Отчёты о походах

Многие читатели высказывали пожелание видеть на страницах в "КиЯ" продолжение серии публикаций о краеведческих плаваниях Е. П. Смургиса — известного в нашей стране энтузиаста применения весел даже в самых сложных дальних туристских походах. Публикуемый в номере его рассказ о плавании вверх по порожистой Онеге и далее по Волго-Балту — ответ на эту просьбу.

"Где плывет Смургис в этом году?" — интересуется Ю. Кузенко из Риги.

Из кратких публикаций в прессе (например, в "Правде" от 18.07.88) читателям известно, что в 1988 г. он плыл из Тикси, где оставалась "Пелла" после финиша плавания по Лене ("КиЯ" № 129), в Хатангу. Это был первый 1300-километровый этап гребного марафона по Северному Ледовитому океану.

Вот что он сообщал редакции перед стартом: "Давно веду подготовку к путешествию от устья Лены вокруг Таймыра — на Диксон. К Диксону с запада в 1978 г. я не пробился (о плавании из Обской губы в устье Енисея — см. "КиЯ" № 83, 84). Думаю теперь, с востока, удастся. Надеяться на успех позволяет накопленный опыт. Пойду один. Только потому, что в "Пеллу" не удается взять необходимое в таких условиях количество снаряжения для двоих гребцов".

Продолжить это плавание из Хатанги на запад в 1989 г. не удалось. Продолжается оно этим летом, и после победного финиша на Диксоне будем ждать очередного рассказа, который, судя по уже присланным в редакцию фото, обещает быть очень интересным.

А пока пожелаем отважному мореплавателю счастливого плавания и будем читать путевой очерк об онежском походе 1987 года. Сейчас готовится к печати его книга "Путешествие на "МАХ-4", многие страницы которого наверняка будут знакомы постоянным читателям "КиЯ". Уверены, что будет написана и следующая книга Евгения Павловича — "Путешествие на "Пелле".

Плавание В. Галенко и А. Зверева на лодке "Пелла-фиорд" вдоль Поморского берега 1 закончилось 25 июля в городе Онега. А спустя четыре дня Галенко уже в Москве провожал меня и моего сына Сашу на север. Нам предстояло принять эстафету: на той же лодке пройти на веслах реку Онегу вверх — от устья до верховьев (416 км), перебраться затем на Волго-Балтийский путь и финишировать в столице.

— Лодка и снаряжение у пограничников,— напутствует нас Василий Иванович,— все в полной боевой готовности. По Онеге идет молевой сплав, будь осторожен. Попутного вам ветра, хорошей погоды!

Вечером следующего дня мы оказываемся в г. Онега. Сразу же — в гостиницу. Вопреки всем ожиданиям, предупреждающей таблички

об отсутствии мест не видно. Сняли очень приличный номер, оставили вещи и поспешили на встречу с лодкой. Какая она после двух морских путешествий!

Все, вроде бы, в порядке, хоть завтра в дорогу.

Из дневника сына: "31 июля . Сегодня знаменательный день. После самого тщательного осмотра лодки и всего оборудования моем ее и спускаем на воду. Делаем пробную обкатку гребной системы — пересекаем Онегу туда и обратно. Все знакомо, все такое же, как на нашей четырехвесельной ленской лодке. Ощущение волнующее, даже немного хочется петь. Погода отличная, небо чистое, как стеклышко. Вообще все на удивление ясно и прекрасно. Даже не верится — никаких преград, никаких трудностей!"

Вечером рассказываю сыну Саше все, что удалось узнать о ныне довольно благоустроенном старинном городе Онега. Впервые о поселении в устье реки Онеги упоминает "Устав" князя Святослава в 1137 г. На карте "Земля новгородская XII — XIII веков" оно значится как "погост на море". Основали его новгородские ушкуйники, оттеснившие на северо-запад обитавшие здесь племена заволочской чуди. Будучи северным форпостом русских земель, Усть-онежское поселение неизменно страдало от набегов соседей. Летописи пестрят записями о его бедах и разорениях, однако оно отстраивалось снова и снова. В 1621 г. здесь стояли 21 крестьянских двора, 3 дома церковнослужителей, 6 келий и одна церковь. В 1780 г. Екатерина II повелела поморское селение назвать городом. До строительства Архангельска Онега была единственным портом на Белом море, через нее шла большая торговля русским лесом...

2 августа. Сегодня праздник — отплытие! Настроение отличное. Уходим с приливом, поэтому гребется легко. Идут плесы, встречное течение реки почти не ощущается. Первые 20 км одолеваем за 3 часа. Встречаются камышовые острова, из которых вылетает множество уток. За поворотом выбираем песчаный берег, купаемся, наслаждаясь тишиной и покоем.

Кончается идиллия быстро и как-то очень неожиданно. Буквально через час все изменяется непостижимым образом — начинается слалом. Неприятельской ратью встают на пути мели, камни, топляки. Течение все убыстряется и убыстряется. Все чаще приходится проводить лодку под самым берегом. Затем появляется еще один вид препятствий — завалы леса. На быстрине выгрести не хватает сил, провести не удается — глубоко. Приходится разбирать завалы, а то и прорубать через них ход для лодки. Получается так, что следующие 6 км мы "пилим" .

7 часов и в конце концов в половине двенадцатого обессиленные валимся на траву. На реке в это время светло. Варим вермишелевый суп с мясом, кипятим чай, засыпаем мгновенно.

По характерному гулу воды безошибочно определяю близость первого на нашем пути Кокоринского порога. Старожилы уверяют, что когда-то был он самым шумным из всех онежских порогов: нормально разговаривать возле него быпо невозможно, приходилось кричать. Но во время строительства железнодорожного моста из русла брали камень, река присмирела. Порог, однако, и сегодня тянется на 8 км и состоит из 26 валунных "переборов".

Утром встаем искусанные комарами. Еще хуже, что на реке стоит сильный туман, ничего абсолютно не видно, а участок очень сложный, по реке несутся бревна. Я сижу у костра и долго пью чай, Саша идет в лес, собирает чернику. Отвалить удается лишь около полудня. Возле железнодорожного моста, на самой быстрине, нас останавливает охранник. Мы хотим подняться выше, чтобы пристать в более спокойном месте, но он настаивает — ему необходимо проверить наши документы именно здесь!

Разбираем несколько "костров"-завалов, проходим пороги и вырываемся на плес, наглухо забитый лесом. Перетаскиваем лодку через боны, ограждающие мели от леса, и благодаря этому оказываемся на чистой воде. Так и поднимаемся до вечера, "ныряя" через боны туда-сюда.

За деревней Порог крутые лесистые берега сменяются низкими, с глинистыми обрывчиками, в которых множество дырочек — гнезд ласточек-береговушек. И опять все иначе. Задумчиво струится широкая река, отражая зеленые берега. На полого сбегающих к воде холмах стоят деревеньки, древние, как и сама история Поонежья. Многие сохранившиеся памятники старины ведут неторопливый сказ о давнем "ходе" новгородцев к студеному морю за пушниной и дорогим "рыбьим зубом", в поисках лучшей доли...

С каждым километром течение быстрее.

К вечеру 6 августа на подходах к Ярнеме оставляю Сашу грести, а сам берегом тороплюсь в магазин — пополнить запас продуктов. Успеваю. Купил даже пирог с повидлом и песочные рогалики с маком. Пошел навстречу Саше. Участок быстрый, думал засядет, а он тут как тут. Молодец!

Поднимаемся на берег — уж больно хороши здесь, в одном из старейших поселений чарующего Синегорья, как называют эту часть прионежского края, рубленые избы. Сам такие вижу впервые, и сыну показать хочется. Много памятников деревянного зодчества повидал я в Сибири и на Урале, но там в строениях не тот размах, не то искусство. Долго ходим вокруг огромного дома-корабля из прошлого века. Это целый комплекс построек под одной крышей. Фасад собственно избы из мощных бревен украшен одной лишь деталью — подвешенным к коньку крыши резным солнцем. В литературе это замечательное строение, оказывается, так и фигурирует как "дом с многолучевым солнцем". Каждое бревнышко внутри жилья тесано любовно, похоже — стругано рубанком. Во всяком случае "токарной работы" здесь не увидишь! С глубоким уважением к мастерству безымянных умельцев осматриваем "дом с крыльцом", чудесный амбар с галерейкой на точеных столбиках, небольшую церковку 2 в низине на краю леса...

Течение дальше пошло настолько быстрое, что на одной паре весел не выгрести. Жалеем, что именно на этой лодке не четыре весла! До сумерек я гребу, а Саша помогает бечевой, осваивая новое для себя дело. Вообще-то бурлачить ему приходилось на Лене, но то была монотонная, спокойная работа. Здесь же нужны и внимание, и немалая техника проводки — приходится постоянно менять длину конца и усилие. Смотреть нужно и на лодку, и под ноги — уж очень не удобен берег! Словом, зевать некогда. Конец то и дело путается, а бывает, что и сам "бурлак" попадает в неведомо откуда появившуюся петлю. Не один день прошел, прежде чем появилась четкость действий, полное понимание.

За Ярнемой снова к реке подступают высокие лесистые берега — Онега пересекает холмистую гряду и еще раз меняет облик, приобретая вид суровой таежной реки.

Почти на всем протяжении Онеги много деревень и поселков, и только здесь, в среднем течении, она пустынна. От излучины к излучине, через каменистые луды и кипящие пороги ведет нас река дальше — в "неизвестность", к Великим порогам. Это, пожалуй, самое глухое и красивое место Поонежья.

Приятная неожиданность — перестали плыть навстречу бревна. Встреченные рыбаки объяснили, что на участке до поселка Оксовский сплав закончен и прошла зачистка. К чести сплавщиков будь сказано, чисты берега! Много приходилось видеть мне рек после молевого сплава, но такой добросовестной работы никогда не встречал...

Шумят, пенятся воды Онеги среди вымытых из морены валунов, гряды которых так и следуют одна за другой поперек потока. Давно уже перестала служить река дорогой к морю. Только лес плывет по ней, да снуют юркие водометные катера сплавщиков. И сейчас от здешних "мореходов" требуется немалое искусство, а раньше... В середине XVIII века основным источником дохода для местных жителей была опасная работа лоцмана. Плывущие по Онеге никогда не рисковали проходить Великие пороги без опытного провожатого. С расширением лесоразработок появилась надобность еще и в ремесле плотогона. В те легендарные времена плотогонов на Онеге звали лободырами. Это были смелые, бесшабашные люди, хотя слово лободыр Даль объясняет как "глупый, тупоумный". По договору с хозяевами, пригнав плоты к деревне Пустынька — ниже первого порога, лободыры требовали щедрое угощение. Неслучайно и поныне носит этот первый порог странное название Дикая пьяница. Дальше предстояло провести ярус из восьми плотов через самые опасные пороги — Биргочевские. Если все проходило благополучно, плоты приставали у одноименной деревеньки. Здесь был Винный плес, где также полагалось угощение. И уж скупиться хозяевам никак не следовало, поскольку впереди ревели и бурлили Гусевы пороги...

Давно уже не водят по Онеге плоты, но хранит память людская легенды о смельчаках, проходивших Великие пороги на одном бревне.

Медленно, упорно ползет наша "Пелла-фиорд" навстречу потоку. Силы даже самого мощного гребца-чемпиона все равно не хватило бы на то, чтобы идти против течения на веслах.

Грести-то гребем, но одновременно и тащим лодку на конце. Где течение побольше, за веслами Саша — гребет и правит на слив между камнями. Не всегда удается подняться и в две тяги. Тогда облачаюсь в водонепроницаемый костюм, влезаю в воду и с большой аккуратностью протаскиваю лодку в единственно возможном месте, а сын страхует, идя берегом с капроновым концом в руках.

Позади остаются Гусевы пороги, Медвежьи зубы, камень Сундук, о который немало побилось плотов в старое время, порог Косуха, Малая голова. Наконец, в сумерках поднимаемся к самому мощному онежскому порогу, упоминаемому еще в писцовых книгах XVII века. Называется он просто и значительно — Большая голова.

Проходить порог или нет! Приемлемая видимость будет еще около часа, потом — стемнеет. Какой протяженности сложный участок!

С поросшего соснами высокого откоса делаю осмотр. Поперек реки пляшут пенистые буруны, мечутся из стороны в сторону струи, отбрасываемые камнями. Кажется, прохода нет нигде. Даже не разобрать, где основной слив. А каково будет там, внизу, если буйный поток сорвет лодку и понесет ее по камням!

Спускаюсь вниз, держим совет. Уж очень не хочется ночевать в этом неуютном и шумном месте. Но и задача совсем непростая. Если верить справочникам, скорость течения здесь достигает 3,8 м/с, падение реки 3,4 м на 1 км! Как преодолеть эту могучую силу! Саша — за бой. (Снова с удовольствием отмечаю у него отсутствие и страха перед серьезным препятствием, и бездумной удали.)

Выход нашли, но поработать в тот вечер пришлось. Самый опасный участок протащили лодку у берега, разобрав камни. Разгоряченные, потные потом еще какое-то время мучились в поисках подходящего для выхода на берег места. С порогом этим остались позади сомнения и страхи перед неведомым.

Деревенька Пустынька открывается неожиданно — за поворотом. Расположена она на низком мысу под высоким зеленым холмом. И снова — яркая примета седых веков, целый пласт истории. В записях моих отмечено, что поселение Чудского племени ем (или ям) в летописи упомянуто еще под 1042 г. Отсюда начинался древний емецкий волок на Северную Двину. И здешний "убогий монастырей" Емецкая пустынь пробавлялся тем, что ладил мосты и гати, исправно взимая дорожный сбор с пользующихся волоком...

Над суровым таежным пейзажем, над приземистыми почерневшими от времени строениями возвышается Благовещенская церковь. Знатоки высоко оценивают лаконичность и выразительность ее форм, необычность двух ее бочкообразных главок. Многие тысячи смельчаков проводила эта церковь в рискованное плавание — вниз к Студеному морю, а вот снизу никого не встречала — всегда в одну только сторону была речная дорога. Срубили церковь в 1719—1725 гг.— при жизни Петра I . И остается только поражаться тому высокому искусству, с которым выбрали мастера для нее место. Просто невозможно представить, чтобы не было на мысу над грозно ревущей рекой этого чеканного силуэта.

Вечером 10 августа я подвел первые итоги: добиваем восьмые сутки, а пройдено всего 220 км. Двигаться река позволяет лишь днем, который быстро убывает. Планируя путешествие, мы рассчитывали одолеть Онегу за 10 суток. Да не тут-то было...

Впрочем, мы уже не очень торопимся. Расслабились — на время, конечно. Впервые за все годы путешествий сварили уху из "собственной" рыбы.

Онега стала спокойней. Выше Пустыньки скорость течения не больше 3,5—4 км/ч, так что от бечевы можно, наконец-то, отказаться. Когда один из нас гребет, другой, не торопясь, идет по берегу лугом. Красота! Луговины перерезают ручьи, по берегам которых много смородиновых кустов, обремененных спелой ягодой. Ее столько, что воздух напоен смородиновым ароматом.

В километре выше деревни, на возвышенном берегу наткнулся я на одинокий гранитный памятник с пятиконечной звездой. Он треснул, покосился. Видно, что давно не прикасались к нему человеческие руки, нет и намека на тропку. С трудом разобрав надпись, я был поражен. Надпись гласила: "1918—1920 гг. Борцам за освобождение Родины". Разные мысли пронеслись в голове, но над всеми довлело чувство стыда. И вспомнились слова Пушкина: "Только дикость, подлость и невежество не уважают историю, живя одним настоящим". Догнал я лодку, мы причалили и вернулись к памятнику. Оборвали траву на могиле, хоть немногое, но сделали.

Подходим к промышленному поселку Оксовский, названному в честь одного из борцов за установление советской власти — Оксова. На реке запань и рейд, так что мы опять встречаемся с молевым сплавом — плывет лес. Над берегом возвышаются башенные краны, подведена железная дорога. В поселке несколько продовольственных и промтоварных магазинов. Всюду оживление, много народу. Все удивляются: нормальные люди вниз плывут, а вы — вверх! Действительно, от Каргополя до Ярнемы — активный туристский участок, нам уже встретилось групп десять нормальных, т. е. мчавшихся вниз, байдарочников.

От плывущего вниз леса прячемся за бонами. За Липатово на левом берегу лесобиржа и небольшой порог. Делаю стратегическую ошибку: вместо того, чтобы под правым берегом какие-то 1,5 км провести лодку бечевой, гордо сажусь на весла. Результат: греб часа два, а уработался, словно трудился целый день. Нет, без береговой тяги течение не перебороть!

Длинные, красиво обрамленные темными высокими елями плесы чередуются с короткими шиверами, бурлящими порожками. Перед Конево переправа, а чуть ниже ее на левом берегу — прекрасная часовня. По словам, ей 400 лет. И снова в который раз удивляюсь уменью, с которым выбирались места для храмов. "Нет возможности,— пишет крупнейший знаток русского искусства И. Э. Грабарь, путешествовавший по Северу,— придумать композицию лучше той, которой строители-поэты связывали встающие из-за леса шатры или вырастающие из-за береговой кручи главки церквей со всем окружающим пейзажем, с изгибом реки, с изломом холмов, с гладью лугов и щетиной лесов. Необыкновенное впечатление оставляют такие церкви на великих северных реках".

У деревни Верещагино одолеваем одноименный порог — вдвоем протаскиваем "Пеплу" впритирку к левому берегу, хотя некий доброхот почему-то упорно советовал идти к правому. "Не пройдете здесь, не пройдете!" — махал он руками. Когда же, вопреки мрачным предсказаниям, мы миновали "непроходимое" место, вдогонку понеслось: "Ваше счастье, что в этом году воды много, а то попрыгали бы по камушкам". Он явно сожалел, что мы не прыгали, не опрокинулись. Это был редчайший пример недоброжелательного отношения к туристам, которые делают не то, что все, и идут не туда, куда принято.

Любопытный разговор как раз на эту тему произошел на следующий вечер. Отдыхали мы в обществе встреченного на берегу местного жителя. Настроен он был философски и очень хотел, чтобы мы четко и внятно разъяснили, во имя чего мучаемся в незнакомом краю, занимаясь диким и бесполезным делом — тащим лодку против течения. "Его вот,— он показал на Сашу,— я еще как-то могу понять, а вот тебя, взрослого семейного человека..." — здесь он развел руками.

Разговорились. И сам же он ответил на свой вопрос. Ему оказалось не лет 50, как мы думали, а 61 год. За всю свою жизнь ни разу в отпуске на юге не был. Брал палатку, надувную лодку и отправлялся смотреть красоты здешних мест, где родился и крестился. Чаще вдвоем — с супругой, а то и с кем-либо из сослуживцев. Все окрестности ему знакомы. Побывал на Кожозере, Ундозере, Кенозере, Водлозере и многих других. Только никогда не называл себя туристом и себе, как выяснилось, вопроса "зачем?" не задавал...

— Перестал ходить в такие походы, и одежда стала мала. Да и жена, когда путешествовала со мной, была здорова, а теперь хворь посещает,— подытожил он разговор о пользе туризма.

15 августа. Ночью прошел ливень. С утра откачал из лодки два ведра воды. Продвижению мешают постоянные утренние туманы. Крадучись, протащил два порожка, на третьем пришлось будить на помощь Сашу. В 2 км от деревни Подрезовской удалось купить молока. На нашем пути это — событие, так как коров в деревнях не держат. Неудивительно, что литр молока по Онеге стоит 50 копеек.

Поскольку имевшаяся у нас 15-километровая карта области, выпущенная в 1986 г., мягко говоря, не отличалась обилием подробностей и ценностью информации, произошло небольшое "чепе". Вместо того, чтобы, как положено, следовать по реке Онеге, завернули в ее приток.

— Папа, давай спросим,— нудит Саша,— речка какая-то другая...

Не обращаю на него внимания, упорно гребу. Передал карту — пусть изучает. Прямо по курсу, прыгая по камням, реку пересекает колесный трактор. Вот тут уж сомнение закралось и у меня. Онега с собой такой вольности не позволяла: на порогах трактор немедленно смыло бы, а на плесах — глубина.

Через полтора часа догоняем пацанов на моторке: один возится с "Вихрем", другой гребет, третий помогает шестом.

— Ребята, сколько до Каргопольских порогов! — спрашиваю.

— Да откуда им взяться,— смеется мальчик, что постарше.— Это же не Онега, а Волошка...

Саша с укором смотрит на меня (вот оно — яйца курицу учат!) и разворачивает лодку. "Что за путешествие без приключений,— успокаиваю я сына,— не ошиблись бы, еще одну реку не посмотрели бы..."

Сплавились обратно за 20 минут. В наказание за "побег" Онега встретила порогами и шиверами, появились и рукотворные препятствия: рыбаки выкладывают у берегов из камней полузапруды (ставят в них ветеля). Там, где течение очень сильное, приходится перетаскивать лодку через верх.

16 августа. Опять-таки двойной тягой сантиметр за сантиметром одолеваем последние на Онеге Каргопольские пороги (388—370 км от устья). Сегодня они не производят устрашающего впечатления: взрывными работами сплавщики выправили те наиболее опасные места, где когда-то разбивались купеческие барки, как спички ломались могучие бревна. Даже считавшийся когда-то наиболее трудным для проводки перебор Мертвая голова, возле которого берег поднимается отвесной стеной, не кажется страшным. А ведь сколько здесь погибло людей!

Нам рассказывают, что за последние 30 лет по Онеге вниз — от истока до устья — прошло всего несколько судов. Недавно самые опытные капитаны перегоняли из Белого моря вверх суда для пассажирской линии Каргополь — Горка. Теплоходы благополучно прошли все пороги по большой воде и только здесь, на Каргопольских, пришлось вызывать на помощь трактор. Ну а чтобы гребная лодка прошла вверх от моря до истока эту самую короткую, но зато и самую порожистую из больших рек Северного края,— такого никто здесь не слышал!

Понемногу остается за кормой гул порогов. Наступает разрядка — заслуженный отдых перед финалом онежского этапа: мы приближаемся к истоку реки, берущей начало из озера Лача. Отдых — это около часа безмятежной гребли по вечерней реке среди тихих низких берегов. И вот начинается "град славен" Каргополь. Разворачивается незабываемая панорама старинного северного города, явственно ощущается мощь и своеобразие древней Руси.

Впрочем, не только в краеведческий музей, но и в магазины, и в баню мы уже не успели. Поздно. "Начерно" насладившись внушительным видом белокаменных каргопольских храмов, поужинали, чем бог послал, и под шум начавшегося дождя устроились на ночлег в лодке.

Наутро пошли в райисполком делать отметку о прохождении маршрута и параллельно решать вопрос о перевозке лодки на Волго-Балт по суше. Вышла заминка: оказывается на стыке Архангельской и Вологодской областей показанная на всех картах автодорога обрывается. Вернее, дорога-то есть, но доступна она только тракторам и то не без риска засесть в грязи. А ведь мы, похоже, понемногу попадаем в цейтнот — Саше к началу сентября нужно в школу. На всякий случай еще дома прорабатывался вариант со старинным Белозерско-Онежским водным путем. Как бы там ни было, во всех случаях нужно срочно пересекать озеро Лача, лежащее на пути к водоразделу.

И начинается вторая часть нашего плавания. Примерно 45-километровый путь через мелководное озеро Лача запомнился неожиданно большой волной. "Пелла-фиорд" то и дело зарывалась в нее, вода катилась через рубку, покрывая верхний иллюминатор. Саша не успел сразу же его задраить, за что и был щедро облит — из-за переборки послышалось недовольное ворчание.

Поплутав в тростниковых зарослях, отыскали устье реки Свидь. Она совсем небольшая — всего 61 км, но значение ее в прошлом было весьма важным. Здесь проходила торная дорога, двигались по ней караваны вологодских и белозерских торговцев солью, которые, оказывается, имели право закупать ее только в Каргополе.

С огромным трудом благодаря самой горячей и бескорыстной помощи многих работников местного совхоза и лесозаготовительного участка, лодка была погружена на машину и в сопровождении гусеничного трактора (страховка) двинулась через водораздел. Полчаса потребовалось на преодоление самого плохого участка пути, а еще через час "Пепла" оказалась в реке Кема и лихо понеслась вниз по течению. Красива в верховьях эта река. Камышовые берега сменяются заманчивым лесным обрамлением. Вынырнешь на быстрой струе из лесочка, взору предстает скошенный лужок, уже проросший молодой зеленью, ровными рядочками стоят аккуратные стога. По синему небу над царством зелени плывут белые облака самых причудливых форм, открывая и закрывая солнце. И вся эта сказка отражается в зеркале воды. Бежит река, струится, играя бликами.

Хорошо идти вниз по течению, но разогнаться-то не удается: деревень много, а как деревушка, так и мост либо мостик, как правило, наплавной. И все чаще "мешает нам жить" сплав. "Пелла-фиорд" вспарывала гладь живописных плесов, обезображенных частоколом торчащих топляков. Скорость приходилось снижать, чтобы лавировать между ними. Река используется, как ломовая лошадь, век которой недолог.

Небольшая река, но огромна бесхозяйственность на ней. Впервые увидел я здесь молевой сплав березы и осины. Как бы бревна предварительно не сушили и не "пролысивали" с четырех сторон, тонул этот лес, устилая дно Кемы.

— Весь лес вдоль нее,— рассказывали местные рыбаки,— когда-то принадлежал промышленникам братьям Сукиным. Порядок был, какой нашим лесным министрам в розовых снах не снился. Не то, что по берегам, на дне ни бревнышка не оставалось. Зимой пробивали во льду лунки — поднимали топляки. Заработки были хорошие, река чистая...

И вот мы оказываемся на Волго-Балтийском пути. Начинаются знакомые мне места. Чуть не 20 лет назад шел я этим же обводным каналом вокруг Белого озера, поднимаясь к Ленинграду в путешествии Липецк — Рига на "МАХ-4". Рассказывать об этом этапе плавания нечего. Скажу только, что по нашему плану на Рыбинское водохранилище отводились полтора дня, а затратили мы времени на его пересечение вдвое больше: школьный компас отказал, пришлось долго блуждать в тумане...

После этого мы уже думали, что все препятствия позади. Оказалось — нет. Прошлюзоваться своим ходом удалось лишь первые три шлюза. А оставшиеся 70 км канала пришлось проделать на палубе теплохода "Волге-Дон-155". Такое было со мною впервые за все годы путешествий. На "МАХ-4" я прошел практически все шлюзы страны еще в то время, когда шлюзование маломерных судов вообще было запрещено. Шлюзовался безаварийно, не создавая никаких помех судоходству. Теперь же все мои убеждения разбивались о неприступную стену инструкций, запрещающих шлюзовку судов без мотора. Конкретный пример только что проведенного трехразового шлюзования показал, что "Пелла-фиорд" имела необходимую для захода в шлюз и выхода из него скорость — 10 км/ч, а по маневренности и быстроте швартовки к стенке давала несколько очков вперед всем шлюзующимся судам. Однако все было напрасно: "Дальнейшее шлюзование и прохождение по каналу гребной лодки "Пелла-фиорд" запретить",— так распорядился главный диспетчер.

2 сентября в Южном речном порту столицы нас встречали Василий Галенко и Александр Зверев. Экипажи двух этапов экспедиции соединились, и соскучившийся по гребле Александр, энергично работая веслами, лихо промчал нас несколько километров до стоянки ВМК "Десант".

Вечером подвели итоги. За месяц пройдено около 1350 км, из них на веслах и волоком — не меньше 1200 км (на грузовике и теплоходе — 145 км). Конечно, главное, чем мы можем гордиться, это в общей сложности по крайней мере 200 км порожистых участков реки Онеги.

¹ Рассказ В. Галенко об этом плавании печатался в "КиЯ" № 5 (135) 1988 г.

² Не буду и стараться описывать во множестве сохранившиеся на Онеге чудеса народного деревянного зодчества. Тем, кто интересуется ими, советую познакомиться с содержательными книжками Г. П. Гунна ("Каргополье — Онега", "Каргопольский озерный край" и др.).

Из журнала "Катера и яхты" № 5 (147) за 1990 год

Автор: Евгений Смургис

Сканирование и обработка - Виктор Евлюхин (Москва).