Туристское творчество

Автор - Екатерина Тарасенко (Уфа)

Над облаками, поверх границ,
Ветер прильнет к трубе,
И понесет перелетных птиц
Вдаль от меня к тебе…
А. Макаревич

Вот сейчас дойду вот до того большого серого камня и умру - печальный голос в моей голове твердил это последние полчаса. На что ему вполне резонно отвечали, что до лагеря осталось еще каких-то сорок-пятьдесят минут, и вот уже там, лежа на пенке с чашкой чего-нибудь горячего, можно будет помереть спокойно. Спуск действительно почти закончился, тропа запрыгала между валунов по травянистому плато. Солнце теплым золотом заливало массив Ирикчат - теперь моя, гора цепляла зубастым гребнем легенькие облачка и отсюда снизу смотрелась этакой отлакированной картинкой в рамке кавказского вечера.
Где же было это ласковое солнышко, когда между Центральной и Западной вершинами на снежнике нас продувало сырым ветром? В отвратительно узком кулуаре сыпал кружевной новогодний снежок, все пути пропадали в липком тумане.
А начиналось все просто лучезарно.
Ах, горы - это так романтично. Это же так красиво и возвышенно.
Возвышенно, спору нет, где-то четыре тысячи метров над уровнем моря. Красиво, особенно на цветных фотографиях в альбоме. А романтическое восторженное повизгивание здесь как-то неуместно, лучше уж трезвая оценка окружающей действительности.
Тот, кто назвал три часа ночи ранним утром, был неисправимым оптимистом. Такое ощущение, что спала даже беспокойная речка, не говоря уже обо всем остальном мире. По лагерю перемещались скачущие тени, лица в синевато-белом свете фонарика казались застывшими масками. Кто я, где я, куда я иду, зачем мне этот рюкзак? Кто меня вытащил из теплого уюта пухового спальника и отправил вперед по камням совсем не прогулочным темпом?
Первые двадцать шагов организм казался деревянной, скрипящей по всем сочленениям развалиной. Вся умственная деятельность сосредоточилась на переставлении лыжных палок по камням, взгляд не отрывался от задников ботинок впередиидущего. Вдох-выдох, и ноги пошли легко, вдох-выдох, и зазвенел в голове ритм. И звезды на небе потускнели, и оранжевая полосочка зари напоминает про лето.
Сине-фиолетовая предутренняя осыпь ощетинилась игольчатым инеем. Двуглавая вершина Эльбруса, в отличие от всех остальных, уже облита солнечной глазурью и вызывает исключительно кондитерские ассоциации.
Ветер неожиданно дохнул теплом. Запахло черным турецким кофе. Невообразимо далеко где-то была другая жизнь. Машины в три ряда перед светофором, серые от удушливой пыли цветы на клумбах. Растаявшее мороженое в высокой креманке. Обиженный шмелиный гул кондиционера.
- Ты все-таки едешь в свои горы?
- Еду, в субботу вечером.
- Нет, ты только скажи, зачем тебе это надо? Жила же ты всю сознательную жизнь без этого альпинизма, вдруг на старости лет…
- Не такая я и старая, всего лишь на год старше некоторых …. Знаешь, у меня ощущение, что я себя нашла. Ту, которой всегда хотела быть.
- Ой, хоть мне-то не ври. Ты все дотянуться пытаешься, доказать, что ты настоящая боевая подруга, без страха и упрека. Не забудь, сильных женщин никто не любит.
- А мне и не надо что бы меня все любили, одного единственного вполне достаточно.
- И что он тоже едет?
- Нет.
- Тогда что там тебе делать?
- Встать на розовый июльский снег и смотреть в небо над вершиной. Придумать себе самой сказку про любовь и верить, что меня ждут. Жрать кильку в томатном соусе, прикрываясь от ветра чьей-нибудь спиной и мечтать о горячей ванне с душистой пенкой.
- Снега тебе зимой не хватило. Розовые сопли, неземная любовь…Увлекательное путешествие с неподъемным рюкзаком. Дура, нет, правда, дура.
- Скажи мне, мудрая женщина, я могу кусочек лета побыть счастливой и свободной?
- А ты будешь там счастлива, без Дашки, без Кирилла, без единственного и неповторимого, которому нравятся сильные женщины.
- Ему тоже не нравятся сильные женщины. Просто там очень легко быть счастливой.
- Да, себя ты нашла. Понятно, для счастья надо долго лезть на какой-нибудь пупырь, где кроме камней и снега ничего нет, чтобы от усталости дрожали коленки, потом спуститься вниз, выпить водки …
- Подожди, не своди все совсем к примитиву. Ты можешь ответить на вопрос, зачем ты любишь, смеешься, плачешь, именно не почему, а зачем.
- Ну…
- Вот и я затем же. Это жизнь, а не вяло текущая шизофрения.
- А как возвращаться обратно в обычную жизнь?
- Как из космоса.
Черта на камнях между холодным утренним сумраком и теплом пододвинулась поближе. Вот мы и подошли под маршрут. Три связки, шесть человек. Кусок грязно-серого льда, первая веревка. Не торопиться, не задерживаться - вверх по шершавым серо-рыжим скалам "жандармов", вниз на рафинадно-блестящий фирн снежных пятен, вверх по гребню между длинными сбросами косых гранитных плит, вниз на начало узких кулуаров, сбегающих на плато. Восточная, Центральная, Западная вершины. Солнце сквозь клочья тумана, ветер и азартная, летящая радость где-то глубоко внутри, не омрачаемая даже сугубо земными заботами:
- Хватит по сторонам глазеть, давай конфетку, а то сейчас погода как испортится …
- Кто сказал слово "погода", конфету не получит. Договорились же вслух не произносить.
Да, ясное синее небо через 15 минут засыпало особо обрадовавшихся жизни снежной колючей крупой. Природа обманчива, остается с этим только примириться.
Спусковой кулуар - крутой, кривой и мелко сыпучий. Кулуар - это что-то из большой политики, серьезные люди в строгих смокингах с постными лицами там решают судьбы мира. А тут мы, перепачкавшись до ушей, прыгали по мокрым булдыганам в тесном каменном коридоре, неуклонно скатывающемся на плато.
Третья неделя в горах. Неправда, время измеряется не днями.
Вот он серый большой камень, где некоторые товарищи альпинисты собрались помирать. Так уж и быть, можно пять минут посидеть и нарисовать лучезарную улыбку, чтобы никто и не подумал, что я устала.
Там далеко, тоже вечер, и тоже солнце освещает громоздящиеся над серыми многоэтажками облака. "Как горы", - скажет мой любимый мужчина. "Горы", - откликнется эхо в арочных переходах между домами.
Здесь другие облака - близкие и совсем не романтичные, холодные и сырые, со снегом и дождем. И краски ярче, и чувства острее… Моя тень тянется за край в небо, может быть, у нее получится легко коснуться колючей родной щеки, и тогда мне станет чуточку теплее.
- Катерина ты компрометируешь все наши сборы, - бас выпускающего вывел из состояния светлой задумчивости. Только посмотрите на нее: на голове - платочек, в каске - цветочки, выражение лица несерьезное, даже походка и та легкомысленная. Словно селянка с прогулки, а не с маршрута возвращаешься.
- Селянки цветочки в корзинку собирают, и в вибрамах не ходят. Добрый вечер, Михаил Семенович! А сахар к чаю дадут?
- Уже дают. Да, пока ты бродила незнамо где и незнамо зачем, тут наши общие знакомые приехали.
- Дарья все-таки собралась на Эльбрус? - я села на камешек у своей палатки снять заляпанные грязью ботинки.
- Круче бери, - Михаил Семенович прищурился и повернулся к речке.
Сердце стукнуло где-то в животе и остановилось. Под тентом лежал рюкзак, знакомый до последней черточки, и мокрые кроссовки в белую полоску. Солнце полыхало Хиросимой прямо в глаза, идущий по берегу человек казался вырезанным из бумаги силуэтом. Радуга хрустальных капель слетела с пальцев. Хрустнула под ногой сухая ветка.
И нарушая все устоявшиеся традиции и перечеркивая все ненаписанные правила, резко шагнул мне навстречу из нежно-апельсинового света любимый до боли в сердце мужчина:
- Сумасшедшая девчонка, босиком по камням…
А я, размазывая по щекам слезы и грязь, уткнулась в его куртку:
- Так не бывает в жизни…

- Катька, я тебе чаю принесла, - Ника аккуратно наступила мне на ногу, - да не спи, на камне-то, поешь сначала. Ты что, Катерина, не надо, не плачь, смотри закат какой над горами красивый… 

А над городом живет Бог,
Сорок тысяч лет и все сам,
И конечно, если б он мог,
Он бы нас с тобой отдал нам.

Над облаками, поверх границ…