Творчество

19 августа 2019
Валерий Иванченко (Новосибирск)
( Москва )
0 296 0
Автор: Валерий Иванченко (Новосибирск)

Есть места, где нет политики и погоды. Кажется, что они спят, так незаметна и медленна их жизнь. Они ждут.

Незадолго до перевыборов Ельцина на следующий срок Женя Кустов по кличке Водолаз стал совершеннолетним. Жизнь его этот факт не менял. В армию его не брали по слабому здоровью, жениться не было случая, а гражданское волеизъявление он совершить не мог. И не потому что был пьян, как его друг Борман, регулярно промахивающийся мимо избирательного участка.

Когда честные граждане шли к урнам, Водолаз лежал в узкой шклеве и ломал натечную кору слесарным зубилом. Приставлял острую железяку к грязному, гладкому кальциту недалеко от обломанного края и бил сверху кувалдой. Замахнуться можно было сантиметров на двадцать, потому удары получались мелкими и откалывали, по большей части, лишь никчемные чешуйки. Те, отлетая, больно секли лицо, а в глаза не попадали, потому что Водолаз зажмуривался. Лежать было холодно: по шклеве дул ветер. Поток воздуха обтекал продрогшее в сыром комбинезоне тело и исчезал в темном оконце, которым узость заканчивалась. Судя по ветру, впереди скрывались огромнейшие пустоты, но попасть туда скоро не светило. Достигнутая производительность труда подсказывала, что работы еще часов на пятьдесят.

Узостью этой затыкался красивый сталактитовый меандр – дальняя точка малозначительной пещеры Прямухи (Западный Алтай, бассейн Чарыша). Узость располагалась на сорок метров ниже входа, а вход - на 200 метров выше ручья. Запас высоты был изрядный.

Связно думать словами Водолаз не умел и не любил. Чаще всего окружающее осмысливалось им так, как это, наверно, бывает у собак и других умных животных. В уме сплетались картинки, слегка размытые образы прошлого и будущего. Эта клиповая мозаика окрашивалась привязавшейся мелодией, настроением, фразой. Сейчас, в однообразной работе, сознание то и дело улетало вслед за ветром – в темную дырку. Там, за сужением влажных стен, астральное тело Водолаза расширялось до границ вновь открывшегося пространства, подобно пару заполняло пустоту и ползло все глубже и глубже, ощупывая каменные своды как новую одежду. Он знал, что впереди нет ничего кроме пустоты и камня, но пустота-то и была нужна – сама по себе, его собственная и ничья больше.

Когда рука совсем затекла, Водолаз перевернулся на другой бок и для разнообразия поковырял глину. Сухая и очень плотная глина шла сразу под "полом" – под десятисантиметровой натечной корой. Идея была такая: выбирать глину снизу и обламывать кору над ней. Понижая этаким манером пол, можно было в перспективе подобраться к желанному окошку. Нужен был ломик.

До расширения Водолаз пятился как рак, потом развернулся. На замазанном глиной циферблате – ровно час. Определенно, что ночи. Сырость, колотун, жрать охота. Хрен с ней, с дырой. Он успеет. Сейчас надо бы на выход.

Летучие мыши, закончив вечерние вылеты, копошились на стенах в поисках лучшей позы для пищеварения. Изредка перепархивали, обдавая лицо ветерком. Водолаз брезгливо отгонял их грязной рукавицей. По веревке в большом колодце сочилась вода, а в калибре опять набралась вычерпанная недавно лужа. Между тем, дождей наверху не было неделю. Самостоятельная жизнь пещеры внушала опасливое уважение. Четыре года подземного опыта говорили Водолазу, что потолок рухнуть не может и внезапное затопление тоже не грозит, однако глыбы, валяющиеся там и сям, и наносы ила под потолком утверждали обратное. Известно, что самое интересное происходит в пещере в отсутствие человека.

Во входном гроте его окатила волна запахов. Он всегда находил особенный кайф в пересечении этой границы, когда всего несколько шагов – и после стерильной скудости глины и камня окунаешься в изменчивый коктейль внешнего мира: теплые испарения земли, трав, цветов, море звуков. Снаружи было светлее: полное небо звезд, сухо, безветренно. Жара отпустила, но роса так и не выпала.

Водолаз продрался через кустарник и стал неспешно спускаться по склону. Ноги скользили на траве и подворачивались на камнях. Он отключил фонарь. Внизу белела полоска дороги и выделялось светлое пятно палатки. Костер не горел.

Голем на его месте обязательно заорал бы что-нибудь под бухого гопника (Подъем, суки!). Водолаз был не таков. Ему нравилось ощущать свою бесплотность. Такую растворенность в ночи на манер безликого ниньзя. Он расцепил позвякивающие на поясе карабины и побрел вниз совсем уж неслышно. Свою кличку Водолаз получил еще и за то, что имел свойство выныривать в неподходящий момент.

Белели под звездным светом разбросанные по траве вещи. В холодной золе костровища валялся опрокинутый котелок. Вся сцена заставила бы представить вражеское нашествие и взятие друзей в полон, но, поскольку палатка все же жила и шевелилась, картина вызывала у голодного Водолаза глухое раздражение. Он присел на корточки и прислушался.

- Они тащатся не от грибов, а от того, что едят грибы. Для них это не грибы, а то, на что они похожи. Понятно? – проникновенно рассказывал Голем. – Это как Водолаз. Он тащится не от того что делает, а от того, что делает. Поняла? Сними это. Мешает.

- Кому? – спрашивала Ксюха, как бы в ожидании концовки анекдота.

Голем был простым, как кувалда. За что и ценили. Сам он не знал, что означает кличка, и этим не интересовался, но голем – это неодушевленный чурбан, оживший по произволу сумасшедшего каббалиста. Несправедливо – за внешностью кувалды скрывалась большая внутренняя жизнь. К примеру, его интересовали две вещи: как происходит половой акт у черепашек и почему стакан граненый. Его боялись проводники и ревизоры, с ним можно было ездить без билета. В военное училище Голема не приняли, найдя недостаток ума, и теперь он ждал призыва.

Ксюха, напротив, была непростой особой. Ее знали в разных тусовках, вроде вудуистов, мусульманских национал-большевиков или борцов с абортами. В людях ей нравилась цельность натуры.

В пещеры они попали по недоразумению, но прижились.

Голем невнятно помычал, потом произнес отчетливо:

- Мы это делаем не потому, что хотим, а потому что надо что-то делать. Спонтанно. Поняла?

- Не гони, - обиделась Ксюха. – Достал телегами. Я вообще не сплю.

- С Водолазом?

- М-м-м. Он щас придет.

- Не придет. А придет – поспит на улице. Он это любит.

Возня усилилась. Палатка походила на запутавшегося в простынях Карлсона.

Водолазу это не понравилось. Голем не нравился ему в последнее время. Сейчас – в особенности. Хорошо, что Голем наглый, но еще и ленивый, и тупой, зараза. Свиньи, а не товарищи. Пожрать не оставили, дров не принесли, в палатку хотят не пустить.

Он беззвучно поднялся и отыскал под кустом свой не разобранный до конца рюкзак. Подумал несколько секунд и сунул туда один из двух котелков. Потом собрал и сложил часть валяющихся вокруг костровища продуктов. Затем подкинул груз на спину и вдел руки в ремни. Звякнуло. Он замер. Палатку посторонние звуки не волновали. Она продолжала мерно колыхаться, когда Водолаз прошел мимо и побрел вверх по склону обратным путем.

Он был зол. Снова переться в гору с вещами – глупо, остаться внизу тоже. Однако, вскоре ноги разошлись, а работа очистила голову.

У входа в пещеру снял груз, включил фонарь, достал из клапана тент, завернул в него рюкзак и тщательно обмотал куском репшнура. Все делал не спеша, без остановок, как машина. Взял объёмистый сверток в охапку, вскарабкался по глыбам входного грота и стал протискиваться узким лазом под левой стеной. Полиэтилен шуршал, собирая с камней влажный глиняный налет. Вскоре стало просторнее, можно было распрямиться и опустить груз наземь. Покатый балкончик обрывался в темноту первого зала семиметровым отвесом. Водолаз выбрал наверх привязанную за выступ камня веревку, прицепил груз и опустил его вниз. Тот с гадким шорохом проскользил по наклонной катушке и ухнул в пустоту. Отвязал веревку и сбросил её следом.

Предстоял акробатический номер. Он вышел на край балкончика, высветил на наклонной стене опору для ноги, опустил на нее левую ступню. Нашарил руками два сантиметровых пупырышка, перенес на зацепы вес тела. Правая нога медленно поползла вдоль стены, пока не утвердилась на скользком зародыше сталагмита. Новый перенос рук, одной, затем другой. Еще два шажка. Последние полметра – на трении, утвердив колено в едва намеченной впадине и быстро перебросив правую руку к надежной зацепке. Когда он перевалился через край следующего балкона, стало жарко. Водолаз еще раз уверился, что Голем здесь не полезет.

Он напился из большой лужи под белым натечным каскадом (в пещере такие лужи зовут озерами) и нырнул между глыб завала. Десять секунд распорного лазания, несколько шагов – и он уже собирал кольца упавшей сверху веревки рядом со своим рюкзаком.

Лежбище он устроил в боковом закутке грота, сверху не просматривавшемся. Комбинезон грязным пугалом висел на выступе стены и отбрасывал жуткую тень. На ровной глиняной площадке расстелена пленка, на ней разложены продукты, коврик, спальник, в спальнике – сам Водолаз, полулежа жующий холодную тушенку и дожидающийся, когда закипит вода в кружке, парящейся над двумя таблетками сухого горючего. Лужа под боком, вставать не надо.

Горела свеча. На часах было три – вероятно, все ещё ночи. Расслабуха разливалась по телу. Он был дома. Далекий наружный мир, в полусотне метрах отсюда, не вспоминался. Сон пришел быстро и был глубок и сладок. Полная тишина, абсолютная темнота. Утроба.

Из длинного, со сложным сюжетом, сна запомнилась лишь концовка перед пробуждением. Будто бы он, снизу по пояс голый, медленно карабкается по средней сложности скальной стене, а сразу под ним путается тем же маршрутом Ксюха. При каждой секундной остановке она пытается произвести свободной рукой развратные действия. Ксюха – это каким-то образом одновременно и Голем, потому ничего кроме остервенения это не вызывает, и он матерится в голос. С таким злобным настроем Водолаз просыпается.

Разбудили его звучащие наверху голоса. По ломаному рельефу потолка блуждал свет фонаря. Голем докладывал, как всегда развязно:

- Вот он, б.., чемодан этот. Веревки нет, ни хрена нет.

В ответ ему, издалека бурчала что-то Ксюха. Слышно было, как она катает камни и стучит каской. Застряла, наверно.

- Эта каменюка, эта! Я ж помню. Вот, все веревкой пошоркано. Здесь он ее навесил. Потом забрал. Все нормально, - убеждал Голем. – Пошли обратно. Может еще догоним его и отбуцкаем. По наглой водолазовой морде. Чтоб не бросал друзей в диких горах.

- А-ага! – вылезла наконец из дыры Ксюха. – Где, говоришь, навеска была? Точно.

- Пошли, пошли, - продолжал увещевать Голем, понизив голос. – Водолаз уже к деревне подходит. Там трава, там гуси... Вот и мы...

- Лапы втяни! – сердилась Ксюха. – Здесь где-то обход есть, по этой стеночке. Вот здесь. Слу-ушай, тут глина свежая. Может он в обход прошел? Ты б сходил, Гога, посмотрел. Ты ж ловкий...

- Не пойду! – отвечал Голем. – Без веревки не пойду. Дорожу своей жопой. Я б и с веревкой не пошел, а без веревки вообще не пойду. Да и нет там ни фига. А может Водолаз спрыгнул? У него ума хватит. Водола-аз! Ты та-ам?

- Же-еня! Водолаз! – заблажили они хором, но скоро устали.

Шумы наверху стали стихать. Убрался последний желтый блик с потолка, удалились шоркающие звуки и постукивания. Водолаз задремал снова.

На этот раз привиделась пестрая компьютерная круговерть. Он бежал по лабиринту ныряющему вниз, уходящему вверх, распахивающемуся перекрестьем ходов и схлопывающемуся тупиками. Здесь не было врагов и ловушек. Противником были ограничивающие пространство стены, а единственным оружием – короткий ломик. В один момент промахнулся и влетел в некалиброванную узость. Руки стиснуло меж стен мертвым капканом, голова уперлась в твердь, он закричал, пробуждаясь.

Нашел ощупью свечку, щелкнул висящей на шее зажигалкой и запалил свет. Зевнул. На часах снова 1 час. Видать, дня. Вылезать из спальника неохота: зябко. Предстоящая нудная работа тоже не радовала. Несмотря на все, он знал, что сейчас встанет, поест и пойдет долбить камень, потому что часы труда и сантиметры натечки были только досадным препятствием перед неизвестным пространством. ЕГО пространством, ЕМУ принадлежащим.

Позавтракал лёжа, экономя в спальнике тепло. Из горячего ограничился кружкой чая: сухого спирта почти не оставалось. Пожалел, что не курит – не было повода помедлить. Наконец, напрягся и выполз из мешка в промозглость пещеры. Главное было натянуть сырой комбинезон и обуться, дальше пойдет само собой. Он с этим справился.

Довольно редко удается ходить по пещере в собственном смысле слова. Вписываясь в причудливо искореженное пространство при скудном и неверном свете, когда осязание надёжней глаз, а двух точек опоры недостаточно для равновесия, тело совершает акробатический танец, подобный движению целеустремленного, но безобразно пьяного человека. Ходьба превращается в серию незаконченных падений, останавливаемых опорой руки о камень и спины о стену или потолок. Устойчивость можно обрести лишь усевшись, уверенность – лёжа, потому не стоит удалять центр тяжести тела от надежной скалы.

Водолаз хорошо знал маршрут, и движение стало для него последовательностью знакомых упражнений. Когда пронес поджатый живот в сантиметре над поверхностью собравшейся в калибровке лужи, то знал, что позади треть. Скользнув "коромыслом" по мокрой веревке большого колодца, оставил позади две трети пути.

Под колодцем лежали глыбы, от небольшого чемодана до хорошего комода размерами. Где-то среди них должен был валяться сброшенный сверху лом, полуметровый, заточенный с одного конца. Минут десять тщетно шарил по всем щелям, но не нашел ничего, кроме свежей, подернутой известковой пылью, выбоины на камне. Заключив, что ломик ударил в это место и отскочил, Водолаз стал озираться, вычисляя его дальнейшую траекторию. В какой-то момент его следующий за лучом фонаря взгляд скользнул по низкому потолку продолжающегося за колодцем хода и провалился в поглотивший световое пятно темный провал. Находка эта прошла поначалу мимо сознания, и Водолаз вновь сосредоточился на загромождавших пол камнях. Ломик в итоге нашелся: торчал под стенкой хода, воткнувшийся меж двух глыб. Но, подобрав железяку, Водолаз все еще чувствовал в памяти неудобную занозу, и потому вернулся на исходную позицию и стал пялиться в потолок, пытаясь вспомнить и повторить свои недавние действия.

Там, где стена колодца изгибалась, чтобы стать потолком горизонтальной галереи, нависал карниз. Скрывал участок стены, давал густую тень. Свети фонарем хоть снизу, хоть со стены колодца во время спуска, ничего кроме этой тени увидеть невозможно. Лишь с одной точки, с вершины большого камня у самой стены, получалось заглянуть за карниз и высветить темное место. И тогда становилось ясно, что карниз прячет ход. Узкое жерло уходило вглубь стены, и перспектива его терялась во мраке.

Водолаз помнил, что на существующей схеме пещеры никаких ответвлений в этом месте не значится. Он также знал, что 99% подобных аппендиксов заканчивается тупиком через несколько метров, и на карту их могут не наносить. Однако был шанс, что первопроходцы, делавшие топосъемку, эту дырку просто проглядели, и была доля шанса, что дырка куда-то ведет. К тому же подсознательно он хотел оттянуть момент залегания с ломом в узком меандре, а потому, отложив инструмент, стал прикидывать, как бы попробовать на тот карниз взобраться.

Стоя прямиком под дырой, он не мог дотянуться до края карниза, даже подпрыгнув. Справа стена нависала, и ловить было нечего. А слева к началу скальной полки вела лесенка неплохих зацепов, но нижний располагался на уровне головы, и подтянуться на нем было нереально. В конце концов, Водолаз, изрядно вспотев, сложил из нескольких глыб шаткую пирамиду, позволившую выиграть целый метр, встал на нее, и дело пошло. Сразу же отыскался невидимый до сих пор уступ, за который удалось уцепиться обеими руками. Правое колено само собой заклинилось в щели, левая ступня поползла вверх и на чем-то утвердилась. Далее дело техники.

Когда, на четвереньках, Водолаз выполз на карниз и жерло, более всего напоминавшее плаксивый рот (горизонтальная щель с опущенными краями и реденькими зубами-сталактитами под сводом), открылось перед ним, почудился легкий ветерок, коснувшийся мокрого от пота лица. Этот симптом воодушевлял. Дабы увериться, Водолаз извлек из внутреннего кармана свечной огарочек и щелкнул зажигалкой. Пламя поднялось, качнулось и задрожало, упорно наклоняя кончик в сторону щели. Туда же, в сжатую горизонтальными плоскостями темноту, уполз и дымок. За этим ходом скрывалось нечто объемное, и водолазов астрал уже понесся по узким лазам, соединяя этот пещерный ярус с пустотами, маячащими за нижним меандром. Возможность попасть в скрытые пространства сейчас, а не через неделю работы, открыла подачу адреналина. Он лег на живот и нырнул в щель головой вперед.

"Говорила мама: не лазь по щелям!" – повторял в таких случаях Голем. Что до мамы Жени Кустова, она не могла напутствовать сына банальностями. Последние шесть лет они общались эпистолярно. Она была иностранкой.

Ползти было нелегко. Щель оставалась достаточно широкой, чтобы распластаться в ней, но высота в средней части позволяла держать голову только боком, прижимая к глиняному полу щеку. Взглянуть вперед было невозможно из-за каски, Водолаз снял ее и взял в руку. Развернув каску так, чтобы закрепленный на ней фонарь светил вперед, и вывернув голову, он видел перед собой некоторую перспективу. Она не радовала, но и не лишала надежд. Щель, незначительно изгибаясь, продолжалась далее, не расширяясь, оставаясь такой же, на пределе проходимости. Мешали встречающиеся на потолке миниатюрные сталактиты. Мелкие макаронины Водолаз старался обламывать ударами каски или камня, когда тот попадался под руку. Сосульки покрупнее бороздили по спине, цеплялись и рвали комбинезон. Невовремя поднять голову означало распороть затылок.

Через 15 минут упорного лазанья (пройдено метров 20), мысли о немедленном возвращении уже не возникало. Водолаз был не столько упрям, сколько скареден. Ему было жалко затраченных усилий. Если бы он вернулся, не увидев конца хода, все муки пошли бы псу под хвост. А главное, в щели нельзя было развернуться. Пятиться назад наощупь потребовало бы втрое больше сил и времени. С каждым пройденным метром такая возможность казалась все более гадкой. Оставалось надеяться на расширение, от которого можно повернуть назад.

Метре на пятидесятом он застрял. Застрял окончательно.

Торчащий посреди потолка кальцитовый нарост не доставал до пола сантиметров пятнадцать. До правой стены, где пол смыкался с потолком, было всего ничего, до левой – меньше полуметра. Водолаз рискнул. Он просачивался в это окошко по частям. Правая рука прошла под наростом, левая – назад, вдоль стены. Плечи проскочили, и нарост уперся под мышку. Дальше пришлось выдохнуть. Грудь проползла, вжав левую руку в скалу. Таз клинил, и пришлось приподняться, поставив его наискосок. И вот, когда нарост уже скользил по бедру, голова ткнулась в камень. Машинально продолжая движение, Водолаз приподнял зад, насколько позволял потолок, подтянул ногу вперед и провел ее под наростом. Голова трещала. Чтобы освободить её, он снова опустил живот на пол, чуть сдав назад, и уперся в нарост промежностью. Теперь можно было обдумать ситуацию.

Проход впереди оказался закрыт, несмотря на то, что рука с каской прошла свободно. И сейчас, повернув фонарь к себе, он видел почему. Точно посреди хода из глины высовывалась верхушка намертво засевшего в ней большого камня. Она почти касалась потолка. Водолаз чуть не упирался в нее носом. Обойти ее было невозможно, и справа, и слева оставалось слишком мало свободного пространства. Фактически это был конец хода. Все. Финита. Следовало думать о возвращении.

Предстоящее дело обещало быть тяжелым и муторным. Других вариантов не просматривалось. Одет Водолаз был достаточно плотно: два свитера под комбинезоном, однако уже через минуту неподвижного лежания на глине становилось ясно: температура в пещере нисколько не повысилась и по-прежнему составляет неизменные +5 градусов по Цельсию. Водолаз не собирался заканчивать жизнь замурованным и знал, что любое место с входом имеет и выход. Стены пещеры не сжались, и, если он вписался в них по дороге сюда, то точно также пройдет между ними по дороге обратно. Пусть это будет труднее, но ни одно препятствие на пути не выглядело сверхъестественным.

Выступ позади все также упирался между ног, и нужно было повторить прежний маневр: слегка подвинуться вперед, подтянуть ногу и протащить ее под натеком. Получилось не слишком гладко. Колено заклинилось и не желало проходить. Рассвирепев от неудобной позы, Водолаз поднажал и внезапно почувствовал, как камень шевельнулся подобно зубу в десне. Он дернулся сильнее и услышал характерный звук, как будто переломилась пополам фаянсовая тарелка: весь выступ отвалился от потолка вместе с немалым пластом натечной коры.

К добру это или к худу – пока не ясно, но первым чувством Водолаза стало облегчение: препятствие поддалось. Впрочем, уже через секунду он понял: не все так просто. Острый край обломанной коры упирался между ног и при попытке сдать назад нисколько не двигался. Через минуту хаотических подергиваний печальная правда стала неоспоримой: отломившийся выступ глухо заклинился между полом и потолком, заперев Водолаза в ловушке.

Он не испугался. Ничего необратимого не произошло. Прямой опасности нет. Выход найдется. Надо расслабиться и поискать неожиданного решения. Стать бесформенным тестом, сплющиться, принять форму щели и протечь. Он шевелился, ощупывая неровности стен всей поверхностью тела, перебирал варианты, пытался выиграть у жесткой каменной геометрии лишние сантиметры. Но кости отказывались гнуться и клинили, суставы имели свой предел. Не получалось. В какой-то момент он перестал двигаться. Сначала для того, чтобы подумать. Но мыслей не было. Потом было страшно тратить силы. Но для чего их следовало беречь, он сказать не мог. А делалось холодно. Одежда отсырела и плохо изолировала от глины и камня. Тепло уходило.

Интуитивная вера в собственное бессмертие не давала испугаться по-настоящему. Паники он боялся больше, чем смерти. Этому он научился. Но выхода не было. Что делать, он решительно не знал. Мозги отказали. Наступил ступор.

Он знал, что никто не придет в эту пещеру в ближайшие дни, но подсознательно еще ждал помощи, потому что, когда впереди послышался шорох, оцепенение слетело мгновенно. Первым чувством было недоумение: почему не сзади, выход ведь там? Но звук доносился из-за чертова камня, упирающегося в его макушку, и это была летучая мышь. Он закупорил твари проход, по которому она выбиралась покормиться. Теперь она гневно свиристела на своем ультразвуковом языке и билась о стены, поднимая ветер и треща крыльями, как огромнейший майский жук. Поняв, что препятствие задержится здесь надолго, мышь вышла из положения просто. Она сложила крылья и стала протискиваться в тот зазор, что еще оставался между водолазовым телом и стеной. Когда кожаное крыло скользнуло по носу, Водолаз испытал мгновенный озноб отвращения. После этого стало теплее. Запас адреналина еще не кончился. Но сам миг беспомощного соседства с безразлично ползущим по нему нетопырем поколебал реальность происходящего. Холодный и жесткий окружающий мир снова показался тонкой, колеблющейся пленкой, которая прогибалась, готовая прорваться и открыть другое измерение. Соседний мир безумия… или смерти, или свободы.

Нечто подобное случалось с ним временами. Пять лет назад, закончив восьмой класс, он проводил август на берегу обского водохранилища. Была археологическая экспедиция, и разные люди из школьного клуба: жизнерадостный Миша Овчар, прожорливый Нос, нудно сующий свой замечательный нос во все дела, Кыля, Брыля, некто Укушенный и еще куча старых знакомых. До обеда они рыли лопатами большие квадратные ямы, изредка натыкаясь на глиняные черепки. Пока не заканчивалась серая земля культурного слоя, яма успевала достичь приличной глубины, и в ней уже можно было устраивать неслабый блиндаж. Однако, сразу же по окончании раскопа, рядом закладывался новый, а предыдущий засыпался вынутым грунтом. Завершив этот сизифов труд, они шли на соседнее озеро в затопленном карьере, ныряли со скал в синюю от глубины, прозрачную воду и загорали на прибрежных камнях, если было солнце.

В озере жили лягушки, непривычно огромные. Они сидели в ряске, у самого берега, и лениво плавали на мелководье. Водолаз не любил их. Они казались отвратными пародиями на людей, чьей-то умышленно издевательской фантазией. При том, что змеи и ящерицы, к примеру, скорее нравились ему своей чуждой человеку грацией, и он брал их в руки, прикосновение к лягушке казалось запредельно невыносимым. Купался он только на глубине, где встреча с неприятными соседями не грозила.

А в тот раз он здорово расслабился на прогретом камне. Было не жарко, ветерок обдувал свежестью, и требовалсь ловить и сберегать крохи тепла от бледного солнца и остывающей скалы. Поэтому он почуял опасность лишь в последний момент, когда подкравшиеся негодяи Кыля и Нос смачно уселись на него сверху, придавив к земле – один ноги, другой грудь. А за ними, вереща: "Держите его, пацаны, держите!" – нарисовался вечно веселый Овчар с лягушкой в вытянутой руке. Он держал её за невероятно длинную, голенастую лапу, и она дергалась как под электрическим током.

Водолаз лишь самым краем сознания представил прикосновение холодной, влажной твари к своему животу (и что в нем, в этом прикосновении? будь это рыба, и не дернулся бы), как тело выгнулось дугой, негодяи слетели с него мгновенно, и через секунду он уже стоял, глядя оторопевшему Овчару в глаза. У того медленно проступало на лице уважение. "Во дает! Псих чё-ли?"

И затем завязалась долгая муторная дискуссия, правда ли Водолаз боится лягушек или он дернулся от неожиданности, или он дурак и шутить с ним опасно Водолаз сидел молча, как бы обидевшись. А негодяи перешли к вопросу о страхах. Кыля признался, что боится двухвосток. Нос рассказал, как нашел в столовском супе таракана и чуть не облевался. А Овчар, во весь разговор не выпускавши лягушку из кулака, заявил, что все лажа, человек ничего не боится, и что он лично знает пацана, на спор сожравшего живую мышь. Все присутствовавшие выразили свое сомнение. Овчар поклялся. "Это дохлятину жрать нельзя, - сказал он. – В ней трупный яд. А живьем кого угодно можно схавать, и ничего не будет. Вот поглянь". После этих слов он выпростал из кулака лягушачью лапу, перехватил её зубами и откусил.

Водолаз не успел отвернуться вовремя и еще увидел, как свернулась лопнувшая зеленоватая кожа, обнажая коричневое мясо. После этого он не смотрел. Встал и деревянными шагами зашагал прочь, чувствуя внутри судорожно сжатые внутренности. Его стянул озноб. Все показалось нереальным. Позже он не мог объяснить своего состояния. Ведь все глупо и заурядно. Не случилось чуда. Не разверзлись земля и небо. Что произошло? Если лягушек препарируют скальпелем, почему не сделать это зубами? Если режут из любопытства крыс, почему бы не проделать этого с человеком? Почему при этом не выпить стаканчик-другой свежей крови? Где грань, за которой мир делается ненастоящим и переходит в бред?

Впрочем, эти вопросы появились позже. В тот раз он как-то незаметно для других и для себя покинул эту роющуюся в окаменевшем дерьме экспедицию. Почему-то почувствовал себя уродом. Психопатию следовало скрывать. А с осени он уже занимался спелеологией.

Рыжие от въевшейся глины веревки и обвязки, обшарпанные приспособления, именуемые "железом" – это казалось надежным и уютным как бывалая разношенная обувь, а бесбашенный инструктор Володя, обходившийся в общении двумя словами – "нестрашно" и "легко", походил на симпатичного лешего. Пещера оказалась местом, где хорошо. Темные шкафы, загадочные подвалы, шалаш в глухом кустарнике и натянутое на голову одеяло, все убежища сладкого детства, скрывавшие тебя от взрослого мира, сошлись воедино. Среди н а с т о я щ и х каменных стен он чувствовал себя младенцем и был счастлив.

"Никогда б туда не полезла, - говорила одна подружка. – Тесноты боюсь, с ума б сошла". А Водолаз считал клаустрофобию манерной выдумкой. Можно бояться тесноты в толпе, в набитом трамвае – и это правильный страх. Другое, пещерные стены. Их объятия защищают тебя и сжимаются только тогда, когда этого хочешь.

Прошлым летом, вскоре после выпускного, пили пиво у одноклассника. Борман разбавлял пиво водкой. Это было необходимо ему, как философу. На перекуры выбирались на балкон. Этаж был девятый, последний. И вот, после очередного ерша, Борман влез на перила и ухватился за нависающий над балконом козырек. "На хрена? Ебанешься!" – заорали заботливые приятели. "Я – большой ученый, - ответил Борман. – И, как кандидат многих наук, прочту вам лекцию с наглядным примером". Он подтянулся и через мгновение оказался на козырьке. Остальные очумело наблюдали снизу, повысовывавшись за ограждение. Верхушка стены плыла на фоне облаков и вызывала головокружение. Водолаз высоты не боялся и мог бы проделать то же самое, но посчитал, что столь дешевые понты не красят профессионала. А Борман ораторствовал.

"Это реальность, - говорил он, обводя весь мир божий простертой рукой. – Она кажется вам безграничной. Но это только потому, что вы не видите ее границ. А они рядом, и они с вами всегда и везде. Вот у меня здесь до ближайшей границы один шаг. После этого шага моя реальность будет существовать не дольше секунд, потребных мне на падение. Ну и что для меня эта красивая туфта, которую вы вокруг видите? Сзади меня стена, она твердая, мне на нее не влезть. Впереди у меня – пиздец. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте – все что для меня осталось. Жестокие тиски реальности. Как в пещере. Спросите у Водолаза, он знает. Ты чувствуешь, Водолаз, давление жестоких тисков реальности в своих пещерных стенах?"

"Нет,- ответил тогда Водолаз. – Стены не давят, они просто есть. И они не жестокие, они ласковые".

Уже больше часа он знал, что скоро умрет. Знал, но не верил.

Когда теплопотери человеческого тела превышают количество вырабатываемого организмом тепла, развивается переохлаждение. Остановить этот опасный процесс можно либо уменьшив потерю тепла, изолировав тело от внешней среды одеждой, либо увеличив выработку энергии, разогревшись горячей пищей и работой. Если ни то, ни другое невозможно, процесс не остановить, и исход его однозначен.

Переохлаждение проходит в несколько этапов. Поначалу организм старается компенсировать потерю тепла с поверхности тела тем, что посылает дополнительную энергию изнутри. Усиливается периферийное кровообращение, по коже "бегут мурашки", она краснеет. Позже развивается неконтролируемая дрожь: мышцы пытаются добыть энергию, произвольно сокращаясь. Однако, когда потери тепла начинают угрожать главному – тепловому ядру, включающему голову и внутренние органы, организм вынужден пойти на крайние меры. Сужением сосудов он перекрывает поступление крови в телесную периферию, отключает поверхность тела и конечности от источника тепла. Мышцы мертвеют, тело теряет чувствительность, сознание меркнет.

Третья, последняя, стадия предшествует летальному исходу. Когда температура теплового ядра существенно снижается, организм отворяет перекрытые сосуды и пускает остатки тепла вовне. Угасающее сознание воспринимает случившееся эйфорически. Человека охватывает тепло и блаженство. Счастливые видения провожают его в путь отсюда. Смерть приходит желанной.

На четвертом часу лежания в узости Водолаз все еще пребывал на второй стадии процесса. Он знал, что переохлаждение еще обратимо, но знал и то, что реальных шансов не осталось. Счет времени был потерян, но уже очень долго он ковырял пальцами глину перед собой. Рук он уже не чувствовал, и только кончики пальцев угадывались по пульсирующим точкам боли. Канавка вдоль основания перекрывшего путь камня углубилась сантиметров на десять, но край его нигде не появился. Руки почти не слушались.

Дальше началось то, о чем он не рассказывал никогда и никому.

Снаружи ничего не происходило. Но по мере затихания внешней активности все более бурные и интересные события происходили внутри. Водолаз проваливался внутрь себя, и в какой-то миг стало казаться, что это выход. Снаружи было скучно: ничего кроме мертвого камня. Внутри же крылись бесчисленные отрады и увеселения. Коченеющее тело превратилось в корпус залегшей на грунт подводной лодки, нет – шикарного океанского лайнера. Здесь были сотни людей, рестораны и библиотеки. Здесь можно было задраить люки и вновь прожить целую жизнь. И много других жизней - прошлых и будущих.

Был не сон. И даже не бред. Нечто реальное, и Водолаз мог этим управлять. Он заглянул в прошлое и извлек оттуда самое лучшее: праздники детства, запахи лета, предчувствия сбывающейся мечты. Но нечто мешало. Он видел собственное, знакомое ему счастье совсем рядом, но не мог дотянуться.

Это походило на бесконечно длинный коридор с выходящими в него с обеих сторон невыразительными, плохо прорисованными дверями. Он шел по ковровой дорожке, показывавшей при движении живые психоделические картинки, и знал, что за дверью справа – его восьмилетие и подаренный в день рождения лук, за дверью слева – пляж, бутылка вина и раскаленный велосипед на песке, чуть дальше – мартовская лыжня в салаирской тайге, а напротив – встреча на мокрой после дождя крыше. Но стоило толкнуть одну из дверей (она поддалась было, но тут же захлопнулась, выпустив на миг звон монет и голоса забытых друзей, играющих в пристенок на лестничной площадке), как сзади появилась чужая тень. Он обернулся.

На стоящем рядом крепком мужчине была застиранная тельняшка и черный халат грузчика (руки в карманах). Лицом он напоминал телеведущего Познера после беспробудного многодневного запоя. Под носом алел крупный прыщ.

- Привет! – прогудел мужчина низким начальственным голосом.

Водолаз молчал. Меньше всего ему хотелось общаться с обладателями таких голосов.

- Убегаем? – продолжил "грузчик" добродушно, как миллиционер, сцапавший-таки нарушителя. – Бесполезно... Ты сам поймешь. Очень скоро поймешь.

"Грузчик" утробно кашлянул, и в этот момент лопнул его прыщ. Из капельки гноя выполз крохотный грибной червячок.

- Херня! – смутился "грузчик", смахивая червячка рукой. – Реминисценция из Стивена Кинга.

И заговорил серьезно, отводя глаза в сторону.

- Понимаешь, все эти сопливые моменты из твоей бывшей жизни – это не убежище. Там не скрыться. Там можно только скоротать время, пока за тобой не пришли. А как время выйдет, начнется самое противное. Все твои сладкие сопли начнут разлагаться. Быстро, стремительно. Солнце почернеет, травку съедят крысы, из людей полезут пауки. Ну и так далее – все пожрет плесень. И тогда увидишь смерть.

"Грузчик" ткнул толстым корявым пальцем в грудь Водолаза, но тот ничего не почувствовал. Рука прошла насквозь.

- Видишь, смерть – это не так просто. Она не косит косой, это слишком легко. Она извлекает тебя из жизни по частям, множеством инструментов. Она даже не акушер, она, скорее, дантист. У нее есть приспособление для каждой клеточки. И она никогда не хочет облегчить твою участь. Лицо садиста, грязный халат забрызган кровью...

И тут что-то появилось в дальней перспективе коридора. Шевелящаяся, надвигающаяся масса. Уже скоро стало понятно, что это плотная, прущая на них толпа. Но разглядеть отдельные фигуры было еще невозможно.

- Ха! – сказал "грузчик", мельком обернувшись. – Вот и они. Это еще не смерть. Это наша компания. Кстати, у тебя есть выход. Я к тому и веду.

Он продолжал еще что-то говорить. Веско и убедительно. Но Водолаз не слышал или не понимал его. Он не мог оторваться от зрелища, делающегося все более ясным. Он уже различал первые ряды нестройного, валящего на него, как пьяная толпа, шествия. И это было невыносимо.

Он закричал, исторгая из себя рев, переходящий в вой, сжимаясь в тугой комок, в точку. А потом взорвался.

Это был не ужас, это была вспышка ярости. Она взломала корпус задраенной подводной лодки и вышвырнула Водолаза наружу – в жесткий леденящий склеп. Прокатилась, оживляя мышцы, волна невесть откуда взявшегося жара. Не переставая кричать и обхватив проклятый камень руками, он толкал его головой, твердо зная, что камень слабее, что камень не выдержит.

Дальше был провал в памяти и странный, хорошо запомнившийся бред.

Водолаз чувствовал, что тело его непомерно разрослось и потеряло очертания. Собственно, он уже не был собой, Водолазом, вообще человеком. Он стал горой, огромным, уходящим в глубину скальным массивом. Он почти не ощущал своей спины – там было подобие задубевшей шкуры: выветренной, разрушенной, покрытой землей и лесом, обдуваемой ветрами и размываемой дождем. Зато хорошо чувствовалась жесткая подстилка снизу: там проходила граница пород, и его тело заканчивалось. Он знал и осязал все свои внутренние пустоты, разломы и трещины, точки напряжения и разрушающиеся участки. Наблюдать свою внутреннюю жизнь было все равно, как перебирать сокровища: там хранилось, недоступное никому, его собственное достояние. И там, внутри, в месте сосредоточения силы, билась горячая живая точка. Это было его сердце. Туда переселилась его душа. Там появилось второе, концентрированное "я", но он не раздвоился. Просто не был теперь одинок. Обрел цельность. К земле, воде и воздуху прибавился огонь. Взгляд со стороны, критерий пустоты... Ты...

Осознание себя вернулось к Водолазу вместе с полной темнотой и свирепым холодом. Его колотила судорожная дрожь, но тело он чувствовал и мог двигаться. Это было так похоже на пробуждение от алкогольного забытья, что некоторое время он пытался мучительно вспомнить, как его угораздило так нажраться. Он ощупал себя и нашел зажигалку. Огонь высветил нависающий свод и болтающийся у лица оборванный провод. Это – пещера, а память обо всем предшествующем уже возвращалась куцыми пробуксовывающими рывками. Что произошло, он не понимал. Но мог двигаться. И зажег огарок, тут же сунув руку в крошечный огонек. Это было тепло!

По счастью, сорванный с исчезнувшей каски фонарь остался висеть на шее на одном проводке. Разбитыми пальцами Водолаз скрутил размочаленные жилки и увидел тусклый электрический свет! Жизнь возвращалась!

За его спиной уходило в темноту значительное расширение, а он сидел на глине перед узостью, откуда струился легкий сквозняк. Там находился выход, и именно оттуда он и пришел. Уже через метр свод почти смыкался с полом, в котором явственно выделялось гнездо от преграждавшего путь камня. Сам камень валялся поблизости, расколотый на три части.

Что предшествовало освобождению и как именно оно случилось, Водолаз почти не помнил. Однако знал, что произошло нечто значительное и не должное уйти без следа. Он чувствовал перемену. Только этим можно объяснить не столько даже рациональность, сколько кропотливую педантичность последующих его действий. А главное – что они завершились успехом.

Когда Водолаз добрался до грота с оставленными вещами, он был совсем плох и двигался на автопилоте. Однако, на соблазн бросить рюкзак и выходить налегке не купился. Хотелось покончить со всем сразу. Удалось даже собрать все разбросанное барахло. Закинуть веревку наверх колодца он не мог, и пришлось корячиться с грузом по завалу. Обратный траверс между двух балконов оказался на удивление прост. И то правда: застрять здесь, после всех совершенных подвигов, было бы глупо. На выход он выполз на четвереньках, таща рюкзак и веревку волоком. Измазанный глиной, с темным лицом и торчащими вверх и в стороны клочьями волос, он явил бы наблюдателю пугающее зрелище. Но смотреть было некому.

Снаружи занималось утро. Истошно орали птахи. Дно долины скрывалось в тумане, но здесь, наверху, даже не выпала роса. Камни не остыли и до сих пор хранили дневное тепло. Кое-как содрав влажный, колом стоящий комбинезон, Водолаз прижался к теплой скале и отключился.

Забытье было глухое, без снов, как черный провал.

Проснулся часа через три от крепнущей жары. Залез в рюкзак, откопал съестное, попытался есть. В сухую глотку ничего не лезло. Тогда он встал, с трудом размяв тело, подхватил вещи и поковылял вниз, туда, где был ручей, где можно было напиться, отмыться, откуда начиналась дорога в ближайшую деревню и дальше, домой. Пока с этой пещерой было покончено. Он сделал все, что мог, и должен был начать следующий этап жизни.

Уже ближе к вечеру Водолаз сидел на крыльце деревенской конторы и ждал попутной машины. По площади проходило стадо, коровы, флегматичные как даосы, медлительно разбредались по домам. Невдалеке гудела лесопилка. Утешительно пахло навозом и стружками. Поблизости мужики обсуждали результаты выборов. В том смысле, что один хрен – красные, белые – никто ничего не даст, все только ограбят.

Было безветренно и лениво. Заходящее солнце светило в лицо, и под закрытыми веками плавали багровые пятна. Они были неоднородными и струящимися, как поверхность планеты Солярис. Всмотревшись, можно было различить структуру – она была знакома. Продолжалось проявление скрытого до поры знания: весь день Водолаз открывал его – то в потоке ручья, то в разводах облаков, то в мельтешении лиственной тени. Смысл знания был невыразим словами, но исполнял уверенности. Это было то, чего недоставало ранее и отчего все теперь должно пойти по-другому.

Он открыл глаза, когда на лицо упала тень. Перед ним стояли два милиционера: в метре нависал белобрысый молодой сержант с непокрытой головой, обветренным лицом ковбоя и тяжелым взглядом, а чуть подальше лениво озирался пожилой брюхатый капитан в расстегнутом кителе.

- Привет! – сказал сержант. – Сколько выпил?

Водолаз поднялся с крыльца и пожал плечами. Отчего-то он уже знал, что случится дальше, и это будущее не требовало от него никаких усилий.

- За коноплей ездил? – догадался сержант.

Водолаз покачал головой и улыбнулся. Взгляд его был ясен и чист, в голове ни единой мысли, но спокойное внимание.

- Турист, значит, путешественник... – продолжал сержант, тоже повеселев. – Или бродяга?

Водолаз молчал, улыбаясь.

- Да брось ты! – подал голос капитан. – Документы проверь, да и поехали.

Документов у Водолаза не было. Но он был уверен, что это ничем не грозит.

- Взяли бы вы меня до райцентра... – заметил он.

Менты замолкли как бы в недоумении. Капитан сдвинул на затылок фуражку и принялся рассматривать так и не отмытый до конца рюкзак.

- А что? – нарушил сержант молчание. – По дороге его и расколем.

Полтора часа спустя "уазик" выбрался из предгорий и в густеющей темноте прыгал по выбоинам давно не знавшего ремонта асфальта. Милицейские уже перечислили все известные им пещеры ("А эту знаешь? На пять километров сквозь гору идет!") и, проникшись к Водолазу симпатией, твердо обещали устроить его на ночлег ("Хошь на диванчике в дежурке, а хошь – камеру тебе откроем!"). Теперь они обсуждали отвлеченные вопросы.

- Все же, если даже в пещере одна пустота и нет там ничего, ни золота, ни руд, - говорил сержант, ожесточенно крутя баранку, - все одно государство никому их не отдаст. Государству принадлежат земля и недра. Вот Кривулин, коммерсант хренов, собрался старый карьер купить. Никчемное место, и для строительства непригодное, и расти там ничего не будет. А ему главное собственником стать. Показать и сказать – мое! Хоть и пустота, а своя. Да хрен-то там! Наше государство своего не отдаст и правильно сделает. А вдруг самому понадобится? Ракету, скажем, поставить. А пещера – вообще штука особенная. Никто ж толком не знает, что там быть может. Золото там спрятанное или ископаемые кости – тоже денег стоят. Я б вот, как представитель власти, было б время, обязательно бы заинтересовался: чего это ты, товарищ, по пещерам лазишь. Может нашел уже чего? А? – он обернулся на Водолаза и весело заржал.

- Да, - вдруг неожиданно для себя ответил Водолаз. – Нашел.

В машине повисло молчание, как будто поблизости родился еще один мент.

0 0