Туристское творчество

Автор - Михаил Сидоров (Санкт-Петербург)

Мир исчез. Туман стеной.
Облаков прикосновенье.
Запоздалые сомненья
Неизбежною волной.

Мир исчез. Туман стеной.
Тишины густая вата.
Ощущение утраты
Недосказанной виной.

Сеет дождь. Табак сырой.
Вечер непроглядной тенью
наплывает отчужденье
Мир исчез. Туман стеной.

"Камни были изъедены водой, изломаны трещинами, остры как скальпель. На камнях стояла палатка. По утрам её серебрила роса, по ночам изморозь, а в полдень над ней мерцал тёплый воздух. Зыбкое марево струилось над вершинами и далёкие хребты утопали в призрачной дымке. Но иногда солнце пряталось. Поднимался ветер и целыми днями гнал к горизонту нескончаемые белые реки облаков. Становилось прохладно, в воздухе повисала морось, и мы, укрывшись в спальниках, отсыпались после долгого поиска на обезвоженном, раскалённом добела известковом плато. Понемногу стихал ветер. Облака напирали на массив, стекали по ледникам, укутывали склоны, и наступала Тишина. Проснувшись, мы молча смотрели, как в открытый вход заползают студёные щупальца. Снаружи царила Белая Мгла…"

Доктор вскинул брови поверх блокнота. Подошла медсестра, посмотрела, чуть удивилась.
- Уже?
- Угу!
- Быстро он. Даже похудеть не успел.

Высокий. Жилистый. Не старый. Тонкие руки. Ладони лопатами. Загар. Чёрный, дублёный - въевшееся в кожу солнце снегов. На плече татуировка - ленноновское "IMAGINE". Жёлтый "Кохинур" на одеяле, блокнот со слоном. Второй, такой же, на столике рядом. Полоски строчек. Буквы, наползающие друг на друга.

"… одиночество, томясь ожиданием, нетерпеливо выглядывало из-за черты лагеря. А за чертой уже не было ничего. Горбатая, похожая на угрюмую, доисторическую зверюгу, палатка неслышно растворялась в тумане и в плотном сгустившемся облаке воцарялось безмолвие. Звуки уходили в туман как в вату. Временами, чёрт знает откуда, вдруг неожиданно раздавались обрывки разговоров, тихий смех, отчётливый щелчок зажигалки. Вздрогнув, ты прислушивался, но туман плыл, обволакивал, принося всё тоже болезненное молчание. В душе рождалась смутная тревога, и ты спешил выйти из этого месива, пугая присевших у огонька товарищей. Здесь было уютно. Фыркал примус. Прозрачный тент змеился светлыми струйками. Отовсюду капало. Воздух был насыщен влагой, и на свитерах тесно сидели круглые бусины. В забытых мисках поблёскивали лужицы. Оттяжки беспомощно провисали, среди камней белела ложка, и нестройная шеренга сигарет безнадёжно раскисала на плоской глыбине…"

- Откатить? - сестра зевала, кутаясь в байковый халат.
- Перебудим всех. Ширму поставь и накрой пока.
- А это?
- В холодильник.
- В наш?
- Угу. Блокноты я им сам отдам. Сестра заглянула через плечо.
- Интересно? О чём хоть пишет? А то всё отшучивался, дурака валял.

Карандашная вязь. Перечёркнутые строки. Ряды фраз с изменённым порядком слов. Столбик стихов. И, почему-то, иероглифы.

- Ты не знаешь, кто он?
- Не-а. А в истории разве нет? Друзья-то - сами видели, каждый день ходили. Стаями. Чего надо - в момент!
- А жена?
- Которая? У него их несколько. Было. И все тут роились. Иногда даже по двое.
- И что?
- И ничего. Я такое в первый раз видела.

Спокойное лицо. Острые черты. Новенький тельник. Амулет на цепочке. Что-то неземное. Нездешнее. Смутное.

"… А вокруг были горы. В неподвижном воздухе явственно ощущалось их молчаливое присутствие. Горы были всегда. В хаосе скал, в изъеденном дождями известняке трещин они таили бездонные пропасти, лабиринты ходов, звенящие хрусталём каскады, гулкие галереи и непроходимые щели с дующим откуда-то из глубины, ледяным ветром. И мы уходили туда. По двое, по трое, иногда в одиночку. Увешанные железом, исчезали в тумане, а тем, кто оставался ждать, ещё долго чудился шорох комбезов, хруст снега и звук, лучше которого нет на земле - высокий и звонкий стук карабинов. Они появлялись через сутки. Иногда через двое. Выходили из тумана, садились, и, благодарно сжимая посиневшими пальцами горячие кружки, начинали рассказывать. Про колодцы в сто метров. Про обвальные залы. Про то, как в азарте удачи продирались сквозь узости, заслышав далёкий гул подземного водопада. Как мокли в каскадах, били крючья и восторженно чертыхались при виде помрачающего сознание сюрреализма натёков. Понемногу их срубала усталость и Магелланы засыпали, укрытые ворохом тёплых спальников, а мы, набив снаряжением плотные, задубевшие от жёсткой известковой воды мешки, выходили в ночь…"

Полоска пластыря на бедре. Имя, фамилия, номер истории, отделение. Руки на грудь, подушку из под головы. Два длинных куска марли…

- Не надо, оставь.
- Как скажете.

Простынь, ширма, треск кварцевой лампы.

- Давайте, доктор, ваших потянем. Чай ставить?
- Ставь. Я пока гляну, как там Алёна.
- Да спит она, ваша Алёна! "Зачёт, зачёт!". Кабинет ей отдали. Спит она. Раньше вас уснула.
- Что-то ты не в духе сегодня.
- Станешь тут. Спички у вас?

Дым папирос. Шипенье комфорки. Блокноты. Мало правил. Как на едином дыхании всё.

"… И была темень, промозглая сырость и крупная дрожь. Водяная пыль, запах мокрой верёвки и рёв каскада. Свист камня, сброшенного тросом откуда-то сверху. Холод в животе и грохот сердца в ушах. Грязная ругань. Эхо, вспугнутой птицей, бьющееся под сводами. Рваный комбез, куски гидрокостюма, прикосновения мокрой шерсти. Клочья перчаток. Глина. Следы на этой глине. Впервые, со дня сотворения мира. Подземное озеро. Чуть слышный отсюда шум потока. Неподвижный воздух. Пламя свечей. Причудливый сюр натёков. Разговор вполголоса. Вспышка. Щелчок фотокамеры. Географическое Открытие. Мы - первые. Всё это - нам. Эксклюзив. Не за деньги. И даже не пробуйте…"

Чай. Бутерброды из остатков ужина. Жёлтый от никотина потолок. Будильник из пятидесятых. Холодильник оттуда же. Ворох отгаданных кроссвордов. Одеяла с номерами.

- Что-то вы зачитались, доктор. Гасите свет, спать хочется.

Плафоны гаснут.

- Ладно, спи. Я в кислородной, если что.

В коридоре наваливается сложный запах испарений, органики и несвежего белья.
Линолеум, гады, так и не сменили!
Кислородная. Манометры, шланги, закатанные в краску стены. Свёрнутые трубками старые матрасы. Ужасный свет.

"… и мучительный путь наверх. Петли выбираемой верёвки. Вереница мешков. Упущенный вниз карабин. Желание сесть и уснуть. Тычок в спину. Севшие батарейки, зрачки по полтиннику. Вонь ацетилена. Карбидная известь. Запах глины и каменной крошки. И вдруг - чуешь? - озон! Да, точно - озон. Земля! С каждым шагом сильнее, вот уже забивает ноздри и тут ты выходишь. Усталый, грязный, ободранный. Озон вдруг куда-то исчезает и - лавина запахов, как мешком по голове. Стоишь, нюхаешь, пьянеешь, а в лицо тебе тёплый ветер и ты его всеми порами. Из-под ног облака до горизонта, в них вершины островами - сад камней! Небо ещё чёрное, звёзды гроздьями, но на востоке уже ало и даже солнце краешком. Полоса ширится, снег как аллюминиевый, а ты шлёпаешь по нему в лагерь, гремишь снарягой, мешок на буксире тащищь. А в палатке, конечно, спят без продыху, но кто-нибудь, заслышав, вылезет, разденет, сунет кружку и загремит посудой на кухне. Сидишь, согреваешься, товарищем любуешься, а он тобой, и оба вы, синие, скукоженные, мокрые, как уродцы из Кунсткамеры…"

- С-с-сука! - здесь, на матрасе, почему-то было особенно больно за бесцельно прожитые годы. С досады хотелось хрястнуть об пол что-нибудь звонкое, но вокруг спали и оставалось лишь с чувством повторить - вот, с-с-сука!

"… Мы вышли. Над землёй висели всё те же сизые сумерки. Обессиленные, мы валились на землю, доставали смятые, подмокшие сигареты и, задыхаясь, тянули обжигающий дым. Надо было двигаться дальше. Спотыкаясь, мы брели обратно к лагерю. В белёсой мгле над нами угадывалась башня Средней Вершины. Внезапно, кисея тумана треснула, разорвалась, и в спину нам ударил ослепительный и горячий солнечный луч. И тотчас же в густом, пропитанном влагой воздухе разом вспыхнули и засияли мириады крохотных капель. Мы остановились и посмотрели друг на друга. Мы были счастливы!"

17 апреля 2001 г.