвети луна, было бы совсем хорошо. Но её по-прежнему не видно. В эту страшную ночь почему-то вспоминаются только страшные истории. Нет что бы вспомнилась дискотека в Карпатах или в академии.
Если истории о соме-великане уже много лет, то вторая история, связанная с этими речными хищниками, свежа и поэтому у всех на слуху. О ней рассказывают, правда в разных интерпретациях, чуть ли ни в каждом селе.
Перестройка. Развал Союза. Рыночные отношения. Каждый на кусок хлеба стал зарабатывать кто как может. Одни не знают, куда деньги потратить. Другие не знают, где их взять на лекарство для умирающего ребёнка или матери. В городах появилась куча кафе, ресторанов и их завсегдатаев. Хозяева дорожат постоянной клиентурой, да ещё норовят её и у соседа оттяпать. Способов изобрели много, в том числе и такой, которым удовлетворить все прихоти толстосума. Для этого рыбакам заказывают различные рыбные деликатесы, в том числе сомов. Поймать крупного на крючок, сетью или неводом не получается. Электроудочка тоже не берёт.
Изловчившись, братья Шевченко, Иван и Петро, стали сомов добывать не ловлей, а охотой на них. Сначала в ластах и маске с трубкой, отыскивали сома в корневищах, а затем острогой, что прикреплена к руке длинным прочным капроновым шнуром, били его. Стало получаться. Разбогатели. Достали лодку. Купили старенький акваланг, подводное ружьё и дела пошли веселее. Но отыскать хорошего сома - дело не простое. Поднять его ещё сложнее. Ведь это речной хищник. Считай - зверь. Будучи раненным, он бросается на своего погубителя в звериной ярости.
Как-то однажды братья вышли на свой браконьерский промысел. Один в лодке, второй в поиске. Затем - наоборот. Что-то задержался старший в воде. Младший сначала с нетерпением, а затем с тревогой стал поглядывать вокруг. Пора всплывать. Вот уже и воздух в баллоне кончился, а братуха всё не всплывает. Крикнул раз, другой. Всё по-прежнему. Нырял. Ясности не добавилось. Позвал пацанов на помощь. Не нашли. Подняли переполох. Сообщили в сельсовет, в милицию. Только через двое суток нашли и тело, и разгадку трагедии. Нашёл Иван здоровенного сома в корневищах. Вонзил в него из ружья гарпун, а рыба сидит в своей норе-крепости. Потянул за шнур - сидит. Ещё раз потянул. Сдвигов нет. Намотал на руку свою погибель и натянул шнур как тетиву на луке. Выскочил смертельно раненный зверь из своей берлоги и ну давай круги нарезать вокруг своего убийцы. До тех пор мотался вокруг него, пока не примотал его к ближайшей подводной коряге. Так убитый убил своего убийцу. Тут их обоих и нашли.
О ужас. Что это? На мою и без того бедную голову стало падать небо. Сознание подсказывает, что такого быть не может, а глаза видят, что оно всё -таки падает. Сопровождалось это необычайно пронзительным сначала писком, затем скрипом, а потом всё нарастающим рёвом переходящим в грохот. Инстинкт самосохранения сработал быстрее, чем разум. Судорожно взмахивая единственным веслом, я увёл плот от того места на которое, как мне показалось, падало небо. Слава богу успел. Произошло то о чём следовало сообразить ещё ранее. Ведь плывущие по реке топляки не с неба сваливаются. Это подмытые рекою деревья заканчивают свой жизненный путь в пучине. Человек может сто лет прожить и ни разу не испытать такого ужаса, какой мне пришлось вынести в течение только одной ночи.
Очевидно шум падающего дерева и мой побег из-под него, разбудили кого-то из моих спутников. Богатырский храп прекратился и сонный голос пробормотал:
- Вовчик, тебя подменить?
Ответ пришёл не сразу. Гребу уже давно. До рассвета ещё далеко. Пора бы прилечь поспать. Да это чёртово дерево сон как ветром сдуло.
- Эй ты там живой? - уже с тревогой прозвучал всё тот же чуть проснувшийся голос.
- Да живой я, живой. Спите. Я ещё погребу.
Моментально возобновившийся храп подтвердил, что мой собеседник меня понял и даже немного обрадовался отказу от помощи.
А может зря отказался от подмены? Сколько можно терпеть эти ужастики? Я их и так не терплю. На смену этим мыслям приходят более миролюбивые. Да пусть поспят. Я молодой, крепкий. Да и погода будто бы налаживается. Ветер совсем утих. Стало спокойно, даже уютно. Сквозь облака стала иногда проблескивать луна. Оказывается она уже готовится упрятаться за горизонт. Сегодня днём ей положено спать, как докеру после ночной смены. Наверное правильно сделал, что отказался от подмены. Когда ещё подвернётся такое наслажденье жизнью? Приятно вспоминать, помечтать в ночной тиши. Что меня ждёт через год? Где я буду следующим летом? Ведь остался год до окончания учёбы. Где бы я ни был, но в поход уже не попаду. Это уж точно. А жаль. Да, правильно сделал, что не согласился на подмену. Между прочим за время похода я уже не первую ночь бодрствую. Дома такого не было. Спал с вечера до 10-11 часов утра. А здесь не сплю ни ночью, ни днём. И спать что-то не хочется. Просто удивительно.
Вот посреди водной глади появилось что-то совсем черное. То ли очередной поворот реки, то ли остров. Да, это остров. С какого же берега его обходить, с левого или правого? Пойдёшь не с того, что надо, попадёшь в затор с топляков. Тогда будет большая проблема - вперёд не пустит затор, а назад течение. Влево, вправо плот с его грузом по корягам и зарослям не обнесёшь. Вот будет над чем повкалывать и мне и всем остальным. А сколько будет раздалбона. Начал судорожно вспоминать. Местные, кажется, говорили надо держаться правого берега. И почему только я слушал их так не внимательно? Рискнул и стал держаться правее.
А ещё местные говорили, что в нижней части этого острова, где оба течения опять сходятся в одно, есть сильный водоворот. Его называют "Страховая яма". Интересную быль рассказывают об этом зловещем месте.
Тяжело умирала Ульяна Страхова, здешняя помещица. Девятый десяток лет уже давно разменяла. Одна-одинешенька осталась на белом свете. Ни мужа. Ни детей. Здоровья тоже нет. Хозяйство пришло в запустение. Да и богатство ей уже ни к чему. Умереть хочет, а не может. Душа рвётся вон из тела. Всё внутри огнём горит. Просит бога, чтобы забрал её к себе, а он не внемлет её просьбам. Отец Никодим - и тот не стал её исповедовать и грехи отпускать. Уехал в соседнее село. Он её избегает с тех пор, как на исповеди она ему сказала, что он прелюбодействует с Полиной, которая живёт на краю села, а матушка его холодна в постели. Да так сказала ему о его сокровенной тайне, что все люди в церкви застыли от ужаса, услышав об этом. Ведьмы всё знают.
Ещё в молодости ей, дочери уездного лекаря, приглянулся моложавый гусар-отставник, Глеб, имевший неплохое поместье рядом. Сохла она по нему, а он другую любил. Вот и взяла она тогда впервые грех на свою душу. Семь ночей с матерью-ведьмой она познавала премудрости колдовских чар. Трудно любовь возбудить. Но ещё труднее её в нужный момент погасить. Неразлучная подруга любви - ревность, а её антипод - ненависть. К концу седьмой ночи загробным голосом мать сообщила:
- Теперь он твой. И только смерть разлучит вас. Его смерть.
И вправду, вскоре Глеб полюбил её пылко и страстно. И дочь у них была славная, Ольга, и внуки. Но ни счастья, ни радости она от этого не изведала. Как-то приревновала она своего мужа к молодой гувернантке. Это по её воле они оба быстро исчахли, иссохли и ушли в небытие. С тех пор не раз и не два всё молодое и красивое она сживала со свету.
И вот теперь час расплаты настал. Хочет умереть, а не может. И "Святое писание" валится из рук, и "Чёрная магия" не открывает ей "Царские врата". Руки наложить на себя боится, грех великий.
Ещё с вечера наказала Ерофею, после третьих петухов заложить Орлика с двумя пристяжными в яблоко. Поедет она в Слобожанский монастырь с дорогими подарками и старинной иконой "Матери божьей" за покаянием. Никто из них ещё не знал, что этот путь для них - последний.
Ночь выдалась звёздной и морозной. Весело поскрипывал снег под копытами двухгодовалого жеребца. Быть бы им на месте к заутренней. Да вот на беду, из леса, точно рогатые, выскочила стая изголодавшихся волков. Зачуяв свою погибель, Орлик птицей полетел над белоснежной периной. Только свист ветра да кнута Ерофея оглашали опушку. Могли бы уйти от погони, но вожак был хитёр. Срезав поворот, стая преградила им путь. Кучер свернул лихую тройку на лёд Северского Донца, а там уже и монастырь рядом. Хоть и крепок в ту зиму был лёд, но в том месте, где река, омыв остров, опять с двух рукавов становилась единой, над водоворотом, он был тонок. Не поверил ушам своим мужик, что треск льда - это его погребальный звон. Лопнула на мощной груди молодого коня богатая упряжь, но одолеть непосильную стремнину он так и не смог. Опора ушла из-под копыт. Толстый лёд преградил ему путь. Две его подружки, тяжело отфыркиваясь от вдруг нахлынувшей на их разгорячённые ноздри ледяной воды, медленно уходили под лёд, затягиваемые туда неведомой силой. Ерофей неистово хлестал погибающих своих любимцев, думая о своих троих сиротах.
И лишь одна хозяйка радовалась этому несчастью. Из её старческих, ссохшихся, испещренных, беззубых уст вырывалось что-то среднее между дьявольским хохотом и плачем грудного ребёнка. Даже после того, как волны седого Донца сомкнулись над её трясущейся в конвульсиях изрядно облысевшей головой, над рекой, укатываясь куда-то вдаль, всё повторялся и повторялся тот ужасный смех.
С тех пор каждое лето самые отчаянные смельчаки ныряют в эту стремнину в надежде достать оттуда старинную икону, золото или хотя бы упряжь. Но в ответ - только зловещий старушечий смех. Где-то рядом парит её не успокоившаяся душа. Это Ульяна балуется. Не может покинуть этот мир. А это место стали звать "Страховая яма". То ли это от фамилии попавшей туда помещицы, то ли от страха перед ямой.
Надо же! Знал об этой яме. Осторожничал и влетел в неё. Темень вокруг - хоть глаз коли. Плавно плывущий плот словно наткнулся на невидимое препятствие. Его стремительный и свободный бег внезапно прекратился. Сперва он начал плавать по кругу. Затем, не прекращая этого своего дурацкого движения, он стал вращаться вокруг своей вертикальной оси. Эти две скорости стали стремительно нарастать. Плот легко и проворно бежал против течения, что противоречило здравому смыслу и всем законам физики. Все мои попытки веслом остановить это гибельное вращение, только ускоряли его и всё сильнее раскручивали эту адскую колесницу. Я растерялся. Не знал, что делать. Голова закружилась. Я услышал вонь полусгнившего старушечьего тела. К горлу подступила тошнота. Неужели вот так внезапно легко и просто, на чужбине можно погибнуть в этой дурацкой яме в двадцать, в общем-то мальчишечьих, лет? А в плоту лежат на твоей совести два спящих и близких тебе человека. Это мне кажется. Это я уснул. Это сон. Но на предрассветном небе звёзды уже бешеным хороводом пляшут над моей головой свою смертельную пляску. Плот всё глубже и глубже оседает в водоворот, неудержимо приближаясь к его центру. События развивались настоль быстро и бурно, что я даже не сообразил разбудить своих компаньонов и призвать их на помощь.
Сквозь помутившееся сознание я услышал сначала один, затем второй и наконец третий крик петуха. После этого я почувствовал, что хоровод смерти сменился на лёгкое, затухающее на волнах покачивание плота. Оглянувшись назад, я увидел, что на небе замерцали первые признаки рассвета, а водоворот затихает. До настоящего времени я не знаю, а может не узнаю никогда, какая сила нас оттуда выдернула или выпустила.
Вскоре из-под покрытой крупной росой крыши нашего плывущего домика раздалось уже традиционное:
- Вовчик, ляг, поспи.
Куда там спать? Начинается новый день с его новыми приключениями.
- Досыпайте ночь. Я ещё посижу.
День обещал быть с долгожданным дождичком.
Вскоре я прервал свой поход и уехал проходить учебно-производственную практику.

К сему самый младший юнга
В.Скородинский.
Ильичёвск - Балаклея - Ильичёвск.
Июль - декабрь 2001 г.