Туристское творчество

Автор - Марина Галкина (Москва)

Предисловие
Камчатка... Этот необычайный по красоте и разнообразию природных ландшафтов край не нуждается в рекламе. Там есть действующие вулканы, горячие источники, гейзеры. И замечательно, что есть еше пока уголки на этом далеком полуострове, где ногами человека не протоптаны тропы, а полноправными обитателями являются лишь звери и птицы, где реки наполнены рыбой и где, поднявшись на вершину, ощущаешь бескрайность безлюдных просторов и всю незначительность человеческого существа в этом девственном царстве природы.
В августе-сентябре 1994 года я в одиночку путешествовала по этому первозданному краю, пройдя пешком в обшей сложности около пятисот километров. По пути раз пятьдесят встречалась с медведями, забиралась на вершины наиболее красивых и доступных вулканов, продиралась сквозь непроходимые заросли стлаников.
Нить моего маршрута связывала между собой несколько вулканических групп: Авачинский и Корякский вулканы в окрестностях Петропавловска; Карымскую группу вулканов; вулканы Большой Семячик, Узон и Кихпиныч с Долиной гейзеров на его склоне, вулкан Крашенинникова, Кроноцкий вулкан.
За три недели я преодолела расстояние от Петропавловска-Камчатского до Долины гейзеров, а лотом еще две недели бродила по Кроноцкому заповеднику. Мой путь был нелегок, но он доступен любому здоровому человеку, имеющему опыт походной жизни и обладающему твердым намерением посмотреть на Камчатку не из иллюминатора вертолета.

Не бойтесь отправиться в путь
Самая большая трудность моего путешествия заключалась в том, чтобы его начать. Как только не отговаривали и не предостерегали меня друзья и знакомые, пытаясь подорвать мой решительный настрой.
- Марина, не советую тебе идти туда одной, я еще хочу увидеть тебя живой на лыжне, - спокойно и невозмутимо, без тени иронии в голосе говорит мой приятель Валера, который бывал на Камчатке не раз, возглавляя туристские группы. - Там же сплошная ненаселенка, медведи...
- Что ж, медведь ко мне в палатку полезет что ли? - отшучиваюсь я.
- Кто его знает, что ему в голову взбредет, - совершенно серьезно "успокаивает" меня Валера. - Мы даже когда группой шли, один раз медведь, пока нас всех не "пересчитал" и не выяснил, что нас много, не ушел. Да там и с дровами не везде густо, набрать веточек, конечно, всегда можно, но просто намучаешься одна все делать. Только кедровый стланик хорошо горит, а его там не всегда найдешь.
Мои представления о Камчатке, как о крае девственной тайги, рушатся. Действительно, высокоствольного хвойного леса, представленного елью и лиственницей, на Камчатке немного, встречается он лишь в центральной ее части, да и тот сейчас усиленно вырубается. По берегам крупных рек располагаются узкие полосы леса из ольхи, тополя, ив, чозении (одного из наиболее крупных деревьев Камчатки с совершенно прямым стволом и кроной, напоминающей крону пирамидального тополя). Приблизительно треть всех лесных площадей полуострова занимают светлые березовые леса, образованные эндемиком Камчатки - березой Эрмана (каменной березой), а две трети приходится на стланики.
- По шлаковым полям идти легко, по березовому криволесью - неплохо, а вот по стланику... Возьми запасные штаны, изорвутся, - так напутствует меня заслуженный мастер спорта по туризму Владимир Дмитриевич Тихомиров. - Но самое опасное на Камчатке - это броды, - продолжает он. - Мы бродили стеночкой, взявшись за руки, а как ты будешь переходить реки - не знаю! - он со вздохом разводит руками. - Нет, в одиночку - это несерьезно...
Мне очень хочется попасть в Кроноцкий заповедник, увидеть Долину гейзеров, кальдеру вулкана Узон.
- Вряд ли, сейчас это сложно. Коммерческая организация "Согжой" наладила платные вертолетные экскурсии в Долину. Без пропуска тебя даже в заповедник не пустят, а уж в Долине быстро обнаружат - там все на виду, - так "охлаждает" меня камчатский турист, мастер спорта Константин Лангбурд. - Вот недавно группу туристов оштрафовали за нарушение заповедного режима и на вертолете отправили обратно в город. Что ж, дадим тебе рекомендательные письма, может, помогут... А вот как ты собираешься переправляться через реку Жупанова?
Этот вопрос воистину убийственен для меня. Я и сама пока не могу ответить на него. Река Жупанова - серьезная водная преграда на намеченном мною пути - 100 метров ширины, 2 метра глубины (о характере реки я пока могу судить лишь по карте). Группа может позволить себе взять надувную лодку. Я не морж, но легкомысленно надеюсь преодолеть реку вплавь. - А вещи переправлю в гермомешке, - уверенно заканчиваю экзаменационный ответ.
- Выкинь это из головы!! - жестко восклицает Лангбурд. - Тебя снесет на полтора километра! Вода ледяная!
Так гасятся мои надежды, мне нечего возразить, поэтому перевожу разговор на тему рыбы. Уж ее там, как мне представляется, море, и с голоду я не пропаду. "Все рыбы на Камчатке идут из моря в реки такими многочисленными рунами, что реки от того прибывают, и, выступя из берегов, текут до самого вечера, пока перестанет рыба входить в их устъе". (Степан Петрович Крашенинников. Описание земли Камчатки. - далее цитаты этого труда - везде курсивом.)
- На рыбу не рассчитывай, - холодно отрезвляет меня Лангбурд, - она присутствует там далеко не везде, только в крупных нерестовых реках. И как ты будешь ее ловить? На блесну берут только местные гольцы, а их там совсем не густо. И продукты на маршруте нигде не пополнишь. Даже в заповеднике - как повезет, смотря на кого нарвешься. Время сейчас неспокойное, люди бедствуют.
И все-таки я рассчитываю именно на рыбу, мне просто больше не на что надеяться, ведь продуктов на полтора месяца мне не унести. Поэтому беру с собой и спиннинг, и сеть - маленькую, метра четыре длиной. А мой запас продуктов очень прост: 5 кг круп (геркулес, гречка, рис), 1 кг сахара, 1 кг сухого молока, пол-литра подсолнечного масла, полкило топленого в жестяной баночке из-под кофе, 300 г соли и три шоколадки.
Чай и сухари решила не брать. Перед посадкой в самолет мама вручила мне мешочек с арахисом примерно на полкило весу, и, хотя на Камчатке можно найти орешки в шишках кедрового стланика, подарок не мог быть лишним.
В начале августа, когда у меня набралась необходимая сумма на билеты, достать последние оказалось большой проблемой. "Лучше вложи деньги в какое-нибудь АО - большие проценты получишь! А то на ветер выкидываешь", - были и такие советы. Но я покупаю билет на две недели вперед и пытаюсь улететь немедленно, на подсадку, время не терпит - в середине сентября в горах центральной Камчатки может быть уже слишком холодно.
На подсадку - это значит нужно приходить к каждому рейсу самолета и ждать конца регистрации, когда выявляются свободные места, на них сажают людей с билетами на более поздний срок.
С первого раза улететь не удается, и когда я возвращаюсь с рюкзаком из аэропорта, меня встречают фразами типа: "А может это судьба?" или "Да что медведи, каждый встреченный тобою мужик будет считать тебя законной добычей". Вот и пойми этих советчиков: то пугают безлюдностью и медведями, то непонятно откуда взявшимися одинокими мужиками. Все, я загружена до предела, 24 килограмма рюкзака не в счет.
Наконец, лишь на четвертый день мне удается улететь. Ничего, Крашенинников добирался до Камчатки аж четыре года!
Антон провожает меня, кормит мороженым и бананами "впрок". "Что бы ты стал делать, - спрашиваю его, - если бы не мог переправиться через реку?" "Подождал бы проплывающую мимо группу туристов", - невозмутимо отвечает он. Мы вместе смеемся над таким "полезным" советом.
Самолет идет на посадку, но, даже увидев снежный острый пик Корякской сопки и срезанную верхушку-кратер Авачи, не могу осознать до конца, что я уже на Камчатке.

Здравствуй, Камчатка!
Мой маршрут хорош тем, что его, в принципе, можно начинать прямо из аэропорта Елизово. Километрах в десяти от него, на трассе к Петропавловску-Камчатскому есть поворот на Сухую речку, по долине и руслу которой вьется грунтовая дорога - две колеи в вулканическом шлаке и гальке - к турбазе, расположенной у перевала между Авачинской и Корякской сопками.
Константин Абрамович Лангбурд - единственный мой знакомый из Петропавловска-Камчатского - приютил меня на ночь у себя дома, еще раз проинструктировал, дал ценные указания по предстоящему маршруту, а утром подвез на своей легковой машине, пока позволяла дорога. Крепкое рукопожатие, и дальше я продолжаю путь одна.
У подножия Авачинского вулкана раскинулась голая каменистая горная тундра с редкими пятнами невысокого ольхового стланика. Суслики-евражки, встав столбиком, тревожно посвистывают около своих норок. С тающего снежника берет начало чистый ручей. Неуютно выглядят здесь открытые всем ветрам домики турбазы. Тем не менее, решаю задержаться здесь на денек, чтобы совершить восхождение на Авачу, если таким громким словом - "восхождение" - можно назвать подъем к кратеру по набитой тропе.
Начальник турбазы, прочитав записку от Лангбурда, отнесся ко мне очень недоверчиво, явно не веря в успех задуманного мною мероприятия, однако предоставил домик-вагончик для проживания.
К вечеру сгустившиеся темные тучи скрывают вершины, начинается дождь. С перевала на турбазу спускается группа московских туристов. Кто в накомарнике, кто с обмотанной платком головой, оживленные и довольные тем, что удрали от мошки и непогоды, они, словно герои, вернувшиеся из боя, воодушевленно делятся со мной суровыми впечатлениями. Уже две недели они бродят по окрестным горам и теперь заканчивают поход. На следующий день, заключительным аккордом маршрута, у них запланирован подъем на Авачу. Договариваюсь идти на вершину вместе с ребятами.
Обрадованная встречей с земляками, радостно начинаю рассказывать им о своем предстоящем маршруте, но, еще далеко не дойдя по карте до Долины гейзеров, наталкиваюсь на скептически вытянувшиеся лица, на откровенные, плохо скрываемые усмешки и неуверенно замолкаю.
- Пошли тут как-то двое иностранцев на Дзендзур, - обводя меня с ног до головы презрительным взглядом, начинает свой рассказ один из ребят, единственный камчадал в группе, - до сих пор их не нашли... - после такой убедительной фразы, как водится, следует многозначительная пауза. - Да я сам один раз пошел туда, встретился с медведем нос к носу! - продолжает рассказчик.
- Все. Больше не хожу один.
Мне нечего возразить, медведей я видела только в зоопарке.
- А спиннинг вообще можешь выкинуть, - так заканчивает свои наставления этот бывалый камчадал, - красная рыба не берет на блесну.
Дождь кончился. Я ухожу из домика, ставшего тесным, душным и неуютным. Ставлю свою легонькую капроновую палатку среди ольховых кустов. Поверх нее, как всегда, натягиваю незамысловатый полиэтиленовый тент. Небо расчистилось, его близкий черный купол с яркими звездами поглощает меня. Я приободряюсь и наполняюсь уверенностью. В палатке светло, она почти не отгораживает меня от окружающего мира, я ощущаю себя частицей космоса и долго не могу заснуть. Я на Камчатке? Не верится. Нужно спать, но сон никак не забирает меня, в Москве ведь сейчас утро.
На рассвете вместе с московской группой иду на вершину вулкана. На подходах, на остром гребне нас встречает сильнейший боковой ветер, проверяет нашу выдержку. Рот не раскрыть - раздувает щеку. Трудно удержать равновесие, когда делаешь шаг, и невольно думаешь: "А что же будет на вершине?" Самую легкую участницу ветер все же бросает на камни, все мы, согнувшись, словно под обстрелом, на четвереньках прорываемся к огромному скальному обломку и прячемся за ним, облегченно переводя дух.
- Такого ветра на Эльбрусе не припомню, - произносит руководитель. Он отсылает вниз девчонку и двоих ребят, решив, что дальнейший подъем будет для них опасен.
- Тебе я, конечно, приказывать не могу... - неуверенно начинает он, повернувшись ко мне.
- Ты за меня не отвечаешь, - успокаиваю я его, и мы вчетвером продолжаем подъем.
Ребята успели натренироваться за время своего похода, но я упорно не отстаю от них. Это удивительно, но через некоторое время участок гребня, где господствовал сшибающий с ног ветер, заканчивается, и идти становится легче. На последнем пятисотметровом взлете к вершине нас накрывает облачность, здесь, на этой высоте уже идет снег, он оседает, не тая, на круто уходящем ввысь правильном конусе вулкана, и приходится карабкаться по пемзовой осыпи, голыми пальцами цепляясь за мелкие камушки.
Окоченевшие, мы забираемся, наконец, на край кратера. Из него нам навстречу поднимаются густые теплые серные вулканические испарения. Пар и туман закрывают весь окрестный пейзаж, но зато на вершине не холодно! Спрятавшись от ветра за уступом кратера и втягивая в себя специфические запахи, мы греемся теплом самих недр земли на высоте 2741 метр. Я на Камчатке... Я на Камчатке? Я на Камчатке!!!

Прощайте, люди и тропы
Начальник турбазы, узнав, что я поднялась до вершины и спустилась обратно за 3 с половиной часа, немного поменял скептическое отношение ко мне - путнику-одиночке, потеплел, вроде бы поверил в мои способности. Однако, выяснив, что я не взяла с собой на предстоящий маршрут ни примуса, ни газовой горелки, снова укоризненно поморщился: "Без примуса!? А если будет непогода? А она будет..." - с могильным вздохом постулировал он, и весь его вид ясно говорил о том, что мне просто не выжить без примуса. И вообще, нам просто не о чем говорить, раз у меня нет примуса. Я уж не стала огорчать его тем фактом, что у меня нет с собой и топора. Ведь если в тайге можно обойтись без топора, раз там много дров, то уж в местности, где с дровами совсем не густо, топор и вовсе не самая необходимая вещь. Хороший нож и легкая пилка - таков мой выбор.
Девушка из группы москвичей на прощанье дарит мне остатки кофе и рулон туалетной бумаги. Я вежливо принимаю подарок, но незаметно оставляю его на турбазе. Эти две вещи, как и многочисленные другие, совершенно не нужны мне на природе.
Подходы к перевалу между Авачинской и Корякской сопками покрыты вулканическим шлаком. Это мертвая пустыня из мелких пористых темно-серых камушков. Шлаковые холмы чередуются с участками снежников в понижениях между ними. Шлак сыпется, ползет под ногами, засыпается в ботинки. Кровь стучит в висках, я шагаю медленно, сажусь отдыхать почти через каждые полчаса.
За перевалом начинается крутой спуск в каньоне ручья. В верховьях он еще накрыт сверху панцирем снежника, где идешь легко, как по паркету. Но вот ручей прорывается из-под снега, и я сразу попадаю из царства зимы в лето. Многочисленные ручейки рождаются на крутых каменистых склонах, и их источники, словно оазисы, выделяются на сером фоне осыпей окаймлением сочной зелени трав. Основной ручей становится мощнее, резко теряет высоту и вдруг пропадает в толще шлаков и крупных ледяных осколков.
Иду, словно по зыбучему песку: временами ноги внезапно проваливаются в вытаявшие под шлаком пустоты. А в ледяных полях, таких толстых и монументальных на вид, местами зияют глубокие провалы с острыми скальными обломками в русле ныне ушедшего под землю ручья. В голове рисуются картинки неудачного приземления при падении в такие ловушки, скрытые тонким льдом. К счастью, коварный участок вскоре заканчивается 15-метровым обрывом-осыпью, под которым внизу в расширившейся долине несется уже грязный, прошедший сквозь шлаки поток.
На месте только что сошедшего снежника набухают почки на ольховом стланике, чуть дальше видна молодая клейкая листва, кое-где цветут рододендроны - и это август! Все времена года, как в сказке, проходят передо мной!
Покидаю ущелье, вскарабкавшись наверх по его крутому травянистому склону. Бескрайняя всхолмленная вулканическая пустыня, прорезанная многочисленными ручьями, тянется вдоль всего северного подножия Корякского вулкана. Лишь на далеких отрогах впереди видны редкие куртинкам ольхового стланика.
Не люблю ходить в болотных сапогах и, хотя они у меня облегченные (голенища склеены из легкого прорезиненного материала - "черного дождя" - "чернухи" в просторечии), стараюсь, где возможно, идти в ботинках - так легче. Где нельзя перескочить водную преграду по камням - босиком, вброд, по колено и выше перехожу бесчисленные ручьи, большей частью мутные, не ленясь каждый раз снимать и надевать ботинки. Иногда от ручья до ручья босиком прыгаю по камушкам, "массажируя" ступни.
У ледяных прозрачных ручьев пью воду и усиленно поглощаю шоколад - три плитки я вовсе не собираюсь растягивать на весь поход, съем его в первые дни, когда рюкзак самый тяжелый. Да и с собой бороться не надо - закончится шоколад, не будет и соблазна его съесть.
Только под вечер добираюсь до манящего меня весь день горизонта - отрога Корякской сопки, переваливаю через него и оказываюсь в совершенно ином ландшафте: изрезанная неглубокими извилистыми каньонами ручьев, холмистая, еще более пересеченная местность, поросшая отдельными куртинами ольхового стланика и покрытая травой, выглядит уютнее безжизненных шлаковых пейзажей.
Стебли чемерицы местами сильно помяты, точно по ней кто-то ходил. Тешу себя мыслью о том, что тут, наверное, проходила московская группа, хотя совершенно ясно, что ей незачем было бы так часто петлять среди ольховых зарослей.
Не так просто найти ровное место между стволами ольхача - кустами ольхового стланика. Приноравливаюсь на ветру ставить свою маленькую зеленую палатку, растягивая ее между кустом и срезанным колом. Мне всегда жалко губить живые деревья или кусты, но когда выхода нет - я каждый раз прошу прощения у природы за причиненный вред и стараюсь приносить его как можно меньше.

Знакомство со стлаником и шеломайником
Приятно наблюдать восход прямо из палатки, лежа в спальнике. С удивлением отмечаю, что у меня болят практически все мышцы - сказывается вчерашнее утомительное хождение вверх-вниз по сыпучему шлаку. Но прекрасный вид окрестностей заставляет забыть о мелких невзгодах. На фоне пронзительно-синего неба четко выделяется розовая гора Ааг, левее нее громоздится снежная Корякская.
Отхожу от места ночевки и сразу же нахожу свежие отпечатки лап медведя, радуюсь, что не видела их вечером - пока мне страшно встретиться с медведем, хотя я знаю, что встречи неизбежно будут.
Иду на спуск лощиной сухого ручья, на его склонах количество стланика постепенно увеличивается, и вскоре он становится почти сплошным. Вот я и попалась - трех-четырех метровые стволики ольхового стланика плотной стеной окружили и поглотили меня.
Постепенно я начинаю понимать, что значит идти пешком по Камчатке. Большую часть пути приходится пользоваться долинами речек и ручьев, а иногда и их руслами, которые сверху обычно покрыты зарослями густой высокой травы.
Итак, лишь узкое русло ручья не заросло стлаником, зато оно заполнено высокой травой. Да еще какой! Высокие мощные сочные стебли огромных растений с большими пальчатыми листьями полностью закрыли обзор. Шеломайник - так называют на Камчатке такие заросли таволги камчатской, борщевика и других высоких трав. Настоящие травяные джунгли - вот здорово! Напитанные влагой стебли хрустят под ногами.
На ощупь ступаю по скользким камням русла, с головой скрывшись в траве, разгребая стебли руками, и не вижу даже собственных ног. Как тут ориентироваться? Вбок от ручья на склон не уйти - переплетение стволов не пускает.
Не знаю почему, но через какое-то время поворачиваю вверх по очередному притоку ручья, и он оказывается именно тем, по которому я наметила подъем издалека, когда противоположный склон горы просматривался. Стланик отступает в сторону, склон для него стал слишком крутым. В кажущемся отвесным снизу желобе ручья иногда приходится преодолевать скалы. Вылезаю на открытый осыпной склон под заросшим стлаником гребнем горы.
Следы медведей бороздят сыпуху так основательно, словно здесь проходит их караванная дорога, но она идет вдоль склона. Мне же надо перевалить через гребень, поэтому, побродив вдоль живой стены стволов и не найдя в ней "чистого" прохода, ныряю в переплетение кустов ольхи.
В лазании сквозь стланики заключается, пожалуй, самая большая трудность пешего путешествия по Камчатке. Тот, кто ходил по стланику, поймет меня. Не испытавшим же такого "удовольствия", попытаюсь объяснить.
Итак, передо мной густая стена стволов и веток. Прохода нет, кажется неискушенному путнику. И отчасти он прав, потому что этот проход необходимо постоянно создавать себе самому. Нужно с силой раздвигать стволы руками, перелезать через них, протискивать тело через искривленные пружинящие ветви. Стволы, расползающиеся вдоль земли, приходится поминутно перешагивать, следить за тем, чтобы ноги не соскальзывали слишком глубоко, нащупывать опору на ветвях. Если прибавить к этому обычный старенький, нетелескопический, спиннинг, слегка торчащий из рюкзака, цепляющийся за все и вся, вы получите первое приблизительное представление о моих ощущениях в этой живой изгороди.
С гребня горного отрога в глубокой долине далеко внизу вижу реку Шумную. Мутная, с белыми бурунами, ревущая среди больших камней, она оправдывает свое название. Заросли стланика на склоне прорываются лишь отдельными отвесными скалами. А что находится прямо подо мной - не видно за крутым перегибом склона. Сползаю вниз, ногами вперед, узкой расщелиной под сплошным покровом стволов и молю Бога о том, чтобы внизу подо мной не было скал.
Скольжу на рюкзаке по влажной земле под аркой корявых стволиков, точно бобслеист, и замедляю полет, хватаясь за ветви, перебирая их руками, словно обезьяна. Жалею, что нельзя взглянуть на это зрелище со стороны.
Мне повезло, скаты начинались левее моего спуска. "Самое трудное позади, вдоль речки пойдется легче", - наивно полагала я. Легко было первые 100 метров, потом дебри шеломайника снова накрыли меня с головой. Под равномерным пологом этой травы, сверху создающем впечатление ровной площадки, скрыты большие камни и русла узеньких, но глубоких ручейков, поэтому приходится осторожно щупать дорогу ногами, идти аккуратно.
Туристы-москвичи сказали мне, что перебирались через реку по перекинутым бревнам у слияния рек. За ним начиналась тропа на нарзанные источники и турбазу Налычево. Я находилась явно выше слияния, поэтому черепашьим ходом продвигалась по реке вниз.
Вскоре начался прижим - река резко поворачивала влево, а справа крутой берег поднимался сразу из воды. Хочу подробно описать преодоление подобного препятствия, чтобы дать небольшое представление о хождении вдоль камчатских речек без троп, ведь прижимы на реках - вещь обычная.
Итак, река пенится, стремительно падает по камням, ее здесь не перейти, не удается даже пройти прижим по воде под откосом моего берега - слишком глубоко и бурно. Цепляясь за выступы скалы, лезу вверх прямо по струящемуся водопадику. Скользко, мох не держит, хватаюсь за хрустящие стебли появившегося на более пологом участке шеломайника, но идти по ним тоже скользко. С трудом доползаю до ольхи, траверсирую прижим.
Представьте себе склон в 40-45 градусов (покруче эскалатора метро) и почти перпендикулярно отходящие от него пучки стволов высотой 3-4 метра, в руку толщиной у основания и загибающиеся кверху вертикально. Кривые стволы растут так густо, что приходится продираться, протискиваться между ними, часто с силой раздвигая их, отклоняться от склона, подобно самим стволам. И одновременно, чтобы не упасть, надо не только отталкивать от себя ветви, но и держаться за них. В результате серии немыслимых акробатических упражнений происходит медленное продвижение по склону.
Скалу обползти удается, но дальше берег положе не становится и, насколько хватает взора, весь он покрыт теми же нескончаемыми сплошными стланиковыми зарослями.
Траверсировать склон больше нет сил, решаюсь перейти реку вброд, так как здесь она на более пологом участке разветвляется на два рукава. Спиливаю жердину поровнее и сползаю к воде.
Буруны заливают меня по пояс, цепко держу опору ногами и палкой, и, получив порцию адреналина, благополучно миную переправу. Как говорила моя подруга Галка, "длинные ноги не роскошь, а средство передвижения". Приходится лишь сожалеть, что таковых у меня не имеется..
Хорошо, что не выкинула палку - впереди в реку впадал такой же мощный по расходу воды поток. За спокойным участком реки грохочет крутой водосброс. Снова окачиваюсь водой и борюсь за жизнь с течением. Палку выбивает из рук, камни перекатываются под подошвами ботинок, лишают меня твердой опоры, но кое-как я все же благополучно достигаю желанного берега. После преодоления этой сомнительной переправы лежу под солнышком на травке пологого левого берега реки и некоторое время просто радуюсь жизни, отогревая занемевшие ноги.
Нахожусь на месте слияния, за которым, по рассказам, должны быть бревна, перекинутые через реку, но ничего подобного не наблюдаю. Горжусь, что сама смогла перейти Шумную, продолжаю путь вниз, но палку предусмотрительно не выбрасываю. Некоторые прижимы преодолеваю по воде, другие по склонам.
Иногда мне приходится сбрасывать рюкзак и налегке тропить "лыжню" в шеломайнике, когда он заполняет собой весь свободный объем между стволами стланика, а затем по проторенной дороге возвращаться за грузом. Ну просто "зеленый ад" амазонских джунглей, кажется мне, - никакого обзора, перед глазами сплошные заросли. Но тут даже мачете не поможет - стволы ольхи крепкие. "Не пить сырую воду!" - со смехом вспоминаю я напутствия туристов, да я бы уже умерла от жажды, если бы не припадала к часто попадающимся небольшим прозрачным ручейкам на склоне.
Только к вечеру выхожу на тропу. За день я преодолела лишь спуск в долину реки, переправу и подъем - "полезного" расстояния всего километра 2-3, а какой трудный был путь! А ведь предполагала быть на реке еще вчера вечером... Нет, здесь ничего нельзя планировать. Пора бросать эти нелепые замашки цивилизации.
После нехоженых дебрей легко идти по набитой тропе, только следы людей на ней перекрываются свежими отпечатками лап медведицы и медвежонка.
Прохожу нарзанные источники - газированные пахучие ручейки вытекают прямо из плоских мелких луж.
На ночлег останавливаюсь в настоящем высокоствольном березовом лесу, ползущем вверх по склону. Нахожу ровную поляночку у цветущего куста шиповника. Просто парк какой-то! Никаких зарослей кустов! Березы толстые, кора легко снимается с них, вокруг цветут оранжевые лилии-саранки и ирисы. Не верится, что совсем недавно была в стланиковом плену.
Завариваю душистый чай из лепестков шиповника, мой маленький котелочек на пол-литра быстро закипает на бересте. Отмеряю порцию крупы - три с половиной столовых ложки, больше - нельзя. На крупу, в отличие от уже закончившегося шоколада, раскладка жесткая - 150 г крупы в день. Добавляю в жидкую кашу немножко масла и уже сразу после ужина начинаю мечтать о рыбе. Да и ночью что-то слишком рано меня начинают навещать "колбасные" сны.

Встречи на тропе
Меня будит стук дождя. На небе хмарь, но вершины ближайших сопочек открыты. Разворотила трухлявый пень, сухой изнутри, развела костер. Обещаю себе на будущее с вечера заготавливать растопку и дрова на утро, даже если небо ясное.
Полностью загерметизировалась: надела легкий плащ из нового корейского тентового материала, проклеенный по швам - проверю, что за ткань, долго ли выдержит дождь. Поверх болотников натянула "гидрошорты" из того же корейского материала.
Мелкий дождь иногда переходит в ливень. Иду в мокрой высокой траве, скрывающей меня с головой и ничего, пока не промокаю. Только жарко, ткань не дышит. Постепенно отпотеваю изнутри.
Из леса выхожу на обширное поле мелких кустиков голубики и съедобной жимолости. "Медвежья тундра" - гласит табличка у тропы. Вдали уже виднеются крыши турбазы Налычево. Недолго я наслаждалась безлюдностью.
Все же я подмокла, а ветер на поляне подморозил меня, пока поглощала ягоды. Бегу к дымному костерку под навесом, у которого хозяйничают ребята-школьники. Узнав, куда я иду, они поинтересовались, есть ли у меня рация, и что я буду делать, если сломаю ногу. Заверяю их, что ногу ломать не собираюсь.
Отправляюсь греться на горячие источники, расположенные неподалеку. Какое блаженство! Моросит дождь, а ты лежишь себе в теплой водичке. Горячая струя источника перемешивается с прохладной водой ручья в отгороженной камнями чаше, и в разных ее углах можно выбирать себе температуру по вкусу. По поверхности воды кругами ходят термофильные водоросли - эдакие красно-желто-зеленые лепешки, немного смахивающие на коровьи. Ванна-чаша неглубокая, если лежишь на боку - выступает плечо, поэтому, чтобы не подмерзать, временами переворачиваюсь с боку на бок.
Возвращаюсь к костру, ребята кормят меня обедом. Их руководитель - девушка - рассказывает мне, что медведи, которые живут вдали от людей, не опасны, так как боятся человека. Если медведя не травили, не стреляли в него, он не будет злым, и, как бы это ни банально звучало, чем дальше от людных мест, тем безопаснее встреча с медведем. (По статистике, стычки медведей с человеком действительно чаще происходят в людных местах, но если уж медведь напал в "дикой" зоне - в 95% исход смертелен. В нерестовый сезон медведи наименее опасны.) Наконец-то первый человек, который не пугает меня встречей с хозяином!
Продолжаю путь по тропе до следующей и последней на моем маршруте турбазы. Первый встреченный мною мужик на тропе - инструктор с базы - учтиво предложил мне помощь и рассказал о пути к перевалу на реку Чаевую, предупредив, что дальше тропы не будет.
Чтобы избежать дурацких расспросов отдыхающих на базе туристов, прохожу мимо домиков, поднимаюсь до первого ручья и встаю на ночевку. Меня окружали склоны сопок, поросшие корявыми каменными березами, с негустыми зарослями шеломайника в подлеске. Солнце уже коснулось горизонта и здесь, в долине ручья было сумрачно и неуютно. Растаптываю площадку под палатку, подминая хрупкие травяные стебли, долго спиливаю сухостоину, прочувствовав ее "каменность" при пилке. Дрова давали жар, но для того, чтобы выбить из костра языки пламени, приходилось раздувать его пенкой-сидушкой.
Быть недалеко от людей и одной - это все-таки тяжело, хочется прийти к ним, ведь следующая встреча будет, по-видимому, не скоро. Пользуясь последним вечерним светом перед сумерками, иду купаться на источник. Он не такой уютный, как в Налычево - здесь это просто квадратная яма, обложенная бревнами, как колодезный сруб. Да и вода мутная. Зато мне приятно слушать сетования купающихся в нем девушек: "Не советуем вам купаться, ой не советуем - зажрут!" В наступающих сумерках особенно активизируются комары, да еще у теплого местечка. "Лучше завтра приходите, с утра!" Я ухожу. Завтра я буду уже далеко отсюда.
По дороге к палатке в каждой коряге мне мерещится медведь.

Горные тундры
Во сне чувствую, что какая-то неведомая сила придавливает меня к земле, да так ощутимо, что невозможно становится дышать. Ко мне приходит дурацкая мысль, что это леший или другая нечисть, сквозь сон пытаюсь задать вопрос: к худу или к добру, но язык не ворочается, силюсь проснуться, но не могу. Потом догадываюсь: меня душит медведь! Как японца Наоми Уэмуру, когда тот в одиночку шел к Северному полюсу. Наконец, стряхиваю пришельца с себя, с трудом просыпаюсь, ворчливо выдавив из себя недовольное: "Ну кто там?"
Уже светло, вижу, что тент не опрокинут, значит, это был не медведь. Может, просто свело мышцы? Но обычного характерного покалывания в них не чувствую. Что же это было? Хорошо, что уже светло, думаю про себя, а то ведь можно было и не на шутку испугаться. Место стоянки было неуютное и сразу мне не понравилось, но рядом тек ручей, и я вынужденно встала на нем. Только позже, в Москве я узнала, что ночевала у источника углекислоты. Чуть больше концентрация газа - и могла бы не проснуться.
Однако, холодно. Уже начинаю жалеть, что не взяла топора и вторых теплых штанов.
Но погода снова балует меня. Облачка разошлись, светит солнце, ветерок разгоняет комаров и мошку. Перевал широкий и весь зарос ольховым стлаником. Но в нем встречаются чистые проходы, попадаются травянистые полянки-комнатки. Вдали видны сопки с гольцами-осыпями на сглаженных верхушках.
Крутой вначале, спуск вскоре выполаживается, и вот уже хорошо просматривается широкая травянистая светло-зеленая долина реки Чаевой. Она совершенно не похожа на долины уже встречавшихся мне камчатских речек. Здесь нет зарослей шело-майника и непроходимых кустов, русло реки и впадающих в нее ручьев лишь скрыты дебрями переплетенного ивового стланика. Падения реки почти не чувствуется, долина ее постепенно распахивается до 500-800 метров.
Появляются заболоченные участки, озерки и старицы, поросшие осокой и цветущими ирисами - натуральная низинная тундра, где вязнут ноги. Стараюсь держаться сухого кочкарника-голубичника на склоне, сожалея о том, что ягоды на нем еще не созрели.
Далеко впереди в бинокль вижу медведя, идущего от моего склона к зарослям тальника у реки. Так далеко, да при солнце, его видеть даже приятно и совершенно не страшно.
Меня тоже тянет к речке - наверное, там уже появилась рыба. За очередным перегибом склона вижу вдали отдельные кусты кедрового стланика, подступающие почти к воде - отличные дрова, а значит и место для ночлега.
Стремлюсь достигнуть их как можно быстрее, но на меня внезапно наваливается страшная усталость - сегодня иду без обеда. Мышцы не болят, просто одолевает резкая слабость. Медленно, автоматически переставляю ноги. Прохожу узким крутым перешейком между двумя озерками. Удивительно, перепад высот в уровнях воды метров семь, а перемычка совсем узкая. Меня обуревает желание, раскопав природную дамбу, спустить верхнее озеро в нижнее, да сил совсем нет...
Я так надеюсь на рыбу! В изнеможении скидываю рюкзак у первого кедрового куста и бреду к реке, выбрать получше место для стоянки. В бинокль разглядела крупные всплески. Ага! Вот как рыба идет на нерест! "Сия рыба вверх по рекам идет с таким стремлением, что перед ней вал поднимается, который усмотря камчадалы издали бросаются в лодки и сети кидают".
Возвращаюсь за рюкзаком - в нем снасти, ноги утопают в мягком покрове кустарничков, прилагаю все силы, чтобы ускорить темп, но внезапно закружилась голова, из носа потекла кровь, приходится завернуть на близлежащий снежник, посидеть, переждать кровотечение с холодным компрессом на переносице.
Наконец подхожу к реке и сквозь прозрачную спокойную воду вижу - рыбы нет! А всплески, что я приняла за рыбьи, производила утка с утятами... Вот обидно!
Встаю на холмике у кустов кедрача, здесь есть и багульник на чай. Все делаю с трудом, преодолевая себя. Неужели уже накопилась усталость? Решаю с завтрашнего дня перейти на трехразовое питание. Попила горячего чайку - полегчало. После еды отправляюсь на промысел - я все-таки заметила, что чайки ловили кого-то в озере, пикируя на воду. В старице поймалась одна малютка, немного длиннее блесны - еле крючок в рот поместился. И все, дальнейший клев как отрезало.
Из травы и кустов у реки вылетают потревоженные мною полчища мелкой мошки - такая мошка появляется вечером, на закате, затем "замерзает" на ночь, появляется на восходе, а на день снова пропадает, уступая место более крупной дневной мошке. От неощутимых укусов этой мелюзги вскоре начинают гореть уши и кисти рук, она мешает равномерно крутить катушку спиннинга.
Уха из одной рыбешки - меньше ладошки.
Неудачную рыбалку компенсирует величественный вид гор, открывающийся напротив. Цирк вулкана Дзендзур темно-оранжевый, он освещен лучами заходящего солнца. Нарастает узкий серп месяца.
Залезаю в палатку. Тишина, лишь редкие порывы ветра колышут тент, убаюкивая меня. А мне уже снова хочется есть...
Ночью основательно окоченела - был заморозок. Тент весь покрылся конденсатом и в темноте, щупая стенки палатки, я недоумевала, почему все такое мокрое. Спальник отсырел.
Вся трава искрится в лучах восходящего солнца изумрудными капельками росы, в котелке звенят остатки льда. Сначала развожу костер и отогреваю ноющие от холода колени, потом принимаюсь за все остальное. Мои неторопливые сборы как обычно занимают часа полтора.
Вокруг простирается всхолмленная равнина. В понижениях - большие и малые озера, каждое в своем изолированном от соседних озерков котловане с крутыми берегами. Кусты кедрового стланика, изредка отдельные каменные березки растут на сухих гребешках-водоразделах озер. Прямого пути здесь нет, только вверх, вниз и в обход озера. Ноги утопают в мягком ковре невысоких кустарничков - рододендроне, голубике, карликовой березке-ернике. Ветра нет, жарко, и заедает мошка. На передышке, скинув рюкзак, можно лежать и спокойно дышать, лишь спрятав лицо в мясистых листьях золотистого рододендрона.
Царство озер и холмов сменяется сухой горной тундрой, покрытой низенькими кустиками голубики, кассиопеи, шикши. К середине дня мне открывается панорама Карымской группы вулканов в дымке на далеком горизонте. Видна долина реки Жупа-нова - могучей водной преграды на моем пути - кажется, она совсем близко. Но горная тундра, ровная на первый взгляд, скрывает глубокие расщелины ручьев, заполненные непроходимыми стланиками, так что кажущееся близким на глаз расстояние неимоверно растягивается на пешем пути.
Натыкаюсь на две еле заметные, заросшие колеи, видимо, это старая вездеходная дорога, которую геологи хотели проложить к реке Жупанова.
Иду по следу, он начинает терять высоту, хотя до долины реки еще далеко. Чувство подсказывает мне, что надо свернуть с колеи, придерживаться старого направления. Но вниз идти легче, подстрекаемый жаждой разум шепчет, что внизу должна быть вода, да и люди не зря ехали здесь. Вот и березки показались впереди - в лесу жить приятнее! И ноги автоматически несут меня дальше по дороге.
Но вскоре колея заканчивается тупиком, предательски делает разворот, а сухой ручей, лощиной которого и шла дорога, огромными камнями уходит круто вниз. Склоны его заросли стлаником, а кое-где покрыты осыпями. Мне для разворота не хватает бензина. А время позднее, и воды поблизости нигде нет.
Глубоко внизу темнеет мрачное ущелье Дзендзура. Бросаю рюкзак, ползу с большим, на два с половиной литра, круглым котелком вниз по руслу в надежде отыскать воду, но вскоре сухой ручей прячется под нависшими ветвями ольхового стланика. Медленно продвигаюсь на четвереньках по туннелю с ажурным сводом листвы, и по мере удаления от рюкзака мне становится все неспокойнее.
Но делать нечего, неумолимо теряю высоту. В результате допрыгиваю по камням, так и не добыв воды, до самого Дзендзура, потеряв несколько сотен метров перепада высоты. Здесь, в глухом ущелье, уже нет солнца, и медвежья тропа идет вдоль берега, пробивая заросли шеломайника. Она такая набитая, что, попадись подобная где-нибудь в Подмосковье, можно с уверенностью было бы сказать, что сейчас она выйдет к садовым участкам. Очень неуютно чувствую себя на этих дорожках, будто мальчишка в чужом огороде.
Дзендзур шумит по каменным перекатам, весь в белых бурунах, поэтому рыбы не видно. Меня не покидают волнения, сколько я буду подниматься, быстро ли отыщу рюкзак, ведь уже девять вечера, светлого времени не так много, а сил не осталось вообще. И смогу ли донести воду. Дзендзур - река нерестовая, не зря здесь проложены медвежьи трассы. Тут уж я не решаюсь пить из нее сырую воду и, быстро вскипятив полкотелка, утоляю жажду на месте. Да и с костром веселее.
Наверх я смогла вынести, не разлив, только треть котелка. И успокоилась, лишь увидев невредимый рюкзак. Дневник в палатке писала уже при свечке.

В царстве медведей и рыб
Ну и холод! Хоть с вечера я запаковалась основательно, улеглась в спальник, не снимая "рабочих" брезентовых штанов и штормовки, завернула коленки в пуховую жилетку, под утро все же окоченела. Окончательно меня разбудило солнце. А внизу, в долине речек ночевали облака. Там, наверное, теплее... Начало августа, а уже заморозки. Эх, не замерзнуть бы мне! Но днем, я знаю, снова будет жарко и мошка будет одолевать меня в безветрии.
Наконец-то я спускаюсь вниз к реке Жупанова. Светлый березовый лес с кустами стланика в подлеске покрывает склоны. Ниже идти становится труднее: ручьи прорезают склон, а шеломайник полностью скрывает их предательски глубокие русла-провалы. Часто пользуюсь проломленными в траве туннелями - следами прохода медведей. Встречаю их примятые лежки, кучи помета, развороченные розетки сочных борщевиков, но самих косолапых пока не вижу, и особенно этот факт меня не расстраивает.
Чтобы перемотать портянку и немного передохнуть, развожу дымный костерок, иначе мошка немилосердно поедает на остановках.
Горы расступились. Впереди виднеется редкий для здешних пейзажей луг, покрытый негустыми зарослями шеломайника, кустами шиповника и съедобной жимолости - идеальный выпас для медведей.
Медленно передвигаясь, собираю ягоды, ем - веду себя как заправский медведь. А вот и он, легок на помине, пасется метрах в пятидесяти от меня! Отмечаю это, но остаюсь как будто отстраненной от этого события, в душе у меня не возникает бурной вспышки эмоций. И вроде мне совсем не страшно - на полянке, да при солнечном свете. Я нейтральна в своих чувствах.
Тихонько обхожу медведя, оставаясь незамеченной. И вскоре вступаю в сумрачное прибрежное царство высоких стволов ольхи и густого шеломайника. Его бороздят мощные, хорошо утрамбованные медвежьи тропы. Вдыхаю густые ароматы полуразложившихся рыбьих голов, медвежьего помета, жирного речного ила. Вот здесь, в этом зеленом полумраке, столкнуться с медведем мне уже представляется событием страшным. Тут и там натыкаюсь на остатки медвежьих трапез - крупные головы рыб.
Преодолев прибрежную полосу зарослей, выхожу на берег, к кромке воды. Вот она - река! Глубокая стометровая водная преграда катит передо мной свои мощные воды.
Целые стада крупных рыб, поблескивая боками в прозрачной воде, упрямо идут вперед, преодолевая сильное течение.
Мысль о том, как я буду переправляться через реку, меня пока даже не тревожит. Как поймать рыбу?! Этот вопрос становится жизненно необходимым, когда у вас 8 кг продуктов на полтора месяца. Берег реки ровный, без заливчиков, но я прямо здесь бросаю рюкзак и, вспоминая наставления о бесполезности лова на блесну, моментально налаживаю сеть. Закладываю камешки-грузила в специально пришитые к нижнему краю сети мешочки. Меня нисколько не смущает то, что сетью я никогда раньше не ловила рыбу. Я знаю, что сеть надо закрепить на колу.
Однако срезанный кол не втыкается, да и сильное течение просто кладет сеть на дно. Тогда я сама захожу по пояс в реку и, уподобясь колу, держу сеть. Мои ноги быстро немеют в ледяной воде, а рыбины же уверенно оплывают снасть.
Не поймать рыбу! Это же самое страшное! В отчаянии я бреду вдоль берега, залезаю на склоненную иву - вот она рыба, под рукой, а попробуй возьми... Голод затмевает все разумные мысли, я заворожено гляжу на почти метровых полосатых рыбин в красивом брачном наряде, окрестив их тигрицами, безуспешно пытаюсь прибить кету камнем. Все стадии превращения обезьяны в Homo sapiens проносятся во мне. Наконец, догадываюсь, что в месте впадения ручья в реку должен быть омуток.
Пробегаю еще немного вдоль берега. Так и есть! Не дойдя метров 10 до устья маленького притока, спугиваю некрупного, видимо молодого, медведя, ловившего здесь рыбу. Он с треском убегает от меня в кусты. Я в таком отчаянии от того, что не могу поймать рыбы, что никак не реагирую на косолапого. Еще пара шагов вперед - в устье неглубокого ручья медленно ходит стадо красной рыбы! Она действительно красная - красная снаружи, целиком! Это нерка в брачном одеянии. Она будет моей!
Бегу обратно за сетью по тропе, бодро напевая: "Я приду и тебя обойму", - в том, что теперь рыбе несдобровать, я уверена.
Перегораживаю ручей сеткой и, точно сачком, подцепляю свою первую рыбину. Я так озверела от голода, что тут же прибиваю ее головой об камень. Икра капает на руки, спешно слизываю ее языком. Это, к сожалению, остатки. Основную массу икринок рыба уже отметала. Тут же вылавливаю еще одну рыбину, чтобы засолить ее на завтра. Потом варю уху и компот из жимолости.
На десерт на другом берегу реки мне "показывают" медведя. Он идет себе вдоль бережка, озирается, поводит носом, чует ли меня? В воду не лезет - обходит прижим по берегу. Вот навалил кучу прямо в воду. Вылезает на кусты кедрача над водой, долго высматривает рыбу. Ведет себя точно как я, когда не знала, как поймать рыбу. Вот перед ним с криком убегают потревоженные утки. Медведь встает на задние лапы, смотрит им вслед, снова опускается на четвереньки. Заходит за поворот и скрывается. Хорошо ему в своей толстой шкуре, хоть по воде иди.
Ставлю палатку недалеко от ручья, растоптав в шеломайнике площадку. Бултыхается, чмокает рыба, шумит ручей. В сумерках затрещали кусты - медведь пришел на рыбалку. А я уже не боюсь медведей. Я такая же. Я среди них.
С утра меня посещает удивительное забытое чувство - есть не хочется! Теперь, когда я насытилась, пришло время серьезно подумать о переправе. Экспериментирую, пробую поплавать, но меня не хватает и на минуту - ледяная вода пробкой выталкивает на берег. Сделать плот из ольховых стволов - нереально, не настолько они мощные и нет в ближайших окрестностях подходящего количества этих сухих деревьев. Все равно придется на небольшом плотике лежать, то есть мокнуть.
Остается последняя надежда - вброд через Дзендзур, приток реки Жупанова, и дальше вверх по течению, пока не смогу переправиться через нее саму. Да, так я уклоняюсь от интересного маршрута, от Карымской группы вулканов, но что делать, посмотрим, что будет впереди...
Дзендзур в устье шириной метров 40, перекаты быстрые, мощные. По валам оцениваю, что может залить выше пояса и даже сбить струей. В одиночку переходить страшно, но другого выхода нет. Я прошла его немного выше в надежде отыскать брод ненадежнее, но тщетно. Вскоре вверху Дзендзур зажимался крутыми склонами, становился уже и мощнее.
Решаю одеться теплее, чтобы не сразу заледенеть. Рюкзак (вещи внутри него в гермомешке - не промокнут) хочу привязать к леске, а катушку положить в нагрудный карман штормовки - если придется рюкзак скидывать и выбираться самой, то, может, рюкзак далеко не уплывет и я потом вытяну его за леску.
Иду срезать кол для переправы, снимаю болотники, надеваю ботинки. В красках представляю себе картинки, как меня несет на камни. Мне известно, что значит тонуть, когда от ледяной воды сводит грудные мышцы и трудно сделать вдох. Собираясь с духом, напоследок иду попастись немного в кустах сладкой жимолости. И тут в просвете кустов мелькает что-то красное.
Какой особенный, яркий медведь, думаю я, приближаясь к необычному пятну. Но меня ожидает чудо! В устье Дзендзура на катамаранах и рафтах люди ловят рыбу, размахивая спиннингами! Моему потрясению нет предела - увидеть здесь людей почти все равно, что встретить пингвина в Арктике! Река шумит, и я отчаянно жестикулирую, боясь, что сейчас "видение" рассеется.
Рыболовы взялись за бинокли, заметили меня. Один катамаран подплывает ко мне. Ошарашено разговариваю с Володей, гидом. Он потрясен не меньше моего. Оказалось, это группа иностранцев - первая и, видимо, последняя в этом сезоне на реке Жупанова! Ее забросили в верховья реки на вертолете. Невольно думаю о том, что не случайно я четверо суток не могла улететь в Петропавловск...
Наши ребята показывают мне, как легко можно ловить рыбу на подцеп: на конец толстой лески привязывается груз, а чуть выше - тройник. Снасть закидывают в стаю и дергают - какая-нибудь рыбка да зацепится. Меня одаривают отличными блеснами, фальшфейером для зашиты от медведей, угощают пряниками и соком. На комфортабельных катамаранах стоят целые яшики с пивом и соком! Еше я получаю два пакетика экзотичной для меня, так как я не видела ее ранее, быстрорастворимой вермишели. От небольшой банки тушенки, тяжелой по моим понятиям, отказываюсь, но мне ее все-таки всучивают.
Иностранцы протягивают мне жвачку: видимо по их представлению, это один из самых необходимых предметов в путешествии. А я легко обхожусь и без зубной щетки, и без пасты - при желании зубы можно почистить пальцем, вымазанным золой из костра. Но подарок, естественно, принимаю, он же сладкий!
От Володи узнаю, что у борщевика можно есть только нижнюю часть трубки, которая дает соцветие, очистив ее от жгучей кожуры. И лучше ее варить. "При заготовлении объявленной травы женщины надевают перчатки: ибо сок ее столь ядовит, что тело от него безмерно пухнет; чего ради как русские, так и камчадалы, которые весною едят сладкую траву сырую, кусают ее, к губам не прижимая".
А шишки стланика, хоть они еше зеленые, можно уже запекать и есть семечки. Переправив меня на другой берег, Володя предупреждает, чтобы я была поосторожнее: недавно он видел тут неподалеку мамашу с медвежатами. Машу вслед удаляющейся группе.
Разделав свежепойманную нерку и засолив ее, выступаю в путь. Чтобы не встретиться с медведицей у берега реки, лезу круто вверх по склону, сплошь заросшему кедровым стлаником. Ползу среди упругих колючих ветвей то на четвереньках, то по-пластунски, рывками продирая рюкзак. Тяжело. Я уже вся взмокла, чему несомненно поспособствовал выпитый залпом вкуснейший сок, и ободрала руки о колючий шиповник. Падаю в изнеможении, тяжело дышу и разглядываю в "окошечко" стланиковых веток далекую снежную вершину вулкана Жупановский.
Но вот стланик кончился, иду дальше по зарослям шеломайника и вдруг замечаю, что спиннинг потерялся! Обидно... Отыскать его в жутких сплетениях стлаников немыслимо, но я, понимая, что спиннинг безнадежно потерян, почему-то иду назад. Вот она, безучастная сплошная стланиковая стена. Невозможно проследить свой путь в этом буреломе. Но меня снова ждет чудо! Я каким-то образом, не задумываясь, через сотню метров выхожу прямиком к утерянной иголке в стогу сена!
Вечером ставлю палатку на невысоком обрывчике над рекой прямо на натоптанной в мягкой невысокой травке медвежьей лежке. Мне уж очень не захотелось отходить в сумрачный шеломайник, полоса которого начинается почти сразу у воды реки, и топтать там площадку. Одна оттяжка палатки нагло залезает прямо на набитую тропу.
Забираюсь в палатку. В дневнике появляется бахвальская запись: "Я такая наглая, встала прямо на медвежьей тропе. Сейчас горит свечка. А ночью как бы они об меня не споткнулись и не померли со страха. Вот картинка: выхожу утром из палатки - а вокруг кучи дохлых медведей!"
В сумерках ко мне подходит медведь, его не пугает запах еще дымящегося костерка, лишь у самой палатки, учуяв меня, он галопом убегает прочь. Вскоре по тропе, но уже с противоположной стороны, подходит другой медведь - и тоже убегает. Теперь они знают, что я здесь, и уже не подойдут - с этой мыслью и засыпаю, сморенная дикой усталостью.
"Камчатские медведи не сердиты, на людей никогда не нападают, разве кто найдет на сонного: ибо в таком случае дерут они людей, но до смерти не заедают. Никто из камчадалов не запомнит, чтоб медведь умертвил кого. Обыкновенно задирают они у камчадалов с затылка кожу и, закрыв глаза, оставляют, а в великой ярости выдирают и мягкие места. Однакож не едят их. Таких изувеченных от медведей по Камчатке довольно, и называют их обыкновенно дранками".
Медвежья тропа петляет вдоль реки средь ольховых деревьев и кустарника, в травяных джунглях. Но продвижение по ней не является легкой прогулкой - частые перелезания через поваленные стволы или проползания под ними на коленях все время напоминают о преимуществах медведей.
Несмотря на вчерашнее подкрепление пряниками и рыбой, чувствую страшную усталость. Вот выдержка из дневника: "Ох уж этот тяжелый десятый день пути! Что-то со мной случилось. Ноги не идут. А ведь еще вчера могла лезть в гору. Хотела выбросить соленую рыбу, но попробовала, и стало жалко. Тяжело. Еле иду.
Прохожу в час по чайной ложке. То ли тушенка давит... Выбросила рыбу. Все равно не легче". Вечером останавливаюсь на светлой полянке среди березок рядом с тропой у стланика. Все кусты жимолости вокруг обобраны медведями, кругом полно их следов. Не оставили мне мишки ягод... А ведь камчадалы ели даже березовую кору. "Корка его (березняка) в большом употреблении: ибо жители оскобля у сырого дерева корку, рубят оную топориками как лапшу мелко и едят с сушеною икрою с таким удовольствием, что в зимнее время не минуешь камчатского остожка. в котором бы бабы не сидели у березового сырого кряжа и не крошили объявленной лапши каменными или костяными топориками своими".
Надо съесть тушенку, решаю я, она поможет мне избавиться от усталости. Но сначала надо поставить палатку, тент, набрать дров, принести воды, а уж потом отдыхать. Нет сил даже ловить рыбу, да и место здесь для лова неподходящее. Но сегодня я наелась ею, засоленной, до отвала, однако сил она мне не прибавила.
Иду за водой, и тут слышу, как в воду бултыхнулся медведь. Усталости, как не бывало! Хватаю бинокль. На другой стороне реки медведь перешел небольшую протоку и вылез на голую отмель. Ходит по ней, подбирает старую снулую рыбу. Подошел к концу отмели, зашел в воду, стал кидаться за проплывающей рыбой, но безуспешно. Как долго он может быть в ледяной воде - все ему нипочем! Однако, вот он вылезает обратно, немного отряхивается и лапой начинает утирать морду, трясет ею - сгоняет комаров. И у мишек есть уязвимые места! Я тоже часто развожу подобную деятельность - спокойно не дают смотреть эти кровососы.
Поставив палатку снова рядом с тропой, начинаю варить лекарство - двойную порцию каши, да еще не из расчета четыре ложки на порцию (три с половиной ложки ранее намеченной порции я уже увеличила до четырех, это выходило около восьмидесяти граммов крупы на раз), а целых пять! Все, хватит экономить, а то я далеко не уйду. Вываливаю в кашу целую банку тушенки и ем, ем.
На этот раз в сумерках ко мне приходит очень упрямый зверь. Вот он ломится среди кустов, свищу ему. Но он долго не хочет обходить палатку - затих на некоторое время и вот снова ходит вокруг. Трещит в кустах, словно веником бьет, раскачивает ветви, злится - не хочется ему в дебри лезть. Мне страшно даже зажечь свечку, чтобы не нарушать хрупкого природного равновесия. Запеваю мишке ласковую колыбельную песенку. Он все еше рядом, сильно трещит ломаемыми ветвями. Сжимаю в руках фальшфейер. Медленно, недовольно мишка все-таки удаляется. Нет, все же днем медведи не страшны. А сейчас - не знаю... Скорей бы в горные тундры, там хоть и холоднее, чем в приречных зарослях, зато обзор хороший.
После этого случая я больше не забывала, кто здесь хозяин, и благоразумно ставила палатку не ближе 30-ти метров от медвежьей тропы.
С утра поморосил дождь, и теперь продвижение в стланиково-шеломайниковых туннелях вдоль реки сопровождается обильным душем. До шеи меня окатывает водой, падаю, поскальзываюсь на корягах, сползаю на крутых участках ставшей скользкой медвежьей дороги. Но мне идется все-таки легче, чем вчера: видимо, тушенка сделала свое доброе дело.
Дошла до устья ручья Кедрового. Он не такой мощный, как Дзендзур. Долина его узкая, в низовьях встречаются красивые отвесные скалы. Но как легко идти по его берегу! Невысокая узкая терраска, поросшая низенькой травкой-муравкой, идет практически везде рядом с водой, а уж за ней начинаются стланиковые заросли, уходящие ввысь на крутые склоны, кривые березки. И никаких тебе ольховых стволов, не надо поминутно наклоняться под ними! Правда, конечно, встречаются и прижимы - крутые склоны, от воды заросшие кустарником, но уж от них на камчатских речках никуда не денешься. В одиночку я не рискую переходить реку вброд перед прижимами, поэтому, бывает, приходится карабкаться на эти крутые откосы.
Ручей Кедровый - настоящее царство медведей. Часто вижу, как впереди косолапый рыбачит. Вот в ста метрах передо мной мишка прыгнул за добычей на перекате, схватил рыбу зубами, вышел на берег, с аппетитом съел. Погонялся немного по мелководью, и снова выташил блестящую рыбину. Так, охотясь, медведь неторопливо передвигался вверх по ручью. Я тихонечко шла за ним, но вот медведь, насытившись, скрылся в прибрежных зарослях. Переждав немного, продолжаю путь вдоль реки.
Я шла и думала о том, что медведи совсем не страшны и все-таки самые острые ощущения я получала от прохождения сложных порогов. И тут из-за травы к речке, прямо на меня вышел медведь. Шум реки заглушил его появление из шеломайника, и мы увидели друг друга уже на расстоянии 4-х метров. От неожиданности медведь привстал на задние лапы, затмив собою белый свет, а я громко произнесла: "Ой!", отступив на шаг. Зверь испугался больше меня: постояв мгновение, он тут же осел и с каким-то подобием хрюканья убежал обратно в траву. Мое сердце екнуло, но, так как медведь убежал мгновенно, я отделалась легким испугом. И мне совершенно не хотелось проверять, пройдя по его следам, действительно ли медведи опорожняют свой кишечник от испуга.
Теперь, завидев впереди медведя, я заранее начинаю громко петь, когда тот пропадает из поля моего зрения, дабы предупредить хозяина о своем приближении. Под утро мне снится сон, будто я вновь оказываюсь дома, в Москве. Что-то какой-то необъяснимой силой заставляет меня сесть в самолет и покинуть Камчатку. Просыпаюсь в кровати, в своей комнате, подхожу к окну, раздвигаю занавески - на улице светло. Все выглядит так реально, что меня охватывает дикая тоска, страшным отчаянием пронзает мысль: как теперь добыть деньги, чтобы снова оказаться на Камчатке? Ощущение потери настолько сильное, что я по-настояшему плачу. Просыпаюсь с мокрыми глазами, и еще не открыв их, чувствую и осознаю, что лежу на кровати. Все готова отдать, чтобы только снова быть на краю света. Открываю глаза... и вижу восход солнца в ущелье Кедрового ручья! Восприятие сдвигается. Какое счастье! Испытываю буйный восторг - я на Камчатке!
Бегу под откос к речке на добычу завтрака. Шумит порог, и медведь, ведущий здесь азартную ловлю рыбы, не слышит меня и испуганно шарахается прямо в воду от неожиданно появившегося в десятиметровой близости человека. Быстро форсировав речку, косолапый удивительно ловко прошмыгивает вверх по склону под сплошными зарослями стланика. Потом останавливается, привстает на задние лапы и, раздвинув кусты, бросает на меня обиженный взгляд. "Извини, мишка, я тоже голодная!" Макушки стланика колышутся в ответ, отмечая путь удаляющегося зверя.
Хочу продегустировать кету, опускаю блесну на дно и жду, когда над ней пройдет желанная добыча. Пропускаю вереницу горбуш. "Хотя сия рыба вкусом не худа, однако жители от довольства лучшей, имеют оную в таком презрении, что запасают токмо собакам на корм".
Пара минут ожидания, стремительный рывок лески и подцепленная за бок полосатая рыбина становится жертвой ненасытной двуногой хищницы. Однако мясо этой кеты жесткое и невкусное - рыба обессилела, пройдя такой длинный и тяжелый путь против течения. Икра почти вся выметана, на теле рыбы видны начальные следы разложения - белые некрозные пятна. Живой мертвец.
Тела рыб, не съеденных медведями, пополнят запасы органики рек, послужат кормом для микроорганизмов, которые, в свою очередь, будут питать мальков.
Итак, преодолевая пороги, рыбы все еще продвигаются вверх по ручью Кедровому, вслед за ними идут медведи. Мой путь тоже не отличается оригинальностью.
Перед входом тропы в густые заросли в очередной раз начинаю петь песенку, но вдруг замечаю, что по противоположному берегу навстречу мне спокойно идет медведица с медвежатами, никак не реагируя на мое соло. Мгновенно замолкаю и тихонько отступаю на шаг в шеломайник. А я еще захватила с собой из Москвы колокольчик от донки - медведей отпугивать - вот наивная!
Семейство проходит мимо в 20-ти метрах, даже не глядя в мою сторону. Медвежата затевают потасовку, один братец спихивает второго в воду. Медведица невозмутимо шествует впереди, но вот внезапно ныряет за рыбой, вытаскивает добычу на берег,
А вот из-за кустов в бинокль наблюдаю за медведем, ловящим рыбу метрах в 200-ах от меня. Только что спокойно охотившийся, он вдруг поднимает морду и усиленно принюхивается. Какой ужас отражается в его глазах! Озираясь в мою сторону, хотя явно меня не видя, он резко стартует и мчится галопом по крутому склону. Вот это чутье! Но если ветер относит твой запах прочь от зверя, он не испугается заранее, и встречи с ним у реки не миновать.
Медведь передо мной в десяти метрах, увлечен высматриванием рыбы. Свищу ему - ноль эмоций. О боже, он же сейчас наткнется на меня! С испуга и напасть может. Отступать нельзя, может погнаться. Свищу второй раз. Тугоухий - услышал-таки! И резко рванул в стланик наутек.
Впереди уже видна чистая тундра. Река здесь совсем обмельчала, спокойно перехожу вброд, срезая петли, и отмечаю про себя, что вижу сразу трех медведей, охотящихся в разных точках. По возможности огибаю медведей так, что они меня не замечают.
Горбуша здесь идет по реке с заметно торчащим из воды горбом - это самцы. На подцеп их поймать проще всего - за горб легко цепляется тройник. Но я отпускаю их, мне для еды нужны более мягкие самочки.
Останавливаюсь в последних у реки высоких деревцах ивы. Уже совсем темно. Сушатся портянки у маленького жаркого костерка, в котле кипит уха из горбуши - красота. Но стоит выйти из освещенного круга, как пар начинает валить изо рта. До свидания, речные дебри! До встречи, рыбы! Я снова в холоде и мошкаре тундр...

Живые вулканы и настоящие вулканологи
По кочкарнику с переплетением карликовой березки идти не сладко. Прочные тонкие ветви, как в петли, ловят мои ноги, я часто спотыкаюсь. Больное колено не выдерживает нагрузки, я начинаю хромать и вскоре перебинтовываю сустав спасительным эластичным бинтом.
Впереди уже виден мой ориентир - горушка Малая Разваленная.
Странно, я постоянно набираю высоту, но внезапно открытая тундра сменяется березовым лесом! Он растет и на склонах, и на пологих участках холмов.
На радостях обедаю у маленького ручейка - заливаю кипятком подаренный вермишелевый суп. С этикетки на меня смотрит жизнерадостный мальчишка. Поглощая изумительной вкусноты неземное варево, в ответ улыбаюсь мальчугану и даже не в силах сжечь пакетик, забираю его на память. Ныне эта пятиминутная рисовая вермишель уже многим набила оскомину, но тогда, в первый раз пробуя этот так непочтительно называемый "бич-пакет", я была на верху блаженства.
Следующим сюрпризом дня становится русло сухого каменистого ручья. О, какое удовольствие идти по нему! На Камчатке ли я? Что-то таких легких путей мне давно не встречалось. Скачу по камням с бешеной скоростью, даром что вверх. Выше начинаются плотные снежники.
Но всему приходит конец, после локального перевальчика я снова попадаюсь в лапы стлаников и, заплутав в их дебрях, даже начинаю отчетливо осознавать, что, сломай я тут ногу, никто, пожалуй, никогда больше не найдет меня.
Полосы стланика сменяются голыми распадками ручьев, участками ерниковой тундры. Поскальзываясь и петляя, точно пьяная, по снежнику выхожу на седловину горы. И вот, наконец, с перевала взору утомленного путника открывается правильный серый конус Карымского вулкана и четырехкилометровое озеро-чаша у подножия! Берега его прорезаны многочисленными глубокими складками ручьев с еше не стаявшим снегом на склонах. Ради такого зрелища можно жить - это счастье! Заряжаюсь энергией и иду на спуск к озеру. Моя тень на склоне машет мне рукой.
Время - семь, до темноты надо успеть добраться до озера. Спуск крутой, приходится поминутно садится на острые камни сухого русла ручья и, опираясь на руки, осторожно спускать ноги вниз. Очередное испытание приготовила мне судьба - отвесный водопад. Причем в первую его ступень я спрыгнула, повиснув на руках, перепад был не слишком большим. А вот следующая ступень - повыше, с нее не спрыгнуть. А на предыдущую отсюда мне уже не залезть. До захода солнца остается пятнадцать минут. Представив себе, что придется заночевать в этой холодной каменной чаше, без воды и, следовательно, еды, осторожно выползаю по скалам на спасительный стланиковый склон и продирание через его ощетинившиеся стволы на этот раз не кажется мне слишком утомительным занятием.
Туман рассеивался. Солнце проглянуло сквозь него и стало видно, как мелкие пузырьки витают в воздухе. Палатка моя стоит в семи метрах от воды. От глади круглого Карымского озера, в котором четким силуэтом отражается даже слишком правильный конус одноименного вулкана. Так рисуют вулканы дети. А безветрие такое, что, если перевернуть картинку, не отличишь, где действительно небо, а где вода. Уже с ночи мне хотелось есть. От холода ломило бока, но усталость не давала мне проснуться окончательно. Я очень вымоталась за предыдущий день и сегодня иду на заслуженный отдых к горячим источникам, расположенным неподалеку на берегу.
Столб пара от горячей воды издали выдавал их месторасположение. В естественной глубокой каменной ванне с голубого цвета водой купаться было невозможно - это был кипяток. На дне ванны периодически вспухал пузырь воздуха, вода булькала снизу. Сам источник, расположенный чуть выше, представлял собой небольшой каменный сосуд-кувшин, из верхнего отверстия которого со зловещим ревом выплескивался небольшой фонтанчик. Из большой ванны вода стекала в озеро и, перемешиваясь с его ледяной водой, мгновенно остывала. Чтобы хоть как-то искупаться, мне пришлось мочить футболку попеременно в струе кипятка и холодной воде озера и обмахиваться ей, как банным веником.
Что-то говорил мне Лангбурд про карымских вулканологов. Я на озере, но никаких примет присутствия людей нет и в помине. Вон, недалеко по берегу разгуливает медведь. В маленьком полуразрушенном балке у озера нахожу лишь соль. Наверное, люди не работают здесь в этом году.
Но, обойдя пол-озера, недалеко от истока Карымской речки я неожиданно натыкаюсь на набитую тропу и, преодолев полосу стланика, оказываюсь на ровном заболоченном поле у подножия красавца вулкана и посреди него вижу огромный, ярко окрашенный двухэтажный дом! Ну конечно же! Карымские вулканологи должны находится вблизи Карымского вулкана, а не одноименного озера! Прибавляю скорость и как раз успеваю на ужин к вулканологам, которых лишь три дня назад забросили сюда на вертолете. Опять мне везет!
- И ты что, правда ела сырую нерку!? - из всех моих рассказов этот факт особенно поражает воображение слушателей.
- Ела... Посолила, и на следующий день ела. Малосольную. А что? Я такую рыбу очень люблю.
- И ничего не было?
- Ничего...
- И икру сырую?
- Ну да.
Оказывается, нерку выдерживают соленой 40 дней, и лишь затем ее можно есть. В противном случае существует большая вероятность заболеть кишечной инфекцией с высокой температурой, диареей и другими "прелестями". Как хорошо, что я этого не знала, а то бы и вправду могла заболеть. Икру тоже рекомендуется заливать теплым соленым раствором и выдерживать хотя бы пять минут перед употреблением. Такой способ мне еще годится, не слишком долговременный...
Раз уж зашел разговор о местных рецептах, позволю себе привести способ приготовления папоротника-орляка. Начальник экспедиции, кореец Костя, так чудесно приготовил блюдо из этого широко распространенного растения, встречающегося и в средней полосе России, что я слово в слово записала его рецепт. Может, пригодится "робинзонам". Итак, срывать листья папоротника нужно, когда они еше не раскрылись полностью, когда стебель еще легко ломается рукой. Если не ломается, значит лист уже "перестоял", не годится. Потом листья на секунду кидаются в кипяток - ошпариваются. И тут же сушатся на солнце, на расстеленной черной бумаге. Высушенный лист замачивается в воде на сутки, и в течение этих суток вода меняется три раза. Потом папоротник варится в кипящей воде пять минут и жарится в масле. Получается вкуснее грибов!
Узнаю от ученых, что действующий Карымский вулкан на днях может снова "заговорить", он придерживается одиннадцатилетнего цикла возобновления активной деятельности, и нынешний год как раз "юбилейный". Температура воды окрестных горячих источников уже превышает свои обычные средние нормы, на склонах вулкана появляются новые фумаролы - выходы вулканических газов.
На следующий день с вулканологами поднимаемся на вулкан. Под ногами - то мелкий шлак, то застывшие куски лавы, легко крошащиеся на куски. Ноги утопают выше щиколотки, все ползет вниз. Крутизна склона приближается к 45 градусам. Подниматься оказывается проще тому, кто легче, кто меньше вязнет в шлаках - мальчишка-подросток с вершины уже радостно машет нам руками.
Ближе к вершине земля и камешки обжигают, когда вцепляешься в них пальцами. Гора живет и дышит. Добираюсь до края кратера, он правильным конусом уходит вниз. По стенам его дымят фумаролы. За кратером Карымского вулкана полукруглым амфитеатром высится его ближайший сосед - полуразрушенный вулкан Двор. Кратер кажется совсем небольшим в диаметре, однако, когда я обошла его, человечки напротив были совсем крошечными - так, только в сравнении, можно по-настоящему оценить грандиозность кратера, его ширину и глубину. И в нижней, пологой части горы, и по краям кратера встречаются огромные бомбы - растресканные каменюки в рост человека и больше, словно полураздавленные ядра лесных орешков - во время извержения эти громады спокойненько выплевывал вулкан.
На посадочную площадку подле стационара приземляется вертолет. По счастливой случайности на нем прилетает важный чиновник, к которому у меня было рекомендательное письмо с просьбой оказания всяческого содействия в посещении Долины гейзеров. Так как я прилетела в Петропавловск-Камчатский итак с некоторой задержкой, да еще в выходные, я не стала терять время в городе на посещение разных должностных лиц, чтобы оформить пропуск. К тому же я еще боялась, вдруг откажут. А так - иду себе и иду, и будь что будет...
Но раз сам начальник пожаловал ко мне в гости, как не спросить разрешения? И вулканологи, все как один, уверяют меня в том, что без разрешения в заповедник лучше не соваться. Теперь, когда за плечами лежит значительный отрезок маршрута, чувствую себя увереннее и подхожу к чиновнику. Однако оказывается, что он не имеет полномочий для того, чтобы выписать мне пропуск в Долину. Да, чем дальше, тем больше проход в эту "запретную зону" страшит меня, и несомненные предстоящие встречи с медведями представляются мне теперь в гораздо более приятном свете, чем встречи с инспекторами. Вертолет улетает, и я продолжаю маршрут на свой страх и риск.
Следующим объектом моего восхождения становится вулкан Малый Семячик. С утра облака нависли над миром, верхушка вулкана накрыта кучевой шапкой. Но облака редкие, надеюсь, что небо прояснится, пока я залезу к кратеру.
У подножия выхожу на лавовые поля и попадаю в окружение сказочных каменных великанов. Вокруг безжизненное безмолвие, лишь серо-коричневые глыбы застывшей лавы самой причудливой формы, да ровным ковром мелкий шлак между ними. Наверху, почти у вершины, навстречу мне ползет едкий запах сернистых испарений, начинает щипатъ даже мою растрескавшуюся губу.
Поднимаюсь к провалу кратера. Вот мне открываются желто-красно-серые полосатые обрывы противоположной стенки кратера и!.. О, чудо! Ослепительное молочно-голубое, почти синее, яркое озеро серной кислоты полукилометрового диаметра на 200-метровой глубине провала кратера. Цвет разведенной кислоты настолько необычен, что кажется, такого в природе не существует.
Насладившись зрелищем и, сожалея о невозможности поделиться с кем-нибудь переполняющими меня впечатлениями, спускаюсь обратно вниз. Начинается морось, на вершину снова садятся облака. Как вовремя я побывала там!

Когда одолевает мистика и просыпается интуиция
По образованию я - биолог и, вроде, любые явления природы должна объяснять научно. Но изредка со мной происходят явления, рационально объясняемые с некоторой натяжкой, вызывающие у меня настоящий животный страх. И частенько, оставшись наедине с природой, я отлично начинаю понимать наших далеких предков, которые, дрожа от холода и голода в звериных шкурах в каменных пещерах, взывали к богам о ниспослании им благоволения. Я тоже становлюсь язычницей и начинаю верить в лесных духов, духов водопада или горы и бросаю крошку еды в костер для Хозяина. И места для стоянок стараюсь выбирать лишь там, где место, помимо наличия на нем дров, воды и ровной площадки, еще чем-то подсознательно нравится мне.
Вот и здесь со мной произошел случай, испугавший меня не на шутку, по сравнению с которым близкие встречи с реальными ощущаемыми медведями стали казаться легким щекотанием нервов.
Под вечер я спустилась к реке Новый Семячик. В том месте, где я вышла на нее, троп и следов медведей вдоль берега совсем не было, я направилась вниз по реке в надежде найти рыбу под расположенным ниже водопадом. Кривые березки с зарослями стланика росли по берегам, на полянках попадались кочки, усыпанные спелой голубикой. А временами здесь рос молодой осинник, да так густо, словно это были заросли бамбука - частокол прямых тонких стволов. На реке шумели пороги. "Как я завтра буду форсировать ее?" - все чаще посещала меня тревожная мысль. Особенно низкий гул известил меня о том, что я уже миновала водопад.
Грохот близко расположенного водопада не способствовал душевному комфорту, но мне давно пора было вставать на ночевку, так как уже темнело. Я писала дневник в палатке при свече, когда на фоне несмолкающего гула падуна вокруг меня стали возникать непонятные звуки. Я слышала, и не раз, как топают ежики, как шебуршатся мыши, но эти звуки не укладывались в известные мне. Кто-то шелестел моим тентом то с одного боку, то резко - с противоположной стороны, то у меня за спиной, то у входа. Казалось, какой-то легкий невидимка перемещался мановением ока и дразнил меня.
Низкочастотные звуки падающей воды могут вызывать слуховые галлюцинации. Кроме того, не воспринимаемые человеческим слухом звуковые волны могут негативно воздействовать на психику. Я знала это, но от этого знания в тот момент спокойнее мне не становилось. По крайней мере, заставить себя выйти из палатки со свечкой в руках и убедиться, что вокруг никого нет, я не смогла. Липкий холодный страх сковывал меня. Наконец, я смогла уговорить себя, что это мыши, и бояться нечего, а если это что-то другое, то его тем более не стоит бояться, и тогда оно тоже не причинит мне вреда. Завернувшись в спальник с головой, я все-таки смогла заснуть.
Благополучно переночевав, с утра я сходила посмотреть на водопад, ведь вечером я его так и не увидела. Чистой гладкой струей река одной ступенью отвесно падала вниз примерно с десятиметровой высоты. Река эта явно была не нерестовая, по крайней мере, на этой высоте даже под водопадом рыбы совсем не было. Немного ниже река разливалась на спокойном отрезке своего бега, и я легко перешла ее, даже не начерпав в болотники воды.
Подъем от реки шел по густым зарослям шеломайника. Я продвигалась по неглубокому ручью, русло которого было полностью погребено под пологом этой травы. В зеленой гуще я не видела даже собственных ног и постоянно раздвигала стебли руками. Невесть почему мне пришло в голову воспоминание о сдохшей, раздувшейся в луже воды собаке, на которую я наткнулась в тайге Хабаровского края лет пять назад. Яркая картина того момента нарисовалась в мозгу, хотя я никогда не вспоминала об этом незначительном событии раньше и вообще давно забыла о нем.
Пройдя еще метров пятнадцать по непроглядным зарослям, я буквально споткнулась о сдохшего маленького олененка. Вот это да! Он был абсолютно свежий. След примятой на склоне травы указывал лишь на то, что он сполз сюда сверху. Я покрутила тушку, она везде была целой, и ноги олененка не были сломанными. Не решаясь испробовать мяса непонятно отчего сдохшего животного, да и не желая связываться с разделкой туши маленьким ножом (свой я легкомысленно потеряла как раз перед Карымским озером, а у вулканологов для меня нашелся небольшой кухонный ножичек), оставляю погибшего олененка на месте.
Высокоствольный березовый лес на склоне чередуется с низкорослыми кривыми корявыми березками на пологих гребешках. Что только не вытворяют эти березки, разве что узлом не завязываются. Спотыкаюсь среди них и медленно выбиваюсь из сил.
На положенной высоте березы резко сменяются покровом кедрового стланика. За кустами открывается чистая долина сухого ручья, поросшая спелой голубикой и шикшей (водяникой). За ручьем на гребне снова стланик. Так и иду на север: вниз-вверх по склонам ручьев и продираюсь сквозь непроходимые заросли стланика на водоразделах. Жарко, хочется пить, а все ручьи сухие, видимо, вверху растаяли все питающие их ранее снежники. Далеко внизу, на западе, я знаю, должна быть вода в большой реке, но мне не хочется отклоняться от курса. Зато здесь много ягод, "напиваюсь" ими впрок.
Впереди на склоне мирно пасется медведь, словно корова, ходит и жует ягоды, не поднимая головы. И совсем не лапой, а просто ртом обгрызает кустики. "Особливо же много на Камчатке медведей и волков, из которых первые летом, а последние зимой, как скот по тундрам ходят". При виде медведя меня охватывает радостно-умиротворенное чувство: раз здесь появились нормальные обитатели, значит недалек выход из непролазных дебрей.
Где-то здесь должен быть ручей Непересыхающий, но как понять, какой из ручьев - он самый? И вдруг он не соответствует своему названию? Впрочем, он, в отличие от многочисленных остальных, помечен не пунктиром, а ровной линией, так что, вроде, должен быть с водой...
Я пересекла уже около тридцати ручьев, и все они были сухими. Силы кончаются, солнце садится. Решаю спускаться вниз - если не до воды, то хоть поближе к ней. С сожалением теряю высоту и вдруг в какой-то момент понимаю, что мне все-таки надо перевалить еще один раз.
Знаю, что впереди стланик, что проходов в нем я не усмотрела, и все-таки поддаюсь чувству и из последних сил вновь лезу в гору. Это невероятно - в стланике появляются просветы-проходы. Довольно легко переваливаю в распадок следующего ручья и в бинокль вижу блеск воды в лучах заходящего солнца. Победа! Есть бог на свете, он помогает мне! И как еще один подарок судьбы - подле ручья стояли два куста кедрового стланика на более-менее пологом месте, между ними как раз могла поместиться моя палатка. Нижние ветви стланика сухие - "здесь для меня дрова, нарубленные впрок, здесь для меня постелены постели".
Утром кости ломит от холода, вода в котелке замерзает до дна. Оттаиваю у костерка и продолжаю путь на север. Совсем недалеко от стоянки нахожу источник, питающий мой ручей. Если бы вчера перевалила сюда чуть выше по его распадку, воды бы уже не нашла. Мне везет!

Такие разные горячие источники
Панорама манящих вулканов открывается передо мной. Виден и полукруглый невысокий разрушенный Узон, и двуглавый вулкан Крашенинникова и островершинный Кроноцкий. Заповедное пространство все перерезано голыми безлесными складками с белеющими снежниками. Сверху мне кажется, что там, впереди, даже мало стланика. Где я буду прятаться?
Перевалив хребет Борт, вступаю в заповедную зону - Кроноцкий заповедник. После многочисленных наставлений и предупреждений, мне сразу невольно хочется пригнуться, укрыться, не попадаться на глаза егерям, которые начинают здесь просто мерещиться мне,
Река Старый Семячик течет в крутых берегах. Над ее каньоном тянутся пологие, поросшие кустарничками терраски с редкими пятнами ольхового стланика. Никаких зарослей шеломайника нет среди них - местность довольно открытая. Еще совсем недавно я бы радовалась такому факту, а теперь...
Выйдя на набитую тропу, где раньше проходил плановый туристский маршрут, и спрятав недалеко рюкзак, иду к вулкану Большой Семячик. Горная тундра раскинулась вокруг: каменные россыпи, заросли голубики. На курумниках тропу помечают туры из камней. Хоть у вулканологов я и взяла себе по килограмму гречки и сахара, все же экономно расходую продукты - неизвестно, что будет впереди. На голубичных зарослях припадаю к ягодам, поглощаю их до боли в языке - мне, как доходяге, нужна постоянная подпитка.
Но вот тропа спускается в узкое ущелье с оранжевыми склонами. Вижу впереди избушку-кордон, некоторое время издали наблюдаю за происходящим вокруг. Дым не идет. Вроде, безлюдно.
За горным отрогом гудит, как самолет, и выдает белый пар мощный серный источник. Источник никуда не денется, рассуждаю я. И прежде, чем сходить к нему, не удерживаюсь от соблазна посетить избу - вдруг там сгущенка? Да, она действительно там была, но в личной подписанной коробке одного из сотрудников заповедника. Ее я вскрывать не решаюсь. Но на стене висит огромный мешок гречки - от половины кружки не убудет, решаю я, и, сварив кашу и мгновенно поглотив ее, оставляю на столе записку с извинением за то, что немного попользовалась крупой.
Переваливаю через отрог, и мне открываются желто-оранжево-белые, начисто лишенные растительности склоны. Это и есть вулкан Бурлящий, и в его кратере, представляющем собой разлом породы на склоне, сосредоточено много серных источников - все пространство испещрено небольшими дырками, из которых идут пары.
Лезу на вершину горки, чтобы их обойти. Вершина покрыта обычным стлаником, там нет кратера. Сверху виден причудливый гребень вулкана Большой Семячик, или Зубчатки, с ледником у подножия. Я стою под солнцем, а внизу вся долина в облаках, лишь вдали над ними возвышаются воронками два кратера вулкана Крашенинникова. Бегом пересекаю полосу обстрела вонючим газом и оказываюсь на чистом желтом серном склоне. Ничего живого. Источники подо мной как на ладони - ревут, бурлят, дымят и плещут. Завороженно гляжу на это зрелище, не в силах оторвать взгляд.
Наконец прощаюсь с вулканом и ухожу за следующий желтый отрог. Здесь еще дымят маленькие источники, но что они по сравнению с теми, мощными! (Позже, перед возвращением домой, я побывала на Мутновском вулкане, недалеко от Петропаловска-Камчатского. Там есть кратер с мощными фумаролами, серные и горячие источники. Этот вулкан считается одним из красивейших на Камчатке. Но такого потрясения, как на вулканах Малый Семячик и Бурлящий, я там не испытала. Возможно, это из-за того, что первые впечатления более острые.)
Возвращаюсь к рюкзаку, и далее по тропе направляюсь к кальдере Узона. Кальдера - это углубление, воронка, образовавшаяся на месте вулкана после взрыва газа или по иным причинам. В туманной облачности видимость метров двадцать. Тропа служит мне путеводной нитью, без нее в такую погоду я бы не рискнула идти в горы. Нахожу воду лишь по шуму ручейка и останавливаюсь на ночлег. Всю ночь и следующий день меня посыпает морось.
Пережидая непогоду, занимаюсь увлекательным процессом сбора дров в зарослях ольхача. Он представляет собой занятие, схожее со сбором грибов в исхоженном ближнем Подмосковье (по интенсивности нахождения). Я хожу от куста к кусту, заглядывая в мокрые кроны и выискивая в них тонкие сухие (в смысле "мертвые") веточки, которые, конечно же, тоже мокры от дождя.
Сварив и съев гречневую кашу, ставлю на малюсенький костерок тот же маленький котелок с водой для чая. Но пока он закипает, решаю заварить его двумя ложками крупы - ведь можно и отвар попить, а дрова надо экономить. Вот какую "разумную" отговорку нашла я для себя, чтобы хоть чуть-чуть утолить голод сверхнормативной кашей.
Приближаюсь к кальдере Узона - округлой котловине диаметром около 10 км, почти окруженной со всех сторон невысоким хребтом. Мощные извержения разрушили этот вулкан еше в начале четвертичного периода. Дальнейшие проседания пород привели к образованию этакого "Затерянного мира". С плато-перевала вижу почти всю его заболоченную котловину с темными пятнами стланика, белым паром источников у озера Фумарольного, с избушкой-кордоном в центре. Да, она хорошо видна издали, лежит как на ладони. Сворачиваю с тропы, чтобы не попасть в гости к инспектору, и начинаю обходить кальдеру по окружности.
Сначала идет обыкновенная холмистая тундра с заболоченными кочкарниковыми участками, озерками, рыжей осокой. Петляющие в каньончиках ручейки - вроде, ничего особенного. Теряюсь в стланике и вдруг ощущаю резкий сероводородный запах. По нему выхожу прямо к грязевому котлу на берегу небольшого озерца. В двухметровом конусообразном углублении пузырится глина. Следы медвежонка подходят прямо к краю этой ямы с серыми, желтыми и голубыми красочными разводами на стенках - вот любопытный!
Обхожу озеро по краю, трогаю воду - не горячая. Я в любой момент готова ухватиться за кусты, отовсюду жду подвоха, веду себя, как сталкер в Зоне. Смешно, наверное, наблюдать за мной со стороны - грунт ведь под ногами твердый. Не может же тут быть зыбучего песка. Но мне рассказывали, что здесь в кальдере один медведь сварился, провалившись в горячий источник (факт достоверный, зафиксированный геофизиками в 1986 году), поэтому я перестраховываюсь.
Дальше мой путь преграждают серные ручьи, и мне никак не удается их перейти. Цвет их черно-зеленый, совсем не прозрачный. Аккуратно опускаю ноги в болотниках, но сразу у берега дно глубокое и вязкое. Неприятный запах струится от этих ручьев. Вскоре от него у меня начинает болеть голова. На болотниках остаются маслянистые зеленоватые разводья - не растворилась бы резина! Иду в истоки ручьев-серные источники, округлые лужи-родники - обхожу один, второй. И снова вонючий ручей под ногами, и не заметишь его в осоке издалека, а подходишь - прохода нет. Пытаюсь обойти - забредаю в болотце. Вокруг много мелких горячих источников - круглых лунок в переплетении стеблей болотных растений. Почва качается под ногами, переплетение трав редеет. Проваливаюсь в один из источников по щиколотку, но вырываюсь с такой прытью, будто провалилась по пояс.
Наконец, я - у спасительных кустов, и теперь пробираюсь к озеру Фумарольному, у которого расположено основное термальное поле. Берег озера высокий и скрывает избушку из вида. По-пластунски лезу под кусты стланика и в бинокль наблюдаю за избой. Вроде, никакого движения. Рядом, я знаю, расположено горячее целебное серное озеро. Так хочется искупаться в нем, но нельзя, там уж точно заметят.
Продолжаю осмотр Фумарольного. Чего там только нет! В каждом распадочке на берегу этого озера мне встречаются разноцветные грязевые котлы, периодически плюющиеся вязкой грязью; фумаролы, испускающие едкие дымы; грязевые вулканчики - миниатюрные грязевые конусы, на вершинках которых, вспухают глинистые пузыри. Есть просто наполненные водой разноцветные блюдца-лужицы, в которых кипят пузырьки - горячие источники. Есть грязевые котлы с сухой растрескавшейся глиной по краям, где на дне пузыри вспухают медленно, неторопливо, постоянно поддерживая свое пузыристое очертание. Трава вокруг котлов ярко-оранжевая, будто опаленная, резко выделяется на фоне окружающей зелени.
Вдоволь наевшись ягод жимолости и голубики, в изобилии растущих здесь, ухожу к озеру Дальнему. И снова обычный стланик на склонах окружает меня - я вышла из сказочной земли Санникова. Ночую над озером. Его берега крутые, а в середине - маленький высокий островок.

Труднодоступная долина
От Узона в Долину гейзеров идет хорошая тропа, но я решила прийти туда сверху, по притоку речки Гейзерной, перевалив хребет. Наметив путь по карте, я подумала, что на нем уж точно не будет кордонов и заслонов. В этом я не ошиблась, но что путь будет, мягко говоря, несколько крутым, я не предполагала. Как будто я забыла о том, что Долина из-за своей труднодоступности была открыта относительно недавно, в 1941 году.
После подъема на крутой борт кальдеры, перед спуском к нужному притоку я была вынуждена забраться на самую вершину сопки Открытой, так как траверсировать ее склон без набора высоты до нужного притока показалось мне невозможным из-за огромного количества распадков на склоне, заросших полосами стланика. Походив вверх-вниз по горным складкам, я решила, что лучше один раз залезть на гору по чистому от стланика ручью, чем растягивать набор такой же высоты на десятке заросших ручьевых склонов. Но вот вершинный ветерок обдувает мне лицо. Теперь будет легко, теперь только вниз!
Наверху, в узкой долине ручья, часто попадаются снежники, идти по ним одно удовольствие. Но ниже русло ручья резко сужается, и я попадаю в каньон с крутыми скалистыми стенками. Надеваю сапоги. Ручей временами рушится вниз невысокими водопадами. Где по воде, где по скалам, а иногда и прямо по водопадам я медленно ползла вниз. И было неизвестно, чем закончатся эти треки русла. Перед выходом из ущелья на скале прижима рюкзак тянет меня вниз. Чтобы не упасть в бурлящий поток, решаю расстаться с ним, но чудом удерживаю равновесие, и мы остаемся на скале вместе. (Навсегда с рюкзаком я рассталась лишь на обратном пути, недалеко от Мутновского вулкана, где у меня его банально украли.)
Склоны выполаживаются и ручей впадает в более полноводную Гейзерную. Тут уже не так легко переходить ее вброд. Река резко петляет, за каждым поворотом открываются глубокие распадки притоков. Берега реки довольно крутые, сложенные желто-оранжевой твердой вулканической породой. Метрах в 10 - 15 от воды, где поположе, все заросло ольхой.
При попытке траверсировать крутой голый склон, я срываюсь и задерживаюсь над потоком, лишь зацепившись за одинокий пучок травы. Распластавшись на склоне, выбив ногами полочки для опоры, перевожу дух. Хорошо медведям - вот их когтистые следы идут вдоль склона. Мне же в твердом грунте приходится планомерно ковырять ступени ножом, чтобы выползти наверх, к спасительным, хоть и осточертевшим кустам стланика. И это только один прижим! За следующим выступом показался дымок. Гейзер! Какой он? Наконец-то я подхожу к нему. На земле виднеется маленькая воронка, откуда валит пар, вокруг нее простирается желтое пространство, лишенное растительности. Ничего особенно эффектного пока не вижу. Боюсь подойти близко - вдруг обдаст кипятком. Посидев чуть-чуть поблизости, так и не дождавшись выброса воды, продолжаю путь вниз.
Хорошо, если перед прижимом мне удавалось перейти реку вброд, черпая воду болотными сапогами и обжигая руки в горячей воде, местами сочащейся прямо из трещин скальных берегов реки. Но все-таки еще много раз мне приходилось лезть по желтым откосам и заползать в ощетинившиеся навстречу пики кустов ольхи. А редкий спуск в шеломайнике, где землю нащупываешь ногами, казался просто отдыхом...
Напротив меня, цепко прижавшийся к крутому склону, на почти отвесных скалах над водопадом вызывающе торчит похожий на кувшин грифон гейзера и издевательски дымит, а мне уже не до его красоты - не улететь бы вниз. Ползу по желтым склонам прижима. И снова глубокие распадки впадающих в речку ручьев, выматывающие силы спуски и подъемы.
Обойдя по прибрежным зарослям Тройной водопад - последний на речке водопад перед Долиной, я увидела его уже снизу, даже не разглядев его третьей ступени, и он для меня остался безнадежно "Двойным". И не ведала я о том, что от него в Долину ведет по стланикам прорубленная тропа... Под этим водопадом, наконец, я увидела следы людей. Все чаще и чаше попадаются маленькие горячие источники. Десяток с лишним бродов - и впереди видны бревна, перекинутые через реку, за ними мостки с перилами, а наверху - дом. Итак, четыре километра вдоль реки от притока до основного скопления гейзеров я прошла-проползла за пять часов - не так уж и плохо.
Но какая же это долина! Я представляла себе обширное ровное пространство, на котором в стройном порядке, словно деревья в саду, рассредоточены гейзеры. И кучи экскурсантов, неторопливо разгуливающих среди них, словно в музее меж экспонатами.
На самом деле Долина гейзеров представляет собой узкий каньон или ущелье. И на неширокой пологой терраске у реки и на отвесных скальных стенах - многочисленные гейзеры и пульсирующие источники. Стекаюшие от них горячие ручейки благодаря живущим в них различным термофильным микроорганизмам окрашивают ущелье в разнообразные цвета. Отовсюду поднимаются столбы белого пара - так ведут себя гейзеры, когда не фонтанируют.
Бросаю рюкзак, часа полтора хожу по мосткам и осматриваю все, доступное взору. Навстречу мне по лестнице спускаются люди. Я говорю им: "Здравствуйте!" Мне так приятно видеть живых людей! "Добрый день", - сухо отвечают они и проходят мимо. И не требуют пропуска!
В Долине действительно все на виду, надолго не спрячешься. Да и глупо ставить палатку рядом с домом, стоящем на ровной террасе. Подхожу к дому. "Турики пришли!" - со смехом восклицают сидящие на террасе люди.
Здороваюсь, захожу, присаживаюсь. Некоторое время, не обращая на меня особенного внимания, мужики продолжают вести оживленную беседу. Они ожидают подхода "основной группы", но вскоре проясняется, что я одна, и меня угощают ужином.
- Сколько от Петропавловска шла? - спрашивает меня Вадим, инспектор Долины гейзеров, мой ровесник на вид.
- Ровно три недели получается.
- Три недели! А Сашка, тот месяц шел. В прошлом году приходил к нам еще такой уникум, как ты. Правда, он вдоль побережья шел. Да, ты рекорд побила!
И совсем они не страшные - эти инспектора. Мне разрешили погостить в Долине, и я смогла увидеть многое из того, что невозможно охватить за короткий срок вертолетной экскурсии.
Многие красивые гейзеры здесь извергаются раз в несколько часов. А расположены они иногда на значительном удалении друг от друга, так что, дождавшись фонтанирования одного, не всегда успеваешь к началу извержения следующего.
Каждый гейзер имеет грифон - особую округлую или продолговатую чашу - и канал источника, расположенный на его дне. Вокруг грифона часто образуется красивый гейзерит (кремнеземистая накипь) - у всех гейзеров он свой, неповторимый по форме и цвету.
Моменты фонтанирования - не более двух минут, а в перерывах между выбросами воды можно наблюдать, как в грифон из канала засасывается вода, затем постепенно закипает и наконец начинает бить единым фонтаном или пульсирующими всплесками. Река Гейзерная в низовье глубоко прорезает вулканические породы, образуя узкий проход, высокие скальные башни, названные воротами Долины гейзеров. На скале в результате зрозии выточилась фигурка "царевны лягушки". Недалеко от впадения Гейзерной в реку Шумную находится один из крупнейших источников Долины - гейзер Первенец, с которого в 1941 году и началось открытие Долины. Грифон его непримечателен, зато в момент извержения можно стоять рядом с десятиметровым фонтаном кипятка, не рискуя обвариться - струя бьет под углом в сторону реки.
Гейзер Великан фонтанирует раз в 5 - 6 часов, выбрасывая свои струи на 30 - 40 м в высоту. После извержения кипяток по скальным ступенькам эффектными волнами сбегает в большую скальную чашу, где по поверхности плавают термофильные водоросли, плоские буро-зеленые лепешки, и где можно искупаться, пока вода не остынет до следующего извержения.
А еше в Долине есть настоящая эмалированная ванна, стоящая у ручья под открытым небом. И ведет в нее водопровод горячей воды - выдолбленный деревянный желоб. Правда, включают кипяток раз в двадцать минут - именно такой интервал фонтанирования близлежащего гейзера. Но если вам не хочется ждать, то можно начерпать горячую воду из грифона соседнего гейзера - в его каменный сосуд как раз легко залезает ведро, и большую часть времени он заполнен почти закипающей водой.
И все-таки Долина гейзеров остается труднодоступной для людей, желающих добраться до нее своим ходом. Я рада, что смогла почувствовать это на собственной шкуре, и немного дала почувствовать это вам, дорогие читатели.

Путешествие продолжается
В Долину прилетела очередная группа туристов, они отправляются осматривать местные достопримечательности - гейзеры, а вертолетчики идут смотреть на новый экспонат - "девчонку, которая одна пришла из Петропавловска". Эти ребята - знакомые Вадима, им очень хочется как-нибудь помочь мне, и просто неудобно отказывать им в этом порыве.
Итак, как это не прискорбно, но 30 километров до вулкана Крашенинникова мы с Вадимом летим на вертолете. Совсем неспортивно...
Сверху, из иллюминатора, открываются камчатские виды в новом для меня ракурсе. Самым распространенным, характерным рельефом Кроноцкого заповедника являются вулканические плато, или долы, как называют их на Камчатке. Волнистая от бесчисленной сети оврагов и сухих русел рек поверхность дола сплошь покрыта потоками излившихся лав, толщами рыхлых вулканических пород. Занимая самую обширную, центральную часть заповедника, долы отделены от приморских низменностей отчетливым уступом. В этой краевой части дола овраги и речные долины имеют очень крутые обрывистые берега высотой до 400 м. Суровость и унылость этой картины усугубляют стоящие поодиночке и группами вулканические конусы.
Всего на территории заповедника 16 крупных вулканов, пять из них до сих пор выделяют пар и газ, остальные считаются потухшими. Постройки вулканических конусов имеют самую разнообразную форму.
Вулкан Крашенинникова назван в честь выдающегося русского ученого, виднейшего после Ломоносова академика 18 века, одного из первых исследователей Камчатки С.П. Крашенинникова. По своему строению он похож на знаменитый Везувий. Основанием ему служит почти полностью разрушенный щитообразный вулкан диаметром более 30-ти километров. На этом постаменте и возвышается потухший двойной вулкан Крашенинникова. Южный его конус с правильным глубоким округлым кратером на макушке несколько выше и моложе северного, который, в свою очередь, поражает сложностью строения. Он имеет не один, а сразу три конуса, расположенных один в другом и образовавшихся из одного вулканического канала.
Нас с Вадимом высадили у подножия этого вулкана. Двое суток мы обитали в маленьком деревянном балке с железной печкой, приютившемся на краю зарослей смолистого высокого кедрового стланика. Ураганные порывы ветра сотрясали тонкие стены домика, струи дождя метались почти параллельно земле - гора не пускала нас на вершину. Небо обложило темными тучами. Клубы мороси неслись под ветром с огромной скоростью и вечером, когда вдруг открылся горизонт, высветилось солнышко, и двойная радуга раскрасила унылый серый мир.
На следующий день Вадиму нужно было выходить на связь, поэтому он отправился обратно в Долину, к сожалению, так и не взобравшись на вулкан. Я снова одна.
С дола, покрытого ровным ковром спелой брусники и голубики, спускаюсь в кальдеру - широкое кольцо безжизненной, почти лишенной растительности местности, примерно на 1-2 километра опоясывающей подножие горы. Здесь господствуют застывшие лавовые поля, но таких удивительных по разнообразию форм, таких красивых каменных великанов, как на Малом Семячике, тут не встречаю. Лишь изредка попадаются причудливые крупные лавовые дворцы. Между потоками лав есть широкие проходы по плотному ровному песку - такой легкий путь на Камчатке не часто встретишь.
Тут, в кальдере, расположены колонии черношапочных сурков - эндемиков Камчатки. Если затаиться среди лабиринта лавовых останцев, можно понаблюдать за этими милыми пушистыми созданиями. Но стоит шевельнуться, как сурок-наблюдатель, восседающий на высоком лавовом останце, издает свист, и все обитатели поселка ныряют в норы.
Бросаю рюкзак у подножия. Пасмурно, облачность высокая, но вершину медленно затягивает легкая завеса.
Подъем на вулкан простой и не слишком крут. По руслам ручейков, по застывшим кускам лавы, по обломкам пород вылезаю на седловину. Красные склоны северного кратера окружают новый маленький правильный шлаковый конус вулканчика, скрывающегося в нем. Вулкан-матрешка!
Ветер изредка относит облачность в сторону. Холодно, свежий снег вчерашней непогоды еще покрывает склоны. Ветер леденит, он зимний. В природе чувствуется перемена: лето кончилось, и травка в тундре уже пожелтела.
С вершины видна ближайшая гора - Двуглавый зубец, правда венчают его не 2, а 3 зуба. Сквозь разрывы облаков проглядывает снежная вершина Кроноцкой сопки. Снимаю панораму окрестностей и бегу греться вниз. С юга наползает хмарь. Лабиринтами лавовых глыб продолжаю путь к северу, покидаю ровные каменисто-песчаные проспекты кальдеры, переваливаю через ее борт и снова оказываюсь в горной тундре. Здесь встречаются тропы оленей, то появляющиеся по краям ручьев, то вновь теряющиеся на их сужении.
Все ручьи окрестностей сухие, и я готовлюсь к ночевке без воды: на обильных плантациях голубики набираю ягод в котелок. Ручей теряет высоту, входит в крутые, заросшие ольхачом берега, переходит в каньоны, обрывается невысокими водопадами, на которых я, выполняя функцию воды, полирую камни пятой точкой, сползая по ним.
Непогода настигает меня, накрывает моросью. Быстро растягиваю тент и набираю с него воду на ужин - мне не дают пропасть от жажды.

В стланиковом плену
Сильнейший ветер, разогнавший ночью непогоду, нашел мою маленькую палатку в узкой расщелине ручья, достал ее, потрепал тент, надорвал его по коньку. Но полиэтилен хорош тем, что его легко починить - клейкой лентой ставлю заплатки, и тент снова становится целым.
По ручью, под нависшими над головой арками ольхи, ажурными туннелями выхожу на ровный песчаный берег Кроноцкого озера. По нему идут длинные высокие волны с пенными гребешками, вдали синеют скалы-острова, на противоположном берегу возвышается снежная Кроноцкая Сопка (ее высота 3521 м, это самый большой вулкан заповедника). До 1922 года ее считали потухшим вулканом, но именно в тот год близ кратера наблюдали черный дым. Во время последующих наблюдений в привершинной части вулкана были еще несколько раз зарегистрированы выделения паров и газов. Вот почему этот вулкан относят к числу действующих. Прежде на месте Кроноцкого озера между вулканами Крашенинникова и Кроноцкой Сопкой протекала древняя полноводная речка, стекавшая с предгорий Восточного хребта. Огненные реки жидкой лавы, с двух сторон устремившиеся к реке, соприкасались с холодными потоками воды. Постепенно возникала естественная двухсотметровая плотина, преградившая путь реке. Древняя река разлилась, и в среднем ее течении возникло обширное и глубокое Кроноцкое озеро площадью около 200 квадратных километров и глубиной до 306 метров. Из его юго-восточной части вытекает и стремительно несется в Кроноцкий залив современная река, которую называют Кроноцкой.
У истока, на левом берегу реки, виднелись почерневшие домики нежилой ныне деревушки. На покосившихся опорах через реку протянут ржавый трос - раньше здесь была переправа на тележке. Полноводная река, шириной метров в 30, постепенно начинала здесь свой стремительный разгон. Чуть ниже шумел порог, и на заходе в него на камнях лежала перевернутая, уже поржавевшая лодка-казанка, предоставляя воображению дорисовывать последствия переворота для находившихся в ней людей.
Намек на тропу, вырисовывающийся вдоль правого берега речки, вскоре пропал. Высокие злаки, покрывающие огромные кочки, резко замедлили мое передвижение вдоль воды. Не выдержав темпа в час по чайной ложке, я вылезла повыше, к стланику. Как водится, реденький вначале, он незаметно захватил меня в густые объятья.
Вроде я уже привыкла к стланикам на Камчатке, но здешние заросли показались мне настоящим кошмаром. Тут был представлен целый смешанный букет - кедровый, ольховый и даже рябиновый, и не было в нем проходов. Спиннинг цеплялся, руки обдирались, ноги спотыкались.
Я переоделась в ботинки, в них было легче продираться, но теперь все основные удары нижних веток приходились на лодыжки и к концу третьего дня (а ровно столько я продиралась через все непроходимые приречные заросли) они посинели.
На передыхах я съедала по шишке и, обводя взгляд вокруг себя, удивлялась, откуда я вообще вышла и куда тут можно пойти - настолько плотной была стена кустов. Можно было падать на нее, повисать, пружиня и раскачиваясь, и совершенно не проваливаться вниз. Нужно было, согнув голову, нырять в эту плотную массу, рубиться сквозь нее, а иногда и проползать по-пластунски. Спиннинг - мой главный цеплятель - я уже давно держала в руке. Эх, прощай обед в трех километрах ниже истока, как я наметила заранее. Шум реки был временами слышен сбоку, она находилась совсем рядом, но расстояние в стланиках измеряется другими мерками. 300 метров в час и хоть плачь, хоть умри, но не выжмешь больше!
Иногда мне помогали русла сухих ручейков, где стланик был более милосерден к двуногому гостю, но они сильно петляли, зажатые крутыми склонами, удлиняли путь, уводили в сторону. На гребнях холмов, утомленная постоянным созерцанием кривых стволов, я пыталась вскарабкиваться повыше на кусты, и мне временами удавалось обозревать волнистый курчавый пейзаж нескончаемого ровного моря стланика с отдельными редкими возвышениями крон каменных берез.
В дальней дали, сливаясь с небом, синел океан. Тихий. И, повторяя замысловатые изгибы очередного ручья, я утешала себя мыслью, что все реки рано или поздно впадают в океаны.
Мучимая жаждой, я медленно пробиваюсь к реке. Кедрач на склонах встречает меня в штыки, вынуждая снова сваливаться в русло ручья, меандрировать вместе с ним под глухим пологом веток.
Наконец выхожу к порогу. Огромные камни, перекрывающие в шахматном порядке путь стремительному потоку, впечатляют мое воображение туриста-водника. Интересно, сплавлялись ли по этой реке спортивные группы?
Вода синяя, чистейшая, на блесну одного за другим вылавливаю трех гольцов. Быстро варю уху, солю икру и насыщаюсь с жадностью и поспешностью голодного зверя - хорошо, что никто этого зверя не видит. Двух гольцов запекаю на рожне, одного съедаю, другого забираю про запас.
Прохожу немного вдоль берега. Пороги продолжаются, стремительный поток образует огромные полутораметровые валы, все в белой пене. Вода бурлит, наваливается на здоровенные булыганы.
Вскоре меня останавливает скальный прижим, и я снова смело ныряю в ольху, и вновь джунгли бьют и кидают меня, заставляя высоко задирать ноги через переплетение стволов, не спотыкаться, валиться на ветви, рывками освобождать рюкзак.
Над стланиковыми сопками склонилось закатное солнце. На гребне дальнего склона маняще возвышаются березки - может быть, там меньше стланика? Эх, эти мечты подобны миражам пустыни, и подход к воображаемому оазису заканчивается очередным разочарованием и пущей усталостью.
Пора выбирать место для ночлега. Не хочется снова спускаться к реке. Но под березами такие же непроходимые дебри, а в ручьях нет воды. Скоро стемнеет, я ужасно вымоталась, хочу пить, и даже мысль о сгущенке, подаренной Вадимом, не радует меня.
Я теряю самообладание и чуть не плачу в самом прямом смысле слова. Падаю на кусты и думаю, не переночевать ли прямо здесь, на ветвях. Силы на исходе, но река шумит совсем рядом. Отдохнув, все-таки продолжаю путь вниз. У воды, в русле сухой протоки нахожу ровное место и ставлю палатку. Нет сил ловить рыбу и думать о том, что будет, если поднимется уровень воды.
Набираю пучок тонких сухих веточек ольхача, растущего вокруг, начинаю кипятить воду. Стемнело, вода все не закипает, у меня даже нет сил, чтобы подняться и идти за новыми веточками.
Ломаю толстые ветви, оказавшиеся под рукой (вернее, над), но они плохо горят. Все время машу пенкой, вслух интересуюсь у котелка, что ему нужно для закипания.
Машу долго и упорно, пока костер благополучно не затухает.
Только тогда встаю и отправляюсь наощупь ломать тонкие палочки.
Наконец пью чай со сладкой сгущенкой, прибереженной мной на крайний случай. Но я так вымоталась, что не могу одолеть и полбанки, заползаю в палатку, успеваю загнать себя в спальник и мгновенно отключаюсь.
Это был единственный день, когда я не смогла писать дневник вечером.
Второй лень хождения по стланику отличался от предыдущего лишь тем, что теперь любое спотыкание причиняло мне боль в лодыжках.
Недолгую радость доставил мне ровный участок вдоль реки с медвежьей тропой в заросли шеломайника. Я прошла целых десять шагов от одного ствола, перегораживающего тропу, по другого в полный рост, как настоящий человек, и не нагибалась! И не вставала на колени! Вот это было счастье!
Снимаю ботинки, босиком перехожу мелкую протоку, молодой мишка шарахается от меня в сторону, иду дальше - приятно ступать голыми ступнями по глянцевым примятым стеблям шеломайника. Обхожу вонючие кучи дохлых рыб. Медведи рядом, значит скоро конец непроходимым стланикам.
Но радость была недолгой - мощный ручей перегораживает мне дорогу. Долго ли его огибать? В красках представляю, как придется вдоль него снова ползать в стланиковых дебрях, доходить до подножия гор, где появится возможность его форсировать без риска. Решаюсь на сомнительный брод, спиливаю палку. Чуть не сбитая струей, не дойдя и до середины, благоразумно разворачиваюсь, вспоминая, что одна ведь я у мамы дочка.
Ругаю себя за лень и, поднявшись вверх на километр, нахожу множество источников, питающих основной ручей. Вскоре он становится мелким и совсем не страшным. Легко форсирую его.

Земля обетованная
Ночью погода меняется, начинается морось. Иду под ледяным душем - все вокруг мокрое, с кустов сыпется град капель. Хоть тропа вчера и началась, она очень часто теряется, ведь прижимы на реке еще не кончились.
Днем, промокнув до портянок в болотниках, выхожу из зарослей кустов в удивительный лес. Что-то необычное, странное замечаю я в нем. Наконец, догадываюсь - толстые высокие прямые березы растут на горизонтальной поверхности! Такого сочетания на Камчатке мне встречать еще не приходилось. Выхожу из шока и отчаяния медленного передвижения. Иду ровными поляночками, по низкой травке и кустарничкам, блаженствую и чувствую себя человеком. Я почти бегу. Внезапно выхожу к реке - она совсем спокойная и не шумит. Сушусь у большого жаркого костра и продолжаю путь.
Набитая тропа, идущая сквозь березняк, теряется, разветвляясь на открытых, заросших ягодными кустарничками полянках - выпасах медведей, за полянками снова собирается в единое русло. Душа поет, видя перед собой простор редких березняков, в которых, словно букеты, торчат отдельными кучками кусты кедрового стланика. Временами я снова выхожу к реке, где местами растет привычный ольшаник, а иногда и чистые открытые поляны подходят прямо к воде.
Решаю заночевать на такой полянке, среди отдельных низких каменных берез. Иду тропой над невысоким обрывом берега, сквозь редкие стволы просматривается даль с ясной чистой полоской неба на горизонте над океаном.
И тут навстречу мне по тропе выходит медведь. Мы метрах в 10 друг от друга. Это здоровый, матерый зверь. Он поднимается на задние лапы - этакая гора возвышается передо мной. Я смотрю на него, задрав голову - не видела еще близко таких огромных экземпляров. Отмечаю, как начинает дыбиться шерсть у него на загривке, взгляд недобрый. Он не убегает.
Я больше не смотрю на медведя в упор, лишь боковым зрением держу его в поле видимости и, притормозив на мгновение, как ни в чем не бывало, в том же темпе как и шла, схожу с тропы и, описывая дугу в сторону от реки, начинаю обходить медведя, как будто и не замечая его. Он, постояв немного на месте, точно так же начинает описывать дугу, обходя меня с другой стороны. Поворачиваю голову, покуда позволяет шея, он смотрит на меня, провожает взглядом. Спокойно удаляюсь, снова оборачиваюсь и вижу, как он убегает. Мне не было страшно в тот момент, в душе царила гармония и покой, я думаю, медведь почувствовал мое неагрессивное состояние, мое хорошее настроение, и поэтому мы легко разошлись.
Ну вот, думаю, такое хорошее местечко для ночлега пропустила. Ладно, впереди встречу еще. Но прохожу чуть вперед и замечаю медведицу с медвежонком. Это уже посерьезнее. Их беспокоить мне совсем не хочется. Тихонько поворачиваю обратно и возвращаюсь к поляне у обрывистого бережка. Займу место здесь - ведь медведя я уже спугнула.
Ставлю палатку метрах в 30 от тропы, легко натянув ее между стволами корявых березок. Пружинистый мягкий брусничный ковер подарит мне отличный сон. Но сначала - на добычу ужина. Белоплечий орлан слетает с откоса. В омуте под берегом кружатся стаи горбуш. Блесна зацепилась за корягу, раздеваюсь и лезу в воду доставать ее. Напротив меня медведь идет по другому берегу реки. Мы не реагируем друг на друга - каждый занят своим делом. Медведь спокойно проходит дальше.
Вылавливаю подходящую рыбину, достаю икру. Другой медведь, чуть поменьше предыдущего, снова проходит вдоль воды на противоположном берегу, метрах в двадцати пяти от меня, высматривая добычу, глядит на меня, наблюдает, невозмутимо продолжает охоту. Может, не чуя, он принимает меня за собрата. Да, похоже, я становлюсь полноправным обитателем здешних мест.
"Сие достойно примечания, что тамошние медведи не делают вреда женскому полу, так что в летнее время берут с ними вместе ягоды, и ходят около их, как дворовый скот, одна им от медведей, но и то не всегдашняя обида, что отнимают они у баб набранные ими ягоды".
Ночью ничто не тревожит мой сон. Солнышко выглядывает из-за кучки облачков на востоке, остальная часть неба голубая.
Когда собрала рюкзак, обнаружила, что объектив фотоаппарата отсырел. Выложила его под солнечные лучи, загораю. И тут замечаю, что по тропе мимо меня медленно движется огромный медведь. Может вчерашний? Нет, не похож. Я смотрю на него в бинокль, и мне делается не по себе - настолько он огромен. Иногда даже отвожу бинокль, чтобы удостовериться, что он далеко. Он идет неторопливо, из пасти его стекают слюни, мне кажется, что у него даже пена на подбородке. Вдруг он больной, бешеный? Под обрывом куча рыб - спустись, да поешь - а у него слюни. Мне становится страшно.
Медведь не смотрит прямо в мою сторону, хотя головой крутит, временами проводя взгляд и по мне, правда, я не двигаюсь, поэтому для близорукого медведя не видна. Дальше по тропе в сторону, где я видела вчера медведицу, почему-то не идет, сворачивает, принюхивается, двигается вдоль березок тем же маршрутом, которым я вчера собирала ветки для костра. Этак сейчас доберется и до меня. От бешеного медведя спасенья нет. Тоскливо смотрю на березку, которая рядом со мной, сжимаю в руке фальшфейер, вешаю бинокль и фотоаппарат на шею - в любой момент готова залезть наверх. Но что ему эта хилая тонкая березка? Медленно встаю, у меня уже даже коленки начинают дрожать. Но медведь и не смотрит на меня, покружившись вокруг берез, он медленно начинает удаляться прочь.
Перевожу дух и тихонько иду по тропе вдоль берега. Впереди в редком лесочке - шевеление. Медведица с медвежонком играют, нежатся на солнечной полянке. Что делать? Немного пережидаю, наблюдаю. Мамаша лежит на спине, ребенок ползает по ней, тыкается, треплет, приглашая поиграть. Медведица лениво отмахивается лапой от назойливого отпрыска. Двигаться куда-либо они явно не собираются. Неужели это вчерашняя семейка так здесь и ночевала? Совсем рядом, однако. Может быть, огромный медведь и свернул с тропы, чтобы не нарушать эту идиллию. Следую его примеру и тоже обхожу милую парочку.

Океанским берегом
Широкая полоса плоской заболоченной тундры осталась позади. Преодолев прибойный вал, весь заросший густым высоким злаком, вижу перед собой ровную узкую береговую линию и простор океана. Волны с шумом лижут песок. Какие они здоровенные, какой накат! И песчаный берег от горизонта до горизонта! На песке лишь следы медведя и чаек.
Я раздеваюсь, здороваюсь с океаном за руку. Вода вовсе не ледяная. Чувствую себя, как малыш на Черном море, впервые попавший к волнам прибоя. Волны ощутимо тащат меня от берега. Ныряю, чувствуя соленый привкус на губах.
Легко идти по кромке океана. Песок у линии прибоя, там, где он постоянно мокрый - плотный. Лишь форсирование впадающих речек доставляет мне некоторые неприятности - все-таки это побережье не черноморское.
Морось вымочила меня насквозь. Холодно. Мой плащ из корейского посеребренного материала потерся и уже давно не держит напора водяных струй. Сухо лишь внутри болотников. А перед устьем глубокой впадающей в океан речки приходится раздеваться, теряя и этот последний оплот тепла.
Кажется, начался прилив, внезапно набежавшая волна подобралась к моим вещам. Мгновенно запихиваю вывалянные в песке одежки в рюкзак и, подняв его над головой, захожу по пояс в ледяную воду. После брода приходится бежать стометровку в одной кепочке, чтобы хоть немного разогнать кровь по посиневшим конечностям.
Иду по трупам огромного количества рыб. Они целые, но у всех выклеваны глаза. Раздувшиеся от обжорства чайки, переваливаясь, неторопливо ходят вдоль берега, выжидая выброса новых деликатесов. Вот появляются многочисленные следы медведей, из рыбьих тушек косолапые гурманы выдирают лишь икру. А я собираю ножки выброшенных штормом крабов.
Река Шумная впадает в океан совсем узеньким протоком - океан в шторма намывает косу в ее устье. Многочисленные косяки рыб стремятся войти в эти неширокие ворота, чтобы затем подниматься к местам нереста. Но не всем желающим удается достигнуть цели, просочиться в щелку устья. Поэтому в радиусе пары километров от места впадения этой реки побережье океана усыпано трупами неудачников.
Легко перехожу неглубокую реку вброд, поднявшись чуть выше от устья, и скользкие рыбьи тела постоянно тыкаются в мои голые ноги. Фантастика! Из великолепного домика, уютно пристроившегося под сенью редких деревьев, навстречу мне выходит человек!
Это Виталий Николаенко - известный научный сотрудник заповедника, изучающий поведение здешних медведей. Всех своих подопечных он знает и в лицо, и "в след".
Смешно наблюдать за экзотичным процессом вылавливания свежей горбуши на уху. Виталий с пластмассовым корытом медленно ходит по воде, прижимая им к берегу приглянувшуюся рыбку, потом зачерпывает ее вместе с водой, и в корыте, помимо намеченной особи, ненароком оказывается еще пара лишних экземпляров. Да, лов горбуши в устье Шумной в пик нерестового сезона можно сравнить разве что с выниманием рыбы из переполненного садка.
Мы распиваем бутылочку бренди и назавтра договариваемся вдвоем подниматься по тропе в Долину. Неужели, мой одиночный маршрут завершен?..

Эпилог
В Долину на следующий день я все-таки возвратилась одна, у Виталия разболелись ноги. Два раза на почти сорокакилометровом пути я теряла тропу, и лишь срочная радиограмма, которую необходимо было отправить в этот день, помогала мне не теряться, возвращаться и снова находить утерянную путеводную нить. Без тропы я ни за что не успела бы попасть в Долину за день.
Вскоре на вертолете, с очередной группой туристов, меня бесплатно переправили в Петропавловск-Камчатский. Я купила билет на самолет в Москву через два дня (билеты вот-вот могли подорожать) и поехала к Мутновскому вулкану на попутном "Урале".
Машина сворачивала на базу отдыха гораздо ближе моей цели. Переночевав недалеко от дороги, я прошагала километров 15 по пустынной грунтовке до группы горячих источников. Столбы густого пара вырывались во многих местах прямо из трещин в земле. Здесь шла разведка для строительства геотермальной электростанции, к наиболее мощным источникам были подведены трубы.
Людей нигде не было, карта моя была неподробная, но я не сомневалась, что и сама найду кратер Мутновского вулкана. До него как я знала, отсюда оставалось десять километров. Рюкзак бросила в кустах стланика и, свернув с тракторной колеи, напрямик пошла к вершине. Полдня - по десятке километров туда и обратно, 2300 метров высоты от восьмисот - налегке ерунда, казалось мне.
Но, взобравшись на вершину, я не обнаружила там кратера. Лихорадочно бегала я по пологому куполу от одного понижения к другому и, наконец, пропасть раскрылась подо мной - глубокий провал огромного разлома горы. Снежник эффектными волнами сползал вниз по отвесу. Внизу курились дымки источников. Вот он где, кратер...

Было уже шесть вечера. Я мчалась вдоль края разлома, надеясь где-нибудь спуститься вниз. Увы, мне суждено было не только потерять почти всю набранную высоту, но и сделать эначительный обход - без альпинистского снаряжения внутрь можно было попасть лишь снизу, по ручью, вытекающему из разлома горы.
Кратер-разлом был грандиозный. Тут были и горячие пульсируюшие источники, и серные, и грязевые котлы. Я залезла и на край небольшого настоящего кратера - воронку, из которой клубами валил густой дым. Казалось, все, что тут находилось, я уже видела, только в разных местах. Камчатка как будто устроила мне прощальную демонстрацию своих красот и чудес.
Встретила я в разломе и туристов. Они рассказали мне про некую девушку, которая в одиночку дошла до Долины гейзеров. Так я ощутила вкус славы и возгордилась. За что вскоре и поплатилась. На следующий день, когда, благополучно переночевав у геотермального поля (у будущей электростанции) и дотопав до развилки, где меня должен был подобрать возвращающийся "Урал", я легкомысленно оставила рюкзак у обочины и пошла навстречу машине. На обратном пути рюкзак уже был украден.
Хорошо, что билет на самолет, документы и, главное, дневник, я оставила в Петропавловске.