Туристское творчество

Автор - Олег Воробьев (Минск)

Зима была тягучей. К лету из многоэтажек сочилась стыль, от которой быстро стришься. Я хотел выгнать озноб на Урале. До отъезда оставалось немного, когда один из участников - движок уральских затей - оплошал с отпуском.
Идти втроем не улыбалось, и на походе поставили крест.

Мысли по инерции бежали к Уралу, когда я набрал телефон самого человечного человека - Аркадия Холодкова. Терпеливо слушая гудки в трубке, я подумал, что Леонидыч наверняка сушит в духовке сухари, и, значит, опять собирается на Кольский полуостров. Больше четверти века назад он попал туда. С тех пор предпочитал полуостров, как годное пространство для его души.
- Пошли, Петрович, на Кольский,- вместо приветствия бросил Леонидыч,- в группе не хватает капитана.
В тембре была нотка, которая молодила почтенного Аркадия вдвое. Жребий был брошен.

Что такое Кольский п-ов для меня? Пейзажи на один въевшийся непокидающий мотив: мшистые сопки с неугомонным мятущимся небом, что прогибается тяжестью на разбросанных тундрах. Серые обветренные камни, то набрякшие дождями, то поблескивающие гладким зерном на солнце. В озерах зыбь и волна.
Дни в пору белых ночей монотонные и тягучие. Звенит тундра комарами, шаманят ручьи-шептуны, горланят порогами каньоны. Ветер рубит округу по всем направлениям одновременно, а обложной горизонт не выдаст, где его север.
Мясистые трехэтажные облака этажерками бороздят небо. Посидеть бы на такой полке, болтая ногами в поднебесье и поглядывая вниз. Химера, но однажды я видел полуостров с вертолета: это море, посеченное прожилками суши. Кольский - это полуостров и полуморе одновременно. Сапоги-болотники и байдарка нужны наравне с руками и ногами. Боже мой, я там не был больше десятка лет!

Теперь поманила река Оленка. Странное название, и малый сбор воды по сравнению с реками Харловка и Восточная Лица, на которых бывал.
На другой день снова позвонил Леонидычу.
- Где завершаешь маршрут?
- Поселок Дальние Зеленцы.
Я разложил листы карты. Устье Оленки прикрывал остров Олений. Левее тянулся крючок суши, цепляющий Баренцево море. На нем значился поселок. Часть моря между "крючком", островом и материком выглядела безобидно. От устья Оленки через "залив" вела логичная диагональ.
- До Зеленцов - по воде?
Леонидыч призадумался и ответил, как искуситель:
- Петрович, сбудется твоя мечта: по морю на байдарке!
Я не обратил внимания на паузу. Побережье проняло грохотом моря и визгом чаек. Я подвинул взгляд восточнее, где Харловка устремлялась на север в Баренцево море. Еще правее, в свободе безлюдья лежала Восточная Лица. Поход в ту свободу был так давно, что время той поры казалось высохшей до янтаря рыбешкой.

Восточная Лица 87 года

Стоял пограничный в погоде день - 14-ое августа. Для двух байдарок "Таймень-2" и каркасно-надувной самоделки Гены Гурченко завершался маршрут. Небо каньона лежало на его краях ледяной крыгой, а над морем через полынью лилось солнце.
Близость финиша сыграла шутку. Вначале перевернулась самоделка Гены и Вали. Пруха понесла лодку за скалу. В ледяной воде Гена раздувал щеки. "Что это с ним?"- не понял я, но догадался: спирает дыхание.
Я помчался по берегу, огибая отвесного истукана. За скалой вода была прозрачная и неподвижная. Здесь река напоминала озерцо. Нижний край шипел камнями шиверы.
Мой капитан Леня размахнулся, и спасконец шмякнулся через самоделку. Гена прищелкнул карабин к обвязке. На средине выпрыгнула кумжа.
Костер-заморыш потрескивал на камнях. Валя и Гена быстро переоделись и вбирали скромное тепло.
Происшествие показалось случайным и на пользу не пошло. После двух шивер третья переходила в порог. Гена причалил к валуну на отмели посредине реки.
Заход был мелкий. Дальше вода сбивалась в кучу. Надо было хорошенько осмотреться. Этому мешало только одно: байдарка Саши и Нины медленно сближалась с плитами. Деятельный Саша не был бы собой, если бы не вынырнул из-за плеча Гены.
"Герой-авантюрист", - подумал я, ругая в душе и слегка завидуя.
"Таймень" шутя перевернулся в сливе. До него было метров 60.
"Веселое дело,- подумал,- как же их спасать?"
Между валуном, где сбились две байдарки, и берегом вода была "корячливая" вздорная. Переплыть не получалось. Ногами не перейдешь - собьет. Опираясь, на грузную с водой байдарку, Леня и я достигли берега. Крепко течет,- отметил озабоченно,- где-то шаркнули по камню.
"Таймень" с Сашей и Ниной ушел в поворот. На этот раз бежать пришлось по скале. Попутно глаза хватали общую картину. Серые склоны уходили каскадами, оставляя ощущение простора и доступности. Снова выпрыгнула кумжа.
"Постоять бы день-другой. Так нет - спешим. В голове сидит пароход. Оттого вся петрушка",- подумал на бегу о двух килях подряд. -"А пороги - те же люди: уважения требуют. Положено - отдай".

Из каньона въехали в морскую рябь устья и причалили к берегу, где располагались пограничники. Во дворе заставы "делегацию" застукала жена прапорщика. Дозорный с вышки смотрел в океан. Остальные в эту минуту гоняли в футбол за казармой.
По сведениям ленинградского отчета у пограничников был катер. Это обнадеживало, хотя…, сам отчет был давний. С тех пор что-то могло и должно было измениться, как теряет форму пробитый талончик. Время - неотступный компостер.
Собираясь на В. Лицу, рассуждали так: в устье живут пограничники,- значит, есть с связь с населенкой. Оптимизм молодости говорил: Земля круглая - выберемся.

Замполит натянул на потные плечи гимнастерку, проверил паспорта, допуск в пограничную полосу. С документами был порядок. Не было главного - катера. Сказали - давно затонул.
Пограничники ожидали грузовой вертолет с трактором. В вертолет "через пару дней" не очень поверилось.
Гена сложил в непромокаемый пакет документы и отчет, исчерпавший себя. Последний был хорош тем, что был. В нем не хватало фактов. Он выглядел легендой, у которой не спрашивают паспорт.
Страницы отчета будоражили и звали, как старый грешник трясет потрескавшейся иконой и сам верит в ее чудеса. Реки и озера, волоки и сопки ненаселенки обещали шабаш просторов. Между тундрой и морем лежал каньон с водопадом в 10-12 метров. Отчет звал в магию Севера. Устоять было нельзя...

Гонг гремящих далей прозвучал уже на Ловозере - начальной точке маршрута. Соседняя группа Леонидыча замешкалась на старте, собирая три самодельные байдарки. Задержки в один час оказалось достаточно, чтобы "самодельщиков" отсек суточный шторм.
Группа Гены из шести человек успела пересечь озеро. От острова Курга можно было без помех двигаться вверх по реке.
Мы ожидали, что группа Аркадия вот-вот нагонит. На приметных местах оставляли записки, но не решались оставить мешок с теплыми вещами Наташи, матроса Леонидыча, который она попросила подвезти до первого общего костра. Кто знал, что общий костер будет через три недели? Злополучный мешок путешествовал впереди хозяйки до самого моря…

От казармы вернулись к байдаркам. Начался отлив. Лодки легли днищами на сырой песок. Баста, приехали! В размышлениях, как два рельса в никуда, пролегли варианты: ждать грузовой вертолет и запасной - надеяться на чудо.
Чудо подразнило на следующий день. В устье появился катер. Он выгрузил на берег двоих специалистов для работ с радиомаяком. В тот день крепко штормило. Вопрос - взять группу на борт - решился не в нашу пользу, и чудо сгинуло с глаз.
На берегу стояла изба. Рубероидная крыша латана-перелатана. Над мансардой веранды сохранилась крыша. Под ней - четыре голые опоры. Все было открыто ветрам. Они в ней шалили, по-детски дергая обрывок сети над окошком.
Хозяева большой армейской палатки - двое гидрологов - предложили обосноваться в избе с печкой. Пограничники "дали добро" на уголек из прибрежного сарая. Угля и неопределенности было в избытке, и поход решительно перешел в новую фазу.

Поздним вечером группа вышла на скалы увидеть теплоход "Клавдия Еланская". Он шел на восток. Зрелище близкого корабля, такого нужного нам, давило на психику. Носком новенького кета Гена расшатывал булыжник, желая сбросить его в прибой. Распавшиеся ботинки он подарил лесотундре на подъеме от Ловозера, а важные штаны со шлейками оставил еще раньше - острову Курга.
То были продуманные жертвы местным богам. Получив на старте их благоволение, группа стремительно продвигалась. Но вот, на пути встал первый волок.
Водораздельный бассейн между Ловозером и Баренцевым морем - коварная штука. Это страна непробудных озер, звонких ручьев и ложных примет. Любая сопка открывает горбатые дали, прикрытые низкими облаками, что летят непонятно куда. Здесь сходишь с ума от красоты и тоски. И даже подробная карта невдруг проведет с одного края на другой.
Что говорить про группу Гены? Схемы и ложные сведения о месте первого волока породили вопросы без ответов. Потеряв два дня на разведку, группе пришлось сделать недетский крюк в обход белого пятна тундры по реке Рова. Погода вымачивала и затягивала в холода.
Второй волок открыл путь на каньон. Пороги требовали осмотра. И все же Гена вывел точно в срок, к графику курсирующего теплохода. Группа пробилась к морю, как затупленное зубило, храня вмятины передряг и металлический холод усталости.

В сборах подосиновиков на скалах прошла неделя ожидания. За это время Гена и Леня побывали на протекающей западнее Лицы реке Харловка. Это была странная затея: идти за катером. До Харловки морем недалеко, километров 30. По тундре - умножай на коэффициент.
Я чего-то не понимал. Где уверенность, что катер будет на месте, возле острова Харлов. А будь он там - с какой стати пойдет в Лицу? Итог разведки был предсказуем.
Все-таки, ходоки двинулись. Гене, человеку ответственному и решительному, легче было действовать, чем наблюдать, как суточные прилив и отлив захватывают и освобождают песок у избы.
По каменистому плато тундры они шли безостановочно с шести утра до 18 часов. Старались придерживаться столбов с оборванными проводами старой электролинии. Там, где она уходила на гору, ее оставляли в стороне. Тогда правый глаз косил на море. Это был надежный ориентир.
В Харловке сердобольный прапорщик сварил кашу и вскрыл банку тушенки. Переговоры успеха не дали. Катер был занят поиском затонувшей шлюпки. Им было не до нас. Ночь скоротали в казарме под грубыми суконными одеялами.
Изможденные вылазкой, с провалами возле скул, Гена и Леня вышли обратно на левый берег В. Лицы. В этот час я похрапывал у сундука с сушеными грибами, который двое соседей-гидрологов исправно пополняли. Моя полуголодная дрема не отличалась от досуга остальных: Александра, Вали и Нины. На ровном полу в ненаселенке хорошо дремлется. Пять окон, глядевших на три стороны, были закрыты целлофаном. Пленка шуршала, похлопывала ветром - баюкала. Было в меру тоскливо и уютно. Вдруг что-то шепнуло: "Выгляни на белый свет".
Дверь бухнула о косяк. Не выходя из веранды, я посмотрел на другой берег, где склон поднимался к плывущему и одновременно стоящему облаку.
Наши разведчики сидели возле остова шлюпки. Подумалось: "У разбитого корыта". Я переплыл на байдарке. Вид ходоков сказал обо всем.
Пока гребли обратно, через дыры в оболочке прибывала соленовато-пресная вода устья. Весь каньон байдарка прошла, законопаченная тряпочками. Погода не давала клеиться. На заставе мы поторопились выдернуть "затычки". Теперь это были не просто щели. Через них натурально лезла Неудача: ведь мы могли уехать парусником на восток в Дроздовку, куда заходил теплоход. Могли…, но Гена с Леней ушли на запад в Харловку…

Было это так. Едва спозаранку разведчики-энтузиасты скрылись на другом берегу, как через 3 часа в море возник парус со стороны Харловки. Пограничники приказали подойти небольшому судну к берегу. Оно стало в заливе. Волны, сужаясь в устье, подбрасывали отделившуюся от борта надувнушку.
К камням, где стоял с автоматом пограничник, причалил крепкий мужчина и бросил фразу: "Мы идем под флагом ВМФ".
Пограничник замолвил про нас словечко. Капитан парусника по рации дал отказ. Надувнушка захлюпала обратно.
Поднимая белую голову, морская волна коброй летела в глубь устья. Ее шум с середины гремел в ушах и перекрывал прибой.
Мы продолжали стоять. Парусник не уходил. Было муторно.
Внезапно ожила рация пограничника. Всех четверых с байдарками и рюкзаками брали на борт.
Вид берегов окрасился ноткой прощанья. Я спешно соображал: "Леня и Гена придут в Дроздовку налегке. А если в Харловке стоит катер,- они могут вернуться и там подсесть на теплоход".
Вариант уехать парусником был безумно хорош. Так на пожухлой грядке вдруг видишь попку ядреного огурца.
Теперь, когда дело было за нами,- в печенку боднуло главное: а вдруг катер с ходоками придет на заставу? Тянуть с ответом было неприлично, и большинство решило ждать ходоков…
Парусник удалялся. Глядя в гудящее море, я стал тяжелым от досады. Первая ошибка - идти за катером в Харловку - привела ко второй.
В непробиваемую ветром фуфайку бухнул порыв. Пальцы машинально застегнули пуговицы. Время подтрунивания над ватником с выходом к морю сменилось уважением к старомодной вещи. Вдобавок, чтобы не задувало, я затужил ремень на фуфайке. "Бомж Петрович",- пошутила Валя, кинув острый взгляд.

К полудню шестого дня маеты подошла группа Леонидыча. Мы не виделись с первого дня похода, когда разъединил шторм. Дни вынужденного отдыха в устье В.Лицы не прошли для нас даром и потому вид вновь прибывших поразил. На просевших лицах была печать, когда приходят с другого края вечности.
Радости было много. Двух буханок свежеиспеченного хлеба, за которым я ходил на заставу, стало жутко мало. В глазах появился голодный тусклый блеск.
Добрейший прапорщик заставы Саша озаботился прибавлением ртов, а вымерзающая три недели Наташа развязала мешок-беглец с теплыми вещами.
Ночлег в протапливаемой избе показал, что площади пола на всех не хватало. Из кромешной темноты, неся холод моря на плечах, я вошел в избушку. Две группы спали, угревшись общим дыханием и теплом печки. Ряды друзей занимали пол. У порога я лег на короткий коврик, поджав ноги. Распрямиться не давала дверь.
От обвитых вокруг жестяной трубы грибов тянуло съестным ароматом, так тревожащим мой волчий аппетит. В конце маршрута, когда тело тяжелое и неуклюжее, как бетономешалка,- устаешь даже от безделья. Переключение в сон происходит до того, как тело займет плоскость.
Прежде чем "провалиться", перед глазами возник ночлег, где среди кривых берез стояли подосиновики ростом по колено и шляпами величиной со сковороду. На склоне того дня мы увидели из верхнего озера - другое, далеко внизу. Протока разгонялась от крупных валунов движением готовой к прыжку воды.
Это был рубеж, от которого в маршруте начинался быстрый сброс высоты. Этажерка озер, соединенных бурными протоками. На этажерку лег фронт дождей.
От стоянки с гигантскими грибами грянула эпоха похолодания. Я лязгал зубами, но все равно было хорошо, и мысль об окончании маршрута вызывала протест. Упираясь согнутыми ногами в дверь, я ощутил, что хочу туда.
С появлением второй группы ноги ходоков за катером пришли в годность. Гена оценил состояние кет, и принял решение идти за 70 километров в Дроздовку.
После недельного сидения на месте это выглядело здраво. Требовалось звонить в КСС (группы были заявлены) и дать весточку родственникам.
Всем ли нужно покидать заставу? Каждый принимал решение за себя. Леонидыч не возражал против желания группы идти в Дроздовку, но сам его не разделял. "Что-нибудь подвернется на заставе"- сказал, выпуская облачко дыма.
Леня и я колебались. Не хотелось, чтобы Леонидыч оставался один. Вдобавок, озадачивал путь с байдаркой. Другие шли налегке, оставив суденышки на временное попечение гидрологам. Леня и я не могли поступить так же: байдарку нужно было вернуть сразу.

Баренцево побережье - зона непредсказуемости. Когда штормит - волны вбиваются в скалы. Бывает и тихо. Я видел воду, спокойную, как стекло.
В отлив темно-зеленые водоросли устилают берег устья. От них пахнет йодом и безнадегой. Кажется - завязли до скончания дней, а завтра оказия подставляет борт. Надо уметь ждать. Кто на это способен?

Спозаранку объединенная группа двинулась. Гена был хмур и бодр. Испытывая тревогу за все, что могло произойти, он взял с места в карьер. Его родной титул - Диктатор - сейчас подходил ему к лицу.
Мы поднимались по оврагу. Я глядел в спины. Цветастые рюкзаки бежали, а мои ноги вязли. Вес на плечах не был страшным, но вместе с лошадиной гонкой казался убийственным.
Леня долго не появлялся из складки. "Шел бы как все. А так: крути головой - держи на прицеле". Эта манера - искать свою дорогу - меня быстро разозлила. Я раздвинул лямки на плечах шире, глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Голос изнутри сказал: "Наладь дыхание и все образуется".
В глубине души я понимал - причина нервозности была не в Леониде. Мы оба влипли в аферу по своему желанию. А надо бы - грызть тоску в избе и не помышлять ни о какой Дроздовке.
Далеким взглядом я прочесал местность в поисках Лени. Затаптывая раздражение, подумал: "Анархию моего капитана извиняет одно: он тоже перегружен".
Гена шагами Диктатора вторгался в тундру. Группа, как разноцветный хвостик, семенила за оранжевым станковым рюкзаком. Я желал быть облаком, чтобы беззаботно наблюдать за вереницей, но увы… Сердце, ощущая байдарку со спины, беспорядочно тарахтело.
Я знал, что "имею жилу" и редко испытывал чувство необоримой слабости. Теперь она раскатывалась по ногам. "Ничего…пройдет. Дорога - лекарство даже для покойника".
По ходу возник деревянный столб электролинии. Свободный конец провода мотнулся в сторону. "В зиму, когда прихватит пласт снега,- будет выгибаться и подвывать".
Сыпнул дождь. Потемневшие валуны резче выделялись из короткого мха. Царство мокрого камня выглядело искупавшимся неулыбчивым богом.
Я приостановился и огляделся. Философские дали глядели отовсюду, будто вразумительно говорили: "Вот наша жизнь перед тобой, и если ты без дури в голове - для тебя найдется местечко".
Я упорно двигался, топая болотниками, и во мне разгорался зеленый светофор. Словно чья-то рука, не пускавшая в глубинку, теперь подтолкнула в спину. Я шагал вдали от жилищ, у черта на куличках. Впереди лежала умиротворяющая и по-мудрому безучастная тундра.
В глазах плясали чертики напряжения. Чтобы послать их подальше, я перестал смотреть по сторонам и сосредоточился на передвижении ног. Это помогает, когда они не идут.
Стало легче. Я подкрутил ручку мажора и поднял голову. Дождь пропал. По вытянутому озеру вмазал ветер. Другой удар сплющил воду и протолкнул рябь из конца в конец.
Небо прояснялось. Ломаный горизонт плавно отдалялся, как растягивается телескопическая труба. Фигурки впереди идущих были маленькими. Я заметил, что сильно отстал. Утренняя решимость - одолеть дорогу - окончательно сменилась чувством ошибки.
Группа отдыхала у валунов с крупными пятнами лишайника. Я с наслаждением опустил байдарку. Набравшая разбег кровь туго пульсировала. Бабочка моего сознания порхнула в другое измерение, где было тихо и несуетливо. Откуда-то из прозрачного ничего наваливалось спокойствие. Оно было частью другого мира, который я ощущал все больше. "Дроздовка - только направление. Цель - все то, что вокруг".
- Петрович, ты живой?- спросил Гена, перешнуровывая кет.
- Пошел к черту.
- Тогда не засиживайся.
Темп Диктатора был понятен. Времени оставалось в обрез: два дня до захода теплохода в Дроздовку. Продуктов - мизер.

Дело близилось к полудню. Мне показалось - иду так давно - сколько живу. Ветер шнырял к морю и возвращался с запахом волны. Он продувал анораку и холодил левое плечо.
Вата в ногах пропала. Гнет за спиной прирос намертво. Байдарка на мне будто не существовала. Душа сцепилась с железом. Было одно родное потяжелевшее тело, а собственная тяжесть не утомляет.
Я расшагался и находился в голове "процессии". По-ребячески захотелось добавить в движении, но мысль про 70 километров охладила пыл.
Истесанные болотники вминали мох и чеканили по плитам. Я прислушался к ноге. Это почти искусство - щадить капризное "существо" и не испортить излишним вниманием. После проводок, двух волоков и глупой резвой пробежки нога не приходила в норму. Эх, если б не ее фокусы - я был бы спокоен, как арбуз под луной.
Я постарался отвлечься и стал думать про плюсы ландшафта. Это было твердое в складках плато, прикрытое тонкой пленкой мха. Ветер не сносил вбок,- лишь немного бил. Я подумал: "Здесь можно гнаться за горизонтом. В глубинке - сложней. Даже на склоне найдется болотина. Территория в разгуле озер и болот".
Когда-то я сделал маленькое открытие: Кольский п-ов в северной части - скорее море, чем суша. Скалы побережья - Китайская стена между внутренним и внешним морями.
От этих мыслей оглянулся. Склоны сопок лежали недвижной, широко раскинувшейся магмой. Внезапно подумалось: сколько люди будут жить скученно - столько будут несчастны.

Старая отжившая электролиния придвинулась к морю. Оно было дьявольски спокойным, искушая собрать и поставить байдарку на воду. Я сделал небольшой "крюк" и оказался ближе. Мне открылись пологие облизанные плиты. "В случае шторма можно выброситься на берег,- подумал я. - Скалы позволяют".

Гена опустил рюкзак на удобный по высоте камень. Группа подтягивалась из низины. Сбоку вынырнул взмочаленный Леня.
Диктатор снял дамскую шляпу с мощными полями, удачно купленную в магазине уцененных товаров. От распаренной головы шло тепло. Купол с цветочной вышивкой на боку был усыпан комарами. С утра это был дополнительный груз на макушке руководителя.
Диктатор поглядел сквозь меня и встряхнул ладонью свое плечо. "Не так уж легко шагается Федоровичу",- подумал я.
В грудь плюхнул ветер. Гена повернулся к востоку, почесал макушку и уставился в нескончаемую волынку камня и мхов, пытаясь соразмерить темп движения с длиной Дороги. Затем Диктатор присел спиной к лямкам и накинул на плечи. Он шагнул без раскачки в чрево пути. Вереница поспешно тронулась.

В горячке оптимизма мы пересекли ущелья двух немноговодных речушек. Во второй половине дня Леня и я перекинулись парой непраздных слов и приняли решение повернуть назад, к заставе.
Гена спокойно выслушал. Мне показалось - вздохнул с облегчением. А комарам на куполе его шляпы было все равно.
В душе стало скверно, будто выкрошился зуб. Завхоз Валя протянула батон в гермоупаковке, которым группа для перехода разжилась у гидрологов. Кроме батона есть было нечего.
- Списаны с продпайка, - подытожил Леня. Прощальные рукопожатия времени не отняли. Между нами быстро образовалась пустота тундры.
Мы уходили и спиной ощущали удаление группы. Ветер шумел для двоих пронзительней. Глядя на знакомые окрестности холмов и впадин, которые недавно пересекали в ином направлении, я удивился тому, как далеко отошли от заставы. Было муторно от мысли, что Аркадия нет на месте. За две трети дня он мог вполне уехать.
-Ерунда,- отмахнулся,- не такой Аркадий везунчик, чтобы вдруг ускакать.

Все же шли, горяча шаг. У меня задурила нога. На спусках едва сгибалась, а на подъемах вела пристойно. У крепкого Лени была другая незадача - перегревался сердечный мотор.
В ущелье свалили груз. Леня разрезал батон, смочил два ломтя в речушке и посыпал сахаром. Сахарный комок вытряхнули из склянки в крохотной избушке, что стояла у воды. Батон был прогорклый, но в жизни ничего не ел вкуснее.
На дне без движения стало зябко. Мы выбрались наверх.
Распогодилось. По ребрам лился пот.
- Жарко,- сказал Леня. К этому мы непривычные. От стужи второй половины похода порой хотелось завыть…

Это было десяток дней назад. Перед каньоном ударил ливень. Передняя байдарка в 30 метрах исчезла из вида. На мне была строительная каска с надписью ТРУД. Между каской и ушами турбиной гудел ветер. Голова шла на взлет. Сидя в носу байдарки, я намеренно съехал ногами вглубь. Моя парусность уменьшилась. Так меньше знобило.
На беду попался порог. Препятствие было простецким, но Гена потребовал выйти на берег для осмотра.
За минуту я окаменел. Ладони перестали слушаться. Хотелось забиться в нос байдарки. Полулежа работать и работать веслом. "Лучше бы мы прошли порог сходу". Теперь он перестал для меня существовать. Это было опасно, и Гена почувствовал состояние группы.
Сразу за порогом вошли в скалы. Река сломалась на 180 градусов. Перед изгибом на берегу стоял сарай с маленьким стеклянным окошком. Внутри просторные нары и железная бочка-печка. Температура обрушилась в последние сутки и была близка к белым мухам. Ветер отогнул толь, подсветил угол нар тусклым полудневным светом.
- Петрович, прихвати край гвоздем,- бросил Гена. Стало понятно: стоим!
Возле сарая валялись щиты из досок. Иных дров в голой местности мы бы не нашли.
Огонь в печке загудел. От сырой бочки повалил пар. Чайник был с ободком по периметру дна. Дежурный Александр поставил его на бочку. Она раскалилась, но чайник не закипал.
- Мне это нарочно посоветовали, чтобы я сарай натопил,- пошутил Саша.
Так никто не рассуждал, но оплошка стала понятной: если чайник не соприкасается площадью дна,- он не закипит.
Дождь давил в окошко белой пеленой. Александр развел костер возле стенки сарая. Я вышел к байдарке за мешком. Саша остервенело рубил доску. Вдруг обушок слетел с топорища и попал в меня. Удар ослабила фуфайка. Я обернулся. Саша побледнел и бросился ко мне. Я захохотал, он - тоже. Я почувствовал, что оживаю.
Наутро ветер залег. Этажерки туч дремали над головой. Мы торопливо собирались. Нина зажала в ладонь излишек материи гидроштанов и попросила подержать, чтобы перехватить веревкой. Я невольно посмотрел в лицо. Взгляд Нины был спокойным и приветливым. Веяло внутренней силой. Тогда я не мог предположить, что через два года Нина уйдет в монастырь.

- Пойдем, что ли?- спросил, вставая на ноги, Леня.
Что ни говори, а одного солнца для жары было мало. Тело вздрогнуло от озноба. Значит, передохнули. По нашей прикидке, до заставы оставалось недалеко.
Прежде, чем двинуться, мы пристально посмотрели друг на друга. После съеденного батона Леня выглядел бодрее, даже с моим дурацким рюкзаком. В нем Леня нес часть каркаса.
В походе у нас был один рюкзак на двоих. Неуклюжий, брезентовый, удлиненный мною. Лямки я перешил и ошибся. Они были ниже, чем надо. Чтобы верхняя часть рюкзака не отъезжала от плеч, Лене приходилось излишне сгибаться. Глядя на его профиль крючком, я в сердцах подумал: как важно иметь отточенное снаряжение.
В овраге, сбегающем к избе, присели отдохнуть. Она была близка, и не было сил дойти сразу. В глазах Лени чернел уголек сбитых километров. Я не сомневался, что выгляжу не лучше.
Мы не были закадычными друзьями, но было другое, что роднит: запах моря, безлюдье и порох ветра, рвущего протертый рукав.
На плоском валуне обсудили детали: Аркадий морем не пойдет, но если он уехал - законопатим тряпочками дыры в оболочке "Тайменя" и взбурлим. Мы будем в Дроздовке в одно время с Геной.
Морем вдоль берега! Эту идею Гена жестко отверг: "По морю на байдарке не ходят!". Мы думали иначе. Если море спокойное - можно идти. Берег образуют отвесные скалы, но их пропиливают речушки, где можно пристать. Отлив и прилив - это лишь повод для большей бдительности.

Дверь распахнули рывком и увидели Леонидыча. Он сидел перед сундуком с грибами и через очки на кончике носа просматривал стопку порыжевших журналов. Аркадий опешил и резко встал. Я представил, как скверно ему было. В Дроздовку нельзя было уходить всем…
Наши опасения имели почву. На заставе побывало судно. Это был военный корабль, и Леонидыча не взяли. Зря суетился, собирая рюкзак.

Прапорщик Саша просветлел, когда узнал об исчезновении большинства нахлебников. Он потер ладони: "Теперь - другое дело",- и повел на склад. На дно рюкзака легли старинные ржавые банки тушенки, похоже, 60-х годов. К ним добавился килограмм гречки и маринованная картошка в двух однолитровых банках. Напоследок прапорщик дал пачку прессованного сахара-рафинада.
Это было богатством. Рука то и дело тянулась за кусочком. "Отъедайтесь, мужики",- напутствовал прапорщик, давая понять, что его благотворительность иссякла. "А подосиновики, как всегда, на скалах",- добавил он.
На следующий день мы наведали ремонтников радиомаяка. Те обитали в сарае на другом берегу. Твердо договорились: если их катер придет,- заберет нас при любом шторме. Катер, по словам ремонтников, должен был появиться "в течение недели". Фраза, за которой скрывался любой срок.
- У вас, может, яблоки есть?- спросил маячник.
- Какие яблоки? Месяц в походе! И, вообще,- не сезон.
Но мысль вдруг стала работать: "… конец августа - яблочная пора ". Мне жутко захотелось этого продукта.

Через день я начал сбривать месячную бороду. Вдруг к шарканью по подбородку примешалось стрекотанье. Спустя минуту на заставу сел вертолет.
Командир был непреклонным и брал лишь одного из троих.
- Какой у вас груз и сколько надо на сборы? - наконец спросил он. Это была брешь в его обороне. Получив ответ: "две байдарки плюс два рюкзака и надо 30 минут ", он задумался. Время со звоном пульсировало в ушах.
- В 15 минут уложитесь?- нарушил паузу вертолетчик,- и вот еще что: в аэропорту оплатите перелет.
Байдарка лежала не разобранной на берегу, но вида мы не подали. Это был тест на скорость людей, объятых тревогой, что оказия ускользнет навсегда.
Вертолет рванулся в небо. Задумка пройти по морю провалилась. Годы спустя этого стало особенно жаль…

Конец первой части

Олег Воробьев,
Минск

Дата написания: 26 мая 2003 г.
Дата правки: 28 марта 2005 г.