Туристское творчество

Автор - Олег Воробьев (Минск)

Лето ударило в бубен, что горячит и разгоняет кровь. Как борща с дальней дороги, захотелось большой воды, шалых порогов, где сердце не скребет, а бьется. А в белой ночи оно чуть ноет от благодати горящего горизонта и театра облаков. "Человек - это звучит гордо!"- начертал классик М. Горький. Город принижает долгим пленом.

Я возвращался с реки Оленка, что на Кольском п-ве. Ночью в гулкий вагон грузились туристы, заталкивая байдарки под потолок. Группа минчан держала путь домой. Утром я подошел к ним. Меня угостили икрой, наваленной на ломоть. Кто-то сказал: "Кереть - лучшее, что я видел, а бывал я в Карелии почти везде…".
Некто Оксана достала карту из рюкзака. Кереть под ее ладонью впадала туда, где тридцатикилометровая морская губа клеилась основанием к Белому морю. Загогулина тянулась к железке и выполняла роль подвозчика в цивилизацию, а для тех, кто восторжен или молчалив - добавляла морской соли. Я справился с бутербродом и там, где роились мечты, укрепил плакат: "Даешь Кереть!".
Вскоре, как положено, лозунг задвинулся, но карта Оксаны воскресала и кропотливо двигала к своему краю. Три года спустя я упал в Кереть, как кузнечик в бурные воды.

Покидая Оленку в тот засушливый год, я говорил, что на планете маловато воды. Проливное небо Мокрой Сыни на Урале убедило в обратном. Пересеченный с Европы в Азию Уральский хребет пронял мою хребтину гласом вечного и недоступного.
Темпераментная Кутсайоки Кольского п-ва оказалась той Гюльчетай, что "приоткрыла личико". Она заманила на катамаран, и она же навела тоску по байдарке. Кутсайочная 20-ти метровая "Маманя" веселой отчаянной красотой прикрыла провал вечности, который вмонтировал в меня Урал.
Парус, реявший над катамараном среди Иовского водохранилища, поведал, что земные реки - ничто в сравнении с реками ветра, которые текут над просторами. Я поверил в истину паруса, но знал, что мой бог - байдарка.
Итак, Урал и река Кутсайоки заново основали мой душевный материк, из которого остальное вытекает. Первой ниткой на эту сушу ложилась Кереть, где пасутся крутые валы позади плит и булыганов.

Где 17 - там и 19

В группе Николая Чижа и Анатолия Шабана одна семья была из Гродно. Слава, Алла и сыновья обогащали группу собой и двумя "Тайменями". Пришлый мой экипаж на веру не брали. Звонком в субботу Чиж расколол сон:
- Я должен тебя увидеть. Это мое правило.
Мы встретились у церкви на Немиге.
- У нас проблемный экипаж - братья Павел и Сергей из Гродно,- сходу начал он.- Бойцы увидят байдарку впервые.
Я посмотрел на оба шпиля церкви и подытожил два факта: первый - меня берут. Второй - сплав будет "веселым". Третий факт выплывал, как баржа из-под моста: в Чиже угадывались два человека: зрелый муж и авантюрист. Я сам частенько авантюрист. И потому порадовался за милую черту руководителя. Мы расстались, унося оптимизм, и за спиной недурным знаком ударили колокола.

Еще тринадцать душ в пику чертовому числу были из одного города. Количество небывалое, будто на аптекарские весы бросили пуд. К тому пуду клеился и наш экипаж. "Ничего страшного,"- сказал Анатолий Шабан, второй руководитель,- "где 17 - там и 19. Емкости котлов хватит на всех". "Откуда такая посуда?- поразился я,- видно, cворовали у циклопов".

Котлы из нержавейки "перевели стрелку", ударили набатом сборов. Я узнал, что участники больны швейным делом. Стук машинок дырявил столичные ночи и рождал фартуки.
Детище Анатолия было скроено из полимерных лоскутов. Разноцветный "транспарант" шумнул былым праздником Первомая. Фартучный бум меня не поколебал.
- Этой вещи нет в моем списке,- сказал я Чижу.
- …пойдете без фартука ?!- не поверила завхоз Ирина, - там есть приличные пороги и валы.
- Бог с ними, с валами,- замял я тему и ударился в ремонт каркаса.

Авантюрист, обитавший в Чиже, простил мне пресловутый фартук. Зато зрелый муж гнул свое: "…бери шлем, бери непотопляемось в нос и корму. На весла - тоже бери. Спасжилет есть?". Требование было аксиомой, как то, что Земля покоится на байдарке Ноя, Библии маршрутов и Отпуске.
Летняя прогулка перерастала в серьезное дело. Я не заметил, как сдал бесшабашные позиции участника пятерки и стал поглядывать на троечную Кереть с почтением, как задирал бы голову, охватывая зрением Эверест.
- Какую оболочку брать в поход?- разбудил я жену среди ночи.
- Бери новую. Со старой замаешься или потопнешь,- спросонку "обнадежила" она. Тонуть я не имел права и на острые камни Керети, скрепив сердце, взял новую.

Пятое колесо

В группе было три Павла, два Николая и две Лены. Аномальная ситуация с именами сказалась на погоде. Станция Лоухи в 2 часа ночи обсыпала дождем с комарами. Покрытый лужами асфальт пах сыростью далекого утра. Мокрые шпалы, через которые я потащил байдарку, нагнали мимолетную грусть по вагону с надписью "Минск-Мурманск".
Салон автобуса был набит парами бензина. Чиж ткнул пальцем в карту. Водитель кивнул с пониманием дела.
Мотор затих в конце громады озера Кереть.
- Черт знает, куда затянул нас Адам Козлевич,- сказал Чиж, озираясь,- придется отпахивать назад по озеру километров 40-50!
Как влипшую дверцу, я выдернул себя из чада салона. Обочина пахла мхом и сыростью леса. От избытка кислорода повело. Я выбежал на берег. Простор начинался здесь.
Залив озера встретил, как серый зонт, от которого тянуло зарядившими дождями. "Порядок,- сказал я. - Таких мест повсюду - что дождя в грозу. И что мы здесь позабыли?.."
До порогов было далеко. Я тихо выругался и схоронил крик души по ярой воде. "Надо уметь подчиняться обстоятельствам. Кто ты есть в лоне Мироздания? Радуйся, что себя осознаешь и чего-то хочешь. А мог бы по плану Космоса быть хвостом ишака".

Тишина светлой ночи валялась на воде, как тюфяк, клонящий в сон. На поляне было умеренно мусорно. В руках завхоза Иры Зингер появились железные грабли. Уклад незнакомой группы подкинул что-то небывалое. Я повеселел и двинул граблями по траве.

Утром в камень ткнулась байдарка. Знакомые по вагону туристы искали упаковку с байдарочной оболочкой. Предмет и в самом деле лежал у нас на поляне. В глазах всколыхнулась ночь на станции Лоухи...
Две группы выкатывались из тамбура. Куча вещей сумбурно росла на платформе.
Шестеро соседей забросили пожитки в микроавтобус. Никто не подозревал, что их упаковка приблудилась к нам. Они ехали, а громадная группа Чижа переминалась под дождем в ожидании большого автобуса. Я позавидовал им тогда…
Теперь мысли побежали о другом: "Гнилое дело - возить байдарку в двух упаковках. Вдобавок - рюкзак. А три вещи - тараканы, бегущие кто куда".
Гости подарили завхозу рыбу и отчалили. До меня вдруг дошло, какой участи мы избежали. Бросить шкуру было нехорошо, а возить "пятое колесо" - хуже потопа.

Буржуйка Зингера

Ночная вода отжила свое. Теперь штормило. День раскачивался от серости к революции ветров. Накатывало то, к чему я стремился.
Взгляд прыгнул с другого берега залива на байдарку. Между шкурой и красным набалдашником сквозила дыра. К печали Чижа, это был нос его трехместного "Тайменя". Беду замотали в целлофан, зажали веревками и резиной. Байдарка Николая обрела вид хищника. Ужасная красота носа вспорола волну.
Люблю дали за ясность и недосказанность. За то, что входят, не спрашивая и волнуют. Я жил бы счастливо и без этого чувства, если бы не убегал из цивилизации. Ее мир - вроде бы светлый и правильный, когда не знаешь настоящих красок.

Небо горизонта примыкало к нему завораживающей химерой. Было странно, что клин ее облаков двигался к нам. Мираж дышал массой воды. Легкость, с которой небо перемещало груз, вызвала уважение. Я подумал, что в естественном мире все происходит наглядно, добротно и честно, а в людском обществе… Да что о нас говорить.
Восемь байдарок трудились в простреле озера. Один экипаж решительно и простодушно забирал вбок. Вперед напропалую… Не надо и гадать - кто там бурлил. Студенты, Даша и Павел Второй, прогибали волну байдаркой "RZ". В корме шумел флаг, как работяга, оставшийся без рубля. Длинное древко выгибалось, и полотнище ровняло белые вершки. "Хороший тормоз придумали ребятки. Шторм не любит флагов. Лучше бы его до поры убрать".
Среди "Тайменей" волны казались комнатными. Гнездо из байдарок колыхалась под небом, будто так было всегда.
Я вложил силу в весло. Суденышко захлопало по гребням. Каркас, обутый в полихлорвиниловую оболочку, летел чертом на попутной метле.
Хрясть - от удара в нос волна разлетелась в блин. Матроса Лену накрыло. Она обернулась: "Убавь, Петрович, энергию!" "Нет места подвигу",- пробурчал я и стал аккуратно окунать весло в шторм. Это напомнило мне чистописание, когда макал перо в чернильницу.
Неласковый горизонт был далек, берег сбоку - ближе. Было уютно и грандиозно. На секунду руки опустили средник поперек фальшборта. Душу защекотало давно не гостившее чувство. Я забыл на реплику матроса и смачно вогнал весло в гребень.

Мох мыса обрывался. Под ним в воду уходили камни. В подножие леса стучал прибой. Волна подрастала на глазах. Протяжное нутро российской глубинки набирало вдох.
Я почувствовал, как под сухого меня затекла водичка. "Штаны - дрянь. За три года превратились в сито. Шьют из ерунды. Неужели нет нормальных материалов?". Мне припомнился альпинист Саша Сергунин. Давно и едко он сказал: "Не пропускает воду только полиэтиленовая пленка".

Чиж повернул за мыс. Ватага продолжала втискиваться в ветер. Едва видный горизонт тянул к себе, но группе нужно было в другую сторону.
- Давайте сюда-а-а,- позвал Николай. Байдарки отвернули от манящих гребней и подались за Чижом в пролив.
Я выбрался на берег размять ноги. Каменные чемоданы разной величины были разбросаны по уступам и впадинам. Вверху сосны стояли реже. Беловатые пятна ягеля веселили склон. Я прошелся по мозаике и замер от скрипа кроны. Большой ком покоя вкатился в меня.
Внизу яркие спасжилеты рассаживались в байдарках. По склону, который я покидал, бухнул порыв. Казалось - парус Иовского водохранилища хлопнул из глубины дней на Кутсайоки.
Сколько на Земле просторов…, но видишь - кроху. Где замочил рукав - то с тобой и живет. Остальное - мираж. Жизнь - бег наперегонки с ритмом, не тобой заведенным. Не для твоей души. Спохватишься: а много ли мгновений, что ты прогрел вздрогнувшим сердцем? Холодному Космосу нужны они, а не микрочип в мозгах успокоенного человека. К этому спешим.

Ветер стал попутным. Задул в спину - идешь не туда. Байдарка Чижа тремя веслами удлинилась от скорости. "Таймени" и "RZ" шумели сумбурным клином. Вперед и вперед, "туда, где ты не был…".
Против мыса на отмели стоял валун. Вокруг колыхалась неглубокая прозрачная вода. "Вторая половина июля, а лето не натопило баньку. Б-р-р-р и йок…".
Отшельничеством тянуло из закутка, куда углублялись байдарки. Небо громоздилось кипой помятых облаков. Сквозь них проступил мягкий неземной свет. Стало тихо. По куполу разлился перламутр. Я обернулся.
- Посмотри, Лена, красотища какая в небесах!
Облака перестроились в колонну и шли наискосок, туда, где воли и ветра было больше.

Вечер обставился палатками. Ветер укладывал рельсы в небе, по которым накатывалась погода. Володя Зингер всмотрелся в багровую полосу: "Дело налаживается". Из мешка, что он развязал, вынырнула печка-буржуйка. "Будем печь блины",- загалдела молодежь. Володя ввинтил в агрегат три ножки. После грабель это было вторым потрясением.
Печка твердо стала возле коротких дровишек. "Вот оно - нормальное равновесие, а то живешь птахой на жердочке, и каждая маломальская неурядица готова тебя опрокинуть".
Комарье залегло в щели природы. Самое время по холодку заняться дровами. Я снял анораку и взял топор. В руку вошла сила. Гладколицее существование отвалилось прочь.
Я прошел мимо кочки. На ней лежал валенок и немного портил вид. "Не его теперь время. Однако, своего дождется, как сторожит тоска развеселого гуляку".
Я оглянулся на свою палатку, схожую с божьей коровкой. Дуги каркаса, просунутые через желобки тента, стояли жестко, но сама ткань боковины колыхалась и трепетала. "Упор ветра - можно ли нормально жить без него?" Мне стало хорошо и от этого - странно. "Однако - привыкай".
Порывы кренили столб дыма и относили от сковородки. Закат алел. Разгоряченно брызгая, румянились блинцы. "Ветер золкий, аж плечо леденеет",- пожаловалась Лена Шабан. Я посмотрел на ее руки в масле и накинул ей свитер на спину. Мне тоже стало зябко. "Ночь выхолаживает. Пойду закрою форточки в тенте палатки". Я прошел мимо Чижа и Анатолия. Руководители изучали карту.

Призраки

Утром группа из тупика повернула в обратную сторону, откуда пришли. Озеро вбирало солнце и отражало лес. Лена и я поравнялись с байдаркой Анатолия Шабана. Синий низ и красный верх из ПВХ привязывали взгляд. Дека горела лучами. Лица Шабанов были застывшие - не от мира сего. "Забалдели от скорости",- решил я. Их оболочка рассекала воду, как воздух. Если б не движение рук семейной троицы,- принял бы их за мираж.
"Таймень-тройка - бесподобная вещь на озерах, а идти в порог я бы не пожелал". С тревогой я подумал о последнем на Керети препятствии. В литературе порог назывался по-разному: Морской и Запорный. Одно в описаниях совпадало: перепад составлял 15 метров. Воображение рисовало ужасы, но в глубине души я был спокоен, как громоотвод в ясную погоду. "Есть у нас верное средство от любого порога - обнос".
"Таймень" призраков убегал. Острова вырастали из мелких очертаний, а красно-синяя байдарка бесподобно таяла в их направлении.
- Дальше перекуса не убегут,- спокойно заметил Чиж.
Я приноровился к движению троек Чижей и Зингеров, которые имели тяжелые прорезиненные оболочки. Весла лихих семеек шумели вовсю, но с этим ходом проще было тягаться.
Сбоку выдвинулся "Таймень" Почиковских старших. Я знал: жена Славы - Алла - впервые в походе. Меня удивило, как ловко и быстро она приноровилась к веслу. "Совсем немного нужно, чтобы прижать хвост обычному быту".
Весла извлекали из воды калейдоскоп звуков. Их языком гребок начинался с высокого "И-г-л-у п-т-р-ш-т-я" и затихал низким "у-у". Озеро благоволило. Группа безотчетно ускорялась.
Мысли и небесный портрет под веслом смешались. "Пока везешь свою плоть - их стайка резвится там и здесь, не оставляя и легкой тени на поверхности".

Остров, по которому расхаживали трое Шабанов, поднимался из воды каменным зубом. В просторных соснах обитал каркас бани. Кусок пленки колыхнулся с угла. Разогретая греблей Тоня стояла на обрыве. Пружина движения толкала ее. Шагнет и станет "бегущей по волнам". Туда, где слегка изгибается горизонт.
Я подумал: "Мы обитаем не на Земле. Каждый живет в плоскости вытянутого треугольника. В одном углу - ты, в другом - будни обтаптывают тебе ноги. И только в далеком остром углу - твои чаяния. Из него как масло, из масленки, ты выползаешь на божий свет и оказываешься на круглой планете".
Шалея от проникающей красоты места, я прошелся с берега на берег. Солнечный остров был слишком хорош, чтобы обломилось нам счастье постоять.
- А как насчет бани?- спросил я, зная, что дневок нет.
- Будет,- пообещал Николай,- зря, что ли, Зингеры шили чехол из полиэтилена?
После трех бань на Кутсайоки я не мыслил странствий без веника и крепкого духа. "Все в этом мире не случайно",- подумалось, вспоминая тот поезд, бутерброд с икрой и разговор про Кереть. Я почувствовал, как лист ржавчины, который город бесцеремонно впихивал в меня, разломался.
Я тронул угол каркаса и, воодушевленный кем-то сотворенной прочностью, попросил карту у Чижа. Она встряхнула размахом. На шахматной доске озера стояли фигуры островов в окружении голубых квадратов воды. Роль невидимых белых фигур принадлежала ветру. Здесь пахло извечной борьбой. Мое благодушие сдуло. Дай бог, чтобы не было волны. Повеет свежак - не выпустит с островов.
На мху я заметил российские купюры, выпавшие из карты Николая. Среди сосен, покоя и красоты денежные знаки выглядели жалко. Я поднял. Вот Идол, которому отдаешь почти всю жизненную энергию. Сейчас он был мертвым и смешным.
- Петрович,- окликнул Анатолий,- мы а-а-т-ходим. Сине-красная байдарка покатила вдоль стены острова. Ветер не ходил с утра по воде и я, спрыгивая к байдарке, пожелал ему не торопиться.

180 градусов

Люди добывают счастье в неведомых пределах, стремятся ТУДА ... До полудня мы увидели байдарки москвичей. Они двигались в лабиринт озера. Группа Чижа торопилась его покинуть.
Моя байдарка сошлась с бортом синего цвета. Я отметил: "Красивая оболочка, но старого образца. Ходкость не та и весит больше. Моя - практичнее. Моя из ПВХ - чудо".
Руки капитанов и матросов ухватились за борта. Между байдарками оставалась щелка, чтобы борта не терлись на волне. "Ну и скорость у вас,- покачал головой москвич,- куда так спешите?" В его глазах лежал материк отпуска, в моих - тоска по тающим дням.
Наши борта разошлись и на моем, как добыча, поехали слова: "… в перемычку, что напрямик между озерами, не ходите. Топко там. Надо "пилить" кружным путем. За деревянным крестом поворачивайте".

Крест на низком мысу стоял крепко, в соответствии с космическим фактом выхода из озера Кереть. Его галактические парсеки, в которых взгляд не сразу достигал сопок,- оказались за кормой.
Мне чудился гул речной воды. Я бодро подумал: "Теперь ветры не задержат. Мы - хозяева движения". Опасение, томившее три озерных дня,- кануло. От этого вдруг образовалась пустота, и туда отложилась тоска первой потери.

За мысом байдарки повернули на 180 градусов. Здесь обитала та же спокойная вода. Озеро Плотичное покоилось горизонтально, но для меня оно обрело уклон. Берега и небо накренились к черте первых порогов. Озерная дрема разбилась о деревянный крест.
Остров Реутошуари подставил под ноги отвесную скальную вершину. Оттуда я заглянул в соседнее озеро Кереть. Полоска леса разрезала целину водной империи. Островок-кроха по ту сторону с несколькими елками был на ладони. Вчера мы там шли. Где-то здесь и лежала перемычка, в которую не советовали ходить москвичи.
Я огляделся ближе. Озеро Плотичное с высоты Реутошуари казалось коротким и заслуживало быть пройденным с его начала - от креста - без каких-либо перемычек напрямик. Гранитная стена левого берега переливалась блестками, когда под вечер с Леной мы неслись вдоль нерукотворной прямой. Отсюда этого не было видно. Я подумал: "…так и должно быть. Что минуло - того нет. Прожитое - призрак, и только магма новых событий волнует, разгоняет кровь. Вперед и вперед, не оглядываясь подолгу. Это закон молодости".

Ковер на лодке

На озере Нюкки группа пристала к берегу. Байдарки шумнули о песчаное дно. В одной местной лодке была вода. Другая покоилась вверх днищем. На ней лежал половой ковер. Чета пенсионеров усердно терла его щетками, добавляя воду и порошок.
Ветер крепчал. "Затянется рейд в продуктовый ларек",- подумал я и вытянул "Таймень" из волн дальше на сушу.
Пятеро остались присматривать за порядком. На болотине, в двух шагах от озера росла незрелая морошка. Здесь было жарко. Духота вытолкнула меня от ягодника к лодкам.
Мужчина зачерпнул из озера ведерко и вылил на пену ковра. "Повседневный быт -рутина,- подумал я, - даже в красивейших местах. Мозгу нужна информация, телу - нагрузка, душе - эмоции. Дорога, движение дают первое, втрое и третье". Во мне шевельнулось сочувствие к пенсионерам у ковра. Я желал им оказаться с нами хотя бы на денек.
Воздух между лодками и сопкой того берега дрожал на солнце крыльями стрекозы. Я вздохнул:
- Красиво здесь.
Седоватая женщина удивленно вскинула глаза:
- Бедные вы люди… Маетесь в своих городах.
Мыльная пена схлынула с ковра. Он был абсолютно чист.
- Часто моете?
- Раз в пару лет.
Муж с женой положили щетки на ковер и зашли в воду.
Дно было пологое. Вода поднялась выше колен. Волны норовили сбить с ног. Муж подал руку, и семейная пара потихоньку двинулась дальше вглубь. Они окунулись, и теперь барахтались, по-детски держа друг дуга за руки. "Кто же кого больше пожалел?"- подумал я, обдумывая слова пенсионерки.

Колеса на воде

Мой "Таймень" двигался под мост. На пятки наступала большая группа. Я насчитал девять байдарок. В первых рядах мчался синий парус. От его профиля сердце трепыхнулось невпопад. "Никогда не поставлю парус в байдарку,- подумал я, продолжая любоваться,- слишком шаткое опасное удовольствие".
Под мостом повеяло сумраком. Я оглянулся: пройдет ли мачта? Если бы на многие вопросы было время для ответа - мы бы жили иначе.
Лена и я налегли на весла, нагоняя своих. Меня занимало соображение, по которому парус и мост - собака и кошка. Я был на стороне собаки и, словно ее чутьем, угадывал близкую воду порогов.

Блики воды ослепили. Байдарка втягивалась в шум порога. Я впитывал родные звуки и не хотел тревожиться. Но вот, верхушки леса прикрыли солнце. Днище вздрогнуло. На булыган наваливало мягко, интеллигентно. Вдруг мимо "шах-шах-шах" замелькали байдарки москвичей. Видение сгинуло, и я осерчал на камень, как Буратино на веревку, что держала его вниз головой. Мое весло взбунтовало воду, однако, навал с другой стороны брал верх. Мелькнула ехидная мысль: "Ты покатил в порог, как с горы на пылесосе: глупо и смешно".
"Пылесос" оторвало от камня и стало разворачивать. Я уразумел, что разучился грести обратно. "Однако, сноровка твоя - что у сторожа стрельба".
Промелькнули бревна от берега. "Как бы не прижало кого-нибудь из молодежи…". За первой ступенью стоял Чиж на страховке. Я махнул рукой вниз по реке. Чиж кивнул, и мы пошли порог до конца. "Мы - дежурные. Нам кашу варить надо".
Занятый житейской мыслью о дежурстве, я перестал хмуриться. "И что я переживаю за поганое прохождение? Детство это. Вот, приготовить людям поесть - важное дело".
На втором каскаде плита вдавалась в реку до середины. Вода сгибалась в полукруг, от которого пульсировала мощь. Ступень с воды не просматривалась, но что-то мне говорило - язык слива чист и красив. Мы подъехали к повороту на отрицаловке и мягко отрезали край валов. Эти "огурцы" заняли главное место в русле. На положительной их не объехать.
Мы пристали к берегу. У другого стояла притопленная байдарка. Экипаж колдовал над ней. Что-то у них стряслось. Мне показалось - это были москвичи.
-А что, Петрович…, сумбурно мы как-то одолели порог,- сказала Лена приятно и спокойно,- двоечники мы. Будем переучиваться.
Возразить было нечего. Когда-то Лена Холодкова была у меня руководителем. В степенном матросе чувствовалось то, что делало меня излишне спокойным. Пороги манили, но не тревожили.

Чиж пустил в действие заговоры, и группа удачно прошла порог. Чайники распрямили грудь, но так, чтобы в глаза не бросалось. "Скромные у нас ребятушки и девчатушки".
Я вышел на берег за котлами, когда Володя вытягивал их из байдарки. Емкости, сваренные из нержавейки, имели вес. Зная, как вода любит прибирать к рукам железо, я не удержался:
- Хорошо привязываешь?
- Не волнуйся, ужин сготовишь,- заверил Зингер и расхохотался. Ремонтник хорошел на глазах. В начале дня я услышал его незлобливую перепалку с завхозом Ирой. Утренняя радиопередача "Зингеры просыпаются"- прокомментировал мягко Анатолий. Быт группы "обрастал мясом". Было время, когда меня интересовали только пороги. Теперь я вглядывался в берега и людей.
Из поворота выскочила семья. "Смотрите! С детьми и без осмотра…"- ужаснулась жена Чижа, Наташа. В центре трехместного "Тайменя" сидели два пацана четырех и семи лет. За спиной отца артиллерийскими колесами вверх ехала тачка. На валах колеса качнулись. Байдарка мгновенно показала киль.
Володя и я бросились в его байдарку. Она дернулась на месте.
- Отвязывайте чалку,- закричал Володя девчатам. Секунды бежали. "Был бы нож под рукой - сейчас бы "чик" - и готово! Хороший нож - вот что надо приобрести. И чтоб висел на груди, а не в кармане кукожился, откуда не выдрать при надобности".
Кереть уносила перевернутую байдарку. Я шлепнулся на место матроса. Моя лопасть задела щебенку дна. - Так ломаются весла,- мелькнула мыслишка. "Пр-р-р-авее давай",- взмолился Володя, пытаясь обойти камни мелководья,- "па-а-бъем шкуру".
Мы выскочили к валам, где только что был киль. Я увидел в повороте торчащую березу. Старший мальчишка двумя руками держался за ствол. Мы объехали вершину, чтобы не толкнуть юную душу под дерево. Нос байдарки ткнулся в кору. В меня ошалело вонзились глаза мальчонки. Он лежал на спине под деревом. Вода накатывала на шлем, тянула голову под ствол. Мальчонка рывками едва удерживал подбородок над водой.
- Хватайся за нос,- сказал я и понял: не сможет.
Перед березой было глубоко. С берега в воду бросился отец. Он ввалился по грудь, потянулся и цапнул пацана за шкирку. Четырехлетнего сына, видать, сразу после киля поймала жена.
В воде у камней лежал перевернутый "Таймень". Оболочка дышала передрягой. Меня проняло возбужденное чувство, будто я сам перевернулся.
Мы причалили и поспешили к байдарке москвичей. Вылить воду и не сломать каркас - дело тонкое. Я привычно удивился, глядя на днище тройки. В таком положении она выглядела неимоверно длинной.
Толока "помогальщиков" потянула капающую "дуру" наверх. Под ногу попалось колесо тачки. Я споткнулся. "Давай полегче,- сказал себе,- без фанатизма давай. В благородном деле главное - не сломать конечности".
Хозяин колес поблагодарил. Жена его сидела на мешке и странно улыбалась. "Это у нее шок ". Мы сели в байдарку и двинули против течения. Я подумал: "Москвичей подводит самоуверенность". Мощь воды отбивала весло назад.

Контролер ОТК

Тропинка вела в конец порога. Утро было приветливым. Пахло лесом и облаками. Воздух струился в лучах. Мой взгляд наткнулся на сложенную шкуру "Тайменя". На пригорке стоял капитан, держа в ладони выломанное с мясом ухо шпангоута. Пороги только начинались. "Откуда такое разрушение?".
Я прошел мимо. Хороший уклон Керети и повороты в глубоких берегах сделали настроение легким, как просохшую к полудню паутинку.
По солнечному слалому пролетел представительный Николай Иванович. Инженер, но подрабатывает сварщиком.
Как неостывающий электрод, во рту дымилась сигарета. "Юбка на нем со шлейкой через плечо - супер, а порог слабоватый,- подумал я,- сигарета не затухла".
На последней ступени стояла завхоз Ира с видеокамерой. Контролер ОТК принимала прохождение. В манерах Иры сквозила профессиональная въедливость. "Она и Володя - красочная семейка. Ира - сдержанная, а Володя ворвется в порог со Славой из Гродно, как искра в динамит. А братья-чайники, Павел Первый и Сергей, поглядят, как на их байдарке ходят отцы-аксакалы".

Я выгнал заспавшуюся корму на течение. Так не отчаливают, но жизнь надиктовала столько правил… В итоге осело единственное: иди - как тебе удобнее. И мы пошли.
Шум берез остался на берегу. На середине река дрожала гулом чердака, с которого надо было скатиться кубарем. Как посол важного государства, я возвышался на плавательной доске. Толстая, легкая. Вылетит за борт - не утонет. Кто подхватит доску ниже порога - поймет: Петрович кильнулся. А киль - подарок судьбы, очередное рождение.
Нос проскочил первые камни. Вода гнула свою линию.
- Не мешай воде в пороге,- услышал я однажды. "Это точно. Не надо с ней бороться". Гребок Лены дал прухе, как называет бурную воду Женя Вашенюк, шлепка под мягкое место. Байдарка взяла угол. "Вот так и надо держать". Уклон порога возрос. Любимый рюкзак в центре, что возвышался чемоданом над фальшбортом,- вдруг сдвинулся набок. "До чего же гад! Выперся, как балкон со стога".
Вода серебрилась и клокотала. Первая линия тревоги прозвонила во мне красной лампочкой. В мышцах вместо тугого электрического тока лежала перегоревшая трансформаторная обмотка. Самое ужасное - я начинал привыкать к этой немощи. "Петрович,- заорал я,- приходи в себя! Хватит плыть пионерским бантиком".
Мы вжимались в поворот. Вода ярилась. Я поймал на себе неживой зрачок видеотехники. На камне стояла Ира. "Черт-черт, от контролера ОТК не уйдешь!". Я почувствовал весь брак нашего прохождения, и то, что Кереть нанесла первый виток резьбы на болванке дня.

Кисельные берега

Остров якорился по ветру. Волны охватывали его с двух сторон, как хозяин любовно хлопал бы по бокам доброго поросенка.
Заводи здесь не было. Чтобы байдарку меньше терло, я подсадил ее на крупные камни и с завистью глянул в небо. Там ничто не качалось, но вата облаков сбивалась в немыслимые фигуры. В небе всегда плывет нужный знак, только кто ж смотрит вверх? Спешим - не до этого.
Горячий Зингер и мощный Слава "подвинули" в пороге камень. "Совместим ремонт с перекусом,- решили руководители".
Ветер гудел между стволами, сдвигал пустые миски. Иголка ремонтника Володи трудилась в дыре. Прорезь шкуры быстро укоротилась и умерла.
Супчик в котле добирал последнюю кондицию. Запах вылетал из дыма, "рвал" внутренности. Лена помешала на дне и повесила поварешку на крюк. От нее курился пар.
Я готов был сжевать сосну. Голодные люди ожидали вокруг. Я чувствовал - величие дежурных разрослось до монумента.
Кисель-кипяток, снятый с огня, надо было студить. На мели брызги от камней летели в котел. Тогда я шагнул в болотниках глубже. Волна едва не добавила порцию в кисель. Я выхватил котел из гребня и, распрямившись, посмотрел в даль, откуда нахалка прибежала.
Порог, пропустивший в озеро час назад, был в отдалении, но куда дальше, за тысячи километров отсюда, стоял Уральский хребет. Часть группы, с которой я был на Мокрой Сыне, теперь шла где-то там, южнее Колокольни. Я представил, как на веревках байдарки поднимаются по Лемве. Хрустят сапоги в галечных косах. Милое дело - отмерить полсотни таежных с гаком, пробивая дыханием стыль дня…
- Петрович, застудишь напиток,- обеспокоился Чиж,- а я люблю горячий. Я тоже уважал горячий и поспешил внести котел в общество. Донце задело пенек. Часть киселя угодила на берег.
Худощавые ребята, три Павла и Сергей, сидели на бревне, рубали супчик. Девчата рассуждали о порогах, смотрелись в зеркальце и жмурились на солнце.
Я налил в кружку-термос малиновый кисель. В невидном зазоре между стенок засипел воздух. "А что, Петрович… ты сам, как на термос,- сказал себе. - Давай-ка, захолаживай тоску". Я огляделся кругом. Профильтрованные облаками лучи висели в небе, как фольга от шоколада. Дым выпирал с конца острова и растворялся в незаметно огибающем его времени.

Слово "Мураш" прозвучало в тот же день от Николая. Так вдруг вспоминают о забытом в бане полотенце. Но баня этого порога была впереди, и "полотенце" засело в голове.
После перекуса на острове группа неторопливо шуршала веслами. Озеро втянулось в речной участок. Трава здесь клонилась медленным течением. Парило. Володя выхватил щуку.
Озера, скалы и леса завели в тихий омут, из которого, казалось, не вырваться. Я подумал: "На уровне весла многовато красоты. Ей положено витать в небесах, а здесь - перебор".
Небо тоже грешило. Из голубизны меж раздавшихся облаков валил избыток тепла. Весла черпали густой пъяный воздух. Все понемногу засыпали, и руки сами по себе махали веслами.
Я плеснул воды из-за борта в обожженное солнцем лицо. Как верного лекарства, я жаждал трудностей и вспоминал холода Восточной Лицы. Крайний север шепнул: "Куда ни бегай - а ко мне вернешься".

Шаман

Стоял полдень, когда твердые дела уже должны закрутить свою ось. Порог плюхнул последней пеной. Байдарку не залило. Лена глянула на себя: "…надо же - сухая!". Вернулось то, что давно было на карпатской Свиче - нормальный разговор с водой.
"Прошли Мураш",- радостно сообщил Николай, подгребая к берегу. Его жена Наташа мило по-детски скривилась: "Как я не люблю эти пороги!".
"Неужели Мураш?- поразился я. - Значит, описание из интернета врало. Всегда и везде ты в плену чьих-то неверных слов. Есть одна лишь правда - то, что увидел сам. Но сам не побываешь в прошлом и не успеешь везде в настоящем. Значит, приходится верить, но верить условно - держать в одном глазу колючку сомнения. Однако ж, как хорошо в кругу друзей, когда оба глаза смотрят нормально!"

Хмурь сползла ниже к горизонту. Кереть сломалась прямым углом, а лучи гвоздили прямиком в спасжилет. Я взопрел, но смотрел завороженно, как тонны воды гудели мимо и коробились жесткими валами. У плиты терлась бочка, захватывая треть реки. По небольшой дрожи в ребрах, что пропадала и снова зудела, я знал, что волнуюсь.
- Что стоишь?- сказал, проходя, Анатолий,- сурово не здесь, а там, за поворотом… Советую поглядеть.
Я удивился и поверил, ибо это и был "Мураш".

Инженер-сварщик Николай Иванович уютно похрапывал на склоне. Бочка у его ног тряслась сама по себе, а заковыристый храп - отдельно. Я позавидовал крепким нервам тех, кто стоял рядом.
- Николай,- пробудил Чиж тезку,- твой черед. Надольский поднялся большим телом, добродушно осмотрелся. Он чиркнул спичкой. Дым сигареты потянуло в реку на валы.
- Вот так, Пашка, и пойдем,- сказал он вихрастому длинноволосому племяннику. Они двинулись вверх к началу порога.
Пока я вспоминал что-нибудь похожее на работу груды речных мускулов, В. Зингер и С. Почиковский побороли прямой угол порога. Я жадно глядел вслед. На положительной скорости байдарка скакала в прямом участке, как козлик. Корму бросало, и спина капитана проваливалась на полроста.
"Таймень" ускоренно завернул туда, где, по словам Анатолия, было сурово. "Не прохождение - ураган,"- подумал я, - "летают на космической и не киляются. Байдарки - тройки. Молодежь - зеленая, но ничего, однако, не приключается…"

- Ты будешь предпоследним,- посмотрел Николай на меня. Я спокойно кивнул и сказал "шлагбаум", что делал, когда становилось муторно. Два успешных прохождения в группе лишь укрепили мою уверенность: "Мураш" - серьезное препятствие. Было ясно и другое - свое "западло" порог не показал. Я поежился и вздрогнул.
Теперь была очередь дочки Чижа - Даши и сына Зингеров - Павла Второго. Их байдарка "RZ" была постоянной загадкой похода. Черт знает, куда она лезла: скакала над камнями, скользила селедкой. Все им сходило.
- Байдарка не загружена?- спросил я наверняка.
- Обижаешь,- возразила Даша, а Павел Второй только посмотрел.

"RZ" шел груженым и снова до несерьезности легко. Я быстро моргнул пару раз, чтобы потом чего-нибудь не пропустить. Вид на хитрые камни был прежним: они прятались в валах и тянули "эрзэтку" в треугольник. Я впился взглядом: "…от чертей не знаешь, что и ожидать".
Это было даже смешно, но "RZ" странным образом вильнул и выпорхнул из треугольника. "Везунчики…". Что-то завидное было в их бесшабашности. "Пролететь бы и нам так, да не получится. Жареный блин никогда не станет сырым. Значит, будем пыхтеть на отрицаловке. Каждый строгает деревяшку инструментом, к которому привык".
Я задержался на трудном участке. Меня терзало, что я не видел здесь предпочтительного пути. Каждый вариант имел слабинку. "Хаос он и есть хаос,- безнадежно махнул я рукой,- с линейкой не подступишься".
Пример Павла Второго и Даши меня не убедил. "В этом весь Мураш: кого-то приголубит, кого-то - накажет". Быть игрушкой я не желал. "Значит…, будем бодаться по полной программе".
Я прислонился к стволу. В ожидании очереди пробивало тревогой, а теперь еще начинало клонить в сон. "Ядреная адская смесь. Как неудобно возник Мураш - за перекусом".
Организм занялся пищеварением, и с этим надо было считаться. Настой леса тоже некстати хлопотал в легких. "Хлебнуть бы бензинового выхлопа, чем так богат город. Канализация бодрит… ".
Мучительная раздвоенность не проходила. Время споткнулось, дало осечку и стало вдруг ясно: "…весь Мир нереален. Прыгающая вода - заведенная игрушка".
Солнце уперлось в меня, как идиот, верящий в свой особенный взгляд. "Жара до доброго не доведет". Я с облегчением снял спасжилет и уселся на краю обрыва. Вода грохотала под ногами. Наконец-то я сидел на своей планете.

Байдарка Чижей возникла под левым берегом, где "кочевряжелась" основная пруха. Гул вечного товарняка без тормозов пульсировал и продирал нутро. Николай вовремя подтабанил, и "Таймень" покатился по невидным рельсам. "Шаман!- подумал я,- не побоялся младшую дочку Олю совать в Мураш. А жена Наташа и вовсе порог не осматривала. Один за всех выруливает. Шаман…".

Прохождение Чижей встряхнуло. Сердце зачастило. "Сладость схватки - когда она была последний раз? Год назад на "Водопадном". Но там был катамаран. Теперь иное дело. Байдарка - дирижабль в грозе".
Ладонь сорвала черничку и бросила в рот. "Надо идти вверх, где ожидает Лена". Я с теплотой подумал о надежном матросе и, уже не глядя на реку, зашагал по тропе.
- Возьми фартук и юбки,- предложил вслед мокрый от валов Слава. Я отказался. Он странно посмотрел. Я почувствовал себя висельником.

Корова на льду

Лена не заглядывала дальше первого поворота.
- На воде разберемся,- коротко обронила,- ты только не молчи - говори о маневрах. Громко говори. Кричи…
Мы дошли до прямого угла по кривой, что пронесла мимо бочки и не задела основные валы. Выверенная кривая.
Восторг подкинул, окрылил. "В байдарке - ни капли воды. Так и дальше - только на отрицаловке". Теперь надо было мгновенно сообразить: зачалиться или влетать в поворот.
Щелк - и секунда была утеряна. Ударил камень, что лежал "во главе угла". Пруха потащила в катаклизм прямой трубы. - Упирайся,- твердил я себе,- купишься на скорость - потеряешь власть. Тогда хозяином будет "Мураш". Он подарит камень, но заломает байдарку.
Мы жались к обливникам, как скряга обходит сундуки, заглядывая под каждую крышку. За ближней плитой по-доброму шумела пена. "Свалиться в улово, взять паузу?". Я кинул взгляд на берег. Деревья не мелькали - почти стояли. "Это здорово. Хорошо идем". Кровь ревела в сердце. Накат эйфории толкнул дальше.
Прямой участок вбивался в главный поворот. "Игра в песочнице кончена - готовься к Труду и Обороне,- подбодрил себя".
- Включай положительную,- закричал словно не мой - тусклый голос. Мы же упорно гребли назад.
Как в замедленном повторе, валы качали и покручивали байдарку, мяли в пальцах, размышляя о бренности этой скорлупы. Верхушки срывались внутрь "Тайменя". "Лавина горбов - в гости к нам. Это финиш,- обронил все тот же авторитет, что отсиживался внутри. - Врубай положительную, не размышляй! Ну-у же...".
Я замер, и мир - тоже. Как в картинку на столе, я вгляделся в то, что творилось впереди. Выход из порога не открылся. Правее кипела гряда зубьев. Процессия валов чопорно огибала их. "Мрачноватая компашка. Господа без драки не пропустят".
"Рубильник" щелкнул, и мы понеслись по головам процессии. Первый миг после щелчка был ослепительным. Так крадущийся вор хватает статуэтку и оглушительно прет напролом. Меня зашкалило от скорости и дерзости. "Таймень" рубился сквозь бетон прухи, принимая ее через борта. Эйфория, чистая эйфория исказила все. Одно несомненно - мы в сердцевине бешенства. Я ощутил до кончиков пальцев громаду воды, в которую влипли. Байдарка без фартука утюжила пруху нахально: корова на коньках, уверенная, что лед - ее стихия.
Мы жутко неслись. Камни придвинулись, как шквал. Правее сигналил чистый выход. Скорость толкала на булыганы. Гряда слева уже совала гадкую ухмылку в глаза, а пруха не отпускала. Холод продрал вечной мерзлотой, и я залился потом. Ужас цыпленка, летящего в шинковку. "Скорость - лжеспаситель, ведьма задастая…"
- Впр-р-раво на отр-р-рицаловке!- рявкнул голос покойника, и я вложил всю силу, что собирал за жизнь, в три обратных гребка.

За "Мурашом" уклон пропал. Вода из носа колыхнулась равномерно по всей байдарке. Я вздрогнул. Подарок "Мураша" был огромным. Две трети "Тайменя" были залиты. Мы форсмажорно запыхтели к берегу. Я не понимал одного: "…как удалось загасить скорость, уйти от камней? С такой массой это было невозможно".
Из кривого жерла "Мураша" стрельнули две "Щуки". Вслед пруха выкатила синие шлемы.
- Эй, там… ловите,- закричал один из хозяев "Щук". Из лагеря, что стоял ниже, наперерез шлемам выдвинулась чья-то сердобольная душа.
- Третий день стоим. Наблюдаем крушения и вылавливаем инвентарь,- сказал руководитель группы из Тулы.
Моя кровь еще бесилась и требовала борьбы. Лена сняла спасжилет. Матрос был мокрый.
- Не уберег,- внезапно со стыдом подумал я.
Лена вылила полный сапог и надела:
- Пойдем вверх, посмотрим страшилку с берега.
Она двинулась по тропе. Вал шума снова вторкнулся в уши. Лена охватила рукой ствол и слегка подалась с обрыва, чуть нависнув над рокотом прухи.
- Впечатляет,- произнесла она изменившемся голосом,- а на воде было па-а-а-другому.
Из поворота выползла красная дека тройки Анатолия. Это был последний экипаж. Семья Шабанов шла неброско - родовая участь отрицаловки. Я сравнил Шабанов и нас. "Где та борьба, где страсть и сверхнапряг? Идут отрешенно. И вправду - призраки".
- Видишь, как уверенно, без рывков и шараханья - настоящий класс!
Лена прочитала мои мысли. Я думал об этом спокойно, но вслух та же правда слегка задела. "И что за матрос со мной?!- попытался я возмутиться,- вот сброшу в пену - пусть еще разок пройдет без меня". Я на секунду почувствовал ее плечо.
Лес мычал хвойным молчанием. Его прорезала узкая полоска грохота. Порог бесновался. "А ха-а-а-рошо все идет!- подумалось мне. Душа просветлела. "Мураш" вконец разметал ошметки того, что томило весь год.

15.02.2005
Олег Воробьев
Минск

Толкование специфических слов:

Киль - байдарка перевернулась, т.е. оказалась килем вверх.
Отрицаловка - способ маневрирования на быстрой воде, когда байдарка движется медленнее несущего ее течения. Это достигается обратным гребком, в результате чего байдарка идет кормой против течения и тем самым, как бы, притормаживает.
Средник - средняя часть весла.
Фальшборт - верхняя часть борта байдарки.
Бочка - пенный водоворот с пониженной плотностью воды.