Туристское творчество

Автор - Михаил Сидоров (Санкт-Петербург)

Ночью волны вынесли на берег корягу...

На побережье гремел шторм. Западный ветер бил в ставни, и в домах повисла тонкая водяная пыль. Волны рявкали, забрасывая стены мокрой галькой. На огарках плясали юркие язычки. В бухте что-то грохало, осыпалось, двигалось.
Помилуй нас, Господи!
Дверь выгибалась. Со свечей холодным потоком срывало пламя. Люди вздрагивали, крестились, теснясь ближе к образу. Сильно тянуло по ногам.
Заполночь в разрывах туч показалась луна. Шторм усилился. В мертвенно-желтом полуночном свете в глубь побережья неслись рваные клочья. Через щели в дома потянулись призрачные лунные лапы.
Сатанинская ночь!
Сквозь вой ветра донесся бой колокола. Затем, также внезапно, он стих. Тотчас скрылась луна, лапы исчезли и люди облегченно закрестились.
Вроде утихает.
Слава, Господу!

Коряга уже лежала на взморье...

К полудню от шторма остались только гладкие волны, набегающие на галечный берег. Ветер ровно дул с запада; прибой, шипя, громоздил кучи водорослей и тяжёлые птицы неподвижно висели над морем. Люди заполнили церковь. Шла месса...
Te Deum laudamus....
Двери были распахнуты настежь. В глубине роились сотни мерцающих огоньков. Под сводами свободно гулял ветер, а внизу расползались густые, сладкие облака. Пахло йодом и ладаном. Голоса звенели.
In nomine dominis...
Святые дары. Причастие. Тепло креста на губах.
Ite messa est....

Слухи на побережье разносятся быстро...

Коряга лежала на гальке. Сглаженный морем, причудливо изогнутый ствол. Кольцо людей поодаль. Ветер ерошил волосы.
- Смотрите, у него корни рядами !
Затейливая резьба вместо коры. Тщательно вырезанный краб. Рядом - птица. Морская птица. И какой-то неведомый зверь
- Шторм-то был с Запада!
Люди посмотрели на океан. Оттуда по-прежнему шли тяжелые, грузные валы и, накинувшись на берег, рассыпались с усталым шелестом. С запада не возвращался никто. Корабль доходил до края земли и срывался прямо в преисподнюю. Обычно это случалось ночью. Иначе оставался бы шанс стать бортом к волне и уйти длинными галсами. Хотя... дьявола не проведешь. Вода с края земли водопадом и течение там - не выгрести. Да и ветер, всяко, покрепче нынешнего. Нет, братья, вернутся немыслимо.
- Но ведь это резали люди! - дочерна загорелая девушка смело провела пальцем по узорам.
- Может, то люди с Юга!
- Я там плавал - говорящий с удовольствием любовался узкими ступнями и тонкими, крепкими лодыжками - там такие не растут. Жарко.
- Может, южнее?
- Южнее уже море кипит и дерево само загорается.
- А ты там был?
- Нет, потому и живой сейчас.
- А Пако плавал и говорил, ничего.
- Ну, и где он, твой Пако? Где? В обнимку с дьяволом, понял? Всегда был с придурью и...
- Кто такой Пако? - девушка оторвала взгляд от океана.
- Да ты не помнишь, маленькой была. А я с ним вырос. Странный он был. Вечно лез куда ни надо. К монахам приставал. У него отец тоже в море пропал. А он не верил. Говорил, там земля есть. Его туда выбросило. Священники ему - это ересь, а он - а откуда тогда ветки приносит? Тогда тоже после шторма дерево выбросило. Священник дерево окурил, да и сжег с молитвой. А он ветку срезал. Успел. Чуть в город не увезли. В инквизицию. Покаяние принял. Постился. А как в море ходить стал, дальше всех норовил заплыть. Тут его во второй раз и припутали. Я еще раньше заметил - он после покаяния не очень-то и в церковь ходил. Вернется с моря, мог сутками пропадать, и в корчму. Глаза откроет и снова в море. Неделями не причащался. А в тот раз набрал сопляков, у самого еще усы не выросли, и давай им байки скармливать. Про землю за морем, да про ветки с деревьями. Те уши-то и развесили. Плыть с ним собрались. Хвала Господу, проговорился один. Чудом он тот раз костра избежал - с юга мавры пришли, еле отбились тогда, а он с ними ушел. Говорили, что сам. Нарочно. Долго его тут не было. Вдруг, нате, явился. Приплыл. Лодка не наша, паруса чудные, чуть ли не против ветра ходит. Сам черный, рисунки на коже и креста нет на шее. И опять по новой. Заглянул к мамаше, от нее прямиком в корчму. На этот раз ждать не стали, сразу солдат выслали. А он и ус не дует . Сидит в корчме, небылицы плетет про страны южные и острова в океане. Народу интересно. Хотя и страшно. Какой-то он другой стал. Совсем другой. Взгляд непохожий, ничего не боится, над монахами смеется. Понабрался у нехристей. Тут солдаты ввалились, всех подряд вязать стали. А он... Ну, не может человек так оружием владеть, распятием клянусь! Продал он душу, точно говорю. Положил уйму народа и бегом к лодке. Парус поднял и против ветра в океан ушел. На запад. Говорят, его с тех пор несколько раз видели. В разных местах на побережье. Сразу после штормов, вроде нынешнего. И там, где его видели - говорящий, оглянувшись, понизил голос - наутро пропадали рыбаки. Молодые, сильные, как на подбор. А кое-кто даже с семьями.
- А мать его что ж?
- Её, с тех пор как выпустили, мало кто видит. Живет одна, из дома не выходит. Только в церковь, да и то редко. Сторонятся её. Откуда еду берет? Носят, наверное, кто её знает... - он внезапно умолк.
Жилистая рука крепко сжала запястье. Девушка вскрикнула. Пытаясь освободиться, она оскалилась, но подняв глаза, вдруг испуганно рванулась в сторону. Несколько секунд человек в сутане смотрел ей прямо в лицо, а затем вдруг резко выпустил руку. Она упала на гальку и, загребая, подбитой птицей поползла прочь, не сводя с него широких, полных ужаса зрачков. Некоторое время он смотрел на неё, затем, повернувшись, тяжелым взглядом обвел оробевших людей. Молчаливые монахи уже обкладывали корягу охапками хвороста.
Вспыхнуло пламя. Потянуло ладаном. Стоя на коленях люди повторяли слова молитвы.
Misererie mei domini , sicut maynam misericordiam tuam ...
За спиной трещало и трескалось. Она шептала слова покаяния стоя поодаль, низко опустив голову, чтоб никто не увидел лица.

Несколько дней её видели на берегу неотрывно глядящей на океан...

Глубокой ночью она осторожно выбралась из-под одеяла и, неслышно ступая, выскользнула из дома. Ночь была ветренная. Она порядком замерзла на пороге одинокого, стоящего на отшибе домика. За дверью напряженно молчали.
- Послушайте, откройте! Пожалуйста! Это очень важно! - обхватив себя руками, она поочередно тёрла босыми ступнями то одну, то другую голени. Изнутри, по-прежнему, не доносилось ни звука.
- Сюда идут солдаты! Пожалуйста, предупредите Пако!
Дверь отворилась. Седая старуха молча смотрела на неё.
- Его снова видели на побережье. Пожалуйста, скажите ему! Они уже идут сюда!
Невесть откуда взявшийся бородач крепо стиснув плечо, заглянул, как ей показалось, прямо в душу. Затем молча посмотрел на мать. Та, едва заметно кивнула. Он исчез и через мгновение появился снова, с мешком в одной руке и тонким, изогнутым клинком в другой. Секунду помедлив, он поставил мешок и одной рукой обнял женщину. Она потерлась головой о его грудь и, отстранившись, перекрестила его. Он нагнулся.
- Возьмите меня!
Сильные загорелые ноги, плоский живот, высокие скулы. Копна черных, спутанных волос. Он думал одну секунду.
- Идём!
Её сердце грохотало в висках. Она ничего не видела и шла за ним по какому-то наитию. Внезапно, совсем рядом раздался лязг металла, гортанный вскрик, сменившийся хрипом и бульканьем. Тотчас же с другой стороны кто-то крикнул "Сюда!", над головой тонко свистнуло и под ноги упало что-то мягкое. Со всех сторон уже занимались факелы. Кто-то схватил её за руку.
- Пригнись! Бежим!

Опомнилась она только на палубе.

Ветер ласкал щёку и подимал волосы. Судёнышко, разрезая волны наискось, резво уходило к западу. На берегу вставало яркое зарево. Горел дом. Бородатый Пако не оборачиваясь, сидел на корме и держал руль, смотря прямо пред собой. Лишь однажды, встретившись взглядом, она поймала влажный блеск его глаз. Он отвернулся и уставился за борт. Кораблик качало. Неуверенно ступая, она подошла ближе и села у его ног. Взяла за руку. В её зрачках плясали отблески пламени. Он мягко высвободил кисть и бережно, но настойчиво подтолкнул её к черному провалу люка на палубе.

Несколько дней он молчал...

День ото дня становилось теплее. Он по-прежнему не разговаривал, но взгляда уже не таил и иногда улыбался. Невесело и как-то растеряно. Она была предоставлена самой себе и старалась ему не мешать. Дни стояли солнечные и вокруг них царило бесконечное море...
Однажды утром она увидела впереди вершины какого-то острова. Они вырастали из моря и до неё доносился запах тёплых лесов. Она смело смотрела ему в лицо и улыбалась. Он, по своему обыкновению, отмалчивался, но в глазах его - она могла поклясться - плясали лукавые чертики...
На исходе дня она недоумённо посмотрела на него. Он расхохотался и, бросив руль, вдруг привлёк к себе. Она затихла и обхватив его руками, тихонько касалась губами груди. Парусник, тем временем, развернуло по ветру, он опустился на колени, закрепил руль и увлёк её на палубу.

Острова исчезали за горизонтом...

Над ними зажигались первые вечерние звёзды. Они лежали на палубе, а паруса над ними наполнял тёплый, устойчивый ветер. Кораблик шёл сам. Они лежали обнявшись и разговаривали...
- Бояться надо только людей - его пальцы, окончательно увязнув в спутанных прядях, осторожно выбирались наружу - а в море теперь людей нет.
- Теперь? - она приподнялась на локте.
- Когда-то, давным-давно, мы ходили в океан так же просто, как ты на исповедь.
- Кто это - мы?
- Мы. Мореходы - она была волнующе прекрасна в своём изумлении и его снова повлекло к ней. Но он так долго молчал, ему хотелось выговориться и, вдобавок, продлить ощущение.
- Мой отец слышал от прадеда, а тот от стариков, что в океане есть земля. И мавры говорят, что в старину к ним приходили люди с востока. Они никому не мешали, строили корабли и уходили в море. Так вот, они точно знали, что далеко в океане есть земля.
- И как это "далеко"?
- Ещё дней тридцать, а то и все сорок.
Она разочаровано рухнула рядом.
- А я думала, всё!
- Ха, всё! Острова эти - только лишь вехи. Дорога на Запад вот отсюда начало берёт. Ветра здесь хорошие, устойчивые и течение есть. Прямо к земле и вынесет.
- Могли бы на них и воды набрать.
- Могли. Обычно мы так и делаем, но воды в этот раз у нас вдоволь.
- То есть?
- Ну, я думал, нас будет больше.
- Ты хочешь сказать...
- Конечно! Ну, сама посуди, ну что им там делать? Попов на себе возить? Всю жизнь глаза не сметь поднять? Каждая сволочь тебя нагибает, как хочет, а чуть что - в пыточную! По мне, так лучше уж с маврами жить. Честнее.
- И как они тебе только верят?
- Ну, ты же поверила, а ведь я тебя и не звал вовсе, сама напросилась.
- Я сама догадалась, - ей нравился его пыл, нравилось заводить его, нравилось заводиться самой - и без всяких прадедов, между прочим!
- А они, думаешь, не догадываются? Я ведь не всех и беру.
- А кого?
- Тех, кто с головой дружит и в море ходить не боится!
- И как же ты их находишь?
- Ну, - он снова настойчиво, но мягко повлёк её к себе - слухами земля полнится.

Они спали...

Небо чертили длинные плавные линии. Луны не было, но от края до края тянулся туманный пояс Млечного Пути. Скрипели мачты. За бортом вспыхивали ночесветки. Временами он поднимался на локте, вглядывался в темноту, вслушивался и, успокоенный, зарывался лицом в поток жёстких, рассыпанных по палубе волос...

- Вообще-то, это не совсем земля - он возился в котелке, звучно высасывая мелкие рыбьи кости.
- Это цепь островов, самых разных, от мала до велика. До настоящей, большой земли оттуда плыть ещё дней двадцать. Зато уж - земля! Конца края не видно.
- И люди там живут?
- Люди и на островах живут. Не на всех, правда.
- А какие они?
- Красивые. Бронзовые. И смешные. Мы с ними видимся иногда, но друг другу не мешаем. Мы и сами себе-то не докучаем.
- Это как?
- Ну, кто хочет - вместе живут, кто хочет - поодаль. А кто-то и вовсе на другом острове. Захочет поговорить - приплывает. У нас и служба проходит, в воскресенье.
- Что, и священник есть? - ловко удерживая босой ногой руль, она перекинула шкот.
- Монах - он смотрел на неё с одобрением и гордостью - помнишь, толстый такой, нежно-розовый. Всё время возле патеров тёрся. Вы его ещё за это в игры не брали и камнями бросались?
- Санчес-говноед? - изумлению не было предела - он же в город уехал, к францисканцам...
- Поехал, да не доехал. Он тогда одним из первых со мной уплыл. Нормальный парень, кстати, и вовсе не говноед. Похотливый, собака, как все монахи - Пако засмеялся - единственный, кто постоянно к бронзовым плавал.
- Плавал? - ей тоже стало весело, хотелось скорей добраться, жить вместе или поодаль, ловить рыбу и плавать к бронзовым...
- Перестал. Женился недавно.
- Женился? Он же монах.
- Вот он сам себя и обвенчал. Народ веселил до упаду и сам чуть от хохота не лопнул! А девушку охмурил - загляденье!
- У бронзовых?
- Угу. Они к нам приплывали тогда. На свадьбу. Ничего, ребята, весёлые, Санчес, раз такая оказия, окрестил их. Прямо тут же, под выпивку.
- Я думала, он за этим к ним и плавал.
- Кто, Санчес? - он захохотал - делать ему больше нечего.
Отсмеявшись, Пако серьёзно добавил:
- Мы никого не принуждаем и не навязываемся. Хочешь - пожалуйста! Нет - ради Бога! Иначе всё это будет как там, дома.
- Дома?
- Для многих их дом на востоке остался. За морем. И для меня, наверное, тоже. - он помолчал - хотя нет. Теперь меня ничто уж не держит.
"А я?" - чуть не вырвалось у неё. Но спросила она совсем другое:
- И как же они...
- Кое-кто уже плавал. Вернулись - как с того света. Но, думаю, поплывут ещё.
- А если поймают?
- Костёр.
- А если сказать, что открыли новую землю. Дар короне, несли Слово Божье и тогда...
- ... и тогда здесь станет так же как и там - подхватил он.
- Да они нас первых же и удавят! И будет всё то же самое, только ещё хуже. Бронзовых, кстати, тоже первым делом вырежут.
- За что?
- За то, что не такие! За то, что живут так, как веруют! Те, кто верует, кто сам захотел. А у попов, сама знаешь, слова с делами не по соседству живут. И, поди, попробуй, поспорь с ними - в лучшем случае задушат перед тем, как хворост подпалить. В самом лучшем! "... По Великому Милосердию Божию казнить без пролития крови..." - проблеял он, явно передразнивая кого-то.
- Значит...
- Да! И только так.
- А если кто под пыткой не выдержит? Если они поверят? Если приплывут туда?
- Дай Бог, чтоб не поверили. Ну, а если появятся... - он сплюнул и очень жёстко добавил - назад не вернутся.
- Не по-христиански как-то...
- А не все у нас христиане. И мавры есть, и мараны. Некоторые вообще ни во что не верят.
- И...
- И никто друг другу глотки за это не режет!
Некоторое время он, свесившись за борт, полоскал котелок, а затем, заглянув ей в глаза, совсем как той ночью, заглянул в душу, тихо сказал:
- Ты будешь бояться там только очень простых вещей. Акул, пауков первое время. Ещё хураканов.
- Хураканов?
- Это шторм, по-ихнему. Мы уже один пережили. Врагу не пожелаешь.
- Я буду ещё бояться за тебя - в ожидании ответа она вся сжалась, затем почувствовала на закрытых веках его губы и тихий шёпот:
- А я за тебя - он снова тихонько засмеялся - значит, нам придётся плавать вместе...

***

Однажды, она почувствовала запах. Замерев, она потянула носом, но запах исчез. С полминуты она принюхивалась, затем встала и повернувшись к ветру втянула воздух.
- Чувствуешь?
- С утра ещё - Пако невозмутимо сидел на руле:
- Так оно всегда и бывает. Здорово, правда?
- Это значит...
- Что мы, наконец, приплыли!
Он протянул руку.
- Глянь-ка вон туда.
- Птица!
- Точно. А теперь, вон туда.
- Ещё одна!
- Ай, молодец! Посмотри на море. Видишь?
- Зелёное.
- Правильно. Что-то мне подсказывает, что всё это, вместе во-о-н с тем неподвижным облаком, не что иное как земля, с которой, возможно и приплыла твоя коряга.
- Ври больше! - она усомнилась. - Как это она смогла приплыть против течения?
- Пути Господни неисповедимы! Уж это ты должна была помнить. Или твой Бог уже остался за кормой?
Она не ответила. Что-то привлекло её внимание. Уцепившись за планширь, она почти целиком вывалилась за борт, вытянув свободную руку. Пако привстал, а затем чуть довернул руль. Готово! Она вернулась на палубу, прижимая к себе добычу.
- Орех?
- Кокосовый. Очень вкусно. Попробуй.
- Покажи как.
Они пили кокосовое молоко.
- Тебе везёт. Птицы, запахи, орех - всё в один день. Примета - что надо! Лучше и быть не может.
Она рассеяно слушала.
- Похоже, ты уже на берегу?
- А? - девушка оторвала взгляд от облака на горизонте.
- Завтра - он постучал по дереву и скрестил пальцы - если всё в порядке будет.

Всю ночь над ними кричали морские птицы...

С берега пахло терпким лесным запахом. Прямо по курсу вставал остров, за ним ещё один, а по обе стороны, в голубой дали висели неподвижные облака. Уцепившись за снасти, Пако стоял на носу, всматриваясь в берег.
- Ч-чёрт, надо же, как точно вышли - он вернулся на корму.
- Пожалуй, ты будешь мне неплохим талисманом. Уйди от кормила!
Берег приближался. Вода посветлела, показалось дно. Парусник ходко летел вперёд. Качка усилилась. Палубу окатывали солёные брызги. Мокрая до нитки, она обнимала мачту и тёплый ветер, налетая с затылка, забрасывал на лицо тяжёлые пряди. На берегу их заметили. Поднялся столб дыма. Пако пронзительно засвистел и крикнул:
- Держись!
До берега было подать рукой. Кораблик с разгона увяз в ослепительно-белом песке и лёг на бок. Волна наподдала, её бросило вперёд и тотчас же какие-то загорелые бородатые люди влезли на нос и, схватив канат, потянули его к пальмам. Пако спрыгнул за борт. Вода доходила ему до пояса. Весело скаля белые зубы он протянул руку:
- Ну, же!
Она прыгнула в воду и они вместе, шатаясь, вышли на коралловый пляж. Со всех сторон их окружили люди. Они смеялись, кричали, хлопали их по плечам, лезли целоваться и совали орехи. Ошеломлённая, она прижалась к Пако, а тот обняв её крепче, орал, хохотал, обнимался, лупил что есть силы по загорелым спинам, пил из орехов и только когда поутихло, невозмутимо сказал:
- На сей раз добыча невелика.
Затем в его глазах сверкнули знакомые искорки, и он добавил:
- Это Франческа.Санчес, ты нам нужен сегодня...

Они жили долго и счастливо и умерли в один день.Лета Господня тысяча триста тридцатого, на центральной площади, не покаявшись, "без пролития крови".

6 ноября 2001 г.