Туристское творчество

Автор: Павел Паршаков (г. Чайковский, Пермский край)

Работы Павла Паршакова:

• К давней мечте
• Щугор выходит из гор - рассказ о сплаве в Коми

Во время весеннего половодья в середине мая нынешнего года наша команда из четырех человек прошла на плоту по порогам реки Акчим. У меня появилось желание обследовать участки в верхнем течении, где мы еще не были, с целью определить возможности сплава в будущем.

Старт определен за две недели и назначен на шестое июля. Маршрут планируется удлинить и усложнить для того, чтобы пройти по живописным ландшафтам горного хребта Кваркуш. От высшей точки хребта - Вогульского камня (1060м) следует пройти на северо-запад к горе Золотой Камень, у которого находится исток р. Акчим, и спуститься по берегу этой реки, оценивая ее сплавные возможности.

В течение двух недель я пытаюсь подобрать спутников для данного похода. Первый кандидат не может составить компанию, т.к. в это время у него соревнования, в которых он принимает участие. У второго жену кладут на обследование в больницу, а у них маленький ребенок. У третьего - семейный отдых на юге и уже куплены билеты. У четвертого билеты не куплены, но, если он пойдет со мной, то не будет времени на отпуск с семьей. Четвертый исполняет обязанности начальника на время его очередного отпуска и тоже не может пойти. У пятого отпуск по графику на август, и начальство отказывает в незапланированном отпуске. Шестой накануне сломал ногу.

Поэтому мой выбор останавливается на Джафаре, у которого нет проблем, как у шести предыдущих кандидатур. Говорят, у него есть родственники на Кавказе, но в отпуск он к ним не ездит. Единственный недостаток, как я думаю, то, что взаимное речевое общение, как со всякой собакой, исключено, а на привалах в походе часто появляется желание пообщаться.

Как известно, пеший поход диктует туристу брать с собой минимум самого необходимого, т.к. удовольствие от похода обратно пропорционально весу рюкзака, давящего на плечи. Одежду решил взять в минимальном наборе:

• футболка и трусы-термо, не задерживающие влагу в ткани;
• энцефалитка;
• брюки из плотной ткани х/б и брюки с мембраной от дождя и росы;
• панамка, без которой можно было обойтись, т.к. энцефалитка с капюшоном; - накидка от дождя;
• прочные туристические полуботинки, тоже с мембраной, не пропускающей извне влагу и выводящей испарения изнутри.

Если бы не ходить по реке, то можно бы обойтись без болотных сапог, но я не исключаю возможность рыбалки и беру сапоги.

Днем такая экипировка достаточна для защиты от внешних условий, однако, ночью, даже в палатке, будет холодно. Поэтому беру спальный мешок. Аборигены тех мест обходятся в лесу без спальника и палатки, но мне, городскому туристу, хочется обеспечить сон в тепле, и я беру и то, и другое, плюс полиуретановый коврик. Расчет продуктов питания произвожу по нормам, найденным в Интернете, получилось 8 килограмм нетто. Для Джафара беру всего три пакета Педигри, в расчете на то, что я буду делиться с ним своим провиантом. На случай рыбалки бросаю в рюкзак трехметровое телескопическое удилище, катушка для лески, леска 15 метров, 5 картечин для грузила, 5 крючков, два пенопластовых поплавка. Набираю навозных червей в пластиковую банку, в крышке которой для воздухообмена делаю тончайшие отверстия, иначе обитатели вылезут наружу.

Без топора тоже можно бы обойтись, но уж очень удобно с ним готовить дрова для костра. Для большего удобства взята еще и карманная цепная пила.

Ружье первоначально брать не хотел, но знакомые и родственники застращали зэками и таежными хищниками, приходится взять, плюс 7 патронов, в том числе три пулевых.

Относительно зэков есть основания иногда беспокоиться. Они валят лес в двенадцати километрах от Акчима в районе рек Ошмос, Осиновка, Цепел. В 2003году на реку Ошмос, двоих туристов, в том числе меня, доставил на УАЗике водитель Николай Кочуров. Возвращался он с Ошмоса в одиннадцатом часу ночи. Только выехал на гравийную дорогу, видит: дорогу перегородили, взявшись за руки, три мужика в ушанках. Поначалу струхнув, Николай взял себя в руки, нажал до отказа педаль акселератора, направив машину по центру дороги. В последний момент взял резко влево, сбив крылом крайнего зэка, и помчался не останавливаясь. Не снижал скорости до Березников, т.е. 200 километров.

Относительно хищников скажу далее, но они менее опасны, чем люди в ушанках.

Короче, багаж получился приличной тяжести, по крайней мере, жена не смогла оторвать 120-литровый рюкзак от пола.

Для своего спутника в автомашине, в которой планируется добраться до пешей части маршрута, я устраиваю место, убрав из салона переднее сиденье пассажира.

За два дня до старта я с женой Валентиной, младший брат Валерий с дочерьми, собираемся у мамы по поводу трехлетней годовщины со дня смерти нашего папы. В беседе жена сдает меня, сказав, что я иду в поход один. "Как один?! Да ты что?! А вдруг что случится, или убьют, или медведь заломает? Даже если ногу сломаешь, некому помочь, а сам из тайги не выберешься!" - запричитала мама. Я, конечно, знаю, что она часто преувеличивает опасность, порой бросаясь в панику, но, видимо, её эмоциональные возражения западают в подкорку полушарий.

Ночь практически не сплю, в туманной дремоте проигрываются сценарии предполагаемых (или выдуманных?) угрожающих ситуаций. В частности, видится, что меня при движении по берегу реки скрытно выслеживают беглые вооруженные зэки. Я, чтобы выявить их, перехожу на другой берег, осторожно прохожу по нему в обратную сторону, вижу преследователей и их недобрые намерения, стреляю им в спину. Или, во время ночевки на палатку всей тушей наваливается медведь, рвет ее, пытаясь достать меня. Я, придавленный, уже не могу поднять ружье, да и куда стрелять? Ничего не видно в темноте. Всеми вариантами сценариев читателя утомлять не буду, но к утру я морально подавлен и отказываюсь от мероприятия, которое за день до этого представлялось в ярких, светлых тонах.

В течение дня мрачное настроение постепенно сменяется оптимистичным и к вечеру я готов к труду и обороне, но первоначальный маршрут решаю откорректировать. Сто тридцать километров по бездорожью за пять дней, в том числе по глухой тайге, я считаю неоправданным напряжением сил, когда не будет времени не только на отдых, но и на созерцание ландшафтов. Чтобы поход по этому пути был в удовольствие, необходимо 2-3 человека спутников, чтобы уменьшить вес рюкзаков за счет общего инвентаря ( палатка, топор, ружье, котелки, медикаменты и т.д.) и чтобы были помощники на случай чрезвычайных обстоятельств. Необходимо иметь 7-8 дней для пешего движения.

Поэтому я упрощаю планируемый маршрут: через Золотанку, что в 65 км от Мутихи, проехать по лесовозной дороге на юг 20км и пройти пешком на запад 8 километров по тайге и болоту, в результате выйти к истокам р. Акчим, по которой и спуститься вниз по течению.

Выезжаю в воскресенье в 7 утра, через десять часов прибываю в Красновишерск, где заезжаю на часок к давнему другу Сергею Калинину, который в прежние годы помогал мне организовывать туристические экспедиции на северо-востоке области. Он кормит меня ужином, и пишет рекомендательное письмо Леониду Горшкову, "мэру Мутихи", как он его называет.

Поселок Мутиха, 680 км от Чайковского, последний населенный пункт на нашем маршруте. В советский период Мутиха была одним из многочисленных поселков лесорубов объединения "Вишералес" с населением более 800 человек. Сейчас здесь чуть более 200 жителей, у большинства из которых нет постоянной работы, лес валят по найму у редких заготовителей. Поселковые постройки, основными из которых являются стандартные двухквартирные брусчатые дома, порядком обветшавшие за 35-45 лет, растянуты на километр по берегам речушек Северная и Южная Мутиха, реки Акчим. Эти водные артерии глубоко разрезают холмистый, покрытый лесом, рельеф, поэтому даже в черте поселка есть скальные выходы. Чудный ландшафт обезображен с прошлых времен брошенными постройками, остатками ржавой техники и невывезенной гниющей древесиной.

Горшков - глава администрации Мутихинского сельского поселения, куда, кроме Мутихи, входят поселки Волынка и Золотанка, между которыми 85 километров. Такие здесь расстояния, помноженные на бездорожье. К примеру, от Красновишерска до Мутихи, то есть шестьдесят километров, я еду два часа.

Леонида, с которым я познакомился два года назад и к которому направлено рекомендательное письмо, дома нет. Вышедший из дома сын сообщил, что Леонид ушел к тезке, Леониду Ильиных (Леня Трубка, по прозвищу местных), налаживать сенокосилку, - через несколько дней начинается сенокосная страда.

Дом Ильиных стоит на берегу Акчима и заметен издалека по большой телевизионной тарелке, сейчас в поселке несколько тарелок, а два года назад была только у него. Войдя во двор, вижу двух молодых людей лет 20-25, которые действительно пытаются приладить насадку-сенокосилку к мотоблоку "Каскад". Ни одного из Леонидов при деле нет. Парни говорят, что тезки в доме. Один из парней забегает в дом и сообщает обо мне. Выходят оба, здороваются. Трубка сразу спрашивает: где собака? Потому что мой приезд двухлетней давности ассоциировался у аборигенов с Джафаром, кавказской овчаркой. Здесь почти в каждом дворе есть собаки, охотничьи лайки, которые вдвое меньше размером, поэтому моя собака в диковинку. "Вон, - говорю, гуляет около машины". Трубка выдает резюме: чем только люди не занимаются от нечего делать, собак больших бесполезных содержат. К этой же категории бесполезности он относит и туристические походы.

Я излагаю Леониду Горшкову свои намерения о цели похода и показываю на карте намеченный маршрут. Леонид высказывается, что для обследования верховьев Акчима не обязательно делать крюк через Золотанку, заходя к истокам. По его мнению, тот же результат можно достичь, поднимаясь вверх по реке. Для этого по лесовозной дороге, идущей вдоль реки от старого моста, дойти до третьего ручья, пересекающего дорогу, по нему спуститься на Акчим, и по берегу Акчима подняться до истоков. Я соглашаюсь с его мнением, тем более, что он берется доставить меня к старому мосту, и немедля, в оставшееся светлое время дня. А уже девятый час вечера. То есть, на моей машине мы доедем до моста, что в 27 км от Мутихи, там он меня оставит, возвратится домой на моей машине, и через неделю, в субботу утром к восьми часам приедет за мной к мосту же.

Заезжаем к Леониду домой, перед дорогой выпить чайку. Вкусны свежие сливки, поданные к чаю. Выйдя к машине, мы не обнаруживаем Джафара, которого я выпустил погулять после тринадцатичасовой тряски в салоне. Сын Леонида говорит, что Джафар был у дома с их собакой Вороном, Но Ворон вернулся домой, а чайковского гуляки нет. Я иду искать по улице в сторону моста через Мутиху, а Леонид в другую сторону - к реке. Вернувшись к дому, мы сообщаем друг другу об одинаковых результатах поисков. Выезд, намеченный на сегодняшний вечер, срывается. Я иду снова по улице, крича: Джафар, Джафар! И вижу его, идущего от дороги в сторону реки. Я громко окликаю его, он нехотя возвращается ко мне.

И вот втроем мы едем к старому мосту через Акчим. Сначала по участку трассы Красновишерск-Вая 7км, который сплошь состоит из крутых подъемов и спусков, затем за рекой Рассольной поворот направо по лесовозной дороге. Видно, что в 1970-80-е годы леспромхоз много средств вложил в эту тридцатикилометровую дорогу, которая покрыта мелким щебнем, в низких местах проходит по высокой насыпи, через ручьи сооружены деревянные мосты. Но нынче по этой дороге тащишься два часа, потому что мостики сгнили, и требуется большое мастерство и риск, чтобы проехать по их останкам. Потому что у самой колеи выросли деревья, и, если не хочешь поцарапать обшивку машины, приходится притормаживать. Потому что нынешние заготовители в местах рубки тракторами разворотили полотно, не восстанавливая его. Когда мы с Леонидом выходим из машины оценить сложный участок, в салон тут же влетают оводы и слепни, и дальнейший наш путь проходит с оглядкой на действия этих кровососов.

В одиннадцатом часу вечера мы прибываем к мосту. От былого сооружения, по которому в свое время проходили многотонные лесовозы, остались только "быки", деревянные срубы высотой четыре метра, заполненные камнем. Быки соединяются лишь двумя лежащими рядом толстыми бревнами, сохранившимися от обрушенного настила. То есть, пешеход при соблюдении определенной осторожности может перебраться с берега на берег. Река на этом участке шириной 20-25 метров, выше моста покрыта огромными валунами, ниже моста перекат, уходящий за поворот направо.

С насыпи, подходящей к мосту, мы с Леонидом видим на правом берегу человека, сидящего у костра. Спустившись к нему, мы пытаемся побеседовать с ним. Выяснилось, Володя, как его зовут, прибыл из Перми рыбачить в составе группы из трех человек. Двое других удят ниже по реке. Здесь уже не в первый раз. Хариус клюет понемногу на мушку, ручейника, мелкую блесну, червей у них нет. По тону речи Володи я уясняю, что человек он неразговорчивый либо мы не являемся для него интересными собеседниками. Особенно это проявляется, когда я прошу у него соль. Он отвечает: мы рассчитывали только на себя, лишней соли не брали. Но при этом отсыпает мне немного. Забегая вперед, скажу, что неделей позже на их брошенной стоянке я видел нераспечатанную килограммовую пачку соли.

Судя по разнообразному и дорогому инвентарю, находящемуся на стоянке, команда подготовленная и состоятельная. В кустах стоит джип Land Cruiser. Удивляет, как они не побоялись съехать на дорогой машине с пятиметровой насыпи с углом наклона 70 градусов.

Мы выгружаем из машины походный инвентарь на небольшой полянке, примыкающей к дороге, и Леонид уезжает. Первым делом следует поставить палатку и развести костер. При установке палатки возникает вопрос: к чему привязывать растяжки? По обычной схеме, к колышкам, вбиваемым в почву. Здесь же грунт каменистый и более чем на сантиметр, дюралевые колышки в землю входить не желают, загибаясь от ударов. Ну что, тащу камни помассивнее, привязываю к ним растяжки. Заготовить сухие дрова для костра оказывается не просто, несмотря на то, что рядом лес. Дело в том, что в течение последних трех лет в конце мая в этом месте размещается база по проведению областных соревнований по спортивному сплаву (рафтингу). В нынешнем году было 25 команд. Триста человек в течение трех дней подпитывали костры древесиной и сожгли не только оставленные нами неделей раньше сухие чурбаки, но и вырубили весь близлежащий сушняк.

Спускаюсь в болотистую низину, поросшую лесом. В сумерках кое-как нахожу засохшую ель, валю ее цепной пилой. Затем в том же болоте рублю толстые ветви с упавшего дерева. Пока я ходил за дровами, Джафар, скрываясь от одолевающего гнуса, залез под днище палатки и опрокинул ее. Приходится силой вытаскивать сопротивляющегося спутника, отгонять и отругать его.

Я развожу костер, варю и выпиваю какао и, когда залезаю в палатку отойти ко сну, взглянув на часы, вижу 0 час 30 мин. Несмотря на усталость, я засыпаю не сразу. Мешает доносящийся с реки шум воды на перекатах. Кроме того, двое из пермяков, разбивших лагерь ниже моста, до самого утра кричат, призывая третьего. Понятно,- классическая русская мужская компания состоит из трех членов.

Встав в восемь часов, снимаю палатку, начинаю собирать рюкзак. Джафара рядом нет. Я кричу его несколько раз, он не появляется. Обиделся, должно быть, после вчерашней разборки. Я иду к пермским рыбакам, может быть к ним прибился. Бодрствует у костра только один, Сергей, более солидный и разговорчивый, чем вчерашний собеседник Володя. По существу Сергей сообщает, что вчера вечером, когда он рыбачил с моста, подходила собака. Он сказал ей: фу! И она зашла в кусты у моста.

Я подхожу к зарослям, зову своего спутника, и из кустов выходит Джафар. Я кормлю его, он ложится в траву у дороги, и тут я отмечаю, что эта домашняя собака элементарно не приспособлена к жизни в лесу.

Во-первых, в тайге он себя не прокормит, не ищет и не пытается поймать на еду какую-либо живность. Когда приходим на стоянку, он ложится и ждет, когда ему что-нибудь перепадет. Никакой инициативы. Во-вторых, он не может защитить себя даже от гнуса, который облепляет его нос. Нос распухает от укусов, а он даже не смахнет кровососов. Охотничьи собаки для защиты от них ложатся поближе к костру, дым отгоняет назойливую тучу.

К одиннадцати часам, собрав рюкзак, я готов к движению. Планируется по старой лесовозной дороге пройти на юг до ручья Изъяшер и по нему спуститься до его впадения в Акчим. Проблемы начинаются с первых шагов. Как Джафару перебраться на левый берег? Воды с быстрым течением он боится. Ну что, будем пробираться по останкам моста. Следует преодолеть два пролета моста по двум бревнам, положенным рядом. Первый пролет мой спутник, видя с четырехметровой высоты бурлящую внизу воду, преодолевает ползком, дрожа при этом всем телом. На втором пролете собачьи ноги соскальзывают в широкую щель между бревен, и Джафар повисает, тело его оказывается между бревен, а ноги болтается в воздухе. Я поднимаю его и переношу до конца моста.

Полученный стресс и зной поднявшегося солнца отбивают у моего спутника всякое желание двигаться по маршруту. Лечь в тень и лежать. Когда начинаешь подгонять его, он сворачивает в чащу и прячется. Я утомляюсь быть погонщиком, позволяю ему плестись сзади, и он, воспользовавшись, намеренно отстает.

Когда в очередной раз он отстает, и его не видно на дороге, я не иду подгонять "друга человека". Продолжаю движение по поднимающейся в гору дороге, размышляя: дойду до ручья, сделаю привал, пока разведу костер и попью чай, он и дотащится к тому времени, голод - не тетка.

Подъем по набирающей крутизну дороге, с тяжелым рюкзаком, в усиливающийся зной, все это способствует значительному потоотделению, и, как следствие, налетают тучи слепней, привлеченных им. Поднимаясь на вершину холма, я надеялся, что здесь подует ветерок, который освежит меня и отгонит гнус, но воздух неподвижен.

Дорогу, как я уже сообщал, постепенно и упорно покрывает растительность: трава, кусты, лиственные деревца. На некоторых участках деревца осины сломлены и нагнуты, перегораживая дорогу шлагбаумом. Кому это надо? Как мне после объяснил Леонид, старые лесовозные дороги активно используются лосями для маршрутов своих передвижений. Зная это, медведь перегораживает им путь. Рогатый великан, встретив шлагбаум, огибает его, подходя при этом к обочине, в зарослях которой его поджидает хозяин тайги.

Два часа с четвертью ходьбы - и я подхожу к Изъяшеру, на пересечении которого с дорогой находится мост, переломившимися посредине бревнами уткнувшийся в каменистое дно. По - пермяцки "Из" - камень, "шор" - ручей. К мосту ручей выбегает из темного хвойного леса, скатываясь по большим валунам, лежащим на его пути, и устремляется на север к Акчиму.

Я перехожу по камням на правый берег ручья, где нахожу следы небольшого костра у лежащей на земле колоды. Должно быть, кто-то из местных рыбаков не более двух недель назад кипятил здесь чай, сидя на колоде. Я отмечаю для себя экологическую аккуратность предшественника: на маленьком пятачке остались только угли от сгоревших сучьев, ничего рядом больше не сгорело, срезана лишь небольшая веточка для поддерживания котелка над огнем. Я тоже, наломав сухих веток, развожу костер, от дыма которого оводы и слепни оставляют меня на время в покое. После чаепития, раздевшись, и найдя в ручье ямку глубиной по колено, с удовольствием смываю пот, брызгая на себя горсти воды. При этом приходится отбиваться от налетающих насекомых.

Джафар так и не пришел. Я высыпаю на дорогу у моста весь Педигри, что у меня был в рюкзаке, в расчете на то, что мой спутник все-таки доплетется досюда, поест, и по запаху следов найдет меня в устье ручья, куда я намереваюсь дойти до вечера, и где хочу заночевать.

Итак, я иду вниз по Изъяшеру, русло которого, как и берега, завалены упавшими лесинами. Через них приходится перелезать, либо обходить. Трава густая, по пояс, поэтому идешь осторожно, часто разводя ее ногой с тем, чтобы увидеть скрытую опасность. Это может быть узкая глубокая канава, проточенная весенней водой, либо трясина с болотной жижей, либо острый сук, направленный навстречу движению. И я помню предупреждение мамы, что сломанная в тайге нога равнозначна смерти. Действительно, даже если ползти на руках, то много по такому бурелому не проползешь, и не докричишься, так как ближайшее селение в сорока километрах. А человек бывает здесь за лето всего 2-3 раза.

На ногах у меня туристические полуботинки, которые я очень скоро промочил, ступив в трясину. Мокрые носки начинают натирать мозоль. Останавливаюсь менять носки. Разувшись, я с удовольствием опускаю горячие ноги в ледяную воду. Перед тем, как продолжить движение, я делаю гимнастические упражнения, чтобы размять мышцы спины, плеч и шеи, затекших от давящих ремней рюкзака.

Иду преимущественно по левому берегу, потому что солнце светит слева, и здесь больше тени от деревьев. Жарко и душно, нагретый воздух стоит неподвижно в глухом лесу. Оводы, слепни и комары роем сопровождают меня, как будто они только меня и ждали, и слетелись со всего леса, иначе откуда им столько взяться. Лицо я спасаю от них, часто смазывая его Москитолом. Благо, эта мазь не разъедает глаза, попадая в них вместе с потом. Правая рука свободна, и я ежеминутно вытираю ее о бедро, смахивая при этом насевший гнус. Хуже левой руке, придерживавшей ружье, висящее на плече. Я сгоняю с нее наглых пришельцев правой рукой, и, если проявляю неоперативность, они тут же наказывают меня.

Справа, со стороны хребта Золотой Камень, в ручей шумно впадают несколько притоков, которые стекают по склону хребта. От притоков Изъяшер становится полноводней, появляются ямы ниже перекатов, там обычно стоит хариус. Но мне не до рыбалки. Что-то долго я иду, и не видно конца этому водному капилляру. Подготовка рыболовной снасти займет много времени, а темп движения с рыбалкой замедлится на порядок. К тому же у меня есть опыт ловли на таежных речках, где леска постоянно мечтает запутаться в нависших ветвях, а крючок обязательно цепляется за каждую корягу на дне. Но желающие порыбачить на этом ручье иногда находятся, о чем позже сказал мне Леонид. Тому подтверждением полоса свежепомятой травы вдоль берега. Хотя порой у меня появляются сомнения относительно принадлежности наблюдаемых следов. Четкие отпечатки сапог или лап на глаза не попадаются, но что делать рыбаку в десятках метров от берега, куда порой уходит нить помятой травы?

Я устал, координация движений ослабла. Несколько раз, оступившись и не сумев удержать равновесие с все тяжелеющим рюкзаком, падаю. Как выяснилось позже, во время падений из поясной сумочки с неплотно закрытым клапаном выпали все пять патронов. В наличии остались два дробовых, ранее вставленных в стволы ружья. То есть, имея ружье, я беззащитен перед крупным зверем.

Потеряв надежду в скором достижении цели дня - добраться до устья Изъяшера , я устраиваю привал. Пока набираю из затора сухих сучьев, развожу костер, кипячу и пью чай, незаметно проходит час. Солнце начинает опускаться за деревья, возбуждая во мне беспокойство по поводу предстоящего ночлега и моего местоположения. На карте не показана дорога, по которой я шел до ручья, поэтому неведомо на каком расстоянии от устья пересекаются Изъяшер и дорога. То есть, неизвестно, сколько следовало идти по ручью до его впадения в Акчим и, следовательно, я не знаю сколько осталось идти. Не прельщает и перспектива ночевки в темном лесу у ручья, где не найти под палатку ровного и сухого места, везде сыро, кочки, валёжины. Ожидаемое стало восприниматься за действительное. За очередным поворотом вижу прямой и длинный, как коридор, участок ручья, и в конце его, мне кажется, просветы меж деревьями, что свидетельствует о выходе к реке. Но в конце коридора, к огорчению, есть лишь поворот ручья.

Не остается иного выбора кроме упорного движения на север, по направлению течения Изъяшера. Мое терпение вознаграждено через сорок минут. Обходя заболоченный участок с валежинами, я далеко отклоняюсь влево, и, когда, решив вернуться к своей путеводной нити, иду вправо, то выхожу на Акчим чуть ниже устья ручья. Изъяшер встречает старшего брата, с шумом сбегая с метровой насыпи из камней, принесенных им к своему устью. Становится веселей, не только от предстоящего отдыха, но и от раздвинувшегося пространства, угрюмое окружение темного леса сменилось простором реки. На восток, вверх по Акчиму, в русле которого лежат, как тюлени, большие гладкие камни, до поворота метров двести. Вниз взгляд охватывает сто метров и упирается в нагромождение бревен на правом берегу, где река уходит влево.

Надо поставить палатку, так как небо стало затягивать тучами. Но прежде следует отогнать гнус, в составе которого вечером появляется мошка, для чего требуется костер. В тайге, вдали от жилья, с дровами проблем нет, всюду есть сухостой. Цепной пилой валю высокую тонкую сушину, упавшую в воду ниже каменной насыпи Изъяшера . Дым костра разгоняет кровопийц. Палатку устанавливаю на каменистой отмели, в полуметре от воды. Есть, конечно, опасность подтопления от подъема воды в случае сильного дождя, но я руководствуюсь соображением, что перед сном искупнусь в реке, и побыстрей залезу в убежище, чтобы висящая, как пыль, в воздухе нечисть не нанесла ноющих укусов. Хочу зафиксировать фотоаппаратом ландшафт и обнаруживаю отсутствие камеры. Вспоминаю, на последнем привале я его отстегивал от брючного ремня. Прицепил ли его обратно - не помню, но оставить не должен, он лежал на видном месте. Идти искать аппарат, даже такой дорогой, нет никаких сил, да и темно уже в лесу. Все откладываю на завтра. Только забираюсь в палатку, по тенту начинает барабанить дождь.

Я думал, как только залезу в палатку, так сразу усну как убитый. Но мечты в очередной раз не сбываются. Всю ночь лежу с закрытыми глазами, пытаясь уснуть, но заснуть не удается. Сначала спать не давал, якобы, шум впадающего ручья. Затем в шуме ручья различаю какие-то металлические шорохи, которые, оказалось, возникают от столкновения галечных камешков, скатываемых ручьем с насыпи. Rolling Stones. Отвлекают от сна и мысли о Джафаре, которого я так и не дождался. Где он? Несомненно, основная причина бессонницы есть физическое и нервное возбуждение от дневного перехода.

Встал в семь часов. Утро выдалось солнечным, листва и камни мокры от ночного дождя, от ручья поднимается пар, пронизываемый лучами солнца, пробившимися сквозь еловые лапы. Настроение боевое. После завтрака приготовленным на костре пакетным супом я иду искать потерянный фотоаппарат. Иду по сохранившемуся в траве следу. Через четверть часа выхожу на песчаную отмель в одном из многочисленных протоков Изъяшера. На песке лежит камера в промокшем футляре. Вчера расстегнулась липа, крепившая футляр к брючному ремню. Все, на поясе камеру больше не ношу, буду носить на шее. Я счастлив от находки. Вернувшись на базу, ставлю аппарат на камни сушить под солнечные лучи.

Решил: палатку не снимаю, пойду вверх по Акчиму налегке, поднимусь столько, чтобы к ночи вернуться назад. Беру с собой продуктов на один раз приготовить обед и удочку. По сравнению с вчерашним днем условия райские. Солнечный день, свежесть от ночного дождя, легкий ветерок над рекой разогнал гнус. Я иду преимущественно по каменным отмелям, а когда они кончаются - по камням, выступающим из воды. Идти по берегу мешает высокая трава, заросли, бурелом. В воде, по которой иногда прохожу, камни очень скользкие. При движении по ним шаг следует делать, нащупав ногой устойчивую опору. Я же в одном месте, торопясь, поскальзываюсь и падаю в воду, уровень которой не достает даже до колена. Промокает одежда и вода заполняет сапоги. Ну, что? Разуваюсь, раздеваюсь, выжимаю вымокшее и раскладываю на камни сушить. Сам ложусь загорать на тюлень-камень, с плавным выгибом для спины, словно приготовленным для меня.

Пока одежда досыхает, и я снимаю на фото бабочек, цветы шиповника над подмытым берегом. До этого вынужденного привала в кадр попадали ландшафты из лежбищ огромных валунов, на десятки метров загромоздивших русло реки, меж которых пробивалась вода. Блюдце спокойной воды, отражавшее синеву неба, с нависшими над ним ветвями березы. Ровная каменная стена правого берега, вставшая из воды и чуть упавшая в сторону леса, на которой равномерно расположились желто-бурые пятна подсохшего мха, словно хозяин повесил у переката шкуру диковинного леопарда.

Продолжаю подниматься вверх по реке, она становится все уже, так как все больше ручьев, наполняющих Акчим, остается позади. Много проток-рукавов, поэтому сложно определить, что вливается в реку: ручей или протока.

Приглядываюсь к кустам на берегах в надежде найти смородину, чтобы нарвать листьев для заварки чая. К удивлению, за все время похода не встречаю на этой реке смородины. Зато нахожу и запасаю зверобой, который завариваю и в последующие дни. Ближе к обеду на берегах встречаются (до этого, должно быть, просто не замечал, был сыт) пиканы, трубчатые зонтичные растения с сочным стеблем. Отламываешь верхнюю часть молодого побега, стягиваешь волокнистую кожицу, а внутреннюю нежную часть трубки с хрустом съедаешь. В детстве из пиканов, используя их трубки, мы делали насосы-брызгалки.

Но одними пиканами сыт не будешь, пора бы и пообедать. На песчано-гравийной отмели левого берега, где на повороте реки шумел перекат, я вижу кострище с рогульками и перекладиной для котла. Ширина реки в этом месте метров семь. Вот здесь и пообедаю.

Варю суп, есть который принимаюсь сидя на тумбе из камней лицом к костру. Несколько раз под порывами ветра пламя достает меня, и я сажусь к костру спиной. Сколь ни был я занят трапезой, но ощутил запах жжёного полотна. Думаю: мало ли что попало в костер, может что осталось от предшественников. Эти успокоительные мысли приходится оставить, когда я чувствую ожог на пояснице. Вскочив и сбросив с себя энцефалитку, я вижу дыру размером с ладонь, и она, тлея, продолжает расширяться. Рывок к воде - и пожар потушен!

После обеда собираю удочку. Для наживки решаю использовать личинки ручейтников. Домики ручейников - это песчаные цилиндрики длиной 2 см, крепящиеся десятками штук к днищам камней, лежащих в воде. Поэтому, чтобы добраться до личинок, надо перевернуть камень, сорвать цилиндрики.

В разломленном цилиндрике видишь белую личинку с черной или коричневой головкой, цепляющуюся ножками и кончиком брюшка за внутренние стенки цилиндрика при вытаскивании её из домика. Ручейник - наживка очень нежная, после нескольких забросов белый гель вытекает, на крючке тряпочкой висит оболочка. Следует доставать следующую личинку.

Спускаясь вниз по реке, я забрасываю удочку в самые перспективные, на мой взгляд, места: ямки ниже перекатов, в струи у подмытых берегов и больших валунов, лежащих на стремнине. В яме, под нависшей березой, поплавок уходит под воду, я резким движением вершинки удилища вверх подсекаю рыбу, чувствую через натянутую леску упругое сопротивление. Но леска вдруг ослабевает, из воды показывается пустой крючок. Ушла! Обидно. Зато появилась уверенность в том, что рыба есть, и она иногда клюет.

Чуть позже случается вторая поклевка.

Быстрина, прижимаясь к каменистой отмели левого берега, изгибом поворачивает вправо и уходит под дерево, лежащее на воде. Перед деревом я замедляю скорость снасти, не позволяя ей нестись со скоростью струи. Поплавок исчезает с поверхности. Подсечка. Леска вмиг стала дрожащей натянутой струной, удилище изогнулось. Вот и хариус появляется на поверхности, бешено сопротивляясь, делая резкие рывки то влево, то вправо, то вглубь. Во время этих рыбьих маневров я чуть ослабляю леску, опуская удилище, а когда чувствую, что противник стал ослабевать, вытаскиваю его на камни. Но и здесь хариус не прекращает сопротивление, пытаясь обрести свободу. Он изгибается, скачет на камнях, подпрыгивает в воздух, приближаясь к воде. Мне приходит мысль снять на фото хариуса в пляске. Одной рукой держу бьющееся удилище, другой достаю аппарат из чехла, включаю его, и пытаюсь поймать в объектив героя. При этом рискую потерять улов, потому что любой из прыжков хариуса может завершиться его уходом в родную стихию. Со второй попытки рыба попадает в кадр, но качество снимка меня разочаровывает. Изображение героя смазано, смотрится он каким-то мелким, потому что рядом нет предметов, в сравнении с которыми можно сравнить размеры хариуса. Я определяю его вес в четыреста граммов.

Идя вниз по реке, я еще некоторое время забрасываю снасть, но поклевок больше нет. Солнце садится за лес на правом берегу, тень от деревьев закрывает сначала берег, затем по воде движется на другую сторону реки. Я сматываю удочку и ускоряю шаг. Иду очень долго, мне кажется дольше, чем утром шел вверх. Наконец, за очередным поворотом, в конце коридора, упирающегося в левый берег чуть ниже устья ручья, вижу свою палатку.

Час уходит на приготовление чая, чаепитие, отход ко сну. Подытоживая прошедший день, отмечаю практически отсутствие гнуса, что существенно облагородило моё пребывание в верховьях Акчима. Усталость приятная, не то, что вчера. На завтра планирую немного порыбачить, а главная задача - найти Джафара. С этим и засыпаю.

Встаю рано, еще не нет шести. Через полчаса уже иду вниз по реке. Первый сюрприз - через сто метров. Подхожу к нагроможденному на правом берегу затору из бревен, который я увидел и отметил еще вчера при выходе к устью ручья. Оглядываюсь вокруг, и узнаю это место. Я видел его с противоположного берега весной, когда мы со Степановым Михаилом добрались сюда по старой лесовозной дороге и здесь собирали катамаран для сплава. Когда-то давно, к дороге, подходящей к реке, примыкал мост, снесенный позже весенним половодьем. Лишь на правом берегу чудом уцелел один бык, удерживающий собой кучу лесин, принесенных течением сверху. С Михаилом мы досюда добрались за полтора часа, я же позавчера потратил целый день (три знака восклицания!), идя по маршруту, предложенному Леонидом. Ну и хорошо, интересный был переход. И сейчас мне ясно, где нахожусь, и где был.

Начинаю рыбачить, насадка - навозный червь. Перед затором - небольшой островок, огибаемый слева основной струей с перекатом, справа - небольшой протокой, образующей углубление ниже острова. Там, где течение протоки соединяется с перекатом, поплавок уходит под воду. Вытаскиваю на камни островка хариуса, размером менее вчерашнего, но все равно греющего душу рыбака.

Далее бреду по воде, либо шагаю по камням, выходящим из воды, забрасывая снасть. Так дохожу до поворота, где Акчим упирается в высокий берег, подмытый вешней водой и обнаживший в подножии большие валуны. На повороте шумит перекат, в нижнем течении которого, в стремнине, стоят камни с плоскими поверхностями. Перекат обрывается в глубокую яму, но струя воды, получившая ускорение от переката, несется над поверхностью ямы и успокаивается лишь к следующему повороту. Из этой стремнины я вытаскиваю второго хариуса. Затем неоднократно делаю забросы в яму и стремнину, поклевок нет, никто больше червя не желает. Однако, вижу, в яме, у камня, что ближе к левому берегу, плавится рыба, то есть хватает с поверхности насекомых, оставляя на воде круги, уносимые течением. Делаю вывод: надо предложить насекомоядным нечто насекомоподобное. Снимаю с удочки поплавок с грузилом, и привязываю искусственную мушку. Чтобы забросить снасть, необходимо встать за большим камнем, стоящим на стремнине. Иду поперек струи, ступаю осторожно, нащупывая стопой твердую опору меж скользких камней. Течение вот-вот опрокинет меня, вода, упираясь в ноги, бурля, поднимается до края расправленных голенищ.

Вопреки стихии добираюсь до камня, встаю ниже него, где почти нет течения, потому что стремнина, наталкиваясь на камень, огибает его двумя рукавами. Отпускаю снасть по течению, периодически подтягивая к себе, играю мушкой на поверхности воды, имитируя живое насекомое. Всплеск! Леска тяжелым грузом на конце ушла под воду. Изогнувшееся удилище тяну на себя. Появившийся на поверхности хариус резкими движениями разбивает воду на тысячи брызг. Выбрасываю его на плоский камень на левом берегу. На том же камне раскладываю сегодняшний улов и фиксирую камерой. Как-то незаметно прошли четыре часа, надо возвращаться к палатке, готовить обед.

Сегодня взамен пакетных супов у меня есть возможность сварить уху, из свежей рыбы, да еще какой! Хариус, обитатель прозрачных вод. Нет картошки, традиционного компонента ухи. Картофель не взят из соображений снижения веса поклажи - тяжел, много воды. Но не беда, у меня достаточно риса. Сварив рис, опускаю в кипящую воду пахнущих свежим огурцом хариусов, через десять минут добавляю кружочки нарезанного лука. И уха удается на славу.

Пообедав, иду левым берегом вниз по течению реки искать свою собаку. Шагаю налегке, с собой лишь нож, банка тушенки в рюкзаке, да фотокамера на шее. Чем ниже по течению, тем больше огромных камней лежит в русле реки. И я иду либо по каменистым отмелям, либо, все чаще, прыгаю с валуна на валун. При этом удивляюсь, вспоминая эти места в весеннее половодье. Камней тогда не было. Точнее, они, скорее всего, были, но их не было видно под водой. Об их присутствии свидетельствовали бурлящие сливы, водовороты, метровые волны на порогах. Очень редко высовывалась из воды лысина какого-нибудь из них, сегодня греющихся на июльском солнышке.

Через час ходьбы я вижу человека, сидящего на камне, спиной ко мне. Он низко наклонился, распутывая леску. Парень лет двадцати пяти, сухощав. На лямке через плечо мешок из-под муки - вместительная сумка под рыбу. Я подхожу и здороваюсь. "Где Ваша собака?" - спрашивает рыбак, и, видя мое удивление, пояснил: "Я видел Вас у Ильиных Леонида, мы разбирали мотоблок, когда Вы приходили. Я его племянник Женя". Объясняю ему, как дезертировал Джафар, что иду искать его. Из разговора я понял, что Женя приехал к мосту на мотоцикле, по лесовозной дороге вышел к реке чуть ниже моей палатки, и сейчас, рыбача, потихоньку идет вниз по реке. Рыба понемногу клюет, но мелкая. Наживка - земляной червь. Кроме того, я узнаю, что кострище, до которого я дошел, поднимаясь вверх по Акчиму, соорудила компания, в составе которой Женя ходил рыбачить. Они дошли до истоков, где река течет по болотистому ландшафту. От кострища до истока пять километров.

Я тороплюсь далее, прыгая по камням. Оглядываюсь и вижу Женю, размахивающего своим шестиметровым удилищем. Преимущество перед моим трехметровым неоспоримое, прямо с берега, не пытаясь пробраться на камень посреди реки, можно сделать заброс снасти в нужное место.

За триста метров до моста вижу сильное сужение русла реки, зажатой скальными берегами. Весной здесь, вода, вырываясь из сужения, била мощной струей, словно из гигантского брандспойта, и, налетая на валунные глыбы, порождала полутораметровые волны. На гребне очередной волны, где наш катамаран встал под углом к направлению стремнины, меня выбросило из седла на каркас судна. Перелом десятого ребра. А сейчас о былом разгуле стихии можно догадаться лишь по яме двухметровой глубины, что в скальном грунте, ниже порога, выбила вода, ежегодно бунтуя весной.

Поднявшись на насыпь, подходящую к мосту с левого берега, я, прежде чем идти по позавчерашнему маршруту искать собаку, дважды крикнул: "Джафар!". Почти сразу из-под настила моста, покрытого грунтом, вылезло исхудавшее существо, понуро и вяло переставлявшее ноги. Радость переполнила меня, будто я неожиданно нашел клад. Кладов я не находил, но, думаю, найдя его, человек должен испытывать те же чувства, что и я сейчас. Значит, мой спутник вернулся с маршрута в самое оптимальное место для его поисков - пересечение артерий: водной и дорожной.

На радостях я решаю подкрепить его единственной взятой с собой банкой с тушенкой. Я начинаю спускаться к реке, чтобы на берегу открыть банку, и, пока он ест, намереваюсь искупаться в углублении под мостом. Солнечно, жарко. Однако, когда Джафар делает вывод, что его опять куда-то ведут, он поворачивает обратно под мост. Приходится открытую банку нести к убежищу дезертира. Чтобы он не порезался о края, вываливаю содержимое на траву, и оно вмиг исчезает в пасти голодного животного. Ничего больше не предлагаю найденышу, забыв о закладке консервов у моста в первый день в целях облегчения рюкзака.

Что сейчас делать с находкой? Вести с собой на стоянку у ручья? Сам он, доказано, не пойдет. Есть у меня шнур, тащить его за собой на поводке по лесу? Это будет мучение себе и ему. Вспоминаю, как добирался сюда: прыжки по каменным глыбам, переходы через ручьи и протоки по упавшим лесинам, продирание сквозь заросли ивняка и кустарника. Естественно, преодоление подобных преград с упирающейся собакой на поводке - подвиг, который потребит массу нервных ресурсов, и без того истощенных. Прихожу к решению: оставляю собаку под мостом, сам иду на стоянку, а завтра сверну палатку и вернусь сюда. Исполняю свое желание искупаться, захожу в воду, отбиваясь от оводов специально заготовленным веником. Взбодренный холодной водой я бегу вверх по реке, иногда останавливаясь для фотографирования задержавших внимание пейзажей.

И вот я на месте. Вечереет. Тень палатки углом добралась до кострища, на котором головни испускают завитушки дымка. Я сижу на бревне, обласканный теплым ветерком и вечерними лучами, пью чай из зверобоя, и смотрю на речные камни, освещенные заходящим солнцем. Я доволен прошедшим днем, все удалось: и рыбалка с уловом, и собака найдена, и погода чудесная. Умиротворение, нирвана.

Хмурое утро встречает моросящим дождиком. До обеда рыбачу на вчерашних местах, но результат минимальный - один небольшой харюзок.

После обеда снимаю палатку, собираю рюкзак. От реки до основной лесовозной трассы иду по развязшей от дождя тропинке, петляющей в густых зарослях осинника, выросшего на дороге, подходившей к снесенному мосту. Порой осинник встает у тропинки сплошной непроглядываемой стеной, за которой не видно, что или кто находится. Удобное место для засады и нападения. Вдруг справа метрах в десяти слышу шорох раздвигаемых веток. Разворачиваюсь в ту сторону всем корпусом, срываю с плеча ружье и стреляю в направлении шороха. Ружье толкает в плечо, и вслед стихшему грому выстрела слышу удаляющийся треск ломаемых сучьев. Кто это был? Не знаю.

Уняв дрожь в руках, восстановив дыхание, продолжаю движение и выхожу на лесовозную трассу. Здесь дорожное полотно просторнее, светлее, а значит - веселее. Утихшая было мелкая морось сменяется проливным дождем. Я достаю из рюкзака капроновую накидку с капюшоном - мой главный козырь от дождя, надеваю ее, и иду под ливнем. Через пять минут выясняется, что накидка дождя не держит, а еще через десять минут я вымокаю до нитки. Благо, дождь летний - теплый. В течение получасового ливня в рюкзаке вымокло все, в том числе спальный мешок.

Поднявшись в гору, вижу, как над синими после дождя лесами поднимаются дымки теплого пара, светлеет небо.

Подойдя к мосту, зову Джафара. Не выходит. Под настилом, где он прятался вчера, собаки тоже нет. Я начал корить себя за вчерашнее решение оставить здесь найденное "золото". Надо было тащить его на поводке по дороге, которой пришел сегодня. Но вот вижу, на другом берегу, по коридору дороги к мосту приближается грязно-коричневое пятно. Конечно, это Джафар, видимо, услышал мои призывы. Как он оказался на той стороне? Скорее всего, перебрался по воде. Дальнейшее подтверждает эту версию. Вот он пробегает сохранившуюся часть моста, встает на задние лапы, чтобы подняться на сруб, с которого начинаются известные ему бревна, соединяющие быки. Встает, и энтузиазм его иссякает. Тут же Джафар ложится на живот и глядит виноватыми глазами. Ну ладно, не переживай, дружище, мне в любом случае переходить на твой берег, сейчас буду.

Перейдя по бревнам моста на правый берег, угощаю спутника утренним хариусом. Но Джафар не испытывает благоговения перед рыбой хрустальных вод, кое-как изжевывает половину его и вопрошающе глядит на меня: может быть предложишь что-нибудь вкуснее? Приходится раскошелиться на тушенку. И в последующие дни я кормил его тушенкой, так что семьдесят процентов консервов слопал мой попутчик.

У моста нет людей, ни Жени, ни пермских рыбаков, хотя они собирались быть до пятницы. Палатку ставлю на высокой насыпи, надеюсь, что, благодаря ветерку от реки, будет меньше гнуса. Развешиваю на солнышке промокшую во время дождя одежду и спальный мешок. Все быстро сохнет.

Вечер свободен и я иду полкилометра вверх по реке, пробую рыбачить. Закидываю снасть с двумя искусственными мушками на быстрины меж каменных глыб, борозжу ими тихую воду за камнями и в водоворотах. Несколько раз рыба бросалась за наживкой, о чем свидетельствовали всплески около мушек. Однако за крючок никто не зацепился. И я продолжаю забросы, спускаясь по реке.

Подул сильный ветер, до этого безоблачное небо быстро затянуло низкими тучами. Разом потемнело вокруг. Похмуревшие деревья сомкнулись на берегах и придвинулись к воде. В шуме бурлящей меж камнями воды стали различимы звуки рычания зверья и бормотания вогульских шаманов. И на десятки километров я один во тьме. Необъяснимый и неконтролируемый ужас проникает под одежду, паучьими ножками пробегает по спине. Сматываю удочку, выбираюсь на берег. Иду к мосту, порой бегу. Моему бегству мешают замшелые камни, поваленные деревья, густые заросли. Замедляю ход у скалы, вплотную приблизившейся к воде, не обойдешь. Прохожу под скалой, оглядываясь на ниши и гроты в ее теле, темнеющие за полусгнившими стволами упавших деревьев, молодой порослью и каменными выступами, покрытыми мхом. Пока добираюсь до палатки, боязливо ожидаю из-за каждого дерева нападения злых духов.

Перед сном размышляю: идти или не идти завтра на хребет Золотой камень. Если идти, то поход будет проходить по незнакомой местности, без спутникового навигатора, без помощника на случай обстоятельств. Можно отложить это мероприятие на следующую весну, взять навигатор и надежного попутчика. Но весна - это голодные клещи и голодные медведи. Пойду завтра, не сидеть же без дела целый день. Глядя на карту, планирую по старой дороге дойти до ручья Кочешор, по нему подняться до истока, откуда по азимуту "юго-запад" выйти на самую высокую часть хребта.

Утром, через полтора часа после подъема я уже в боевой выкладке шагаю к ручью. На плече ружье, на шее фотоаппарат, в рюкзаке банка тушенки и конфеты к чаю, в кармане фляжка со зверобойным чаем. Переменная облачность. Дохожу до Кочешора немного вспотевшим, хочу пить. Снимаю ружье, рюкзак, фотоаппарат, и пью из ручья.

По ручью углубляюсь в лес, предварительно надломив на дороге деревце, как знак, где я зашел в лес. Перед выходом из леса ручей течет по колее старого тракторного следа, заросшего частым осинником. В тракторную колею Кочешор стекает по пологому склону, покрытому елью, березой, реже пихтой. Чем далее поднимаюсь по нему вверх, тем чаще он теряется в корнях деревьев, прячется под камнями, покрытыми сверху изумрудным мхом. Чтобы найти потерянную путеводную нить приходится порой, останавливаясь, прислушиваться, где он журчит. Ручей кончился значительно раньше, чем я ожидал, просматривая карту. А может быть, я потерял его, когда в очередной раз он ушел под землю.

Дальше иду на юго-восток, ориентируясь по компасу и солнцу, пробивающемуся из облаков. Приближаюсь к светлой полосе за деревьями впереди меня. Оказывается, это - старая лежнёвка, дорога, вымощенная бревнами. Не успел я выйти на деревянную дорогу, как затрещали сучья, и из них, как тяжелый транспортный самолет, набирая высоту, вылетел глухарь. Он долго шел в проеме лежневки, что было удобно для прицельного выстрела, но я не стреляю. Если убью, то зачем мне труп крупной птицы? Мне еще целый день бродить по тайге, и ни к чему тащить с собой лишние 7-8 килограммов. Летним теплым днем она быстро закиснет. А выщипывать перья, отбиваясь от комаров? Нет, проще тушенка.

От лежневки выше по уклону давние вырубки. Среди лиственного мелколесья возвышаются отдельно стоящие хвойные деревья, во времена рубок бывшие молодыми и потому сохранившиеся. Выше вырубок идет тайга, в подножии которой царство папоротника. Это растение высотой от пояса до груди покрывает все пространство, не занятое деревьями. Плотно закрывает от взгляда все, что находится на земле ниже его листьев: пни, валежины, ветки, кочки. Папоротник не сохраняет следов путника, наступишь на него, он разогнется, и не видно где ты прошел.

Уклон становится круче. Все чаще встречаются рябина и пихта. Вот снова, громко хлопая крыльями, задевая ветки, поднялся и улетел глухарь.

Прохожу небольшое болотце, на нем растет морошка. Ягоды твердые, неспелые. Как же так? В Красновишерске, который я проезжал на прошлой неделе, продавали спелую морошку, а здесь климат суровее и ягоды позднее.

Подъем, наконец, кончается, и я выхожу на горизонтальный участок, также покрытый тайгой. Деревья в среднем немного ниже растущих внизу, у реки. У некоторых верхние ветки уродливо изогнуты. Пройдя сотню метров, вижу уклон вниз. То есть я нахожусь на вершине хребта. Не такой я представлял вершину Золотого камня. Надеялся увидеть пусть не золотые, но скалы с горным безлесым ландшафтом. Такие, как на соседнем Колчимском камне или Кваркуше.

Неплохо было бы вскипятить чайку, но здесь, наверху, воды нет. Возвращаюсь обратно. Веселей было бы возвращаться по старому следу, была бы гарантия вернуться, откуда пришел. Но следа не видно. Спускаюсь по уклону, держа курс на северо-восток. Через полчаса встречаю узенький ручеек в моховых бережках. Разуваюсь, чтобы ноги отдохнули от обуви, хожу босиком по мху. Кипячу и пью чай из зверобоя с конфетами "Красный мак".

Бодрость после привала через два часа сменяется пессимизмом. Знакомых мест, пройденных утром, не встречаю. Эту же лежневку не пересек, хотя по времени давно пора. Иду еще, конца не видно, появляется беспокойство: куда забрел?

Вдруг лес расступился, и я вышел на дорогу, освещенную солнцем.

Слава тебе, господи. Это - лесовозная трасса, по которой я шел к Изъяшеру в понедельник, по ней же я сегодня дошел до Кочешора. Только вышел из тайги на полтора километра дальше, чем зашел. Короче, знакомые места, что придает силы. Весело шагаю, вот уже и надломленное деревце, от которого я углубился в лес. Вот осинка, к которой я прислонял рюкзак, вот у ее подножия лежит фотоаппарат. Оказывается, утром, после того как я приложился к ручью, я поднял рюкзак, а камеру не взял.

Добираюсь до стоянки у моста. У подножия насыпи, в осиннике, валяется Джафар: голова вниз, ноги вверх по насыпи. Спит как убитый.

Готовлю ужин. Начинает капать дождик. Подумаешь, дождик, вон и небо местами светлое. Сейчас пройдет. Сажусь на бревно, ем свое варево. Дождь забарабанил чаще, крупные капли, попадая в котелок с супом, взрываются фонтанчиками. Я промокаю насквозь, но куда деться? Не лезть же с котелком в палатку, где будет лужа от мокрой одежды. Я доедаю свой ужин, надеясь на окончание дождя. Надежды не сбываются, вода с небес продолжает источаться, то стихая, то припуская. После очередного ливня мое упрямство иссякает, дождь загоняет меня в палатку. Мокрую одежду складываю в угол, высушу завтра.

Вылезаю из палатки в пасмурное утро. Завтракаю, снимаю палатку, собираю рюкзак, одновременно пытаясь высушить одежду на костре. Носки положил очень близко к огню, прогорели до дыр. Дорогие туристические носки - 400 рублей, лучше бы одеть сырые! Время идет, в восемь должен появиться Леонид, но нет.

В 8.20 появляется долгожданный без машины, пешком. Леонид оставил автомобиль, не доехав трехсот метров. Как выяснилось, проезжая очередной полуразвалившийся мостик, "японец" левым передним колесом провалился в яму на месте сгнивших бревен, и, как следствие, сел на брюхо.

Придя к машине, мы поддомкрачиваем автомобиль, подкладывая под колесо остатки бревен моста, которые вытаскиваем из ила в ручье. Таким образом приподнимаем машину. Сев за руль, я сдаю назад. Затем Леонид осторожно объезжает ловушку. Загружаем в машину рюкзак, Джафара, который с радостью прыгнул в багажник, предчувствуя окончание испытаний. Едем в Мутиху.

В дороге Леонид спрашивает меня об увиденном за пять дней.

- Медведя не видел?

- Я не видел, а он, я думаю, меня наблюдал.

В подтверждение постоянного присутствия в этих местах хозяина тайги глава Мутихи показал на медвежьи какашки, лежащие на дороге. Аборигены этих мест регулярно сталкиваются либо с самим мишкой, либо с последствиями его пребывания. Можно встретить медведицу с медвежатами на трассе Красновишерск-Вая. Можно, придя на свой сенокос, обнаружить на поляне площади смятой травы и обломанные пиканы. Это хозяин лакомился сочными стеблями растения и от удовольствия валялся на траве, сминая ее.

Бывают встречи более драматические.

Как-то апрельским вечером Леонид вместе с односельчанами Алексеем и Петром пошли проверять петли на зайцев. Пройдя часть пути, остановились у поляны покурить. Стали доставать из карманов курево, а Петр шепотом говорит: "Медвжонок!", показывая пальцем в сторону поляны. Действительно, посреди неё, принюхиваясь к пню, ходил медвежонок. Мужики без лишних звуков пришли к согласию: "Берем!". Тишину вечернего леса разорвал выстрел из петрова ружья. Медвежонок, отброшенный пулей, перевернулся через голову и заверещал. Ранен. Вдруг, справа, из-за кустарника на краю поляны, ломая сучья, выскочила медведица. Она подлетела к своему чаду, встала так, что он оказался меж ее ног. Поднялась во весь рост, приняла боевую стойку, вытянув передние лапы перед собой, и стала оглядываться, поворачиваясь корпусом. Прозвучали выстрелы Леонида и Алексея. Оба в цель, от каждого попадания медведицу откидывало назад, словно невидимый великан дважды толкнул ее в грудь комлем бревна. После третьего выстрела несчастное животное бросилось в заросли. Охотникам следовало проявить выдержку, подождать. Метров через двести зверь залег бы, истек кровью, и уже не встал бы. Но азарт взял свое, мужики бросились в погоню. Еще два выстрела прозвучали в ходе преследования. Когда охотники спешно поднимались по склону, идя по кровавому следу, медведица бросилась на них. Не успев выстрелить, мужики бросились врассыпную. Зверь жертвой выбрал Леонида. Охотник бежал изо всех сил, проваливаясь в весеннем снегу. Оглядываясь на бегу, он видел, что медведица догоняет его прыжками. С каждым прыжком она делает хватательное движение, пытаясь сгрести когтями преследуемого. У Леонида застучало в висках: "Все, конец!". В очередном рывке медведица когтями достала пятку бегущего охотника, но следующего прыжка не последовало. Рухнув, зверь испустил дух.

В Мутихе жена Леонида накормила нас обедом, после мы едем к Лёне Ильиных закупить для меня соленых хариусов. Трубки дома нет, но его жена соглашается продать три килограмма рыбы, оговорившись, что хариус мелкий. По мне же, рыба нормальная, не очень соленая, размером 20-25 сантиметров.

Глава показывает рукой в противоположную часть поселка, где на пригорке стоит спутниковая антенна, обращенная тарелкой на юг. Это связь с миром, телефон и Интернет в школе. Телефонный аппарат один на весь поселок, установлен на улице. Отсюда звонить, как и везде: набираете номер, вам отвечают. Сложнее если вы звоните из другого пункта, допустим из Чайковского, и желаете услышать кого-нибудь из мутихинцев. Вам повезло, если во время вашего звонка рядом с телефоном оказался житель поселка. Глядишь, он и позовет к аппарату нужного абонента.

Со встречными односельчанами разговор у Леонида, как правило, о начавшейся сенокосной страде. Позволит ли погода своевременно поставить сено. В последние дни пошли дожди, пусть кратковременные, но необходим, как минимум, день солнечной погоды, чтобы скошенная трава подсохла и стала пригодной для метания в стога.

Не все жители поселка озабочены сенокосом. Вот подошла женщина, на вид лет пятьдесят, сухая, с морщинистым загорелым лицом. Пьяная, неопрятно одетая, пожаловалась на продавщицу, которая не отпускает в долг спиртное. И побрела дальше по улице.

Прошу Леонида подсказать, у кого можно купить тайменя на пирог. Глава вспоминает, что на неделе Гена поймал царь-рыбу. Подъезжаем к дому Гены, выходит хозяйка, подтвердившая: рыба есть, двухкилограммовый таймень. Оставляли для сына, живущего в Березниках, но он не приехал. Согласовываем цену.

- В Березниках таймень стоит четыреста рублей.

- Так, то в Березниках. Здесь ведь не Березники.

- Какую цену Вы даете?

- Триста.

- Хорошо, два килограмма - шестьсот рублей. Только он соленый, перед приготовлением подержите в воде три часа.

Как потом в Чайковском выяснилось, рыба очень соленая. Да к тому же, перед приготовлением мы держали тайменя в воде только час. Из-за избытка соли мои домашние отказались есть пирог. Весь пирог достался мне, не выбрасывать же, такие бабки заплачены! Да и рыба - царская.

Пока я жду Леонида на улице, подходят два парня лет тридцати. Пьяные. Здороваются, предлагают хариуса за двести рублей килограмм. Отвечаю, что уже купил у Трубки. Парни разочаровано мычат.

Прощаюсь с главой, беру курс на Красновишерск. Полдень, жарко. По бетонному мосту через Северную Мутиху не проехать. Мост запружен сбившимся в гурт крупным рогатым скотом. Одолеваемые гнусом животные находят спасение на мосту, где ветерком сдувает назойливых насекомых.

На половине пути открывается величественная картина Колчимского Камня. Дорога из леса выходит на возвышение, видимое пространство неизмеримо расширяется. Внизу долина реки Большой Щугор, несущей в глинистых берегах мутные воды. На противоположном крутом берегу разбросаны домишки Волынки, поселка алмазодобытчиков, выше которого зеленая полоса леса. Далее и выше, в голубой дымке, синяя громада доисторического ящера, вытянувшегося на десяток верст. На хребте его топорщится каменный гребень. Подъезжая ближе, различаешь в каменных останцах, крепостные стены и средневековые замки с зубцами бойниц.

Пытаюсь подъехать на самое близкое расстояние к Камню. За Волынкой сворачиваю влево на первом же отвороте. Дорога приводит к глиняной плотине, перегородившей речушку Волынку. Пруд по ширине плотины метров двести, а вверх до поворота метров пятьсот, усеян навалами гравия, окружающими блюдца воды. Такой ландшафт - последствие добычи алмазов. На другом берегу одноэтажные производственные сооружения, вагончики. Ниже плотины стоит драга. Это меня удивило, обычно такая алмазодобывающая фабрика берет породу со дна, плавая в запруде, и поднимается вверх по реке, подпруживая речку гравийными отвалами. А этой драге, должно быть породу привозят самосвалами. С плотины я сделал несколько снимков Камня, неудачно, нечетко.

Свернув с трассы на следующий отворот, я углубился в лес, и, петляя по грунтовке, подъехал к ручью у подножия камня. Подняв камеру вверх, снял нависших над склоном каменных динозавров. К ручью на автобусах привозят пермских туристов, далее идущих до вершины пешком четыре километра.

Вот наиболее запомнившиеся факты из моего путешествия, далее лишь одиннадцать часов дороги до Чайковского.

29 октября 2008