Туристское творчество

Автор: Евгений Антонов (Коряжма)

Цыпленок сидел в полутемном купе общего вагона и думал о своем. То есть, это понятно, что о своем, только немного не о том, о чем думал бы другой, сидя на его месте. Ну, например, другой бы думал о прелестях предстоящего похода. Или о том, что как хорошо, когда наступают, наконец-то, долгожданные каникулы. Пусть не такие длинные, как хотелось бы (всего-то одна неделя), но все же каникулы. Или о том, как хорошо иметь такого брата, как Антон, который… в общем, самый лучший. Цыпленок же думал о своей несчастной любви.
Так уж получилось, что как раз накануне поездки, за день до начала каникул, у него произошел пренеприятнейший разговор с девочкой, в которую он неожиданно и очень сильно влюбился. Разговор, после которого, казалось бы, не стоит и вовсе жить, не то, что ехать куда-то там. Но, с другой стороны, отказаться от поездки - означало бы расстроить и ужасно обидеть Антона, которого он тоже любил (как брата), и который сделал все, чтобы Цыпленок смог отправиться с ним в этот поход.
А братом своим Цыпленок гордился, ведь тот был известным туристом, можно сказать, путешественником, имел разряды по многим видам спорта и, даже успел побывать где-то за границей, хоть и был старше Цыпленка всего на пять лет. Брату, собственно, этот поход был не особо и нужен, так как, с его слов, у него было много других занятий (Цыпленок слышал краем уха о подготовке к плаванию некой яхты), но ради Цыпленка он изменил свои планы. Так как же мог Цыпленок, после всего этого, отказаться?!
И вот он трясся в вагоне пригородного поезда, идущего в сторону районного центра, где необходимо было сделать пересадку и, тяжело вздыхая, думал о постигшем его несчастье. Его дорожная сумка, заброшенная на верхнюю полку, была почти пуста: брат сказал по телефону, что обеспечит его всем, чем нужно. Одет он был по-спортивному: в куртку, лыжные брюки и горные ботинки (по крайней мере, Цыпленок так считал, что это были настоящие горные ботинки) на толстой рифленой подошве, купленные совсем недавно, специально по этому случаю, в поселковом магазине "Спорттовары". Они тоже могли бы стать предметом гордости Цыпленка, если бы не цвет: они были светло-коричневые, почти желтые. Вообще-то, он любил желтый цвет, часто носил в детстве желтые футболки и кепки, за что и был прозван Цыпленком, но цвет этот решительно не подходил к горным ботинкам и абсолютно не сочетался с остальной его экипировкой. Да, что уж тут поделаешь: других в магазине не было, а желание иметь такие ботинки было непреодолимым, даже мама не смогла против него устоять.
Дорога, сама по себе, его не сильно беспокоила: стоило лишь пересесть на скорый поезд, билет на который был куплен заранее, получить у проводников белье и завалиться спать. В восемь утра - уже на месте. Цыпленок больше боялся за то, что ему будет трудно отыскать брата в большом и почти незнакомом ему городе, если тот не встретит его на вокзале.
Однако все обошлось, хотя Цыпленку и пришлось немного поволноваться, когда он сошел с поезда и не обнаружил брата среди встречающих на перроне. До здания вокзала, недавно отремонтированного и сиявшего под лучами яркого мартовского солнца своей белизной, оставалось еще порядка двухсот метров. Постояв с минуту, и оглядевшись по сторонам, Цыпленок двинулся в сторону крытого моста-перехода, над дверями которого, немного кривовато значилось "Добро пожаловать!".
Брат ждал его у самых дверей выхода в город, к которым Цыпленок неизбежно вышел, немного покрутившись по многолюдному залу ожидания и поглазев на стайку броско одетых девушек, о чем-то щебечущих у телефона-автомата. Одна из них показалась Цыпленку просто красавицей, и, если бы не вызывающий макияж, была бы весьма похожа на… У Цыпленка аж перехватило дыхание, и он вынужден был на мгновение прислониться к стойке газетного киоска, чтобы перевести дух. Бывают же люди, настолько похожие друг на друга! А может, ему просто так показалось, и Ее образ будет теперь преследовать повсюду?
"И как только ей не холодно, в одних-то чулочках?" - подумал он, протискиваясь сквозь застекленные, с тугой пружиной двери за которыми уже маячило улыбающееся знакомое лицо.
До студенческого общежития, в котором Антон обитал, они добрались довольно быстро, на первом же подошедшем к остановке троллейбусе. А обитал он там, потому что числился студентом пятого курса политехнического института, хотя как он умудрялся, при своей-то тяге к путешествиям, до сих пор оставаться в институте, для всех оставалось загадкой.
По дороге он немного порасспросил Цыпленка о доме, о родных. Больше по привычке.
- Значит так, выезжаем завтра. Сегодня нужно кое-что еще успеть сделать, найти тебе рюкзак со спальником и закупить продуктов, - инструктировал он Цыпленка на ходу, когда они подходили к общежитию. - Вечером намечается серьезная работа, понадобится твоя помощь.
- Всегда готов! - Цыпленок знал, что деньги, в которых брат, как и всякий нормальный студент, всегда так отчаянно нуждался, тот зарабатывал шабаша, то есть выполняя тут и там случайную работу. Но, следует сказать, что зачастую работа эта была связана с повышенным риском, не всякий мог за нее взяться, а посему хорошо оплачивалась. Единственной проблемой было то, что такая работа подворачивалась не часто.
- А сейчас чего-нибудь перекусим и пойдем чистить снег, - продолжал брат, когда они уже минули вахтера, маленькую шуструю старушонку, приветливо справившуюся у брата о Цыпленке, и поднимались по выщербленной лестнице на третий этаж.
- Ты что, еще и дворником работаешь? - удивился Цыпленок, и даже запнулся за самую верхнюю ступеньку лестницы.
- Да нет. Просто наняли тут одни, крышу от снега почистить, а то протекает.
В коридоре им встретилась пара девчонок, которые были одеты по-домашнему и несли что-то в кастрюлях из кухни к себе в комнату.
- Привет Антон! Когда все-таки едем? - весело спросила одна из них, лишь только завидев брата.
- Завтра, Люська, завтра, - в том же тоне ответил Антон и услужливо открыл им дверь, очевидно, их комнаты.
- А это твой брат?
- Он самый.
- Значит, Антон-второй. Похож.
Засмотревшись на Цыпленка, Люська чуть не врезалась в дверной косяк, хихикнула, проскочила в комнату и закрыла ногой дверь.
В общежитии этом Цыпленок уже бывал, когда они с матерью приезжали навестить брата, учившегося еще на первом курсе. Но тогда он жил совсем в другой комнате, этажом выше, вместе с тремя своими однокурсниками.
Нынешняя его комната не отличалась размерами от той, которую Цыпленок помнил, но была обставлена совсем по-другому, и проживающих в ней было на одного меньше. Один из них сейчас спал на нижнем этаже двухъярусной кровати, не выказывая ни малейшей реакции на вошедших и на разного рода шум, вызванный их появлением.
"Располагайся", - скомандовал брат, скинул с себя курточку и, не разуваясь, подошел к стоящему на табуретке, почти у самых дверей электрическому чайнику. Проверив, есть ли в нем вода, он воткнул вилку шнура в розетку, и торопливо вышел из комнаты.
Цыпленок осмотрелся. Еще одна, обычная кровать стояла вдоль той же стены, что и двухъярусная, но ближе к дверям. По одежде, висевшей на ее головашке, и по тому, как по-хозяйски брат бросил на нее свою куртку, Цыпленок понял, что она принадлежит именно ему. На маленькой тумбочке, в углу у окна, стоял старенький телевизор. Большую часть оставшегося свободного пространства занимал письменный стол. Полезная площадь его была расширена за счет горизонтально приставленных к нему чертежных досок, но, судя по тому, как он был завален, ее все равно не хватало. Стены все были сплошь увешаны плакатами, фотографиями и вырезками из журналов.
Вскоре брат вернулся вместе с высоким, но худым пареньком, напомнившим Цыпленку одного из актеров французского кино. Тот представился Сергеем и выложил на стол из принесенного им пакета батон, немного колбасы и два плавленых сырка.
Вместе они быстро соорудили бутерброды и позавтракали. Из скупого разговора Цыпленок понял, что чистить снег они идут именно таким составом, хотя вместо Цыпленка должен бы был пойти тот, кто сейчас беспробудно спал на соседней койке, но он проиграл до утра в карты и завалился спать, сказав, что позже отработает вместо кого-нибудь из них.
Позавтракав, они так же быстро оделись и вышли. При этом Сергей хлопнул дверью так, что у косяка отвалился кусочек штукатурки. Видимо, чтобы выразить спящему свое неудовольствие.
Со слов брата, путь был недалек, и они отправились пешком, напрямую, проходя дворами и огибая какие-то старые, зачастую деревянные строения и кооперативные гаражи. Прогулка эта оказала на Цыпленка самое благотворное влияние. Погода была просто великолепна: яркое весеннее солнце весело отражалось в стеклах домов и играло в образовавшихся уже местами лужах талой воды, со всех сторон доносилось радостное чирикание воробьев, где-то на крышах ворковали голуби. В общем, мир был прекрасен! Несмотря на несчастную любовь.
Цыпленку эта часть города показалась даже более интересной, чем центральные его улицы с их слякотью под ногами, автомобильной вонью, толкотней и шумом. Пока они шли, Цыпленок все представлял себе, что сейчас они заберутся на крышу какой-нибудь высотки, откуда он сможет воочию лицезреть панораму большого города, или подойти к самому краю и проверить себя на предмет боязни высоты (куда там их родной пятиэтажке!).
Здание с протекающей крышей оказалось какими-то ремонтными мастерскими, и высота его не превышала высоту старого трехэтажного дома, стоявшего по соседству. Цыпленка это обстоятельство, конечно, несколько огорчило, но совсем ненадолго: ведь не за тем он сюда и приехал, и главное приключение было еще впереди. Кроме того, вечером предстояло какое-то действительно серьезное дело, и вообще, он вскоре так увлекся работой, что и думать об этом забыл.
Взявшись дружно, они управились за какую-то пару часов. Закончив, все трое встали на самом краю крыши, переводя дыхание и удовлетворенно глядя на образовавшиеся внизу сугробы. Антон сбросил свою деревянную лопату вниз. С легким шуршанием она вошла в снег по самую ручку.
- Во, теперь можно и самому прыгать.
- Ага, "щучкой", - поддержал Цыпленок шутку брата.
- А я другого от тебя и не ожидал, - высморкавшись, Сергей сбросил свою лопату и направился к пожарной лестнице, по которой они сюда забирались, - Ну, удачного полета! Встречаемся внизу.
Только тут до Цыпленка дошло, что Антон и не думал шутить. Он хотел было что-то сказать, да так и остался стоять с открытым ртом, потому что Антон, с криком "Первый, пошел!", уже сиганул вниз.
Оказавшись в сугробе почти по грудь, он снова громко крикнул, предвосхищая вопрос Цыпленка: "Отлично!".
Видимо, предполагалось, что Цыпленок тут же последует за ним.
Нет, Цыпленок, конечно, не раз прыгал в снег с крыши их дачного домика или большого деревянного сарая, стоявшего в их дворе, но три этажа - это уж слишком высоко!
Антон выбрался из сугроба, отряхнулся, и пристально посмотрел снизу на Цыпленка.
- Спускайся по лесенке! - поразмыслив, крикнул он. В голосе его слышалось разочарование.
Если бы он это не крикнул, то Цыпленок, наверняка, так бы и сделал, но теперь…
Ух! Вот это ощущения!
Приземлившись в метре от того места, откуда только что выбрался брат, Цыпленок только и смог сказать: "Вот это да!"
- Ну, все ясно, - спокойно изрек подошедший Сергей, - Антон-второй такой же шальной.
После обеда в студенческой столовой, которая находилась тут же, при общежитии (вкусно и совсем не дорого), они отправились добывать Цыпленку все необходимое для поездки. Спальный мешок, хоть и не очень хороший, с точки зрения брата, им удалось найти в ближайшем же прокатном пункте, а вот с рюкзаком дело обстояло хуже. Сам Антон был обладателем добротного туристского рюкзака "Ермак", вместительного, легкого, на алюминиевом шасси. Нести на себе предстояло много, и они пытались найти для Цыпленка нечто подобное, но все как-то неудачно. Они обежали все известные Антону прокатные пункты, забежали по пути к нескольким знакомым, но так ничего и не нашли.
- Ну, ладно, - сдался, наконец, брат. - Ничего не поделаешь. Придется тебе с моим старым ехать. В него тоже много влезает, только нести не так удобно.
На том и порешили.
К себе они вернулись, когда на город тонким серебристым покрывалом уже начали опускаться сумерки. Комната на этот раз оказалась пустой. Зато на столе они обнаружили почти готовый ужин: вареную картошку в большой тарелке, хлеб и распечатанную, но практически не тронутую банку кильки в томатном соусе.
Время поджимало. Скоро нужно было выходить, поэтому, без долгих раздумий, они принялись за еду. В это время в комнату заглянул крепкий черноволосый парень, довольно приятной наружности, если бы не очки с толстыми стеклами в черной роговой оправе. Даже не поздоровавшись, он с ходу начал:
- Значит так, Антон, список я составил, примерно раскидал по количеству людей. Если что, завтра еще чего-нибудь добавлю. Это тебе.
Он всучил брату какой-то исписанный синими чернилами листок бумаги и тут же исчез.
Пробежав по листку глазами, брат передал его Цыпленку.
- Это список продуктов, которые надо будет завтра купить. Возьми его себе. Скорее всего, тебе придется закупать все одному. Я наверняка буду занят. В общем, посмотрим.
- А это кто был?
- Олег. Тоже наш человек. Мы его на время этой поездки завхозом выбрали. Хлопотная должность: еще почти ни разу не получалось, чтобы без каких-нибудь проколов. Вот он и хлопочет.
На этот раз они выходили уже не с пустыми руками: брат прихватил с собой свой полупустой рюкзак. Уже на троллейбусной остановке брат пояснил Цыпленку:
- Сейчас едем во Дворец пионеров. Нужно люстру помыть.
- А что, такая уж большая люстра? - удивился Цыпленок.
- Ха, ты ее еще не видел! Большая - не то слово. А уж стекляшек на ней всяких навешено - тьма. Даже не знаю, как у нас и получится.
Дворец пионеров, и в самом деле, напоминал настоящий дворец: современное здание внушительных размеров, с потугой на "модерн", которое так и сверкало обилием стекла в свете окружавших его фонарей. Он стоял на небольшой возвышенности. Вокруг него не было каких-либо других зданий, но был разбит большой парк, совсем еще молодой, судя по высоте деревьев.
На дорожке, ведущей к входу в здание, им повстречался здоровенный детина, одетый в модного покроя весеннее пальто, которое абсолютно не вязалось с пестрой спортивной шапочкой, надвинутой на самые глаза, и примерно таким же, как у Антона, рюкзаком за спиной.
- Ты чего так долго? - с упреком в голосе спросил он у Антона, здороваясь с ним за руку. - Я уж тут почти два часа околачиваюсь.
- Привет. Да, так. Все насчет поездки хлопотал. Это брат мой младший. Так что мы сегодня с помощником.
Антон похлопал Цыпленка по плечу.
- А ты почему тут-то стоишь? Мог бы уже начать.
- Да и начал бы, если бы не танцульки эти.
- Какие танцульки?
- Наш прославленный детский танцевальный готовится к завтрашним соревнованиям по спортивным бальным танцам. Прямо здесь в холе. Я уже, было, и лестницу под люстру подогнал. Пришлось снова все убирать.
В голосе здоровяка сквозила досада и раздражение.
- Ну, значит, мы вовремя, - подвел итог Антон. - Пошли, посмотрим, что там делается.
Здоровяка звали Володей и, как выяснилось, он был постоянным напарником Антона в подобных мероприятиях, как, впрочем, и во многих его поездках. Вот и на следующий день он также собирался ехать вместе со всеми.
Уже при входе они услышали громкую и очень живую музыку, скорее всего, что-то латиноамериканское. Пройдя небольшой вестибюль и короткий, но довольно широкий коридор, они оказались в огромном квадратном холле с блестящим паркетным полом и рядами мягких кресел по его периметру. В самом его центре несколько танцевальных пар, возраста лет десяти, не старше, в красивых бальных костюмах, лихо выделывали головокружительные па. Руководила ими молодая женщина, одетая в черное трико, с невероятно громким голосом. Выглядело это действо чрезвычайно красиво, но поразило Цыпленка не это - архитектурный размах холла: высоты он был невообразимой, словно горное ущелье; по периметру его, с этажа на этаж, вела широченная лестница, покрытая красной ковровой дорожкой, и с массивным, набранным из деревянных панелей, парапетом. В самой середине воздушного пространства висела огромная трехярусная люстра, состоящая из невероятного количества лампочек и стеклянных плафонов с подвесками.
Пока Цыпленок обозревал все это величие, откуда-то возник делового вида мужчина в строгом костюме и стильных затемненных очках. Он приветливо поздоровался с братом (с Володей, очевидно, они уже виделись) и принялся уверять, что репетиция продлится еще минут двадцать или полчаса, не больше, и что Антон с Володей могут тем временем начать подготовку к операции. Позже Антон объяснил Цыпленку, что мужчина этот являлся правой рукой директора Дворца пионеров, и именно с ним был заключен договор.
Подготовка заключалась в горизонтальном натяжении двух веревок на уровне третьего этажа, что примерно соответствовало высоте первого яруса люстры. Все это они проделали довольно быстро, и какое-то время им еще пришлось ждать. После того, как репетиция танцоров закончилась, Антон достал из рюкзака и быстро нацепил на себя мудреную систему ремней и лямок, как у парашютиста, которую они с Володей называли обвязкой, и пристегнулся большим карабином к одной из горизонтальных веревок.
- И это все? - удивленно спросил подошедший к ним все тот же франтоватый дядя. - И вся любовь? И больше никакой страховки?
- Именно так, вся любовь, - Антон деловито приторачивал у себя сбоку небольшое пластиковое ведро с раствором моющего средства для полоскания тряпки.
Лицо стиляги приняло выражение крайней обеспокоенности. Даже, более того - оно побледнело.
- Ну, вы, ребята, даете! - он задумчиво почесал у себя за ухом. - Хотя, что мне вас учить? Вы свое дело знаете. В общем, я скоро ухожу, вахтерша сидит в вестибюле, если что - звоните мне домой.
И он исчез.
Исходя из имеющихся возможностей, было решено помыть первые два и часть третьего яруса именно таким способом, болтаясь на веревке. Самый же низ люстры был доступен с большой лестницы-стремянки, которая каталась на колесиках и чем-то напоминала передвижную башню, с помощью которой в древности штурмовали крепости. Предполагалось, что кто-то один будет мыть, а двое других будут оттягивать его вспомогательными веревками к той или иной части люстры.
Уже по истечении первого часа выяснилось, что работа была гораздо более трудоемкой, чем они предполагали, и продвигалась она крайне медленно. У Цыпленка от постоянного напряжения ныли руки, хоть вскоре он и приноровился закреплять веревку в определенном положении, обмотнув ее вокруг какой-нибудь колонны или трубы отопления, местами выглядывающей из-под декоративных панелей. Он мог себе представить, каково было Антону с Володей, менявшимся местами примерно через каждый час, делая при этом всего лишь пятиминутную паузу для отдыха.
Первый ярус они закончили в третьем часу утра, когда все уже валились с ног от усталости, а Цыпленок, с непривычки, еще и засыпал на ходу. К тому времени его начало знобить, как при простуде, тело все ломило, и жутко хотелось есть, несмотря на то, что они пару раз пили чай, принесенный Володей в большом термосе, и съели при этом несколько бутербродов. Стало очевидно, что помыть всю люстру до утра, как это изначально планировалось, они никак не успеют. Тогда было решено попытаться успеть вымыть хотя бы два ее яруса, а третий - уже после похода.
Веревки сняли, когда солнце уже светило, казалось бы, во все окна, и Дворец пионеров начал наполняться голосами. Разница между вымытой и невымытой частями люстры была очевидной, что немного грело душу: все-таки не зря старались. Правда, если не задаваться целью и особо не приглядываться, то разницы этой можно было и не заметить. Сил уже не было даже для того, чтобы просто обмениваться фразами, поэтому все делали молча.
На остановке они коротко попрощались. Володя двинулся вниз по улице (жил он, оказывается, совсем рядом), Антон с Цыпленком остались ждать троллейбуса.
В магазинчике возле общежития они купили себе по пачке кефира в бумажной упаковке и батон на завтрак. Каким же счастьем это показалось Цыпленку - набить брюшко и растянуться на кровати брата. Было немного жестковато, потому что поверх вытянутой панцирной сетки были положены доски, но для Цыпленка это было даже к лучшему. Он буквально отключился, лишь только натянув на себя одеяло. Антон лег на одну из соседних коек, обе из которых были к тому времени уже свободны.
Из того, что снилось, запомнилось лишь навязчивое марево из огромного количества электрических лампочек в стеклянных плафонах. Проснулся Цыпленок оттого, что рядом кто-то громко разговаривал. Он не сразу вспомнил, где находится. Помогло то, что разговор шел о трудностях написания курсовой работы и о "зверствах" какого-то профессора. Цыпленок приподнялся на локте. Болтали двое. Одного из них Цыпленок никогда раньше не видел, вторым же был тот, кто отсыпался накануне днем после ночной игры в карты.
- Ага, Антон второй проснулся. Как поспалось? - ночного картежника, очевидно, нисколько не смущало то обстоятельство, что своим громким разговором они помешали человеку спать. Он, казалось бы, был даже рад тому, что так получилось. Брата не было. И куда он только мог уйти? Хоть бы предупредил…
- А братишка у тебя вот-вот придет, - сказал картежник успокаивающе, словно читая мысли. - Ты пока вставай, а то уже скоро столовая закроется.
Цыпленок послушно вылез из-под одеяла и начал одеваться. Время было за полдень. Как ни странно, чувствовал он себя очень даже неплохо. Только предплечья все еще немного ныли. В комнату вошел еще один парень, и вместе они принялись обсуждать какие-то прочие свои дела, не обращая на Цыпленка абсолютно никакого внимания, словно того здесь и не было. Чтобы чем-то себя занять он стал рассматривать фотографии на стене. Минут через десять пришел брат. На плече его была большущая сумка-баул, чем-то доверху набитая.
- Уже встал? Молодец! - сказал он бодро, снимая с себя куртку. - Из продуктов я почти все купил. Осталось так - самая малость. Докупим после обеда.
Он задвинул сумку под кровать, запретив остальным под страхом смерти к ней прикасаться, и они отправились в столовую.
Цыпленок испытывал такой голод, что не в силах был отказать себе в полном подносе всевозможной еды. Даже пожилая женщина, сидящая за кассой и привыкшая ко всем особенностям студенческого питания, не могла скрыть своего удивления. Цыпленок и сам потом удивлялся, как это в него столько влезло. Брат же сказал с понимающей улыбкой, что это нормально, что бывает и не такое.
В шесть вечера им нужно было быть на вокзале, поэтому купить оставшиеся продукты Цыпленок отправился один. Брат же тем временем принялся упаковывать рюкзаки. Тот из них, что предназначался Цыпленку, был самым обычным рюкзаком, каких везде полно, с тем лишь отличием, что размеров он был необъятных, да лямки у него были более широкие, с подкладками для плеч. Будучи доверху упакованным, он напоминал по форме большой шар. Как Антон ни старался придать ему хоть сколько-нибудь удобную для спины форму, по разному укладывая в него вещи или меняя их местами, шар так и оставался шаром.
- Придется потерпеть. Будет немного неудобно, но все же он полегче, чем мой, - успокаивал он Цыпленка. И это было правдой. Рюкзак Антона хоть и выглядел гораздо стройней, тяжел был чрезвычайно, словно на половину был набит железом.
Пока они собирались, в комнату подтянулись несколько парней и девчонок, некоторых из которых Цыпленок видел на фотографиях, висящих на стене. Довольно забавные фотографии студенческой жизни со смешными подписями. Цыпленок понял, что все они были из одной группы, в которой учился брат. Подошла и Люська, уже полностью собранная.
- А ну-ка, помогите, - скомандовал Антон, выволакивая рюкзаки на середину комнаты, когда они с Цыпленком оделись и были готовы к выходу.
Сначала взялись за шарообразный рюкзак Цыпленка. Трое помощников легко водрузили рюкзак Цыпленку на спину. Цыпленок поудобнее расправил лямки и …
- Отпускайте!
Неведомая сила ударила Цыпленка в середину спины, дернув одновременно за плечи назад. Не успев даже чертыхнуться, он повалился на спину.
- Вот что значит - вовремя не сгруппироваться, - поучительно произнес один из помощников.
Смеяться - никто не смеялся, но Цыпленку все равно стало очень обидно оттого, что он показал себя слабаком, хотя таковым (он был в этом абсолютно уверен) на самом деле не был.
Он торопливо, с возникшей в нем вдруг злостью, выбрался из лямок, вскочил на ноги и потянул рюкзак на себя, приноравливаясь к тому, чтобы одеть его самостоятельно.
- Ты смотри, какой прыткий! Ну, давай, еще раз попробуем.
И рюкзак снова был водружен Цыпленку на спину. На этот раз он наклонился вперед, напрягся, и, когда рюкзак был опущен, ощутил, что нести он его, в общем-то, может. Только идти придется в согбенном положении, и спину он ему точно натрет.
Антон умудрился надеть на себя рюкзак самостоятельно. Когда они шли по коридору, Цыпленок обратил внимание на то, что со спины Антона из-за рюкзака почти не было видно, лишь ноги, да и то не полностью. В голову ему пришла мысль, что если такие рюкзаки (и цветом, и размером) будут у многих, то найти брата среди прочих будет не просто.
Так оно и вышло.
Выйдя из троллейбуса, они увидели пару таких же оранжевых рюкзаков с ногами, пересекающих привокзальную площадь. А на перроне, уже издалека, в глаза бросалась разноцветная куча таких рюкзаков, составленных один к другому. Возле них, в нетерпеливом ожидании, смеясь и что-то громко обсуждая, толпилась группа парней и девчонок, так же пестро одетых.

Путь их пролегал, с пересадкой, через пару крупных городов, к Уралу. Антон там бывал уже не раз и, с его слов, Цыпленку, выросшему среди равнинных лесов и полей, там было на что посмотреть.
Для простоты общения, а также в силу внешней схожести (некоторые даже утверждали, что и голоса у них были похожи), Цыпленка все окончательно прозвали Антоном-вторым. Он, в общем-то, и не возражал. А зачем? Имя неплохое, да и братом своим он мог лишь гордиться. Сам же Антон по этому поводу никаких эмоций не выражал.
Народ в компании оказался веселый: в основном, студенты. Лишь некоторые, как Володя, в институте уже не учились. Время в пути коротали преимущественно за игрой на гитарах, которых было несколько, пением песен, и абсолютно новым для Цыпленка развлечением, называемым "крокодильчик". По сути своей, это была игра, основанная на актерских способностях и догадливости ее участников, разделенных на две команды. Одна из команд загадывала какую-либо фразу (например, "Пират, забудь о стороне родной!") представителю другой команды, а тот должен был передать эту фразу своей команде, пользуясь языком мимики и жестов. Казалось бы - примитив, проще некуда, а поди-ка попробуй! Особенно забавно было наблюдать за ходом игры на перроне, когда они делали пересадку и почти три часа ждали отправления следующего поезда. Это был целый спектакль со множеством зрителей, включая местных бомжей и милиционеров, которые, кстати, настроены были на редкость миролюбиво, несмотря на потенциальную опасность, таящуюся в большом скоплении народа.
Опасность эту они успели испытать сами: кто-то вдруг заметил, что один из рюкзаков не бегом, но довольно споро удаляется по перрону в сторону ближайшего прохода между привокзальными строениями. Определить владельца по ногам, на таком удалении, было невозможно, поэтому пробили общую тревогу с проверкой рюкзаков. Одного не хватало.
Ворюгу нагнали уже в подъезде одного из жилых домов, расположенных поблизости. Им оказался несколько странноватый, но и не настолько подозрительный, чтобы можно было о нем такое подумать, тип. Лет сорока, довольно тщедушный с виду (как только и упер такую тяжесть?!), хотя вполне прилично одетый.
Разбираться с ним было уже некогда. Его просто тряхнули как следует пару раз, и хорошенько пригрозили, на что тот слезно уверил, что такого больше не повторится, и что он сам от себя такого не ожидал, и что, видимо, его бес попутал, и что такие красивые и заманчивого вида рюкзаки нельзя оставлять вот так, без присмотра.
В дальнейшем бдительность была повышена.
Что касается гитары, то у Цыпленка с этим дела налаживались тоже довольно быстро. Он играл (а точнее, все еще пока учился) на ней уже больше года. Из опыта дворовой жизни Цыпленок успел усвоить, что учиться и что-то перенимать, лучше всего удавалось именно в таких вот компаниях, когда можно было нахвататься понемногу от каждого, а в итоге получался неплохой рывок вперед. За то время, что они провели в пути, он успел записать в свой блокнот несколько понравившихся ему песен с аккордами. Причем, с некоторыми из аккордов до этого он еще не встречался.
Среди всех прочих, в компании был также и еще один совсем молодой парень, его ровесник, который так же, как и сам Цыпленок, участвовал в подобном мероприятии впервые, увязавшись за своим старшим братом. Обстоятельство это их с Цыпленком очень сблизило. Но в гораздо большей степени сблизило их то, что парнишка этот, имея исключительный слух (хотя никто не слышал, чтобы он сам что-то пел), мог подобрать на гитаре все, что угодно, легко мог играть партию соло гитары, создавая тем самым что-то вроде собственной аранжировки. С Цыпленком, у которого хорошо играть еще пока не получалось, но зато получалось хорошо петь, у них сложился неплохой дуэт. Но это позже, уже у костра.
Пока же, все они сошли на маленькой станции, расположенной, казалось бы, в таком месте, где в ней не было никакой нужды: в горной расщелине, по которой железная дорога, петляя, уходила на восток. Там не было каких-либо населенных пунктов, за исключением самой станции, состоящей из нескольких строений, среди которых, впрочем, был крохотный магазинчик, где можно было купить самое необходимое. Услугами его, очевидно, пользовались жители каких-нибудь отдаленных деревень. По самому дну ущелью пробегала небольшая, но довольно быстрая речка, которая, благодаря последнему обстоятельству, зимой замерзала лишь частично, вдоль самых берегов. Ниже по ее течению, в пределах прямой видимости от станции, через речку был перекинут узенький пешеходный мостик. По нему им предстояло перебраться на противоположный берег, чтобы продолжить свой путь дальше. Вот здесь-то Цыпленок в полной мере познал все "достоинства" своего рюкзака.
Они шли гуськом, друг за другом, по утоптанной в снегу тропинке, и Цыпленок, шедший примерно в середине вереницы, согнувшись так, что кисти рук его находились где-то на уровне колен, видел лишь ноги впереди идущего. Рюкзак нестерпимо давил на самую середину спины и, чтобы облегчить себе страдания, он то и дело останавливался и старался рывком перебросить его немного повыше, или чуть на бок. Хотя сзади его никто особо не торопил, после каждой такой остановки он старался сократить расстояние, которое возникало между ним и впередиидущим. Для этого ему приходилось ускорять свой шаг. В одно из таких ускорений он споткнулся о собственную ногу и, сделав пару неверных шагов, оступился с тропинки. Через мгновение он уже лежал лицом в снегу. Осточертевший ему рюкзак предательски ударил по затылку, утопив его голову еще на пару десятков сантиметров.
Со стороны его нырок выглядел, должно быть, уморительно. Словно откуда-то издалека, донесся многоголосый смех.
- Ты что, за мышами охотишься? Проголодался? Потерпи, скоро обед будет, съедим чего-нибудь человеческого, - послышался веселый Люськин голос.
Цыпленок яростно заработал руками, пытаясь приподняться, но снег оказался глубоким, опоры для рук не было, и в результате Цыпленок лишь зарылся еще глубже. С полминуты он просто лежал, чувствуя, как немеет кожа лица от окутавшего его ледяного холода, не шевелясь, не решаясь призвать на помощь, но, все-таки, ее ожидая. Потом он услышал хруст снега с обеих сторон и насмешливый голос Володи: "Если бы не твои желтые ботинки, ни за что бы не догадался, что это - ты. Кстати (обращаясь уже к кому-то другому), надо будет взять это "на вооружение". Наконец, Цыпленок почувствовал, как его, по команде "Три, четыре!", потянули за рюкзак вверх.
Когда он снова выбрался на тропинку, вытряхивая снег из рукавов и обтирая лицо ладонями, вся вереница, за исключением тех, кто его вытаскивал, была уже впереди него. Позади оставались лишь Володя и еще один "спасатель", не уступающий ему по комплекции. Володю, как оказалось, традиционно выбрали ответственным за безопасность, и он, в любом случае, должен был замыкать колонну.
Погода, и без того не самая благоприятная, между тем начала портиться: по небу волокло низкие серые тучи, дул порывистый ветер, а когда они подходили к мостику, зарядил мелкий колючий снег.
- Ну, как обычно, - прокомментировал из-за спины Володя. - Как разбивать лагерь, так сразу метель начинается!
У Цыпленка мелькнула мысль, что разбивать лагерь, когда поход еще только начался, было как-то рановато, но он тут же отогнал ее от себя, сочтя, что Володя просто оговорился, или имел в виду что-то другое.
Перейдя по мостику на противоположный берег, какое-то время они шли по тропинке, натоптанной вдоль самого подножья крутого склона, поросшего кустарником, кривыми березами и мелким ельником. Поправляя рюкзак в очередной раз, Цыпленок успел заметить, что впереди маячил каменный выступ, который тропа также послушно огибала, и за ним уже успела скрыться часть людей. Приблизившись к выступу, Цыпленок понял, что движение либо прекратилось, либо было чем-то нарушено: из-за поворота доносился радостный галдеж. Он ускорил шаг, повернул за выступ и обомлел: словно на картинке из учебника истории древнего мира, в той его части, где описывается Египет, перед ним открылся огромный скальный массив, отвесно обрывающийся с невообразимой высоты. Только вырубленных сфинксов не хватало, да цвет был не желтоватый, а коричнево-серый.
- Вот отсюда и вышла арийская раса! - донесся сзади голос второго "спасателя".
- Что, прямо вот отсюда? - спросил Цыпленок рассеяно, все еще не в силах прийти в себя.
- Ну, не совсем, чтобы отсюда, но примерно из этих мест.
Колонна уже не двигалась вперед, а, свернув, спускалась к обширной, вычищенной от кустарника площадке, расположенной метрах в сорока от подножья скал, возле самого берега реки. Выйдя примерно на ее середину, народ сбился в кучу и начал снимать рюкзаки.
- Ну, как дела? - весело спросил брата Антон, когда тот, наконец, оказался рядом.
- Уф! - Цыпленок с облегчением скинул рюкзак. - Ничего, жить можно. И надолго мы тут?
Кто-то, услышав это, рассмеялся.
- На четыре дня, - с невинным выражением лица Антон снял шапочку и отряхнул с нее снег.
Стоявшая рядом Люська, взглянув на Цыпленка, аж расхохоталась:
- Антон, он что, даже не знает, зачем мы здесь?
- Возможно, - Антон подхватил ладонью горсть снега, и лизнул его языком. - Хотя, мне казалось, что я ему говорил.
- Ну, вы даете, братцы!
- А зачем мы здесь?
- Чтобы лазать по скалам.
- Как по скалам? Вот по этим скалам?
- Ну, да. Вот по этим самым скалам. Немного потренируемся, а потом устроим соревнования.
Только сейчас, глядя на то, как народ делово распаковывает рюкзаки, до Цыпленка окончательно дошло, что так оно и будет.
- Вот так да! - мелькнуло у него в голове. - Еще того интересней!"
Он еще раз взглянул на скалы, уже по-другому. Ужас! Зато уж будет, что потом рассказать. Это точно.
Снег на площадке был плотно утоптан, в двух или трех местах, там, где горели костры, он закоптился и протаял до самой земли, с краю площадки сохранился даже небольшой запас дров.
- Сюда круглый год кто-нибудь наезжает, - пояснил Цыпленку брат. - Оно и к лучшему: снег не надо каждый раз разгребать, да и на крючьях, порой, экономия получается. А что касается дров для костра, то их тут полным-полно, только не ленись, таскай. Вот, ты, кстати, этим пока можешь и заняться, а то замерзнешь, если просто так стоять будешь.
А Цыпленка, и в самом деле, уже немного знобило, хотя каких-то десять минут назад, когда они только пришли, и он скинул рюкзак, спина его была мокрой от пота. Народ, за исключением нескольких, таких же, как он, случайных, можно сказать, людей, дружно принялся за работу. Большая часть была занята установкой палаток, остальные же дополнительно утаптывали снег, нагребали из него нечто вроде невысокой стены, предназначенной для дополнительной защиты палаток от ветра, или отправились к речке за водой. Кое-кто пошел за дровами. Цыпленку, стоя не удел, оставалось только удивляться, как у них хорошо все было организованно. Несмотря на все более пробиравший его холод, он решил никуда пока не уходить, а немного понаблюдать за тем, как ставят палатки.
Это были большие пятиместные палатки с тентом, ярко оранжевого цвета, которые (к величайшему удивлению Цыпленка) ставили прямо на снег, постелив предварительно под них по куску полиэтиленовой пленки. Две из них ставили таким образом, чтобы их входы располагались друг напротив друга, а состыкованные над входами тенты образовывали, как бы, общую прихожую. Нижний угол одного из тентов был, естественно, не закреплен, чтобы можно было попасть внутрь. Третья же палатка находилась чуть поодаль, поближе к месту, где должен был гореть костер.
Все это было, конечно, интересно, но вскоре Цыпленок почувствовал, что коченеет. Он стоял немного в стороне от всех, чуть припорошенный снегом, сунув руки в карманы куртки, съежившись и постукивая зубами. Двигаться уже не хотелось абсолютно. Антон, тем временем, был занят сборкой алюминиевых трубок, представляющих собой нехитрый каркас палаток, и ему было не до того, чтобы проверить, чем был занят младший брат. Кроме того, он, наверняка, был уверен, что тот отправился за дровами.
- Если сейчас не разведут костер, то мне конец, - подумал Цыпленок.
- Ты чего тут стоишь, как статуя? Замерзнуть хочешь? - Алексей, старший брат того самого паренька, с которым Цыпленок так хорошо спелся, появился откуда-то сбоку. В руках его был конец длинной и широкой доски, которую он, по колени в снегу, запыхавшись, волоком тащил откуда-то из самой гущи прибрежных кустов. По лицу его струился пот.
- Вот, я эту штуковину еще с прошлого раза в кустах припрятал, - похвастался он, переводя дух. - Скамейка из нее классная возле костра получится! Думал: не долежит, найдет кто-нибудь. Ан, ничего, обошлось!
Алексей выволок доску на утоптанное место, бросил ее, и подошел к Цыпленку вплотную.
- Э-э, приятель, да ты так скоро совсем в сосульку превратишься! А ну-ка, двигайся!
И Алексей принялся тормошить Цыпленка. Каждое его прикосновение казалось Цыпленку неприятным и даже болезненным.
- Да, хорошо-хорошо, - Цыпленок вытащил из карманов руки и изобразил ими пару взмахов в стороны, как при утренней гимнастике. - Я уже двигаюсь, видишь?
Однако Алексею это не показалось убедительным.
- Да где же ты двигаешься? Надо так двигаться, чтобы пот ручьями тек! Вот, как у меня, например.
Он демонстративно сунул рукавицы в карманы куртки, и начал умывать лицо снегом. Цыпленка, и без того дрожащего всем телом, аж передернуло при виде этого.
Умывшись, Алексей подошел к своему рюкзаку, достал из кармана старенькое походное полотенце, вытерся и, сунув полотенце обратно, вернулся к Цыпленку.
- Я тебе серьезно говорю: не будешь двигаться - замерзнешь. Пойдем-ка, поможешь мне.
И он потащил Цыпленка снова куда-то в заросли кустов, где, в известных только ему местах, были спрятаны разного рода полезные вещи, которые возить каждый раз с собой было неудобно, или вообще не имело смысла. Так они вскоре извлекли из-под снега и притащили к палаткам большую двуручную пилу, топор, пару эмалированных, полностью закопченных снаружи ведер для приготовления пищи и приличных размеров деревянный щит, из которого мог получиться неплохой обеденный стол.
Сначала Цыпленок двигался через силу, затем, как-то незаметно для себя, разошелся, и почувствовал, что начинает согреваться. К тому времени, когда они принесли к палаткам все, что было припрятано в кустах, уже были разведены два костра (одного для такой большой компании было недостаточно), но, ввиду того, что дрова были сыроваты, разгореться как следует они еще не успели. Толку от них было мало, один только дым. Цыпленок к ним даже и не подошел, а тут же, пока не остыл, отправился в лес на поиски дров.
Лес, как и скалы, был просто замечателен. В нем не было каких-либо видов растительности, которых Цыпленок не встречал бы раньше, но он поражал своей дремучестью и первобытностью. Вековые ели, мрачные и замшелые, громоздились по крутым склонам и самому краю скальных обрывов местами так плотно, что, продравшись в самую гущу, можно было не заметить человека, стоящего в двух метрах. Заросшие же молодняком, и обсыпанные снегом прогалины, напоминали таинственные лабиринты. Дров, кстати, и в самом деле, было полным-полно. Повсюду в зарослях можно было насобирать валежника, а в более низких и, видимо, сырых местах там и сям торчали сухостоины. Единственным неудобством было то, что за всем этим приходилось карабкаться вверх по склону, с одной из сторон скального массива. Да и таскать - тоже не ближний свет. Сходив два раза, Цыпленок снова весь упарился и заметно выбился из сил. Но большего и не требовалось: дров тому времени было уже принесено достаточно, костры полыхали вовсю, и даже что-то уже варилось в подвешенных над огнем ведрах, распространяя приятные ароматы и пробуждая дикое чувство голода.
Между тем, близился вечер. Снегопад прекратился, но светлее от этого не стало: откуда-то сверху, из-за скал, наползали сумерки. О том, чтобы начать тренировки в этот же день не могло быть и речи, хотя Цыпленок, которому так не терпелось увидеть это как можно скорее, и не сожалел. Он был слишком уставшим. Остальные, надо полагать, тоже.
После обеда, который, по совместительству, оказался и ужином (перед сном они лишь попили чаю с сухарями), все занялись дальнейшим обустройством быта. Народ был распределен по палаткам, человек по семь-восемь в каждой, рюкзаки размещены под тентами, все вещи, необходимые для ночевки извлечены и уложены в палатки.
Цыпленка определили в одну из спаренных палаток, вместе с братом, конечно же. Ему было интересно узнать, как же это можно спать в палатках, поставленных прямо на снегу, и не замерзнуть. По голосам, доносившимся изнутри, легко можно было определить, что против замерзания там как раз принимались соответствующие меры. Заглянув, понукаемый любопытством, в "свою" палатку, он увидел, как трое девчонок при свете двух подвешенных в специальных плафонах свечей сметывали нитками воедино несколько полностью расстегнутых спальных мешков. Тогда Цыпленок сделал предположение, подтвердившееся этой же ночью, что спать они будут на одном большом матрасе, состоящем из походных ковриков и сшитых вместе спальных мешков, а укрываться будут одним большим, сшитым тем же манером одеялом. В душе это обстоятельство его несколько смутило (и, в то же время, порадовало), но виду он не подал, целиком полагаясь на опыт бывалых людей. Кроме того, он понимал, что тут уж не до стеснений, когда приходится спать на снегу.
Остаток вечера был проведен у костров, за разговорами, обсуждением планов на ближайшие дни и пением песен под гитару. Слушая в пол уха, пригревшись и глядя на скачущие языки пламени и раскаленные, мерцающие при каждом движении воздуха угли в тех местах, где дрова уже прогорели, Цыпленок вдруг почувствовал необычную умиротворенность и спокойствие. Словно все, что случилось всего лишь несколько дней назад, случилось вовсе не с ним, а если и с ним, то уж очень давно. Только было чуть-чуть жаль, что та девочка его сейчас не видит, не знает о пережитых им в течение дня физических страданиях, и о тех, что еще предстоит пережить. Да и не страдания это вовсе - то, что предстоит! Это же безумно интересно, и причем, очень опасно - лазать по таким скалам! И Цыпленок поднимал глаза на высившуюся над ними темную громадину.
Спать укладывались все одновременно, иначе и быть не могло. Предупреждение об этом поступило минут за пятнадцать, с тем, чтобы те, кто испытывал нужду, успели сходить в туалет (мальчики - налево, девочки - направо). С вечера были назначены дежурные, в обязанности которых вменялось встать утром пораньше, развести огонь и приготовить для всех завтрак.
Дров в костер уже не подкладывали, и он постепенно начал тухнуть, но уходить от него все равно не хотелось. Намокшая за день от пота и снега одежда не успела еще до конца просохнуть, и местами от нее все еще шел пар. Но если с брюками и футболкой еще можно было как-то мириться (сами на теле высохнут), то как поступить с обувью? А носки? Они ведь тоже промокли! Пусть не насквозь, но все же промокли.
В ответ на этот вопрос, Антон посоветовал просто бросить ботинки в ноги.
- Полностью они у тебя все равно, как ни старайся, не просохнут, пока домой не приедешь. А чтобы так, в достаточной степени, так и за ночь на морозце неплохо получится. А что до носков, то можно, конечно, одевать запасные, а промокшие сушить днем у костра. Но это хлопотно, и большинство поступает иначе: будешь ложиться спать, положи их себе на живот. К утру должны высохнуть".
- На живот?! - ужаснулся Цыпленок, - Прямо на голое тело?!
- Ну, это уж кто как. Кто и поверх свитера кладет, но чем ближе к телу, тем больше гарантии, что успеют до утра высохнуть.
Цыпленок сначала сомневался, но, заметив, что все одевают сменные сухие носки на себя, и промокшие за день берут с собой под одеяло, поступил точно так же. Он, правда, не рискнул засунуть уже оледеневшие сверху носки под свитер, а разместил их между свитером и курткой.
Цыпленок оказался между Антоном и очень рослой, весьма миловидной девушкой, которую звали Оксаной, и которая, как Цыпленок успел заметить, все время держалась рядом с братом. И хотя, уже устроившись, Цыпленок сильнее прижался к брату, больше исходящего тепла он ощущал с ее стороны. Живот же поначалу холодило, и даже очень. Потом неприятные ощущения отошли куда-то на второй план, и вскоре совсем пропали. Быстро и незаметно для себя, Цыпленок заснул.

Проснулся он оттого, что кто-то прополз по нему сверху, надавив при этом, очень неловко, коленкой в правый бок. Снаружи слышались голоса, в одном из которых он узнал голос брата, стук топора и потрескивание сучьев в костре. Во сне, спасаясь от холода, он так глубоко уполз под одеяло, что оказался почти в самых ногах у спящих рядом. Впрочем, рядом уже никто и не спал, за исключением одной девчонки-первокурсницы, которая была таким же новичком, как и сам Цыпленок. На фоне остальных она выделялась еще и тем, что была миниатюрна и хрупка, как подросток.
- Вот уж кому, наверное, тяжело придется, - подумал Цыпленок, выбравшись из-под одеяла и приходя в себя. Оксана сидела возле выхода и, сняв с головы шапочку, приводила в порядок свои длинные светлые волосы. Во рту она держала маленькую заколку в форме бабочки.
- Пвивет! - весело проговорила она и помахала Цыпленку ступней ноги, - Хватит спать, пова на скавы!
Из чего Цыпленок сделал вывод, что протопала она по нему не без умысла.
Потянувшись, и достав из-под куртки действительно почти сухие носки, он стал пробираться к выходу. Свои желтые ботинки он нашел без труда, только надеть их никак не получалось: они так застыли, что были похожи на деревянные колодки. Цыпленку даже ступню свело судорогой, пока он старался это сделать. Потирая ее, он не вытерпел и выругался.
- Ну-ну, только шнурки не сломай, - так же весело произнесла Оксана, как-то странно глядя на борющегося с ботинками Цыпленка. - А похож-то как, - вдруг произнесла она, вконец его озадачив, и выскользнула из палатки, сама уже обутая.
- Антон, - донесся ее звонкий голос, - Антон-второй ботинки одеть не может, помогай брату!
С трудом, но все-таки напялив на себя ботинки, Цыпленок выбрался наружу. Завязать шнурки он решил позже, у костра, когда они оттают. Там он, кстати, заметил, что именно так все и поступали.
Погода была получше, чем накануне. Хоть небо все еще и хмурилось, было довольно тепло, около ноля, и ветра совсем не было.
У костра (а с утра для экономии дров был разведен только один костер) людей оказалось немного: основная масса совершала утреннюю пробежку по тропе в сторону мостика. Кто - парами, кто - поодиночке. Зарядку делали, уже вернувшись к палаткам. Цыпленок тоже немного пробежался, хотя большого желания не испытывал. Умывались и чистили зубы прямо у речки, где для этой цели были сделаны примитивные мостки. Алексей, которого все звали по-свойски Лехой, даже разделся до пояса и обтерся снегом, чем, опять же, заставил Цыпленка содрогнуться.
На завтрак была разогрета консервированная рисовая каша с мясом. При этом она немного подгорела, но никто не обратил на это внимание, и с завтраком было покончено в считанные минуты. Правда некоторым, таким как Цыпленок, непривыкшим пить кипяток, пришлось немного подождать, пока остынет чай. Но и на это уходило пару минут, если поставить кружку в снег. Он расправился со своей порцией каши, но почувствовал, что не наелся. Признаться в этом и попросить добавки ему, естественно, было неудобно, поэтому он довольствовался дополнительным куском хлеба к чаю. Благо, нарезанный кусками, хлеб просто лежал на клеенке горкой, и его можно было брать - сколько захочешь.
Сразу после завтрака началась подготовка к тренировке. Из рюкзаков извлекался всевозможный инвентарь и экипировка. Несколько человек, наиболее опытных, в их числе Антон, отправились, увешанные веревками, в обход, по боковым склонам наверх, к самой вершине скального массива. Цыпленок, естественно, пошел в месте с братом. Им предстояло, как объяснил Антон, навесить страховочные веревки.
Массив был разделен глубокими расщелинами, непригодными для лазания, на несколько отвесных скал разной высоты, самая высокая из которых казалась Цыпленку, если смотреть снизу, примерно с девятиэтажный дом. Антон с Цыпленком, сделав приличный крюк, оказались именно на ее вершине. У Цыпленка пересохло в горле, когда он приблизился к ее краю и глянул вниз. Какие там девять - да тут все двадцать этажей! Ужас! И то, он стоял не на самом краю, а метрах в двух от него. Подойти ближе, хотя бы на метр он просто не мог себя заставить.
- Что, страшно? - усмехнулся Антон. - Не боись! Привыкнешь!
Он стоял возле толстого стального штыря, забитого глубоко в скалу, на конце которого болталось, тускло блестевшее, словно отполированное, кольцо. Скорее всего, оно действительно было отполировано веревками, многократно продергиваемыми через него.
Антон извлек из мотков веревки, принесенных ими, кусок длиною метров в пять, продернул его через кольцо, завязал каким-то хитрым узлом.
- Это называется "сопля", - произнес он и перебросил получившуюся петлю через край скалы, так, чтобы часть ее свободно свисала вниз.
- Дальше мы делаем вот так, - он развязал один из больших мотков веревки, пропустил ее через петлю, и, продернув примерно до половины, сбросил со скалы ее концы.
- Ну что, хватило? - крикнул он вниз, приставив рупором ладони ко рту.
- Нормально, в самый раз! - донеслось оттуда.
Таким образом со скал было сброшено еще несколько веревок. Затем все, тем же путем, спустились вниз.
У подножья скал, к их приходу, уже все было готово. Даже более того, три человека, страхуемые напарниками, уже начали карабкаться вверх. Цыпленок не сразу их узнал, так как смотрели они, естественно, только вверх, а на головах их были надеты обыкновенные мотоциклетные шлемы. Этому обстоятельству Цыпленок был слегка удивлен, так как ни у себя в рюкзаке, ни в рюкзаке брата он таких шлемов не замечал. Затем, однако, он сообразил, что всем везти с собой шлемы было и незачем: все равно, одновременно карабкаться могли лишь пять-шесть человек. Страховочная веревка (или строп, как ее многие назвали) была пристегнута к их обвязкам на груди. Сама же обвязка так же несколько отличалась от той, которую Цыпленок уже видел при мытье люстры. Она представляла собой пару мягких ремней, пропущенных через плечи подмышками. Все трое были обуты в обычные резиновые калоши, поддерживаемые на пятках специальными завязками. Ботинки их стояли тут же, возле скалы.
За всем внимательно следил и распоряжался Володя.
- Антон-второй, ко мне! - скомандовал он по военному, завидев Цыпленка, который, разинув рот, взирал на все это действо.
Цыпленок подошел.
- Значит так, слушай меня внимательно, - без лишних предисловий начал Володя. - Чтобы возле самой скалы я тебя без каски не видел. Стоять можешь, по крайней мере, метрах в двух, не ближе. Далее: если ты в каске, не вздумай даже и начинать карабкаться без страховки. Хотя, конечно, если не высоко, не более метра, то можно, но не тем, кто здесь в первый раз.
- Камень! - вдруг раздался крик сверху. Метрах в пяти от них, возле самой скалы, упал с глухим стуком и откатился в сторону небольшой, с полкирпича, камень.
- Во! - Володя назидательно поднял указательный палец. - Наглядный пример. И никаких там "Осторожно!" или "Берегись!", а "Камень!", и никак иначе".
Он немного задумался, вспоминая еще что-то, но потом просто махнул рукой.
- Все остальное тебе Антон расскажет. Хотя, - добавил он вдруг слегка изменившимся голосом, - за ним самим глаз да глаз нужен… Ладно, иди.

Тренировка, тем временем, шла полным ходом. Кое-кто уже успел добраться до верху и спускался вниз. Страхующие, в основном те, кто помассивней, стояли метрах в пяти от скалы, и, перебросив веревку через плечо за спину, обеими руками выбирали ее на себя, или, наоборот, стравливали (в зависимости от направления движения), так чтобы она не провисала свободно, но и не была туго натянутой.
Все веревки были заняты, кроме одной, возле которой стоял Антон, уже в каске, и поджидал Цыпленка.
- Ну, что? Попробуем? Я сейчас слазаю, а ты подстрахуешь.
Антон защелкнул карабин у себя на груди, подошел к скале и, не дожидаясь, пока Цыпленок приготовится, полез вверх. Цыпленок, ухватившись за веревку, стал судорожно выбирать слабину. Вскарабкавшись метров на пять вверх, Антон вдруг оттолкнулся от скалы и повис, слегка покачиваясь на спружинившей веревке. Цыпленка, вцепившегося изо всех сил в веревку, рывком приподняло немного вверх и подтащило на пару метров ближе к скале. Там он встал, также цепко удерживая строп.
- Молодец! Так и держи! - бросил через плечо Антон, ухватился за скалу, и снова полез вверх. Двигался он быстро, по сравнению с теми, кто лазал по соседству (сразу чувствуется опытный скалолаз), и Цыпленку пришлось недолго ждать, пока он снова спуститься вниз.
Цыпленка, кроме всего прочего, удивляло и то, что ни Антон, ни кто другой не жаловался на озябшие руки, хотя все они лазали без перчаток. На его вопрос по этому поводу, Антон лишь коротко пояснил, что это было делом привычки.
- Ну, что ж, теперь ты попробуй.
Антон отцепил карабин с веревкой, снял с себя обвязку, и показал Цыпленку, как следовало ее правильно одевать.
- А калоши-то зачем? - спросил Цыпленок, надев на голову шлем, и застегивая его под подбородком. - Может лучше в ботинках"
- А вот, представь себе, вот эти самые, русские, резиновые, пасконные калоши - самая подходящая обувь для скалолазания. Их даже иностранцы с этой целью специально целыми партиями закупают.
Убежденный этим доводом, Цыпленок переобулся.
- Теперь, смотри внимательно.
Антон взял в руки карабин, несколько раз понажимал на подпружиненное звено, пристегнул Цыпленка за обвязку на груди и до упора завернул по резьбе стопорную гайку с насечкой.
- Сам по себе он расстегнуться не может. Это исключено. А ты там, наверху, его руками не трогай. Все ясно? Тогда - вперед!
И Цыпленок начал карабкаться.
- Только не торопись, - доносились ему в спину наставления брата. - Спешить пока некуда. Сначала осмотрись, выбери, на что опереться, за что ухватиться, а уж потом делай шаг. И на руках не висни, ногами работай, а то завтра твои руки уже ни на что не будут годны.
А руки, действительно, страдали ужасно, мерзли, царапались о камни. Только Цыпленок не обращал на это внимания, как, наверное, и все остальные. В этом смысле, его заботило лишь то, что если руки совсем онемеют от холода, то потеряют свою чувствительность.
Перед глазами была лишь истрескавшаяся плоть скалы. Все выступы и трещины, которые так хорошо видны с расстояния двух метров, приходилось искать почти наощупь, задрав кверху голову. В те небольшие паузы, которые он делал, чтобы осмотреться в поисках опоры, ему казалось, что он со скалою просто сросся. Высоты он не чувствовал. Вернее, чувствовал, но косвенно, по голосам, доносившимся снизу. Оказавшись на небольшом карнизе, примерно на половине пути вверх, Цыпленок позволил себе бросить косой взгляд вниз. Ощущений возникло никак не меньше, чем в кошмарном сне, когда за тобой гонится маньяк с ножом, и уже почти догнал. Тут уж он так со скалою сросся, что потребовалось время, чтобы заставить себя двигаться дальше.
- Ты вниз-то не смотри без особой надобности, - услышал он голос брата, - тут ничего интересного нет.
Когда уже была видна вершина, и до "сопли" оставалось всего ничего, Антон скомандовал спускаться.
Легко сказать "спускаться". На деле оказалось, что спускаться вниз еще труднее, чем карабкаться вверх, о чем Цыпленок и не подозревал. Если при движении вверх можно было хоть что-то отыскать глазами, то спускаться приходилось почти "вслепую". Цыпленок просто поражался, как так может быть: ведь буквально только что здесь карабкался, и было множество всяких выступов, впадин и трещин, а тут вдруг все куда-то пропало! Иногда, когда, казалось бы, ничего подходящего нащупать было невозможно, снизу доносились подсказки кого-нибудь из наблюдавших. Правда, порой было трудно понять, к кому из карабкающихся эти подсказки относилась, и Цыпленок просто перестал к ним прислушиваться. Брат же советов больше не давал, а лишь иногда подбадривал. Спустившись примерно на треть, Цыпленок сорвался.
Нет, все было бы нормально, если хотя бы одной рукой можно было за что-нибудь уцепиться. А тут как назло: сделал шаг вниз, вытянувшись во весь рост, нащупал приличную опору для ног, пощупал поочередно руками - ничегошеньки с обеих сторон! Попробовал продвинуться немного вбок и оступился именно в тот момент, когда пытался перехватиться руками.
Как же это страшно - падать с такой высоты! Пусть даже падение длилось какие-то доли секунды, и пролететь успел не больше двух метров, а страшно! Дыхание сперло так, что, кажется, уж больше и не выдохнуть. Вместо того, чтобы пытаться вновь уцепиться за скалу, руки рефлекторно вцепились в веревку, единственное спасение.
- Отпусти веревку! - донеслось грозно снизу. - За скалу цепляйся!
Несколько секунд, пока успокаивалась раскачка веревки, Цыпленок пытался взять себя в руки. Отпустившись одной рукой от веревки, он поправил сползшую на глаза каску. Глянул вниз. Ужас! Тут же, как клещ, снова вцепился в скалу, на которой вновь появились трещины и выступы, и замер.
- Если дальше сам не можешь, скажи, - услышал он, спокойный голос Володи, - мы тебя просто так, на веревке спустим.
- Ничего, пускай сам спускается, - ответил за брата Антон также спокойно, но громко, чтобы Цыпленок тоже мог слышать.
И Цыпленок продолжил спуск, уже медленнее, с более учащенным пульсом и все еще неровным дыханием. Вздохнуть легко, полной грудью, получилось лишь, когда оказался на земле, и брат отцепил страховочный строп.
- Ну, как? Понравилось?
- Да уж! Ощущений - масса!
- Передохни немного, - Антон похлопал брата по плечу. - Когда какая-нибудь из веревок освободится, еще слазаешь. Только не переусердствуй, а то завтра рук поднять не сможешь.
- А ты?
- А я пока к костру пойду, вон еще ребята подъехали, надо бы вопросы кое-какие организационные решить.
Цыпленок, вполне естественным образом, даже и не заметил, что к площадке, со стороны мостика приближалась небольшая группа людей, так же по-спортивному одетых, и с такими же точно огромными рюкзаками.
- Можешь подстраховать пока кого-нибудь, чтобы не замерзнуть, - бросил Антон, уже спускаясь к палаткам.
Цыпленок переобулся, снял каску, которую тут же подобрал кто-то следующий, и осмотрелся по сторонам. Мир, казалось бы, изменился. Изменился совсем немного, почти неощутимо, даже трудно было сказать, в чем конкретно, но, все же, это был уже не тот мир, каким он был лишь полчаса назад. При взгляде на скалы не чувствовалось уже былой боязни (ну, или почти не чувствовалось), от всего, что окружало, исходили легкие и незримые волны чего-то хорошего.
- Да, видела бы сейчас меня ОНА! - вздохнул Цыпленок, уже без былой тоски, и немного отошел от подножья скалы, чтобы лучше видеть всех, кто сейчас по ней лазал. А лазали, по большей части, все новички. Иногда кто-нибудь из них с диким криком срывался, и, как и Цыпленок, мертвой хваткой вцеплялся в веревку. И тогда снизу неслось дружное: "Отпусти веревку!", и один за другим сыпались советы, куда перенести ногу, или за что ухватится рукой. Кому-то так и не удалось придти в себя, и его просто спустили вниз на веревке.
Еще Цыпленок подметил, что даже те, кто стоял внизу, страховал или просто наблюдал, тоже вели себя несколько по-другому, не так как если бы они были возле палаток, а как-то возбужденно-угловато. Некоторые из них, скинув куртки, были уже одеты в каски и калоши, и, разминаясь, кто как, ждали своей очереди. Другие же, напротив, были максимально утеплены. У тех, кто уже не раз бывал на скалах, и знал "что к чему", сзади были пристегнуты резинками толстые поролоновые коврики, так, что бы можно было не таскать их в руках, и садиться, при желании, куда угодно, без боязни застудиться. Головы у всех были задраны вверх, голоса звучали неестественно громко.
Спустя какое-то время Цыпленку удалось слазать еще раз, уже на другую, более низкую и удобную для подъема часть скалы. К собственной гордости, он ни разу не сорвался, и двигался уже значительно быстрей. Страховала его та самая Оксана, его соседка по палатке, рядом с которой так тепло было спать. Вызвалась для этого она сама. Может оттого, что замерзла стоять без дела, а может - просто так, по-соседски. С ней, кстати, Цыпленок чувствовал себя почти так же уверенно, как с братом, потому что для нее это была уже не первая поездка, да и массой она была посолидней прочих девчонок, и даже - некоторых парней.
Руки уже больше так не мерзли, а даже наоборот "горели" и были очень чувствительны. Позже Володя объяснил ему что-то про прилив крови и про то, что перед тем, как начать карабкаться на скалу, особенно на соревнованиях, руки нужно сначала "заморозить", подержав в ладонях кусок снега или льда, а затем отогреть их в теплых рукавицах или за пазухой, и тогда получится именно такой вот эффект. Естественно, при условии, что на улице не минус двадцать.
И вообще, весь этот день был для Цыпленка днем открытий. Он то узнавал что-нибудь нового о приемах скалолазания, то сталкивался с какими-нибудь новыми названиями уже, казалось бы, известных ему предметов. Так, например, шнур, которым можно было что-нибудь привязать или закрепить, все называли "репом". Из этого даже на другой день самопроизвольно родился каламбур, над которым долго смеялись: кто-то случайно обронил этот шнурок возле скалы, и подобравший его громко спросил:
- Чей реп?
- Череп?! - переспросил кто-то из стоящих поодаль, вполне серьезно, не расслышав вопроса.
И пошло по цепочке дальше, кто в шутку, кто всерьез: "Череп!", "Череп?", "Чей череп?".
Особенно на такие шутки и каламбуры был горазд один из группы, подъехавшей позже, как раз когда Цыпленок совершал свое первое "восхождение". Было этому хохмачу уже около сорока лет, но, несмотря на это, все звали его просто Борей. Во всех его манерах чувствовалось нечто клоунское, и не проходило и получаса, чтобы он не выдал чего-нибудь этакое, отчего бы все не хохотали.
Большая часть из вновь прибывших были также людьми уже зрелого возраста и представляли собой сборную команду по скалолазанию какого-то большого завода или фабрики, где этот вид спорта, очевидно, культивировался. Кто-то занимался им уже давно, кто-то - только начал. Но был среди них один, невзрачный с виду, солидного возраста дяденька, которого за глаза многие называли "маньяком". Из разговоров Цыпленок понял, что тот занимался скалолазанием всю свою сознательную жизнь, постоянно был в разъездах, на заводе, формально, лишь числился (тренером спортивного клуба), да и делать, собственно, ничего другого по жизни и не умел. Понаблюдав за ним пару дней, Цыпленок и сам пришел к выводу: действительно, маньяк. Ну, как еще можно назвать человека, который весь день, почти без перерывов, находится на скале? Если его кто-то страховал, он бегал, как таракан, вверх и вниз, меняя маршруты и выбирая самые трудные места. Если все веревки были заняты, то он просто лазал по горизонтали или змейкой, на высоте трех-четырех метров. Иногда и выше, но ему никто ничего не говорил, хоть это и было строжайше запрещено. При его невысоком росте и малом весе, мышцы он имел, судя по всему, просто стальные, и легко мог карабкаться по отвесной стенке на нескольких пальцах рук, как на крючьях. Всем новичкам (и не только) оставалось лишь восхищаться его умением. Но, несмотря на это, относились к нему все по-разному.
Так, в один из последующих вечеров, у костра, в кругу своих, когда о Маньяке зашла речь, Антон обмолвился, что Маньяка он просто не понимает.
- Это почему же? - переспросила Оксана. - Потому что ты сам так не можешь?
- Нет, просто на его месте мне было бы скучно. На его месте, я лазал бы не здесь, а где-нибудь в городе, по стенам многоэтажек.
- Так ведь ты и так это делаешь! - подключилась к разговору Люська.
- Это просто так, баловство было, на спор. Да и какие это высотки? Вот если бы на настоящий небоскреб забраться, да потом с него с парашютом!
- Да, уж…, - вставила Люска после паузы. - Только на его месте ты до его лет не дожил бы.
Антона эта фраза развеселила:
- Молодец, Люська! Правильно подметила!
И он, по-дружески, натянул ей шапку на глаза. В ответ та пихнула его так, что он свалился с бревнышка, на котором сидел. Поднявшись, он со смехом пошел к другому костру.
Дальнейший разговор Цыпленка насторожил и озадачил.
- Все равно ведь не утерпит, какой-нибудь номер отмочит, - вздохнув, сказала Люська.
- Вроде ведь не хотели брать-то его в этот раз, - добавил кто-то из ребят, подбрасывая в огонь пару сучьев. - Зареклись, еще с прошлой поездки. Не понятно, как он тогда совсем не угробился!
Оксана, закрыла глаза рукой, как от яркого света, затем развернулась и села к огню спиной.
Люська хмыкнула.
- Володя за него поручился. Тот ему чуть не поклялся, что будет вести себя хорошо.
Немного погодя, она добавила:
- Я уж говорила ему, мол, если не можешь без этого, то хоть другим проблем не создавай. Да разве горбатого исправишь?
Она по-свойски толкнула Цыпленка в бок.
- Но, брату-то, я думаю, он не будет дурного примера показывать!
Но это было после. Пока же Цыпленок стоял возле скалы, и ждал своей очереди, чтобы еще хотя бы раз успеть слазать до обеда.

Обед в этот день прошел как-то скомканно и неорганизованно. К костру спускались те, кто был свободен на данный момент, торопливо съедали свою порцию супа-лапши с тушенкой, наспех выпивали чай с кусочком хлеба или сухарем и снова поднимались к скале, чтобы продолжить тренировку. На их место подходили те, кто еще не пообедал. И так - в несколько "заходов". Дежурным постоянно приходилось подогревать их варево, и поэтому последние из обедавших ели уже не суп, а слегка подгоревшую кашу из потерявшей вид лапши с привкусом тушенки. Но их, последних, это не сильно покоробило, так как последними были люди самые бывалые, видавшие и не такое.
Вторая половина дня отличалась от первой лишь тем, что народ, изрядно устав, уже сбавил утренний пыл, и какой-нибудь из страховочных стропов, а то и несколько из них, все чаще можно было видеть незанятыми. И это - не смотря на то, что количество людей у подножья скалы, за счет вновь прибывшей команды, несколько увеличилось. С наступлением сумерек все тренировки были закончены. Народ собрался у костров (к двум вчерашним кострам прибавился третий), просушивая намокшую одежду и готовясь к ужину. Кое-кто из мужской половины компании отправился за дровами. Немного помедлив, Цыпленок отправился следом. Чтобы не замерзнуть и еще раз осмотреть окрестности.
Погода явно менялась в сторону улучшения. Небо к вечеру почти полностью очистилось от туч, и верхушки самых высоких елей, растущих под скалами, озарились последними лучами заходящего солнца. Картина эта была просто великолепна, и на душе, несмотря на физическую усталость, было легко и свободно. При абсолютном безветрии тишь вокруг стояла такая, что голоса были слышны за километр. Воздух был чист и прозрачен. Легкий аромат весны, витавший в нем, кружил голову, завораживал и навевал странные мысли. Сумерки казались хрупкими, как хрусталь. "Как горный хрусталь", - пришло в голову Цыпленку. И сквозь этот хрусталь очертания окружающего мира виделись слегка размытыми и таинственными. Ему вдруг вспомнились детские сказки про эльфов и гномов, сторожащих золото и драгоценные камни в горных пещерах. Может, какой-нибудь из них уже сейчас наблюдает за ним из-под разлапистой еловой ветки или скальной расщелины. Цыпленок даже начал боязливо озираться по сторонам. Потом, сам же рассмеялся в душе над своими страхами, забрался в самую еловую чащу, ухватился за комель поваленной временем сухостоины, и поволок ее к костру.
Настроение за ужином и после него царило прямо-таки праздничное! Словно пережив какое-то радостное и интересное событие, все друг другу что-то рассказывали, переходили от костра к костру, пели песни под гитары. Должно быть, со стороны все это походило на веселый цыганский табор. Кто-то даже по этому поводу подбросил идею, что гречневая каша с мясом (опять же, из консервов), которую ели на ужин, содержала в себе какое-то веселящее вещество, дурь, одним словом.
Цыпленок сидел у огня, подпевал тем, кто пел под гитару, а пару песен, из тех, что лучше всего получались, сыграл сам. Тут-то и выяснилось, что с Сережкой (а именно так звали Лехиного младшего брата, который так классно играл на гитаре) у них получался неплохой дуэт. Поначалу Сережка прислушивался к песне, что-то негромко подбирал, подстраивался, затем просил спеть ее еще раз, и вот вам пожалуйста - готовая аранжировка! Даже от других костров приходили послушать.
Брата Цыпленок в тот вечер почти не видел. Тот сидел с "заводскими" или переходил от костра к костру.
К ночи стало подмораживать, и все сильнее чувствовалось, как под куртки и свитера, со спины, пробирается холод. Кто-то из более опытных, чтобы разогреться, предложил устроить "лошадиные бои".
Это Цыпленок любил. Еще в младших классах, когда на переменах они устраивали целые побоища, он прославился тем, что очень крепко стоял на ногах, в качестве "лошади". И если "седоком" был его одноклассник Шурик Панько, маленький, легкий и при том цепкий как обезьяна, они непременно выходили победителями.
И вот, ночь огласилась дикими криками, хрустом ледышек под ногами, и радостными возгласами победителей, которые, впрочем, менялись раз от разу. "Лошадьми", конечно же, были парни, а седоками - девушки. Амазонки. Цыпленка "оседлала" все та же Оксана. Видимо в силу того, что, страхуя друг друга в течение дня, они успели, что называется, "скорешиться". А может, и еще от чего. Наездник крупнее лошади - со стороны это выглядело забавно, но впотьмах и в запале веселости на это никто не обращал внимания. Хоть победить им удалось всего пару раз, вслух Оксана не раз восхищалась тем, какая крепкая и выносливая "лошадка" получилась из Цыпленка.
Когда уже у немногих хватало сил, чтобы просто держаться на ногах с седоком, бои были остановлены. Как раз вовремя, чтобы вернуться к кострам и присоединиться к тем, кто рассматривал звездное небо.
Да уж! Это было действительно ЗВЕЗДНОЕ НЕБО! Не то чтобы Цыпленок не видел такого неба у себя на родине, просто здесь, и в эту ночь, оно казалось гораздо ближе. На него можно было смотреть, не отрываясь, часами, и при этом не уставать поражаться его бездонности и великолепию. Как жалел сейчас Цыпленок, что он ничего не понимал в астрономии! Кто-нибудь, то и дело, находил и обрисовывал рукой какое-нибудь из созвездий, но из всего этого Цыпленок смог разобрать лишь Малую Медведицу (Большую Медведицу он знал уже давно) и созвездие Ориона, точнее, лишь его пояс - три яркие звездочки, выстроившиеся в одну линию. И вот так, задрав головы кверху, они сидели бы еще долго, если бы вдруг не прозвучала команда к отбою.
Ночь прошла спокойно. Устав за день еще больше, чем накануне, абсолютно все спали как убитые, а дежурные, также назначенные с вечера, проснуться вовремя просто не смогли. Завтрак был приготовлен наспех, при участии добровольных помощников из числа особо голодных. А таковых, следует сказать, было добрая половина, и с течением времени становилось все больше. Недостаток питания, в основном, восполнялся хлебом. К вечеру этого дня стало ясно, что хлеба было взято мало, и что до отъезда домой его не хватит. Для начала было решено установить норму в размере двух кусков в каждый прием пищи на человека.
Зато погода стояла просто идеальная - настоящая весна! Воздух был насыщен запахами, мир вокруг - красками, резко контрастирующими друг с другом, как оно и бывает в эту пору, когда снег еще до конца не стаял, а на пригорках, под ярко-голубым небом и ослепительным солнцем, уже что-то зеленеет. Восторженный гомон птиц перекликался с радостным журчанием многочисленных ручьев, стекавших вниз по скальным трещинам и расщелинам.
День обещал быть насыщенным. Насколько Цыпленок был наслышан, в плане подготовки к соревнованиям, которые должны были состояться на следующий день, планировалось провести ряд серьезных тренировок с лазанием на время по заданному маршруту, как по одиночке, так и связками. Сразу после завтрака наиболее продвинутые принялись устанавливать на скалах флажки и ленточки для обозначения маршрутов. Когда дело было сделано, народ вновь, как и накануне, полез на скалы. Но в этот день все было гораздо более упорядочено: каждый лазал по маршрутам, согласно своей квалификации, под руководством "опытных товарищей", с отработкой техники.
После обеда, состоявшегося строго по расписанию, начали лазать, засекая время по секундомеру и занося результаты в специальную ведомость, так сказать, для наглядности.
Несмотря на ломоту во всем теле (а руки вообще болели самым откровенным образом), Цыпленку этот день показался интересней предыдущего. Да и как могло быть иначе, когда стояла такая классная погода, и само лазание получалось у него раз от разу лучше?! Кроме того, он впервые мог наблюдать воочию восхождение связкой, с забиванием крючьев, самостраховкой и спуском "дюльфером". Прямо как в настоящих горах! Единственным неудобством было то, что сверху постоянно текла и капала талая вода, и у спустившихся вниз одежда оказывалась наполовину промокшей. Приходилось переодеваться (если было во что), а промокшую одежду развешивать у костров для просушки. Но к этому как-то быстро все привыкли, и к концу дня эта процедура стала нормой.
В течение дня Цыпленок специально следил за тем, чтобы не пропустить тренировки брата. Как и следовало ожидать, он лазал в связке с Володей. К еще большей гордости Цыпленка, были они одними из лучших. Следить за ними доставляло удовольствие, и чтобы его испытать, а заодно и поучиться, собиралась целая толпа. Основную конкуренцию им составляли тот самый Леха, не давший Цыпленку замерзнуть в день их прибытия, и еще один парнишка, также "опытный забойщик". Маньяк в соревнованиях не учувствовал.
"Вот это - действительно, то, чем стоит заниматься в жизни!" - восхищенно думал Цыпленок, наблюдая за ними. Даже сама картина монолитной тверди, вознесшейся над рекой, пестрившей под ярким солнцем флажками, ленточками и спортивными костюмами взбиравшихся по ней людей, восхищала его безмерно. Вот так природа покоряется людям! "А ведь это всего лишь скала, - несло Цыпленка, на волнах экзальтации. - Что же должен испытывать человек в горах, покоряя настоящие высотные пики?! Нет, что ни скажи, а Антоха - счастливейший человек!"
Вместе с переживаниями последних нескольких дней, замираниями сердца, ощущениями падения и полета (тренируясь, Цыпленок успел сорваться еще несколько раз), чувством причастности к некому братству и таинству в Цыпленке, еще пока не совсем осознанно, зрело решение стать таким же, как его брат, как Леха, Володя и все остальные, то есть сделать для себя этот спорт делом жизни, и значит - стать настолько же счастливым, как и они.
Потом как-то незаметно упали еще более прозрачные и волшебные сумерки, чем накануне. У костров уже было поспокойней. Может, оттого, что народ устал еще больше, а может - чары этой ночи были сильнее, чем предыдущей.
Ночь тихо творила свое волшебство. Из кустов и от подножья скал доносились странные шорохи и вздохи. Пару раз, пугая пронзительным криком, над головами проносилась какая-то крупная ночная птица. Уже после ужина, отправившись за дровами, Цыпленок все не мог оторвать взгляд от этого, пугающе близкого звездного неба. В том, что из-за камней и кустов за ним наблюдают эльфы и гномы, он уже почти не сомневался.
На следующий день проводились соревнования. Выходило так, что городские соревнования, только далеко от самого города. По такому случаю дежурные встали даже немного раньше, чем было нужно. За завтрак можно было садиться тут же, лишь отогрев у костра ботинки и завязав шнурки. Но, опять же, по причине проведения соревнований, нужно было и утреннюю разминку произвести надлежащим образом. Поэтому дежурным пришлось даже немного подождать, пока все соберутся к столу. Все по тому же случаю, завтрак был праздничный: не какие-нибудь там консервы, а макароны по-флотски и повидло к чаю. Хлеба уже почти не оставалось, и к обеду норма была урезана до одного кусочка на человека. Предполагалось, что на следующее утро Цыпленок и его друг Сережка, как самые молодые, и как самые сильные из самых молодых, отправятся на станцию с тем, чтобы купить там хлеба еще на сутки. Пока же, во время завтрака, обсуждая приснившиеся за ночь сны, кто-то признался, что ему снилась еда, целый стол, уставленный всякой снедью и с целой горой порезанного хлеба. Было смешно, когда выяснилось, что подобный сон снился многим.
Да, есть хотелось теперь уже постоянно. Цыпленок раньше такого никогда еще не испытывал: когда отходишь от стола, вроде как поел, а совсем не чувствуется. Теперь он легко мог понять медведей, которые, проснувшись по весне от спячки, начинают обгладывать кору с молодых деревьев.
Но, все равно, настроение было преотличным! В воздухе витала, наравне с весенними настроениями, легкая нервозность и волнение - "мандраж", на языке профессиональных актеров или спортсменов. Хотя, как выяснилось в последствии, сами состязания отличались от тренировок, проведенных накануне, лишь тем, что были жестко регламентированы: одновременно по маршрутам разной сложности карабкаться могли лишь три человека, к каждому из которых был приставлен судья с помощником, ну и зрителей, само собой, было больше.
Цыпленку, и таким же, как он, начинающим, соревноваться особо было не с кем. Их задачей было, во-первых, не сорваться (иначе попытка не засчитывалась бы), во-вторых - уложиться в определенный норматив по времени, который соответствовал одному из юношеских разрядов. После двух дней усиленных тренировок, Цыпленок справился с этим легко и просто. Настолько, что даже было неинтересно, несмотря на то, что попыток можно было сделать несколько, в порядке очереди.
"Все-таки, скалы - это тебе не горы! - думал он с сожалением. - Вот в горах, наверное, да-а! Там уж неинтересно быть не может!"
Слазав последний раз, уже перед самым обедом, он пошел к левому краю массива, где был обозначен самый сложный, "мастерский" маршрут, чтобы посмотреть, как идут дела у брата.
А там, ввиду долгих приготовлений, страсти только еще разгорались. Антон с Володей и их основные соперники успели сделать по одному восхождению. С небольшой разницей в показанном времени и количестве сминусованных (из-за допущенных ошибок) баллов, шли все примерно наравне.
После обеда, который состоялся строго по распорядку, состязания продолжились с еще большим азартом. За следующей попыткой каждой пары, которая все решала, народ следил неотрывно. То и дело слышались возгласы одобрения или, в зависимости от сложившейся ситуации, разочарования, хотя и понимали все, что соревнования эти - только так, для себя.
Стартовав, на этот раз, Володя с Антоном начали очень хорошо. Достигнув верхнего флажка, они показывали лучшее время. И они были бы лучшими, если бы (как это обычно и бывает) не оплошность, совсем маленькая, которую они допустили. Цыпленок точно не понял, что там случилось, но на полпути они почему-то застряли, и Антон даже снова немного вскарабкался вверх, чтобы что-то там проделать. В общем, исход был уже ясен…
Цыпленку было ужасно обидно за брата, хотя сам Антон не выражал ни малейших признаков расстройства. Ему, напротив, было даже смешно над собой, что, наверное, можно было понять: для него это была лишь забава.
Победителем среди "самых-самых" оказался Леха со своим напарником. Что, в общем-то, было и не мудрено. Они очень этим гордились, и за ужином, уже после торжественного вручения грамот (все как положено, только имена от руки были вписаны) и маленьких сувенирчиков победителям, не раз, тем или иным образом, заставляли вспомнить окружающих о том, "кто есть кто".
Цыпленку, к его великой радости, было вручено самое настоящее удостоверение спортивного общества о присвоении ему первого юношеского разряда по скалолазанию, а также шутливое свидетельство (с нарисованной от руки "фотографией") того, что "там-то и там-то, такого-то числа" он был посвящен в скалолазы. Все-таки потом, в школе, ему будет что показать, чтобы засвидетельствовать свою уникальность! И Она, наверное, еще будет сожалеть об их последнем разговоре!
Вечер, до отбоя, прошел как обычно. Хотя, нет: песен под гитару было спето больше. Цыпленок аж охрип под конец, а у его друга-гитариста сломался последний медиатор. Пойдя "до ветру", уже перед отбоем, Цыпленок заметил, что небо снова заволакивает тучами, и звезд почти не было видно. Волшебство заканчивалось.
"Ну, и то ладно, - думал он, возвращаясь к палаткам, - погрелись на солнышке, повеселились. Не все скоту масленица, как говорит бабушка".
До отъезда оставалось почти двое суток. Чуть меньше. На следующий день планы были неопределенные. Можно было еще немного потренироваться. В основном же, планировалось похлопотать по хозяйству, прибраться после себя, заготовить побольше дров (пусть даже не для себя, а для тех, кто приедет после), а также совершить небольшие ознакомительные экскурсии по окрестностям. Самому же ему, с его напарником музыкантом, предстоял поход на станцию за хлебом, без которого им уже пришлось поужинать.
Утро выдалось серое, хоть и не такое унылое, как в день их прибытия. Холодно не было. Слабый западный ветер неторопливо гнал по небу плотные облака, не предвещавшие дождя или снегопада.
Сразу после завтрака, от которого они лишь согрелись, но не насытились, Цыпленок с Сережкой получили деньги, инструкции, два пустых рюкзака, и двинулись в путь. Настроение, в отличие от погоды, оставалось все таким же солнечным. Наверное, оттого, что теперь они осознавали себя более возмужавшими, настоящими альпинистами, способными спать на снегу и карабкаться вверх по отвесным скалам в любую непогоду. А может, в силу того, что им доверили такое ответственное дело, выделив тем самым среди всех остальных. Но, скорее всего, в предвкушении того, что, купив хлеба, они смогут, наконец-то, вдоволь им насытиться.
За разговором, дорога до станции показалась им совсем не длиной. А разговор велся, как ни странно, вовсе не о скалолазании или альпинизме, не о спорте вообще и даже не о музыке, а о выпивке. Официально, в каком-нибудь там дискуссионном клубе, это называлось бы "О культуре пития". Ну да, о том, кто и когда напился впервые допьяна, и что из этого вышло, что пьется лучше всего и при каких обстоятельствах, от чего сильнее всего болит голова, и что нужно делать, если она все-таки болит. Во-первых, тема была интересной, а во-вторых, хоть и косвенно, она тоже была связана с едой. В общем, когда подошли к магазинчику, тема была развита настолько, что должно было хватить еще и на обратный путь.
Магазин являлся типичным представителем семейства станционных магазинов - щитовой домик, состоящий из двух комнат: "подсобки" и "торгового зала". В любой из них с трудом можно было бы развернуться, зайди туда с лыжами. Внутри никого не было, кроме продавщицы, невысокой толстушки моложавого вида, сидящей на стуле в самом углу за прилавком и сосредоточенно грызущей семечки. Цыпленок ее даже и не заметил - было сумрачно, дневной свет с трудом пробивался через небольшое зарешеченное окно.
- Что, ребятки, курево закончилось, или покушать чего купить желаете? Только ведь у нас и нет-то почти ничего!
"Ребятки" от неожиданности вздрогнули.
- Здравствуйте. Да нам бы хлеба только, а остальное все есть, - сказал робко, даже немного просительно Цыпленок, скидывая с одного плеча рюкзак и присматриваясь к тому, что было на полках. А там, и действительно, почти ничего не было. Лишь какой-то второсортный чай в пачках, соль, несколько разновидностей дешевых карамелек да засохших пряников, ну и кое-чего из круп. Хлеба он не заметил. Однако продавщица их успокоила, затараторив радостно:
- А-а, хлеб-то есть! Свеженький, только сегодня привезли, утрешним поездом! Я его еще даже не выложила. А много ль надо-то?
Ребята стали прикидывать. Велено было покупать из расчета по полбуханки на брата. Но возникала боязнь того, что его опять может не хватить - народ-то все-таки голодный.
- А, была-небыла, берем сверху еще пять буханок! Лучше пусть останется, чем опять не хватит!
Продавщица выволокла из подсобки большой деревянный ларь, и быстро, так что ребята не успевали складывать в рюкзаки, стала выкладывать хлеб на прилавок.
- Во, а я-то еще боялась, что опять не смогу свежим продать! - весело приговаривала толстушка. - У нас ведь хлеб только три раза в неделю привозят. Бывает, что и зачерстветь успевает.
Но и это было еще не все. Возникла проблема со сдачей: у толстушки мелких денег не было ("Не наторговала еще с утра-то!"), а разменять было негде. Тогда решили докупить еще несколько буханок, до ровного счета. И теперь выходило уже почти по целой буханке на человека.
"Ничего, останется - домой увезем!"
И ребята, радостные, пустились в обратный путь, который, опять же, за разговорами, даже и не заметили, хоть и шли, уже не торопясь, с "перекурами".
У костра и палаток почти никого не было, лишь дежурные вяло хлопотали, готовясь к обеду, да "завхоз" копошился возле рюкзаков, делая, видимо, подсчет и раскладку оставшихся продуктов. Узнав, сколько ребята купили хлеба, он чуть не уселся в снег.
- Да вы что, ошалели?! Куда нам его теперь девать-то? Птицам что ли скармливать?
Выслушав, однако, их доводы, он смягчился:
- Ладно, черт с ним. Купили, так купили, чего уж теперь.
До обеда оставалось уже не больше часа, и Цыпленок с другом решили никуда больше не ходить, а остаться у костра и помочь чем-нибудь дежурным, то есть просто отдохнуть, сидя у костра, и наблюдая издалека за теми немногими, кто еще тренировался на скалах.
По времени обед растянулся, как никогда до этого. Но совсем не из-за того, что он был невкусным или холодным, а просто народ немного расслабился, и причин особых к спешке тоже уже не было. Сначала пообедали те, кто крутился возле костра и часть тех, кто лазал по скалам. Затем стали появляться, внезапно, словно материализуясь из воздуха, разрозненные группы "экскурсантов". Антона среди них не было. Он появился самым последним, один, и с совсем неожиданной стороны. Кто-то вдруг заметил его стоящим по над скалами, на самом краю, в самой высокой их точке, там, где они с Цыпленком вешали первую "соплю". Он стоял, уперев руки в бока, и озирал открывающуюся сверху картину, словно до этого ее никогда не видел.
- Прямо как индейский вождь на краю калифорнийского каньона! - кто-то пошутил, вполне уместно.
- Эй, там, на верху! - прокричала вдруг Оксана. - Ты летать-то умеешь?
Снизу Антон, действительно, выглядел так, словно вот-вот расправит руки и полетит. Но, постояв так немного, он отступил назад, развернулся и исчез за краем скалы. Минут через пятнадцать он появился на площадке. Настроен он был философски.
- Да-а, как ни посмотрю на это сверху - все одно и тоже, как на фотографии.
Кто-то даже поперхнулся чаем.
- А, по-твоему, за неделю, или даже за полгода может что-то измениться, скалы исчезнуть, или там, например, река русло поменять?
Антон усмехнулся:
- А что, есть такие места: проснешься утром, а озера вокруг тебя уже по-другому расположены.
Не дав вдуматься в смысл сказанного, он тут же продолжил, уже на другую тему:
- А насчет полетать, это ты верно подметила, - он подсел у костра возле Оксаны. - Вот если бы сюда дельтаплан привезти как-нибудь, вот то было бы здорово!
Все, кто слышал это, как по команде снова посмотрели вверх, на край скального обрыва, видимо, оценивая эту идею.
- Если бы еще уметь на нем летать…., - в Оксанином голосе слышалось больше насмешки, чем сомнения.
- Фигня, научимся!
Этого никто оспаривать не стал. Все знали, что если будет дельтаплан, то Антон все равно на нем полетит, даже если и не умеет. У Цыпленка где-то внизу живота возникли неприятные ощущения, от уверенности в том, что так оно и будет. Если не в следующий раз, так потом.

После обеда Цыпленок решил не терять время на бесцельные экскурсии по окрестностям, а еще немного полазать по скалам. Теперь можно было попробовать и более сложные маршруты. Володя этому не противился. Отчего бы нет, если не торопясь, да под контролем? А контроль с его стороны, несмотря на общий настрой, нисколько не ослаб. Заводская команда сразу после обеда отправилась в обратный путь, на станцию и - до дому. Поэтому народу на скалах было как раз столько, сколько нужно. То есть не нужно было каждый раз ждать своей очереди, стоять и просто таращиться вверх.
Цыпленок слазал по разу по каждому из маршрутов, обстоятельно, не торопясь. И теперь стоял и раздумывал, стоить ли проделать тот же круг еще раз. Было бы, конечно, неплохо для тренировки (ведь он уже решил для себя, что станет альпинистом), но руки были "забиты" настолько, что болели по всей длине, от плеч до кончиков пальцев. Да и общая усталость, накопившаяся за эти дни, давала о себе знать. В конце концов, решил, что хватит для начала. Дома, если подойти к этому делу с умом, можно было бы соорудить простейшие тренажеры, чтобы продолжить первые шаги к будущей спортивной славе.
Постояв напоследок пару раз на страховке и дав несколько дельных, как ему казалось, советов, он с чувством выполненного долга отправился к костру. Дойдя до основной тропы, ведущей вдоль берега к мосту, он решил, что стоит дойти до кустиков, а на обратном пути, заодно, прихватить еще пару деревяшек на дрова.
Подходил к концу очередной день. Из-за пасмурного неба, вечереть начало раньше. Но это были уже другого рода сумерки, более прозаичные, что ли. Волоча под мышкой кусок какой-то коряги, подобранной им в кустах, Цыпленок не ждал уже никакого чуда. К собственному удивлению, не доходя до скал, он услышал тихие звуки, похожие на подавленный плач или смех, доносившийся откуда-то сверху, из еловой чащи, которая в этом месте спускалась по склону почти к самой тропинке.
В том, что это был никакой ни зверь, а кто-то из людей, причем из своих, он не сомневался. Звериных следов он тут еще ни разу не встречал, хоть порой и углублялся в лес довольно далеко, а людям посторонним прийти сюда, чтобы посмеяться или поплакать, сидя в кустах, смысла большого не было. Цыпленку оставалось лишь решить, оставить человека в покое или все-таки побеспокоить его своим присутствием, чтобы узнать, в чем дело.
Любопытство пересилило. Он бросил деревяшку на тропинку и, потрескивая ветками так, чтобы его было слышно, стал пробираться в чащу. Следов, ведущих от тропинки к тому месту, заметно не было. Это означало, что человек спустился сверху. Возможно он (или она) даже не предполагал, что приблизился к тропинке настолько, что его (или ее) будет оттуда слышно. Еще не доходя, он разглядел сквозь ветки сидевшую на поваленной лесине фигуру и узнал Оксану. Что дальше делать, он даже и не знал. Посомневавшись еще несколько мгновений, он подошел вплотную, тронул за плечо.
- Оксан, ты чего?
Она, конечно же, слышала, что кто-то идет, и, возможно, догадывалась как-нибудь, что это был именно Цыпленок, поэтому она не вздрогнула от неожиданности, не испугалась. Она вообще никак не прореагировала, а продолжала все также тихо всхлипывать, согнувшись и закрыв лицо руками. Цыпленок обошел ее и сел перед ней на корточки.
- Да ладно, Оксан, брось давай! Чего хоть случилось-то?
Он погладил ее робко по плечу.
Никакой реакции, лишь всхлипывания стали тише.
- Пойдем, слышь. А то замерзнешь.
Оксана молчала, хотя чувствовалось, что она начинает успокаиваться. Посидев так еще немного, она затихла, затем опустила руки на колени, выпрямилась, но взгляд ее был обращен не на Цыпленка, а куда-то в сторону.
Цыпленок поднялся и сел с нею рядом, отчего лесина немного прогнулась. Чтобы не упасть, Оксана передвинула ноги и прижалась плечом к Цыпленку.
Посидели еще немного, помолчали.
- Ну, ладно. Пойдем. - Оксана вздохнула и, опершись о колено Цыпленка, поднялась.
Они пошли к тропинке по следам Цыпленка. Оксана впереди, он - за ней. У самого выхода из зарослей она вдруг остановилась и развернулась к Цыпленку лицом. От неожиданности он почти столкнулся с ней, и попал прямо в ее объятия.
- Дубликатик ты мой миленький, - горячо зашептала она ему, почти в самое ухо. - Спасибо тебе! Вырастай побыстрей, да не будь таким, как он, я тебя полюблю!
Не дав Цыпленку опомниться, она выскочила на тропинку, и пошла, не оборачиваясь, по направлению к лагерю.

Проснувшись по утру, вместе с дежурными, Цыпленок понял, что начинает заболевать. Или организм был истощен уже настолько, что просто начал сдавать. Во всем теле чувствовалась ломота и легкий озноб.
"Вот, что значит немного расслабиться", - подумал он, забираясь поглубже под одеяло, в надежде еще поспать, хотя бы полчасика, до общей побудки.
Все вокруг него храпели и посапывали, и могли, видимо, проспать так до полудня. К нему же сон никак не шел. Согреться он тоже не мог. Полежав так еще немного, он решил пойти к костру, который к тому времени уже вовсю потрескивал. Он осторожно выбрался из-под одеяла, прополз к выходу, и стал, опять же, с трудом натягивать ботинки. Эта процедура повторялась каждое утро. Правда, теперь он ее несколько облегчил, максимально ослабляя шнурки еще с вечера. Приглядевшись к спящим, он убедился, что Оксаны среди них не было. Она ночевала в другой палатке. Значения этому никто не придал - каждый был волен в выборе места ночлега.
Сидя у костра, он немного согрелся. Дежурные, две девчонки, бывавшие уже в таких поездках, напоили его горячим чаем с шиповником, который был предусмотрительно ими заварен в термосе еще с вечера. После этого он почувствовал себя лучше, хотя ломота так и не исчезла до конца.
- Это ты просто перетренировался, - со знанием дела сказала одна из дежурных. - У меня тоже так первый раз было. Домой еле живая приехала.
Цыпленок не спорил. Возможно, что так оно и было.
- Ничего, - продолжила та же девчонка, заботливо подливая ему в кружку еще чая, - сегодня уже домой. Отдохнешь, и все будет в порядке.
"И то верно", - думал Цыпленок, поворачиваясь к огню другим боком.
Погода, как и самочувствие Цыпленка, стояла какая-то неопределенная: то ли раздует к обеду, и снова выглянет солнышко, то ли совсем "скуксится", и опять пойдет снег. В общем, как-то серовато было все вокруг. Радовало лишь то, что сегодня предполагалось отправиться в обратный путь, домой. Ну, и еще немного грело душу, когда он начинал думать об Оксане. Перспектив никаких, но, все же, чертовски приятно осознавать, что ты очень нравишься взрослой девушке, почти женщине. Ему ужасно хотелось сделать ей что-нибудь приятное, только вот что? А на брата, конечно, он был за нее немного в обиде, хоть и считал, что к характеру брата уже давно привык. Мать тоже долго обижалась на него за то, что не пишет, не приезжает, мотается неизвестно где, за его беззаботность к себе, и, следовательно, к близким. Правда, потом этот период у нее прошел. Она просто махнула на него рукой и старалась о нем пореже думать.
Сразу после завтрака, который Цыпленок, к собственному удивлению, едва осилил, начали сворачивать лагерь. До поезда оставалось еще четыре с лишним часа, и можно было делать все, не торопясь, хотя, в таких случаях, лучше всегда иметь запас по времени. Несмотря на всеобщую усталость и смурную погоду, настроение царило бодрое.
Рюкзаки были снова составлены в общую кучу на середине площадки, часть людей снимали и сворачивали палатки, часть - отправилась на скалы, чтобы снять остатки скального оборудования, остальные - просто разбирали свои вещи, включая посуду, и упаковывали рюкзаки. Антон пошел, также в обход, к вершинам скал, чтобы снять "сопли". Цыпленок дернулся было за ним следом, но почувствовал, что осилить подъем ему будет не так-то просто, и остался у костра.
Рюкзак теперь, конечно же, был гораздо легче. Цыпленку, правда, как виновнику такого большого излишка хлеба, сунули в рюкзак пару буханок, но это было терпимо. У Антона же груза почти не убавилось, так как по пути вперед, как выяснилось, он тащил, по большей части, не продукты, а мотки веревки, карабины, крючья и прочую экипировку. Естественно, что все это нужно было теперь тащить обратно. Но он на это не жаловался и даже отказался переложить часть этого добра в рюкзак Цыпленка, хоть тот ему и предлагал. Наверное, он просто видел, что Цыпленку нездоровилось, и решил его немного поберечь.
На станцию вышли загодя, решив, что лучше подождать лишний час там, чем идти, торопясь к самому поезду, рискуя его упустить. И правильно сделали, потому что поезд подошел гораздо раньше, чем ожидалось, то ли из-за ошибки в расписании, то ли из-за путаницы в головах. Так что в вагон они забрались, еще не успев даже остыть от перехода.
Несмотря на то, что ехали они в общем вагоне, людей там было совсем не много, так что разместились почти с комфортом. Некоторые даже тут же забрались на свободные от рюкзаков верхние полки и задремали. Цыпленок тоже сначала об этом подумал, но побоялся, что если ляжет сейчас, то совсем "расклеится", к тому же, спать ему не хотелось, но зато он опять начал мерзнуть. Он протиснулся на нижнюю полку, так, чтобы сидевшие рядом хоть маленько его согревали, и просто смотрел в окно, прислушиваясь краем уха к разговорам и не думая ни о чем конкретно.
До большого города, где им предстояло сделать пересадку на следующий далее поезд, нужно было ехать несколько часов, которые Цыпленок так же безучастно просидел, поднявшись с места лишь пару раз, чтобы сходить в туалет. Уже ближе к прибытию, он подобрал оставленную кем-то газету с кроссвордами, но, не в силах толком сосредоточиться и ощущая, как на него накатывает сонливость, отложил ее в сторону.
На перрон он выбрался уже полусонный, не желая ничего другого, кроме как поскорее забраться в следующий поезд и завалиться спать, теперь уже до утра. К его счастью, ждать им пришлось совсем недолго, всего каких-то часа полтора. Да и с билетами, несмотря на опасения, им очень даже повезло: купили тут же, и почти все в один вагон.
Имея в запасе немного времени, народ разбрелся по вокзалу, кто куда, выставив предварительно охрану возле рюкзаков, составленных вместе в углу большого зала ожидания. Некоторые даже решили выйти куда-нибудь неподалеку в город. Когда была объявлена посадка, и народ снова собрался у рюкзаков, выяснилось, что двоих не хватает. Ими оказались два новичка, парень и девчонка, которые, познакомившись друг с другом лишь в этой поездке, тут же проявили взаимный интерес, и ко дню отъезда уже "хороводились" в отрытую. Куда они пропали, не знал никто, все попытки отыскать их на вокзале и возле него оказались безуспешными. Было решено, что Антон, который это и предложил, останется возле их рюкзаков, остальные же займут свои места в вагоне и попытаются задержать отправление поезда, насколько это возможно.
За брата Цыпленок не беспокоился, тот нигде не пропадет. Да и сил, чтобы беспокоиться, уже просто не оставалось: он буквально валился с ног, его всего трясло, несмотря на выпитый в буфете горячий чай с бутербродом, и какую-то таблетку, которую он принял по настоянию Оксаны. На вокзале она снова оказалась с ним рядом и теперь уже от него не отходила.
Оказавшись в вагоне, он разулся, улегся на свою полку, не снимая куртки, лишь сунув под голову свою шапочку, вместо подушки, и тут же забылся. Когда поезд тронулся, он почувствовал, что кто-то укрывает его сверху, как одеялом, спальным мешком. Он открыл глаза. Оксана.
- Где Антон? - встрепенулся он, вспомнив о брате.
- Спи-спи, все нормально, - успокоила она его.
И Цыпленок уснул.

Проснулся он лишь утром, когда они уже подъезжали к конечному пункту следования. Его никто не будил. Просто, сквозь сон он услышал возникшую в вагоне суету и осознал, что народ начал готовиться к выходу. Чувствовал он себя, на удивление, сносно. Хотя тело во многих местах еще болело, вчерашнего озноба и слабости он не ощущал. Он соскочил с полки, обулся, и успел попасть в туалет как раз перед тем, как проводники его закрыли - "санитарная зона". Пройдя вдоль вагона, Антона он не обнаружил. Володя, в ответ на его расспросы пояснил, что двое потерявшихся вовремя так и не появились, и Антон остался на вокзале, чтобы постеречь их рюкзаки, и передать им "пару ласковых". В случае же чего-нибудь нехорошего (тьфу-тьфу-тьфу!), он должен был связаться с Володей по пути через дежурных по станции. Пока же от них вестей не было и, стало быть, с ними все в порядке.
Когда Цыпленок вернулся на свое место, Оксана уже сворачивала свой спальный мешок.
- Привет, Номер Второй, - она старалась говорить бодро, и у нее это почти получалось. - Как себя чувствуешь?
- Ничего, уже гораздо лучше.
Цыпленок помог ей засунуть свернутый спальник в чехол.
- Извини, что я тебя вчера обманула. Хотела как лучше.
- Да что ты. Все в порядке. Спасибо тебе.
Он бы с удовольствием ее поцеловал, если бы смог.

На привокзальной площади, попрощавшись друг с другом, они все разошлись по остановкам нужного им городского транспорта. День был будничный, транспорт ходил весело, и вскоре они все разъехались. Цыпленка, на время отсутствия брата, взяла под опеку Люська. До своей общаги, в компании еще пяти человек, живших там же, они добрались за каких-нибудь четверть часа.
- Заходи через полчасика, - сказала Люська, когда они уже шли по коридору. - Я чего-нибудь приготовлю. Перекусим.
В комнате брата никого не было, хотя дверь была не заперта.
- Наверное, выскочили куда-нибудь, - подумал Цыпленок раздеваясь.

И, все-таки, какое это блаженство - скинуть вечно сырые ботинки и носки и пройтись по теплому и сухому полу босыми ногами! Пусть даже ты еще не дома, а все равно хорошо! Или просто сесть на кровать, опершись спиной о стену, вытянуться и сидеть так, шевеля пальцами ног и прислушиваясь к собственным ощущениям - просто класс!
Через полчаса, умытый и причесанный, с двумя буханками хлеба под мышкой, Цыпленок заявился в Люськину комнату. Там уже сидели двое ребят из тех, кто только что с ними вернулся. По поводу двух буханок удивления никто не выразил - съестся. И вообще, каждый принес, кто что смог, в основном из того, что было не доедено возле скал (консервы, печенье, чай в пакетиках). К тому же, Люська успела отварить несколько картофелин в мундире и пару яиц. Так что, на такую небольшую компанию им вполне хватило.
Вернувшись в комнату, Цыпленок обнаружил того самого картежника, который не дал ему поспать в день отъезда. Тот судорожно собирался, очевидно - в институт, что-то жуя на ходу.
- А-а, привет! А где Антон?
- Скоро подъедет.
Цыпленок уселся на кровать брата с ногами, чтобы не препятствовать "движению".
- Ну, ладно. Ты пока отдыхай. Можешь чаю попить, если хочешь. Я побежал на лекции.
И он выскочил, даже не закрыв за собой как следует дверь.

Все стихло. Общага словно вымерла. Цыпленок задумался над тем, чем бы ему заняться. Он бы с удовольствием принял ванну или душ, но где это можно было сделать, он не имел представления. Можно было бы сходить прогуляться по городу, но погода за окном стояла пасмурная и, что самое неприятное, ветреная. Да и в хорошую погоду он, наверняка, никуда бы не пошел - не было настроения. Кроме того, чтобы сходить в кино или какой-нибудь там музей, нужно было, опять же, сначала помыться и переодеться во что-нибудь достойное. Его собственная одежда настолько пропиталась потом и пропахла дымом от костра, что запах было слышно, наверное, даже в коридоре.
Поезд его уходил поздно вечером, что, с одной стороны, было удобно (лег спать, а проснулся уже дома), но, с другой стороны, нужно было как-то убить время до его отправления. За билеты он не беспокоился, их можно было купить на вокзале, уже перед посадкой. Сейчас его больше заботил вопрос о том, когда появится брат. Было бы совсем нехорошо уехать домой до его появления. А ехать было необходимо именно сегодня, потому что каникулы уже заканчивались, и на другой день ему следовало бы быть уже в школе. Но это уж как получиться.
После всех этих раздумий, Цыпленок почувствовал, что его снова клонит в сон.
"Ну, что ж, тогда нечего и голову ломать, чем себя занять", - с облегчением подумал он и завалился к Антону на кровать, поверх покрывала, как был, укрывшись собственной курткой.
Спал он некрепко и сквозь дремоту слышал, как в комнату кто-то входил и выходил, о чем-то негромко разговаривал, но это ему нисколько не мешало. Зато когда в комнату зашел Антон (Цыпленок узнал его сквозь сон еще по шагам в коридоре, по запаху и по характерному звуку рюкзака об пол, когда тот вошел), он тут же оторвал голову от подушки.
- Ну, как?
- Да ничего. Все нормально, - голос у Антона был бодрый, да и сам он выглядел так, словно не трясся в поезде всю ночь, а отсыпался где-то в соседней комнате.
- А как ребята?
- Нашлись, бегом прибежали, минут через пятнадцать после отхода поезда.
- А на чем же вы ехали?
- Да шел какой-то почтово-богажный, буквально через час. К нему один вагон пассажирский был прицеплен. Плохо только, что идет тихо, да останавливается у каждого столба, а то бы я уж давно тут был. Сам-то как?
- Нормально. Еще бы помыться - и вообще красота!
- Сейчас помоемся. У нас тут душ есть на первом этаже. Если, конечно, воду горячую не отключили.
- А что, такое тоже может быть?
- Запросто. Обычное дело.

Душевая оказалась закрытой, но Антон куда-то сходил и принес ключ. С водой им тоже повезло, хоть она и не была такой горячей, к какой Цыпленок привык у себя дома. Антон принес с собой бритвенный станок, чтобы, распарившись, сбрить с себя, наконец-то, многодневную щетину, от которой не шее у него уже "пошло" раздражение. Побрившись сам, он посмотрел внимательно на лицо Цыпленка и предложил побриться и ему. Цыпленок, уже не раз, глядя на себя в зеркало, обращал внимание на легкий пушок, появившийся у него на подбородке и под носом, но вряд ли кому-то пришло бы в голову назвать это щетиной, и, поэтому, необходимости бриться он до сих пор не испытывал. Однако утром, когда он умывался и глянул в висевшее над раковиной зеркало, в глаза ему бросилось то обстоятельство, что щеки его запали, и на обветрившейся коже четко были различимы отдельные волоски, торчащие в разные стороны, как усы у кошки. Теперь он поостерегся бы назвать это пушком и потому на предложение брата согласился.
После душа, чистые и довольные, они отправились на обед в столовую. Когда с едой было уже почти покончено, и они, не торопясь, думая каждый о своем, сидели и потягивали компот, у Цыпленка вдруг возник в голове вопрос:
- Слушай, а тебе в институте за пропуски не влетит?
- Не влетит, - Антон поставил пустой стакан на стол, и вытер бумажной салфеткой губы. - Я уже там не учусь.
- Как не учишься? - опешил Цыпленок, - отчислили?
- Да, нет. Не отчислили. Сам ушел, еще год назад. Не по мне все это. Ну, закончил бы, а дальше что?
Цыпленок не знал, что и сказать на это. Сразу возник вопрос, что скажет мать, когда узнает. Но вместо этого он спросил:
- А как же ты до сих пор в общаге живешь?
- Договорился. Так и живу, неофициально, на птичьих правах.
Больше по этому поводу спрашивать было нечего. Они отнесли подносы с посудой к мойке и поднялись к себе в комнату.
Каких-либо дел на этот день намечено не было. Поэтому Антон тоже решил никуда не ходить, а остаться "дома", отдохнуть, произвести ревизию экипировки и прибрать все по своим местам.
Для начала они сочли, что стоит "ненадолго прилечь", устроив себе, своего рода, сиесту. Цыпленку спать уже не хотелось, и он решил просто поваляться часок-другой с какой-нибудь книжкой в руках. Подходящей книжки в комнате не нашлось, зато в тумбочке, на которой стоял телевизор, он, с подсказки брата, обнаружил целую стопку преинтереснейших молодежных журналов, в том числе, известного содержания. На данный момент, это его порадовало даже больше, чем любая книжка.
- Ну, что, сегодня уезжаешь? - спросил Антон, поудобнее укладывая под головой подушку.
- Надо. Ты же знаешь. Не приеду - мать с ума будет сходить.
- Понятно.
Антон сладко зевнул, натянул до подбородка одеяло и закрыл глаза.
- Люстру-то когда будете домывать? - вспомнил вдруг Цыпленок.
- Домоем как-нибудь. Не беспокойся, - слабым голосом пробормотал Антон, и провалился в сон.

К вечеру погода совсем испортилась, пошел дождь и усилился ветер. Теперь это уже не имело большого значения, но, все равно, было неприятно. Когда они шли от общаги до троллейбусной остановки, чтобы ехать на вокзал, Цыпленку все время казалось, что его одежда так до конца и не высохла, и он, то и дело, ежился от холода.
На вокзале было непривычно малолюдно, словно из-за испортившейся погоды люди начали избегать поездок по железной дороге. У касс тоже не было обычной суеты и толкучки, и минут через десять Цыпленок, уже с билетом в кармане, стоял у окна зала ожидания и переговаривался с братом о чем-то несущественном. О погоде, с которой им повезло на скалах, но которая вдруг так неожиданно скисла. О том, что паводок в этом году будет небольшой, потому что снегу за зиму выпало мало, что неплохо было бы летом съездить вместе на рыбалку, как это они когда-то делали. И о чем-то еще, о чем можно было говорить, не тревожа понапрасну душу.
Объявили посадку на поезд. Как положено, за полчаса до отправления.
- Ну, ладно, ты езжай. Зачем еще ждать-то? В вагон я и один сяду.
Антон что-то прикинул в уме.
- И то верно. Поеду, пожалуй. А то потом троллейбуса не дождаться будет.
- Во-во… Ты домой-то когда приедешь?
- Не знаю. Видно будет. Наверное, где-нибудь осенью.
Поезд отправлялся с первого пути. Они вышли на перрон.
- Ну, давай, братишка, бывай здоров. Матери привет передавай. Скажи, что у меня все нормально. Да, а насчет института я ей потом сам все объясню.
Они пожали друг другу руки.
- Ну, всего хорошего. Ты, позванивай, хоть иногда.
- Непременно. Да, и если вдруг летом что-нибудь стоящее наметится, я тебе сразу сообщу. Может, и еще куда съездим.
Когда Цыпленок оказался в вагоне и выглянул в окно, брата на перроне уже не было. Он совсем забыл сказать ему, что увидятся они, вероятно, совсем скоро, месяца через три. Ведь Цыпленок уже окончательно решил, что после выпускных экзаменов в школе он приедет сюда, чтобы поступить в тот же самый институт, и что он тоже мечтает стать скалолазом и альпинистом, и что тогда они уж точно смогут ездить везде вместе. Впрочем, времени, чтобы сообщить Антону об этом, было еще предостаточно. По телефону, например. Или письмом. И вообще, не так уж было и важно, сообщит он об этом Антону, или нет. Главное, что для себя он уже все решил.

* * *

Вот, помню, был у меня в школе друг закадычный, Лешка Ерофеев. Так тот все мечтал поселиться где-нибудь в деревне, чтобы лес был под руками, речка под горой, рыбалка-охота, ягоды-грибы и прочие удовольствия деревенской жизни. Мы, в общем-то, и сошлись-то с ним на почве общих увлечений охотой и рыбалкой. Вместе бродили по лесам, вместе ловили рыбу, вместе мечтали поступить после школы в горный институт, чтобы стать геологами (это еще до того, как он захотел отведать деревенской жизни).
Причем, учеником он был, надо вам заметить, одним из лучших в классе. Да что там в классе, на все нашей параллели! Учителя прочили ему большое будущее. Ну и еще бы, с его-то способностями! И поэтому очень многие были просто поражены, когда, окончив с отличием школу, он не поехал в Москву или Питер, как это сделали две трети выпускников, чтобы стать студентом какого-нибудь престижного ВУЗа, а устроился на местный ремонтно-механический завод слесарем. Поступок свой он объяснял просто: зачахну, мол, я без леса, без рыбалки.
Случилось так, что в тот год я тоже никуда не уехал, и все выходные, а потом и отпуск мы проболтались где-то в лесу или на реке. Папаши наши были охотниками, поэтому в нашем распоряжении оставались аж несколько ружей, лишь только одно из которых было зарегистрированным, то есть легальным.
Потом мы служили в армии, после чего пути наши как-то само собой разошлись.
После службы Лешка, опять-таки всем на удивление, женился на деревенской девушке, работавшей ветеринаром в одном из лесхозов за рекой, где мы привыкли охотиться, и там же и остался жить, устроившись водителем в тот же лесхоз.
Так и сбылась его мечта.
Хорошо ли это?
Я не знаю.
Счастлив ли Лешка теперь?
Трудно сказать.
Наверное, счастлив, но временами. Счастлив лишь в те короткие и теперь уже столь редкие моменты удачи, когда кто-нибудь из таких же, как он, сельских бомжей предлагает ему выпить.
С работы его турнули уже давно, так давно, что он теперь об этом и не вспоминает. Жена с детьми живет у своих родителей. Любимая собака, большая лохматая лайка, издохла, отравившись чем-то на помойке. Ружья изъял участковый милиционер. Лодку с мотором украли еще раньше.
Возможно, сейчас, ничего за душой не имея, он счастлив даже больше, чем когда-либо. Если до сих пор еще жив.

* * *
Когда Цыпленок после работы, как и договаривались, заехал к матери, Антона еще не было.
- Как с обеда убежал куда-то, так и пропал с концами, - жаловалась мать. - Все ведь утро по межгороду названивал, договаривался с кем-то. Я даже и не поняла, о чем. То ли шабашку себе опять подыскивает, то ли ехать куда собрался. Я говорю, лучше б женам своим бывшим так звонил, да о детях заботился".
- Да ладно, мам. Ты же его знаешь.
Цыпленок разделся, прошел в кухню, и привычно уселся на маленький диван, который когда-то давно стоял в его комнате. Одним из преимуществ однокомнатной квартиры, в которой сейчас жила мать, была большая кухня, чуть ли не в половину комнаты. Там можно было даже спать, что и случалось в тех редких случаях, когда приезжал Антон.
- Я, говорит, заплачу за то, что наговорил. Да что он там заплатит! Откуда у него деньги? Как был всю жизнь голодранцем, так им и останется.
Говоря это, мать бережно укладывала в большой пакет посылочку далеким внукам, которых уж и не надеялась больше увидеть: связанные собственными руками теплые вещи на зиму. Появившись всего пару дней назад, Антон собирался сегодня уезжать: дела. Автобусы до районного центра по вечерам не ходили, и поэтому было условленно, что Цыпленок подвезет его на машине. Тем более, что за эти дни, в силу ряда обстоятельств, они друг с другом так ни разу и не встретились.
Закончив с посылкой, мать стала собирать на стол. Цыпленка она специально попросила подъехать пораньше, чтобы они смогли поужинать все вместе. Но теперь она уже начала беспокоиться, что Антон где-нибудь застрянет, и получится как всегда: быстрые сборы и спешный отъезд.
Нет, все прошло так, как хотелось. Антон появился как раз к столу. Радостный и воодушевленный встречей с кем-то из своих старых друзей, который обещал ему, кстати, организовать выгодный подряд на проведение каких-то хитрых работ на местной бумажной фабрике.
За ужином разговор о старых знакомых продолжился. У Антона было их великое множество, теперь уже по всему свету. Однако, самые старые, еще со школьных времен, были, по-особенному дороги. Антон посетовал на то, что никого-то из них сейчас не найдешь. По крайней мере, за те два дня, что он здесь прожил. Все, наверное, разъехались, разбрелись по белу свету кто куда.
- Да уж, пожалуй, - заметил Цыпленок, с видом мудреца. - Не ты один такой путешественник.
Повисла пауза. Каждый думал о своем.
- Ты на свадьбу-то ко мне почему не приехал? Телеграмма не дошла? - нарушил тишину Цыпленок.
- Дошла. Только я далеко был. Прочитал ее уже после, когда вернулся.
- Жаль.
- Жаль, конечно. Но что уж тут поделаешь?

Ехать нужно было всего каких-то полчаса. С тех пор, как до районного центра была проложена шоссейка, время на дорогу стало уходить гораздо меньше. Пригородным поездом пользоваться вообще перестали и уже поползли слухи о том, что его вообще скоро отменят.
Езда убаюкивала. За стеклом царил осенний мрак. Казалось, что мощность фар, выхватывающих лишь мокрый, блестящий асфальт перед самой машиной, была явно недостаточной. Под монотонный шум двигателя, шелест шин и стук дождя по лобовому стеклу и крыше авто Антон, "пропустивший" за ужином пару рюмочек, быстро задремал. У Цыпленка же все не шел из головы тот разговор о старых знакомых. В конце концов, он не выдержал и спросил:
- Слушай, Антон, а помнишь, все те ребята, что были тогда на скалах, когда ты меня брал с собой, где они все сейчас?
Антон, нехотя, открыл глаза.
- А почему ты спрашиваешь?
- Да так, пришло вдруг в голову.
- Кто где. Ты же знаешь. Обзавелись семьями. Остепенились. Кто именно тебя интересует?
- Ну, например, Олег, который был завхозом, Люська, Володя?
- Олег сейчас где-то в Европе, работает программистом в разных фирмах. Люська куда-то уехала после института, даже не знаю, где она сейчас и есть. А Володя погиб.
- Как погиб?!
- Так. В горах замерз. Попал в непогоду. Еле нашли потом.
- Он что, один был?
- Нет, не один. Просто так получилось.
Какое-то время ехали молча.
- А Леха? Помнишь, тот, у которого еще брат младший был, Сережка, мы с ним еще на двух гитарах играли?
- Леха слабоват оказался для такого дела. Бросил через год. Женился, потолстел. Сейчас он уважаемый человек. А Сережка и сейчас к нам захаживает. Тут же живет. Попивает только крепко. Чем занимается, не знаю. Говорит что, музыкой, или чем-то вроде того.
- Слушай, а девчонка была, с тобой дружила, Оксана, как она?
Антон вздохнул.
- Об этом и не спрашивай. Хотя, с ней сейчас все в порядке. Тоже где-то в городе. Только я ее уже давно не видел.

Прощались коротко - уж слишком неприятно было стоять на перроне под холодным осенним дождем.
- Ну, давай, братишка. Бывай здоров.
- Ты тоже. Да заезжай почаще. Не расстраивай мать.
- Постараюсь.
Они пожали друг другу руки, и Антон, закинув на плечо полупустой рюкзак, направился к своему вагону. Утром он будет уже на месте.
Через полчаса Цыпленок тоже вернется домой. Вернется на свое место. Место, где он так и останется просто Цыпленком, и уже никогда не станет - Антоном-вторым.