Туристское творчество

Автор: Николай Белых (Новокузнецк)

 

Гномики

Случилось это не так давно в лыжном походе по Восточному Саяну. Мы налегке шли, вернее, скользили по лавовому плато Хи-Гол от вулкана Кропоткина к вулкану Перетолчина. После двух дней серьезной непогоды впервые мы увидели настоящее солнце, поэтому общее настроение группы было весьма благодушное. Разговор зашел о происхождении местных гор и вулканов. Наш руководитель, назовем его Валерий Егорович Ростовцев, мэтр и профессор лыжно-походных наук, человек очень наукоемкий, любящий выражаться витиеватыми терминами, объяснял нам примерно так: "Неотектоническая структура направляет деятельность экзогенных агентов рельефообразования по различным синклиналям". Ни больше, ни меньше.

Некоторые члены команды давно и успешно пародируют нашего начальника или, по крайней мере, подколками пресекают его наукообразные эскапады. Вот и сейчас наш товарищ, назовем его Васька, оборвал командира: "Что ты нам, Валерий Егорович, сказки рассказываешь? Я с детских лет точно знаю, что все это создали гномики". Ну, немного посмеялись, не такая уж и смешная шутка. Васька, бывает, намного острее выдает. Васька вообще в группе человек уважаемый. В походах я с ним более пятнадцати лет и хорошо знаю все его повадки. Он молодой, здоровый, лысый парень сорока восьми лет, острослов, не боится рисковать, в тяжелую минуту может взять на себя многое, но иногда, когда смысл жизни от него ускользает, он бывает подвержен приступам депрессивной апатии. Ну да у нас у всех свои причуды.

Ночью мы по очереди по часу дежурим у печки, поддерживаем в палатке температурный режим. И вот наш мирный сон был прерван, выражаясь банально, нечеловеческим воплем ужаса или воплем нечеловеческого ужаса. Ты еще не проснулся, а в мозгу успевают прокрутиться варианты, причем, как потом выяснится, у всех приблизительно одинаковые. Лавина? Нет. Мы далеко от склонов, и они не лавиноопасные. Медведь? Нет. Шатуны давно сдохли, а из берлоги какой дурак вылезет. Дежурный отрубил себе палец? (Такое бывало.) Выскакиваем из спальников. Васька на себя не похож, у него трясется челюсть, глазные яблоки не по орбите крутятся. Поняв, что уже не один, он, справившись со страхом, начинает возбужденно рассказывать. Смысл его избыточно сверх эмоциональной речи был таков: "Дежурство кончилось, и я вышел из палатки посс…до ветру. В лунном свете по нашей лыжне прямо на меня идут в затылок друг другу гномики. Они беззвучно шевелили губами, грозили пальцем, и глаза их злобно горели желтым светом. Я понял, что сейчас могу просто умереть на месте от страха, и вы потом никогда не узнаете, отчего я окочурился на пороге палатки. А главное, поход вам будет испорчен напрочь. Сделать такую подлянку своим товарищам я не мог себе позволить. Как только я это осознал, я заорал и ввалился обратно в палатку".

Мы слушали с недоверием. Но, зная Василия, в инсценировке его никто не заподозрил. Может, приснилось? Нет, во сне таких воплей не издают. Спрашиваем: "Во что одеты, обуты, прочие подробности?" Помнит только, что ростом чуть выше колена и волосы спутанные, почти до земли. Носы большие, губами шлепают, и главное, глаза горят зло и серьезно. Классические тролли получаются. Утром никаких следов мы, конечно, не нашли. Сматываем лагерь и уходим на Хойто-Гол. Полдня Василий непривычно замкнут, даже тосклив, на наши подначки вяло улыбается. К вечеру разошелся, то есть отошел, но не в мир иной, а в мир реальный. Снимает шапку, сует нам под нос свою лысину, мол, посмотрите, не поседела ли? А то губу отвесит, пришлепнет ею и пальцем крючковатым, мозолистым грозит: "Я вам дозволял камешки мои шлаковые без спроса с вулкана по карманам тырить?" Мы смеемся: "Смотри, Васька, ты уже на голову ниже стал, завтра проснешься ростом по колено. Был ты физиогномиком, а станешь, просто гномиком". Васька немедленно реагирует: "Лишь бы не просто гомиком". И через минуту: "А, мужики, это же научная сенсация. Оказывается, гномы водятся не только в Британии, но и в Бурятии, а, может, и в Туве".

У Васьки со мной самые доверительные отношения в команде. Рассказывает: "Во время дежурства на меня вдруг такой жуткий страх напал, какого сроду не было. Понять не могу, изнутри эта жуть лезет или снаружи меня обволакивает. Вроде причин никаких нет, а все тело сковало. Палатку ветром хлопнет, у меня кровь останавливается, дровина в печке щелкнет - волосинка на лысине дыбом. Такое накатило. Если бы вы в спальниках не храпели, я бы с ума сошел. Боролся я так со страхом чуждым, потому что чувствую - не мой он, минуты считал до конца дежурства. Ну и вышел отчаянно из палатки прямо под пули. Дальше ты знаешь".

Я, переживая не только за друга, но и за себя, спрашиваю: "Как же дальше-то с этим страхом? А летом одному ночевать в горах придется, что делать будешь? Может, по возвращении свечку поставить?" Василий скалит зубы: "Ага, и попа пригласим, чтоб палатку нашу старую, всю в дырках освятил, кадилом тут помахал. Или вообще служителя культа в штат зачислим? Да ты же у нас сам вроде шамана, тучи пуховкой разгоняешь, камни гипнотизируешь. Может, это гномы тебе стрелку забивали, а я не при делах, случайно вписался? Короче. Страха такого я до себя больше не допущу, а вот с губошлепами этими встретиться еще раз очень хочу. О жизни поговорить. Только вряд ли они опять на меня выйдут. Двух таких шансов не случается. Я это точно знаю".

А Ваську стали иногда друзья называть Мумий-троллем.

Владивосток

Это было незадолго до развала Советского Союза. Решили мы с другом доехать на велосипедах до Телецкого озера, чтобы истоптать, то бишь, исколесить, его живописные берега и помыть в его чистых водах свои немытые обода. Это было наше первое велопутешествие. Мы были молоды, неопытны, но наш дилетантизм окупался тем, что мы были энергичные и симпатичные. В первый же день мы нахлебались грязи, сдуру попробовав сократить путь, заехали за поселок Лыс на таежную дорогу. Прошел заурядный ливень, и мы оказались в непролазной чаче. Пришлось возвращаться на условно цивилизованную трассу, тащить велосипеды вместе с грязью на себе.

Следующая ночевка случилась сразу за поселком Целинное. Поставили мы палатку на гигантской, с редкими кустиками, поляне возле чахлой речушки. Развели костерок, сидим, чай варим. (Времена были голодные, все по талонам.) В сумерках послышался рев моторов, а затем и сами моторы показались. Местная молодежь на "Восходах" и "ИЖах" давай носиться по поляне, постепенно сужая круги, взяли нас в кольцо, приблизились вплотную и уставились фарами в упор. Моторы заглушили, повисла недолгая зловещая тишина. Затем не оставляющая сомнений в агрессивных намерениях реплика: "Ну, и откуда вы такие катите?". Сам не знаю почему, я, не раздумывая, с достоинством ответил: "Из Владивостока". В следующей их реплике агрессии уже не было, был интерес: "И сколько едете?". Времени на подсчеты нет, выпаливаю: "Почти два месяца". А сам думаю: "Рожи то у нас совсем белые, хорошо, что уже темно". Следующий вопрос довольно неожиданный: "А чё у вас пожрать есть?". Мы гостеприимным жестом приглашаем к нашему очагу. У нас чай без сахара и сушки. В ответ дружное ржание. Один мотоциклист дрыгает ногой и, тарахтя, отваливает в темноту. Мы продолжаем выкручиваться, на ходу придумывая всякие подробности. Я чувствую: "Ого, да мы уже герои". Подкатывает уехавший парень. Не выключая фару, гордо вываливает из мешка на свет к нашим ногам кучу всякой снеди. Пирожки, лепешки, творог, банку молока, здоровый кусок вареного мяса. Да нам на всю оставшуюся дорогу этого хватит. Сидим полночи, ребята и на гитаре бацают. Расстались тепло.

С тех пор у нас традиция. Когда нас спрашивают: "Откуда едете?" Мы неизменно говорим: "Из Владивостока". А интересно, как бы развивались события, ответь мы тогда: "Из Новокузнецка".

Умение ходить

Рассказывает тот самый мастер, лыжный барс, Валерий Егорович: "Приходилось мне бывало водить школьников в походы, то на Мустаг, то в район Поднебесных Зубьев. Дело приятное, главное оплачиваемое. Работ никаких выполнять не надо. Авторитета хватало, чтобы, только бровью шевельнешь, детки все исполнят. В одном из таких пионерских походов оказалась девочка, которая ходила не так, как ходят все остальные люди. Она как-то так перекатывалась с пятки на носок, в фазе на носок, поднимаясь с максимальной амплитудой, что очень скоро утомление икроножной мышцы и взъёма стало невыносимым. Пионеры дошагали до Алгуйского перевала, и на этом поход был окончен. Дальше девочка категорически отказывалась передвигаться. Потом была целая эпопея по эвакуации ее на "Большую землю".

Так оказалось, что родная тетя этой девочки работала со мной в соседнем отделе. Она и обратилась ко мне, мол, что там с нашей Люсей? Я объяснил, что девочка двигательно-отсталая, ходить по-человечески совершенно не умеет. На вопрос, что делать? Я, как спортсмен и как механик, предложил ей продуманную и обоснованную систему тренировок. Трудиться требовалось серьезно.

Года через четыре встречаю я эту тетю. Интересуюсь, как девочка? Ходит, нет? Тетка машет рукой: "Вышла Люська замуж, ходьба ей теперь ни к чему. Ей теперь правильно лежать надо учиться".

Научная загадка

Другой, заслуженный лыжник, корифей и авторитет, назовем его Иван Сергеевич Зарываев. Он, человек небольшого роста с резкими движениями и резкими суждениями. На первый взгляд, он кажется страшно суровым, дальнейшее многолетнее знакомство выворачивает из него все новые и все более богатые пласты высококачественного юмора. Вот он рассказывает: " В 1984 году, в связи с высокой лавинной опасностью, во всем сибирском регионе, выходы лыжных групп на маршрут с февраля по апрель были запрещены. Поэтому было принято решение идти на хребет академика Обручева в январе. Что такое поход в январе? Это постоянные температуры в районе -40° и ниже, это очень короткий световой день.

Заброска в район путешествия проходила через поселок Усть-Уюк. Поселились мы у местного егеря, звали его Валера, было ему 33 года. Валера родился и вырос в тайге, учился в Кызыле, в интернате. Между делом, раз в неделю занимался легкой атлетикой. Благодаря природному здоровью, он играючи стал мастером спорта по десятиборью, поступил в Кызыльский физкультурный техникум и даже съездил за границу, выступил на универсиаде. Жена с ребенком у него живет в Кызыле, самому ему среди людей жить некомфортно. Здешняя почти полная изолированность ему по душе. У него несколько собак, коровы и стадо иманов, двести голов. (Иманы это такая местная порода овец.) Хозяйство большое, плюс постоянная охота, пушной промысел. Он говорит так: "Вот убитого марала я могу по снегу за ногу тащить без отдыха ровно три километра". Это, чтоб понятно было, каков богатырь.

Слушая наши разговоры про заводы, про металлургию, он в шоке. Что это за жизнь? Работа от звонка до звонка, выполнение каких-то планов, начальники сверху давят. Это ж заключение, полная несвобода. Это за гранью его понимания. Он здесь хозяин себя и всего вокруг. На нас смотрит со смесью удивления, подозрения и уважения. Неожиданно обращается к нам с видно давно мучившей проблемой: "Вот вы все умные, все инженеры, вот смотрите". Берет за шкирку здоровенного, серого кота, дремлющего на скамейке, кладет его тут же на весы. Кот тянет килограммов на десять. Затем кинжалом отсекает от маральей ляжки приличный кусок мяса, взвешивает и швыряет коту. Котяра прыгает к мясу, как леопард, и с рычанием, завыванием и оглядкой в считанные минуты поглощает. У нас даже слюнки побежали. Валера снова хватает кота и водружает на весы. Демонстрирует. Вес кота плюс вес мяса. 50 граммов не хватает. Торжествует: "Куда 50 граммов девалось? Научная загадка".

Пунктуальность

В лыжном походе всегда существует определенный регламент. Например, лагерь желательно успеть поставить до наступления темноты, обед желательно сварить до наступления полного упадка сил. И снять лагерь и отвалить надо с рассветом. Ходовой день зимой короток. У нас в группе многолетний распорядок: дежурный в 07.00. утра обязан занести в палатку горячий завтрак, в 08.00. группа должна быть на лыжне. На практике такая точность не всегда удается. То ветер сильный чинит препятствия, то за водой идти проблемно, то вообще надо снег топить. К тому же каждый выдрючивается, чтобы было по-вкуснее, все это требует времени. Чаще всего нерасторопные дежурные припаздывают, и группа имеет возможность поспать лишние минут двадцать. Но один человек, суровый и отважный Иван Сергеевич Зарываев, является исключением. Из года в год, из дежурства в дежурство, он ровно в 07.00. командует подъем и заносит бобы в палатку. Когда с годами такая статистика стала очевидной, у всех возник вопрос: "Иван Сергеевич, как тебе удается все приготовить ровно к семи часам?" У Ивана Сергеевича очки с носа съехали от удивления: "А в чем проблема? Я гляжу на часы и ровно в 07.00. кричу подъем, снимаю бобы с огня и заношу в палатку".

Про барса

Я не помню другого такого дружного и долгого хохота. Несколько лет назад пришлось нам на Горном Алтае, на Северо-Чуйском хребте проходить перевал Абыл-Оюк. Предварительно мы провели разведку перевала и занесли под перевальный взлет груз, продукты, тряпки, чтобы назавтра успеть налегке подняться от зоны леса, перейти перевал высотой 3200 метров и спуститься до зоны леса. Заброску мы надежно упаковали, вложили в углубление под большим камнем и для верности заложили другими камнями. На самом перевальном взлете, крутизной градусов 45, мы видели крупные, круглые, чуть заметенные следы какого-то зверя. На таких высотах ходят только росомаха и барс. Так как увидеть следы барса, все равно - что выиграть в лотерею, мы решили, что это росомаха.

Назавтра, когда мы пришли к месту заброски, пред нами предстала грустная картина. Налицо был факт грабежа. Трусы и носки носило ветром по плато, сублимированное мясо съедено, сало надкусано, чай, сухари рассыпаны. Какая-то зверюга постаралась. Собрали шмотки, полезли на перевал. Спуск с перевала проходил по веревке, а дальнейший спуск по леднику проходил в связке. Поэтому пришлось извлечь из рюкзаков грудные обвязки и натянуть на себя. Спуск в связке, на лыжах по леднику чреват частыми падениями. Жесткий фирн внезапно превращается в пухлый снег. У каждого своя траектория спуска, своя скорость. Народ падает, причем асинхронно. При каждом падении, вставании, подъеме рюкзака в нос бьет острый запах кошачьей мочи. Что такое? Обращаюсь к товарищам. Все подтверждают. Да, воняет. Значит, все-таки это был барс, и вещички наши пометил. По ходу движения мы муссируем эту тему, обсуждаем, как нам повезло, случай исключительный. Все водят носами по своим рюкзакам, с наслаждением вдыхая запах барса.

На привале сидим кружком на рюкзаках, и я внезапно понимаю, что воняет-то только моя грудная обвязка. А обвязку я пару часов назад, впервые за весь поход достал из кармана рюкзака. Барс, стало быть, описал обвязку еще дома, а зовут барса - Котя. После тяжелого, безобедного подъема-спуска наступил отходняк. Мужики ржали, хрюкали и катались по снегу, дрыгая ногами. И по сей день, бывает дома нет-нет да пронесется запашок. Барса.

Как исполняются мечты

Это произошло совсем уж в те далекие времена, когда мы были очень и очень молоды, выносливы, жизнерадостны и жадны до приключений. Нас было трое друзей, упругих и эластичных, один симпатичнее и обаятельнее другого и собачка, умудренная, сбитыми на горных тропах лапами, фокстерьерша. С утра мы выбежали из Золотой долины под проливным холодным дождем. Промокшие до спинного мозга, мы скакали по тропе без остановок, и скоро стало ясно, что в таком темпе мы успеем сегодня пробежать эти пятьдесят с лишним километров, выйти в Лужбу и уехать на последней электричке. Однако, такое влажно-мокротное замерзание организма способствует пробуждению в нем фантазий о тепле и комфорте. Творчески развиваясь, эти фантазии обязательно упрутся в тупиковое, безграничное тепло женского тела. Вот и мы, хлюпая полными сапогами воды, мечтали промеж собой о том, как бы нам бы встретилась бы сейчас бы палатка. А в палатке бы скучали бы три девушки. И пригласили бы они нас согреться и отдохнуть. И напоили бы нас горячим чаем. Нет, лучше бы водкой, ну и так далее. В итоге домечтались до того, что мы бы якобы девушкам сказали бы: "Извините, девушки, мы спешим, нам некогда",- и пробежали бы мимо.

Не успели мы поставить точку в своих сладко-теплых грезах, как на подходе к ручью Высокогорному наскочили на палатку. Возле палатки топчутся две "девушки" лет сорока пяти в прорезиненных плащах с колпаками. Одну девушку мы успеваем хорошо рассмотреть. Крючковатый нос, блёклые глаза, впалый рот с тонкими губами. Избушка на курьих ножках ей бы подошла. При девушках крутится здоровый псина - ризеншнауцер. Проходя, мы, как принято, здороваемся. Кобель их тут же увязывается за нашей фокстерьершей. Друг кричит: "Придержите своего кобеля, у нас сука течковая". Девушка, застенчиво улыбаясь беззубым ртом, игриво отвечает: "А мы тоже течковые, хи-хи". …..Извините, девушки, мы спешим, нам некогда.

На Байкале

Мы

Совсем, вроде бы недавно, легендарному туристу Евгению Валерьевичу Суздальцеву было столько же лет, сколько мне сейчас. Я же был тогда вовсе щегол, Суздальцева почитал своим гуру и считал хоть и высокоспортивным, но стариком. Интересно, что сейчас, в его тогдашние годы, я ощущаю себя юношей. Наверное, и он ощущал себя тогда молодым, а, скорее всего и до сих пор ощущает.

Так случилось, что команда не набиралась, и Суздальцев предложил мне идти вдвоем по льду Байкала из Северобайкальска в Усть-Баргузин. Уговаривать меня не пришлось, мы собрались и двинулись. Палатки у нас не было. Ночевать мы планировали в спальниках, которые засовывали в еще один общий спальник и накрывали все это дело полиэтиленом. В первый же день мы на пределе сил по идеально гладкому льду перешли Байкал в самом узком месте, 42 километра от Северобайкальска до бухты Аяя. Сильный ветер все время сносил нас на юг, но мы уперлись, стараясь точно удерживать свой азимут. В полной темноте вылезли на берег, перекусили и устроились в своих спальниках. Спали нормально, не мерзли. Утром градусник выдает -34°. Это вдохновило, значит, мы все продумали правильно, жить будем.

Утром оказалось, что все-таки нас значительно унесло на юг, и до бухты Хакусы, конечной цели уже дня сегодняшнего, мы дошли всего за два часа. То есть, если бы мы не сопротивлялись вчера ветру свыше, провидение занесло бы нас точно в Хакусы. А здесь роскошный курорт, мощнейший горячий источник с температурой 47° Зимой, кроме егеря, здесь никто не живет. У егеря большой дом, половина его предназначена для гостей, таких приблудных, как мы. Сегодня и завтра мы никуда не идем, принимаем горячие ванны.

Люди

Егерь оказался в отъезде по делам в Нижеангарске. Вместо него за хозяйством присматривал парень с отвислыми запорожскими усами - Саша Литвиненко. Так, как нас всего двое, он не стал нас запихивать в гостевую половину, а поселил у себя. Он один из тысяч тех неприкаянных, которые после "завершения" строительства БАМа остались без работы, без жилья и без семьи. Родом он с Украины. Строил БАМ, и все у него было. Жена, большие деньги и надежда вернуться домой с машиной и квартирой. Настали лихие времена, деньги пропали, Саша не смог устроиться в новых условиях. Жена уехала на родину, а он забомжевал. Пока прибился к здешнему егерю. Что дальше будет, не задумывается, хотя мужик он неглупый, имеет свою доморощенную философию. Суть ее в том, что нет в жизни счастья. Но в то же время только из счастья она и состоит, надо только научиться извлекать его из тех любых условий, в которых оказался.

В отсутствие хозяина, Саша сбраконьерничал, завалил марала и сегодня варит в огромном чугунке приличный кусок мяса. При звуках мотора проезжающих по Байкалу машин он испуганно прячет чугунок в чулан и выбегает посмотреть, не к нему ли едут гости. Если хозяин узнает о его браконьерской охоте, - выгонит. Наконец мясо благополучно сварено. Уже в сумерках начинаем готовиться к трапезе.

Зло залаяли собаки, явно на кого-то. Выходим на крыльцо. На белом горизонте колеблется темная точка. Быстро приближаясь, точка превращается в старика, одетого в задрипанный полушубок, обутого в самошитые ичиги, тянущего за собой железные санки. Старик заваливается с мороза в теплый дом и хрипит: "Спирт есть? Глоточек? У меня пант в горле горит". Спирт у нас на столе. Наливаем. Не раздеваясь, выпивает и с облегчением объясняет: "Утром провалился на какой-то речке в воду. Для активизации защитных сил проглотил маралий пант, а тот встал в горле, и его надо обязательно залить спиртом". Раздевается по пояс и из седобородого старика превращается в крепкого мужика с мощным торсом и широкой, закачанной грудью. Знакомимся. Володя Щегольков, 42 года, травник, народный целитель. Идет пешком с саночками с верховий Абакана. Вышел в конце апреля, а сейчас конец февраля. Путешествие беспрецедентное. Без туристского снаряжения, без карты идет он, как зверь, по чутью и по внутреннему понятию о географических закономерностях. Ну и люди ему помогают везде и всюду. Володя рассказывает, что он так живет с молодых лет, травы собирает. Знают его хорошо в Томске, Бийске, Абакане. В Читинской области, откуда он родом, вообще, каждая собака его знает. Теперь вот захотелось ему на Байкал. Сначала он еще осенью прошел с разведкой вдоль восточных склонов Баргузинского хребта в Курумканском районе.

Я, говорит, хожу, с птичками разговариваю. Сплю прямо на тропах. Много раз медведи ко мне подходили, обнюхивали. Но я их не трогаю, звери тоже меня не трогают. Рассказчик он великолепный, Завладел нашим вниманием, и даже такой говоритель, как Суздальцев, меньше говорит, больше слушает.

Лечит он, в основном, девушек. От всех болезней, часто и от психических расстройств одним способом: "Доверяют мне болезную красотку. Я ее в тайгу. Не кормлю, только травками пою, водичкой чистой, беседы веду, в бане парю, кости им мну. Хворь из девушек уходит потихоньку. Заключительный аккорд лечения - обязательное грандиозное совокупление. Без этого, говорит, ни одну девушку на Земле вылечить невозможно. При этом глаз его загорается чертовским огнём. Видно, что он большой плут.

Я его тереблю, как диагноз ставишь, как знаешь, какую траву надо применять? Тут он профессор, разошелся, целую лекцию выдал. "Болезни все, говорит, от неправильных мыслей и от неправильного питания. А неправильное питание тоже от неправильных мыслей. Иногда достаточно побеседовать недолго с человеком или просто посмотреть на него повнимательнее". Тут он удостоил меня таким гипнотическим взглядом своих чертовских глаз, что я сразу понял, что все мое подсознание он изучил уже лучше меня. "Вот и весь диагноз. А если у человека в голове все правильно уложено, его никакой гонконгский ящур, никакая трихомонада не возьмет". Суздальцев слушал, слушал, да и вышел на пару минут. Володя мне и толкует: "Вон командир твой, шибко умный и шибко сильный. Вон сам себе болячку неизлечимую создал. Другие люди с такой бедой мучаются, страдают. комплексуют, а он ее себе сам создал, она ему помогает сильным оставаться и в суперменство шибко не впадать. И лечить его - никакой Господь Бог не вылечит. Потому что он со своей болячкой одно целое". Бесперспективный он пациентик. Вот так народный целитель моего сложносочиненного командира за полдня раскусил.

В то время я тоже травками увлекался. Володя меня просвещает: "Ты, Колёк, травы шибко не пей. Навредить можно сильнее, чем пользы будет. Травы больших серьезных знаний требуют. Ими конкретные болячки лечить надо, а просто так золотой корень, в тех дозах, в каких ты глыкаешь, пить нельзя. Опасно это для жизни. Дозу также очень важно знать. Я когда пациентику травку назначаю, сто раз оглянусь, подумаю, надо, нет. Особенно сборы несовместимых трав навредить могут. Так что пей лучше чай, а еще лучше, чистую воду. Кстати, ты, Колек, тоже, если займешься, людей лечить сможешь. Может быть, иногда и сейчас лечишь, только не осознаешь.

Два вечера и две практически ночи прошли в таких интересных разговорах. Не вдоволь (вдоволь невозможно) накупавшись в Хакусинском горячем источнике, наобщавшись с таким незаурядным Вовой Щегольковым, мы с Суздальцевым уходим дальше на юг, навстречу солнцу.

Люди и медведи

Посещение Баргузинского заповедника входило в наши планы. И однажды вечером, пробежав, отнюдь не налегке, ровно 50 километров по плотным снежно-ледяным застругам, мы приперлись на Северный кордон заповедника. Нас встретил старый, уже тогда бывший на пенсии, егерь Лев Алексеевич Голубцов: "Ну, что, ребятки, я вас пока арестую". Привел нас в гостевую избу: "Устраивайтесь, топите печь, а я сейчас вам рыбки принесу". Не арест, а продолжение курорта. Поговорил по рации с Давшёй - центральной усадьбой заповедника. Вот везение. Завтра по южному участку заповедника должен уходить человек на учет следов зверей. По технике безопасности по заповеднику ходят не менее, чем по двое, а с людьми именно сегодня напряженка. Нам предложили этого человека сопровождать, на общественных началах, конечно. О таком развитии событий мы и не мечтали - это судьба.

Назавтра нам представили крепкого, бородатого человека в старых роговых очках. Володя Алмаши. Венгерскую фамилию он объясняет тем, что он чистокровный коми, родом из Сыктывкара, а венгры - прямые потомки коми. Володя с большим сомнением смотрит на наши не подбитые камусом лыжи, он их называет - голицы. "Ох, и намучайтесь вы с ними, а я с вами". Сам он на широких камусных самоделках, в руках длинная крепкая палка, называется ангора. За плечами вещмешок с самой настоящей старинной понягой, сплетенной из ивовых прутьев. Колоритный мужичок.

Идем. Володя ангорой следы зачеркивает, в книжечку записи делает. Следов очень много. Зайцы, лисы, соболя, норки, рыси, маралы, лоси. Короче, полный комплект видового многообразия. Часто попадается помет соболя. Володя его подносит к очкам, рассматривает, разламывает, принюхивается, на зуб пробует. Такой у них в заповеднике научный стиль - соболиный. Встречаются надломленные молодые елки. Володя комментирует: "Это медведь в конце лета, когда в нем сила играет, елки на ходу перекусывает, территорию метит. А когда год голодный, в Давше бедствие, медведи лезут в поселок, и население держит оборону. Ходить днем по улицам без ружья опасно. Медведей в заповеднике и окрестностях очень много. Летом на километр берега Байкала приходится в среднем семь медведей".

Володя вспоминает: "Однажды его сосед услышал, как в стайке истошно визжит поросенок. Залетает в стайку с винтовкой на изготовку. Поросенок забился в угол и визжит, а худющий медведь, не обращая ни на кого внимания, торопливо хлебает из свинячьей кадушки".

Путь наш проходит по строго определенному маршруту от избы до избы. Для нас такой график движения - просто отдых. На крутых спусках Володя первым скатывается, опираясь на свою ангору и хватается за фотоаппарат, что бы запечатлеть наши падения. Но мы не падаем. Володя поражен. В гору он на камусе забегает бегом. Мы не отстаем. Это переворачивает его таежно-транспортное мировоззрение. По вечерам в избе мы кушаем гуся и заедаем малосольным ленком. Слушаем рассказы о заповедной жизни. Кстати, во многих избах котелки и другая посуда подпорчены медвежьими зубами. Поэтому оставлять немытую посуду нельзя, мишка её обкусывает. И часто он гадит прямо на железные печки. Что-то же хочет он этим донести до человека. Может быть самоутверждается?

На учет следов всегда выходят две группы, с интервалом в сутки. И сейчас перед нами идет пара, лыжню нам топчет. Уже вторые сутки валит снег, а по технологии считать следы в снегопад нельзя. После снегопада нужно делать паузу в двое суток. Впереди идущая группа сидит лишние сутки в избе, и мы их догоняем. Старшой у них - главный лесничий заповедника - Саша Карпухин. Сопровождает его демобилизованный солдатик Колян. Первый их вопрос к нам был: "Сколько раз упали"? Суздальцев солидно отвечает: "Ни разу". Алмаши кивает головой, подтверждает. Вечером наслаждаемся роскошью общения с интересными и даже в чем-то экзотичными людьми. Слушаем и смотрим моноспектакль в исполнении Саши Карпухина:

"Год назад, в ноябре, вышел я с научными целями на обход этого же южного участка заповедника. Сопровождал меня водитель заповедника Леха. У Лехи был карабин, а у меня пистолет "ТТ". На подходе к этой самой избе, где мы сейчас находимся, увидели мы свежий медвежий след, а затем еще один, другого медведя. Я отметил про себя, что шатуны бродят, но не насторожился нисколько. Беспечно, не оглядываясь, мы дошли до избы, беспечно сходили без оружия за водой, дров накололи. Сидим на нарах у противоположных стенок, чай пьем. Карабин Лехин у стенки лежит, под рукой. Вижу вдруг сквозь полиэтиленовое оконце, что-то темное и большое стремительно приближается, света в окошке не стало. Кричу: "Медведь"!!! А медведь уже оконце пробил, и полтуши уже в избе на столике подоконном. Глаз желтый, клыки с мой кинжал, из пасти воняет. "Все",- думаю спокойно, - "Вот она смерть наша". А Леха не сплоховал, раньше моего крика, молниеносно карабин схватил и выстрелил. Оказалось, попал точно в шейный позвонок. Ангел помог, не иначе - Леха стрелок неопытный. Медведь растянулся на столике, зад на улице. А я запоздало соображаю: "У меня же пистолет есть". Копаюсь, ищу его, а затем в истерике выпускаю в лежачего медведя всю обойму. Половина пуль в стенке бревенчатой оказалась. Пули эти, вот они, до сих пор в стене". Все события эти уместились в одно мгновение. Саша рассказывает очень эмоционально и артистично, прыгает по избе, жестикулирует, изображает все в лицах: себя, Леху, медведя, даже стену. Заново ситуацию переживает. Когда осознали, что могло быть, напади медведь раньше, возле избы, - содрогнулись.

Как тушу разделывали, отдельная история. Вспомнили, что видели еще один след. И медведь этот, где-то рядом, может быть, наблюдает и готов напасть в любой момент. По очереди, один разделывал, а второй с карабином крутился, контролировал сектор в 360°. Медведь оказался без единой капли жира, потому и обезумел. Все это также было показано нам наглядно, сюррреалистично.

Володя Алмаши добавляет: "Недавно к Карпухину приезжали из европейской России родственники. Они отсняли Сашин рассказ на видеокамеру. Получился шедевр. Саша сыграл лучше, нежели бы снимали натуральную сцену с медведем".

Назавтра Саша с Коляном ушли, а мы сидим еще сутки. На южном кордоне нас ждала машина, которая доставила нас обратно в Давшу. Перезнакомились и подружились мы с полпоселком. Все шли посмотреть на людей, которые на голицах благополучно за камусом угнались. Баек наслушались, только успевай, запоминай.

После этого похода на Байкале зимой мы были еще дважды. Обошли и северный участок заповедника. Последний раз были в прошлом году. В поселке Давша больше никто постоянно не живет, всех жителей вывезли. Находятся там только инспектора да научные сотрудники, и работают они вахтовым методом. Для заповедника это, может быть и лучше, зоны хозяйственной деятельности человека не останется. Но. Но. В Лету канула целая популяция эндемичных высших приматов - славных обитателей Давши.

Выход

После насыщенного событиями заповедной жизни отрезка путешествия, бредем к Чивыркуйскому заливу. Береговая линия здесь ровная, практически без бухт и мысов, поэтому дорога накатана вдоль берега. Хотя машины редки, запах бензина висит надо льдами, это сильно угнетает. К тому же у Евгения Валерьевича открылась застарелая проблема - мениск. А до Усть-Баргузина топать еще не один день.

Высшие силы все время курировали наши ходы. И сейчас мы под бдительным крылом ангелов-спасателей. Подходим к устью Малой Черемшаны. В бухточке стоят машины, автобус, люди толкутся. Оказывается, Ангарский нефтеперерабатывающий комбинат строит здесь свою базу отдыха. Мужики с полуслова понимают, что нам требуется. Нас отводят в отдельный коттеджик, приносят дрова. Живите, сколько хотите. А то смотрите, завтра в Ангарск автобус уходит, если желаете…

Растопили печку, сидим, прикидываем, как бы пожрать приготовить. Вдруг аккуратный стук в дверь и вежливый голос: "Вас ждут к ужину в столовой". Собираемся, идем. За одним общим столом сидят человек двадцать. Повара носят первое, второе и третье. Есть никто не начинает, сервировка не окончена. Повара продолжают обход с ящиками водки. Каждому наливают полный граненый стакан. Вот это размах. Мы к таким дозам непривычны. Пробуем отнекиваться. Куда там? Народ на нас смотрит, как на инопланетян. Какой-то их старший командует начало процесса и произносит трогательный тост: "За чистоту Байкала, за чистоту души и за непьющих, удивительных гостей", то есть нас. Приходится пить, а потом ещё, а потом ещё.

Утром уезжаем. Заезжаем на Святой Нос, в рыбацкий поселок Курбулик. Ангарцы затариваются рыбой, забивают мешками весь автобус до потолка. После обеда мы в Усть-Баргузине, после полуночи мы в Слюдянке. Выгружаемся у вокзала, прощаемся с мужиками. Поход окончен. Главный его итог: Байкал въелся в наши души и постоянно заставляет возвращаться к своим берегам, к своим людям.

Совпадения

В году 1997 поехали мы с другом на велосипедах на Байкал. За Тайшетом асфальт кончился, и федеральная трасса превратилась в пыльную, каменистую дорогу без покрытия. На этой отвратительной трассе случилась у нас неприятная поломка. У друга на велосипеде педальный шатун сломался пополам. На первый взгляд, почти катастрофа. Но мы давно знаем, что безвыходных положений не бывает. Идем пешком 17 километров до ближайшего поселка Разгон. Дело к вечеру, какие-то мастерские со сваркой вряд ли еще работают. Возле колодца у пацанов узнаем, что вон в той избе у мужика есть сварка, и вообще мужик в деревне мастер на все руки.

У ворот нас встречает хозяйка, пожилая женщина: "Вижу, вижу, что-то случилось, все к нам идут с проблемами. Садитесь, посидите, молочка попейте. Хозяин сейчас в бане, напарится, выйдет, придумает, что-нибудь".

Распаренный хозяин, небольшой мужичок с умными глазами, таким гостям не удивился. Звали его, по-моему, Геннадий. А вот фамилию запомнил - Рубанов. Пока то, да сё, откуда, да куда. Врать, что из Владивостока не стали, сказали, что из Новокузнецка. Хозяин хмыкнул, деловито осмотрел нашу поломку и коротко бросил: "Поможем. Пока в баньке вон попарьтесь". А сам с нашим шатуном за ворота и вдоль по улице.

Молока мы уже напились, сидим в бане, кайфуем, чувствуем, сейчас и ночевать оставят. Выходим из бани, велосипед аварийный стоит, как новенький, с обоими шатунами, и никакого сварочного шва не имеется. Геннадий объясняет: Взял у соседа, с "Урала" снял. А соседу завтра ваш шатун заварю и поставлю. Ему по деревне ездить, и такой сойдет, а у вас путь неблизкий.

Мы благодарим. Геннадий, вместе с женой дружно оставляют нас ночевать. Нам страшно неудобно, и так для нас много сделали, решаем гостеприимством не злоупотреблять. Прощаемся. Тут Геннадий и поведал нам, что он бывший военный, отслужил двадцать лет на севере. И лучший друг его, с которым служил все эти годы и хлебнул всякого лиха из одного котелка, родом из Новокузнецка. Друг этот несколько лет назад погиб, а семья его потерялась, и возможно осела, где-нибудь в Новокузнецке

Записали мы всю информацию, какую Геннадий смог нам выдать и пообещали, когда приедем домой, постараемся, что-нибудь узнать и написать. По возвращении мы без особого труда нашли жену этого погибшего друга, и видели слезы в ее глазах и радость и много старых фотографий. Короче, связь этих людей восстановилась. Не скрою, и нам было приятно.

Девять лет спустя, я путешествовал по Карельскому перешейку. Ехал я на велосипеде вдоль Финского залива. Недалеко от Выборга есть поселок Советский. Назван он так по фамилии летчика, Героя Советского Союза, который, здесь погиб в войну. Летчик был детдомовский и, поэтому имел такую, распространенную среди бывших беспризорников, фамилию - Советский.

Я свернул с трассы и заехал в этот поселок Советский, что бы купить парочку мороженного. Немного поколесил по улочкам и понял, что слегка заблудился. Обычно, я не задаю людям лишних вопросов, стараюсь сам найти все, что мне надо. И чаще всего интуитивно нахожу все входы и выходы. А тут решил не выдрючиваться, а спросить у людей.

У первого попавшегося мужчины спрашиваю, как выбраться на трассу. Он начинает палочкой на песке рисовать план и задает логичный встречный вопрос: "Откуда и куда?" Услышав, что я из Новокузнецка, он прямо с лица схлынул: "А у меня лучший друг из Новокузнецка". И называет адрес - дом, соседний с моим. Я ему говорю: "Да, это в моем дворе". Мужчина совсем возбуждается, представляется: "Владимир Тырыкин". Бывший летчик. Сейчас в отставке, служил в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Друг его, новокузнечанин - погиб.

Стоп, стоп. Что-то знакомое. Я уже такое слышал. А Владимир продолжает: Друг погиб, а мать его старенькая живет, выходит, в соседнем со мной доме, и телефон её есть, но дозвониться он не может давно. Зовет меня к себе домой, что б уточнить номер квартиры и телефон мне дать. Идем к нему. Я сразу понимаю, что номер у него устаревший, в Новокузнецке таких номеров давно нет. Володя вытаскивает свой велосипед и едет провожать меня до выезда из поселка. Прощаемся сердечно.

Дома мне абсолютно не составило никаких трудов навестить эту бабушку, мать погибшего летчика, передать адреса, телефоны, приветы. И опять и слезы, и фотографии.

И почему-то в этих двух случайных событиях хочется увидеть какую-то закономерность. Я уже не сомневаюсь, что в следующем велопутешествии я встречусь с другом какого-нибудь погибшего моряка. Возможно, из соседнего подъезда.

P.S. Не прошло и года. Все случилось, только немного не так. Ехал я по Крымскому полуострову. И в Гурзуфе зашел перекусить в один из павильончиков. Подсел на единственное свободное место, напротив двух пожилых, восточных людей, то ли татар, то ли азербайджанцев. Они оживленно беседовали, я догадался о машинах. В их тюркоязычной речи я различал слова: "Яхши, карбюратор, зажигание. тюнинг". Они пили свой чай, а я ждал свой плов. Один из них вышел в туалет, и второй, оставшись без собеседника, остановил свой взгляд на мне, и, показав глазом на велосипед, спросил: "Откуда будешь?". Узнав, что из Новокузнецка, он, лениво ковыряясь зубочисткой, вымолвил: "У меня друг в Новокузнецке есть. Анвер зовут, слышал? Он на "крузаке" ездит". Я отвечаю: "Крузаков у нас в Новокузнецке не меньше тысячи. Но про Анвера я слышал. Застрелили его киллеры несколько лет назад". (Для тех, кто не знает, Анвер был в Новокузнецке крупный криминальный авторитет.) Восточный человек цокает, потом смотрит на меня с подозрением и спрашивает, кого я из братвы знаю, перечисляет кликухи, погонялы. Я уверяю, что к делу не причастен, информация у меня из газет и телевиденья. Возвращается его товарищ. Они снова принимаются за свою тарабарщину, не обращая на меня никакого внимания.

Карма

Бесчисленное количество раз во многих велосипедных путешествиях разные люди оказывали нам неоценимую помощь в самых, казалось бы, безнадежных ситуациях. Поэтому мы тоже всегда стараемся, при случае, быть людям полезными. Долг платежом красен. Но дошли мы до этих простых вещей не сами, жизнь носом ткнула. Начну издалека.

В первый же день нашего первого же велопохода на Телецкое озеро мы шибко оплошали. В деревне Кузедеево первый встречный мужик, у которого мы поинтересовались, где здесь можно пожрать, гостеприимно позвал нас к себе домой и досыта накормил, совершенно бесплатно. Мужик был с жуткого похмелья, а в ту пору в стране действовал "сухой закон". Выпивка добывалась непросто. Была у нас с собой припасена фляжечка спирта, но пожмотились мы, зажали спиртик, прикинулись непьющими спортсменами. Тут наши проблемы и начались.

Как ни убеждал нас тот мужичок не срезать, а ехать по трассе, не послушались мы, поехали через Лыс на Сулагу. Прошел заурядный ливень, и оказались мы на таежной дороге, в непролазной чаче. Пришлось возвращаться, тащить велосипеды на себе, отмываться в ручье. Но это мелочи. Вечером, случайно обнаружили у друга на колесе трещину на конусе. Конус мог развалиться в любой момент. Запасного у нас нет. Никогда конуса не ломались. Что делать? Бесславно возвращаться домой или пробовать ехать дальше, пока конус не развалится? Мы же авантюристы - едем дальше.

Утром, в Пуштулиме пообщались с пацанами, они приволокли нам конус от "Урала". Он, хоть и не подошел к нашему "Туристу", но мы на всякий случай, его взяли. До Бийска мы не доехали километров двадцать, конус развалился. На попутном КАМАЗе доехали до какой-то автобазы на въезде в Бийск. Нашли там токаря, народного умельца. Он в два счета переточил нам конус от "Урала" в "наш". Умелец так же жаждал огненной воды. Тут уж мы не жмотились, наоборот всю фляжку посвятили коллективу автобазы.

Дальнейший путь прошел без технических проблем. Отливать и отстегивать надо не только духам, но и человекам.

Другой случай произошел в том, Байкальском веломарафоне 1997 года. Где-то перед Нижнеудинском катились мы по затяжному спуску к какой-то речке. Странным в этом удалённом от жилья месте показался нам одинокий пешеход необычного вида. Человек шел по обочине в самодельных, смешных тапочках, и за плечами у него был самодельный, смешной мешочек. Пронеслись мы мимо него и скатились к мосту. Спустились к реке, что бы искупаться, освежиться, отдохнуть, перекусить. Лежим на песочке, солнышком ласкаемые. Вдруг откуда-то сверху глас: "Куда путь держите, братцы?". Поднимаем головы. С моста на нас смотрит тот странный странник. Кричим, мол, на Байкал. Парень, по виду наш ровесник, спускается с моста, присаживается на песок: "Вам хорошо, вы на колесах, а я пехом иду в Хабаровск". Из дальнейшего рассказа вырисовывается такая картинка. Недавно он освободился. Как он сам выразился, попал в "плохую компанию", был жестоко избит, остался без денег и документов. Теперь девятнадцатый день добирается от Барнаула до дома в Хабаровске. Идет пешком, дальнобойщики иногда подбрасывают. Почему-то передвигается ночью, днем, говорит, отлеживается в кустах. Из кедов сделал босоножки, что б ноги не натирали, поэтому вид у него крайне бомжеватый. Питается, чем дальнобойщики пошлют. То накормят, то на сигареты дадут.

Парень не вызвал у нас большого доверия. "Однако, беглый каторжник", - так нам показалось. Мы наперебой принялись советовать ему ехать на электричках, что-то еще впаривали ему полезного-бесполезного из своего опыта. До сих пор помню его снисходительный взгляд. Ведь была же у нас какая-никакая еда - сухомятка. Не предложили. В голову не пришло. Хоть и стеснены мы были в средствах, но на пачку-другую сигарет, на хлеб, молоко вполне могли выделить. Жалко не было, нет. Не сообразили. Какое-то недолгое было помутнение, ослабление человеческой чувствительности. А он и не попросил.

Свой грех перед Небесами мы осознали уже через часок. Карма настигла нас быстро, а мы быстро постигли её неотвратимость. На затяжном подъеме у меня на суппорте отломился загнутый кончик пружины, которая натягивает цепь при переключениях. Поначалу кончик загнули, пружина укоротилась. Но ехать было можно. Этот кончик продолжал периодически, регулярно отламываться, а пружина, соответственно укорачиваться. Посреди города Иркутска пружина сломалась окончательно и навеки. Приехали. Ни в каких магазинах ничего подходящего мы не нашли. Недолго думая, мой изобретательный друг берет багажную резинку с крючками на концах и цепляет один конец за задний багажник, другой за натяжной ролик на суппорте. Цепь натягивается. С такой конструкцией я проехал еще 500 километров. Можно патентовать изобретение.

Это не все неприятности, свалившиеся на наши пожилые велосипеды. Перед городом Тулуном у моего "вела" начала рваться покрышка. Клеить её бесполезно. В Тулуне, на шиномонтажке мы её заляпали вулканизатором. Перед въездом в город Ангарск, покрышку пробило "на выстрел", она совсем развалилась. В Ангарск вошли маршем. Нашли барахолку, нашли, где торгуют резиной. Для спортивных "велов" ничего нет. Пытаем торговцев. Один сразу сознался, что у него дома должна быть старая покрышка 622*32. Ну, что ж, дружище: "Надо идти к тебе домой".

Как-то так устроен мир, что в пути люди входят в твое трудное положение и помогают, чем могут. Торговец оставляет свои товары на соседей и ведет меня к себе домой. Покрышка подошла. Путешествие было успешно завершено. Не сосчитать, сколько раз нам помогали бескорыстно, сколько молока мы выпили бесплатно.

Все же поразительно, как в критических ситуациях небеса или провидение начинают помогать, и из безвыходного положения находится выход даже с увеличением запаса прочности. Я думаю, что свыше нам частенько посылают кажущиеся непреодолимыми испытания, и, если мы правильно реагируем, тут же посылают решение проблемы. В походах, почему-то много размышляешь над этими вопросами, и, кажется, причинно-следственные связи во вселенной лучше видишь. Да вот беда, в трудовых буднях всё забывается, затушевывается. Просветление уходит. На время.

Байки и были. Продолжение

Так много всякого случалось в моей жизни, еще больше всякого я слышал от других бывалых личностей, что, почему бы не перевести все это богатство в печатно-бумажное состояние. Вот, например:

Диссиденты - террористы

Этот бы рассказик, да написать бы в году 1991-1993. Точно бы приобрел капитал, хотя бы политический. В юные годы я довольно серьезно занимался боксом. В девятом, десятом классах мы практически непрерывно разъезжали по стране с одного соревнования на другое. География наших поездок- полётов была от Прибалтики до Дальнего Востока. Учебе внимания уделялось минимум, поэтому сделались мы закоренелыми балбесами.

В 1977 году в Иркутске проводился турнир "Олимпийские надежды". В кафе, в котором питалась наша команда, продавался разлитый по стаканам, как компот, тонизирующий напиток "Медок". Нас было трое неразлучных друзей. Серега, по кличке Примус, Витька, по кличке Витёк и я, по кличке Таджик. Соблазнились мы этим медком тонизирующим. В те годы ничего тонизирующего еще не было. Оказался медок обыкновенной брагой. Откушав и отведав, бредем мы по городу Иркутску по какой-то центральной улице. Вдруг, в один миг встали одновременно, посмотрели побелевшими, судорожно-напряженными лицами друг на друга и вымолвили одновременно, синхронно: …..Так сразу и не скажешь, чего мы вымолвили, но связана была эта фраза с угрозой немедленного опорожнения всего желудочно-кишечного тракта, начиная от мозгов и кончая крайней нижней точкой. И так четко стало понятно, что если в ближайшие секунды мы ничего не предпримем, то все это будет в наших штанах. Не сговариваясь, метнулись мы к массивным резным, лепным дверям с громадными ручками. За дверями был тамбур в метра два длиной и еще одни почти такие же двери. Времени ни на раздумья, ни тем более на поиски туалета не оставалось, ну и пришлось нам в доли секунды снять штаны и в три потока поправить своё психофизическое состояние. Через мгновение мы были уже на улице. Счастливые, от благополучного разрешения внутреннего вопроса, оглянулись и бросили свои взоры на спасительные двери. Возле двери имелась большая афиша со скромной надписью: "Такойтовский районный комитет КПСС". Содрогнувшись от содеянного злодеяния, мы ещё долго путали следы, пересаживаясь из автобуса в автобус. Последствия этого политического инцидента, слава Богу, остались для нас неизвестны.

Бегемотики

В 1979 году после летнего стройотрядовского сезона пришлось мне с одним дружком сокурсником взять в институте академический отпуск. Я поправлял здоровье после полученной в последнюю стройотрядовскуую ночь травмы. ( Случилась кровавая драка с местной хулиганско-бандитствуюшей молодежью). А дружок был просто от природы матерый авантюрист и аферист и взял "академ" со мной за компанию. И поехали мы с ним тратить заработанные денежки и искать приключений.

У друга в Ташкенте жила тётя, а у меня в Таджикистане, в городе Курган-Тюбе жил дядя. Туда мы и направились сами не зная, зачем. Сначала недели две тусовались в Ташкенте. До смерти надоев приютившей нас тётке, двинули в Курган-Тюбе.

Дядька мой работал управляющим каким-то дорожно-строительным трестом. Была у него служебная машина, и колесили мы с ним по всей республике. Где-то в конце ноября или начале декабря, как раз приблизительно во время ввода войск в Афганистан дядькина контора выполнила то ли годовой план, то ли всю пятилетку. По этому случаю был устроен грандиозный банкет. Общеизвестно, что гуляли тогда в республиках всякие местные партийные и министерские царьки на о-очень широкую ногу. Был тогда, а может и сейчас есть в долине Вахша, на самой границе с Афганистаном, заповедник "Тигровая балка". В этом заповеднике, в пойме реки Вахш на многие километры протянулись тростниковые заросли. По-местному, они называются тугаи или тугайные заросли. Когда-то здесь водились тигры. Последний тигр был убит в пятьдесят каком-то году. Сейчас там водятся только камышовые коты да всякие разноцветные пернатые. Вот в этом заповеднике и происходил банкет.

Был там молодой, ненамного старше нас, смешливый и говорливый заместитель министра строительства Таджикистана. Он сразу взял над нами шефство и повел показывать достопримечательности заповедника. Посмотрели мы хижину, где долгие годы жил дикий человек, то ли Тимур, то ли Мухтар, то ли Тарзан, не помню уже. Потом нас торжественно подвели к огражденному водоёму и предложили немного подождать. Через некоторое время из воды показалась здоровенная голова, и министр заорал и зажестикулировал, как мельница. Голова оказалась бегемотья или бегемотовая, не знаю, как правильно. Конечно, такого зоопарка мы здесь увидеть не ожидали. Министр радовался произведенному эффекту и скакал, как ребенок.

В те застойные годы почему-то было модно пытаться акклиматизировать разных, экзотических зверюг. Так, около Сухуми разводили обезьян, где-то еще разводили (и успешно) страусов. А сюда, значит, привезли бегемотов. То ли с научными целями, то ли с животноводческими. На вопрос, зачем? Все таджики неопределенно, застенчиво улыбались, а русские хохотали и пожимали плечами.

Застолье было веселое. Таджики, хоть и мусульмане, пьют, не пропускают. Зам. Министра, хитро улыбаясь, подсовывает нам всякие кушанья, интересуется, вкусно ли? "Конечно, вкусно". "Знаете, кого кушаете?", - спрашивает он. И сам отвечает: "Бегемотика кушаете".

Присутствующие радостно гогочут, чокаются и пьют за Африку и за угнетенных негров. Дальнейшая судьба оставшихся бегемотов не вызывает никаких сомнений. До следующего лета они не дожили. Советская наука удовлетворила аппетит Советской власти. Аппетит, в прямом смысле слова. Зато я всю оставшуюся жизнь вынужден хвастаться, что испробовал гиппопотамьего мяска.

Зайчики

Есть поговорка, о том, что, когда жизнь в опасности, то и заяц - лев.

Один мой товарищ, бывали вместе и в зимних, и в летних походах, Знаменитейший охотник и рыбак Серега Борисов. В его фантастических добычных способностях я самолично убеждался много раз. Например, слышим два подряд выстрела из обоих стволов. Через пять минут появляется Серёга с двумя глухарями. А сколько медвежьих шкур у него дома. На сплавах все самые большие таймени, ленки и щуки его. Лисиц, прямо рядом с городом добывает десятками. Короче, он рассказывает.

Однажды зимой был он с другом Васькой на охоте. Идут они себе по лесу на лыжах. Вдруг, заяц, как страус голову в снег засунул и замер. (Я сам был свидетелем, что заяц может впасть в ступор и подпустить совсем вплотную, поэтому Серёгин рассказ о спрятавшемся в снегу зайце, сомнению не подверг). Васька хватает зайца за задние лапы и выдергивает его из снега. Одновременно заяц обхватывает передними лапами Васькину ногу и зубами вцепляется в Васькино колено. Вылета Васькиной руки не хватает, чтобы оторвать заячьи зубищи от колена. Васька возится, борется, от боли орет. Заяц, как бульдог, вцепился мертвой хваткой. Пока Серега изловчился, пристукнул зайца прикладом. Кое-как освободили ногу, зайца дохлого в Васькин рюкзак затолкали. Ляжка Васькина выше колена оказалась изжевана до кости, брезентовые штаны - в лохмотья. Ну, перевязали тряпками, бредут назад, к избе. Васька первый хромает, темп низкий задает, Серёга за ним. И видит Серега, как неожиданно высовывается из Васькиного рюкзака довольная заячья голова с окровавленными клыками. И смотрит зайчище на Серегу страшным взором, и начинает голову поворачивать в Васькину сторону. Серега орет: "Васька, стой! Бросай рюкзак. Этот заяц тебе сейчас шею перегрызет!" Бросил Васька рюкзак, а заяц уже ломится, выскочить пытается. Рюкзак ходуном ходит. Пока ружья снимали, что б ещё раз его прикладом отоварить, вывернулся косой и припустил прыжками гигантскими зигзаги нарезать по кустам. Хорошо, говорит Серега, что этот заяц от нас побежал, а мог бы и на нас броситься. Хана бы нам тогда.

Вот такие бывают зайчики.

Глупая вселенная

Просто грех не описать эпизод, которому я был свидетелем. По какому-то пустяковому поводу мы с женой завернули в гости на пару минут к одной богемной супружеской чете. Глава семейства - Вениамин Эдуардович, маститый художник местного масштаба. Несмотря на местный масштаб, художник он хороший. Лет ему ближе к шестидесяти, он удалой гуляка, гусар, гитарист и певун, любящий жизнь и удовольствия. Но в последнее время стал он употреблять спиртное в количествах, чуть больших, чем когда пьют, что б пообщаться, попеть, побалагурить. Короче, вышел он на кривую дорогу, ведущую прямым путем к белой горячке. И здоровье его стало давать сбои, и стал он любителем всяких целебных средств, особенно настоянных на спирту, и принимал их под руководством супруги - большой специалистки в нетрадиционной медицине.

А жена его - Людмила Генриховна, девушка лет на десять постарше его, но выглядящая нисколько его не хуже. Все друзья зовут ее просто Люся. На Людмилу Генриховну она обижается. Она поэтесса, к тому же женщина крайне эзотеричная, ведущая (в отличие от мужа) здоровый образ жизни, знающая все о кармах, чакрах, аурах, фэншуях и астралах. Своего Венечку она любит преданно и самоотверженно, закрывая глаза на все его художества, не связанные с творческой деятельностью. (В скобках замечу, что стихи ее мне нравятся, она мыслит и чувствует похоже со мной, только с поправкой на то, что она простая русско-еврейская баба.)

Хозяина дома не было, и Люся спросила, не встретили ли мы Веню, ибо он вышел минуту назад. Вениамина Эдуардовича мы не встретили. А буквально через пять минут после нашего прихода послышалось шубуршание ключа в замочной скважине. Шубуршание было долгим, дверь не открывалась. Наконец она распахнулась, и вот картинка, увиденная нами из кухни.

Вениамин Эдуардович, со спущенными до щиколоток брюками, озабоченно косясь на нас мелко-мелко, дык-дык-дык семенит к ванной. Наши носы сразу догадались, что с художником случился неприятно пахнущий конфуз.

Из ванной какое-то время доносилось журчание, урчание, плескание и хлюпание. И вот выход на бис: Вениамин Эдуардович, завернутый в махровое полотенце, похожий на римского патриция, гордо неся свою седую щегольскую бороду, подходит к нам и нисколько не смущаясь, рассказывает: "Выпил Люськиного страшно целебного снадобья с побочным слабительным действием и пошел себе по важнейшим делам. Взял в ближайшем киоске пивка, чтоб лечебный эффект от этого эликсира усугубить. Глоток сделал и бегом домой. Бегу и думаю: Только бы не обосраться, только бы не обосраться. И вот нате, перед дверью, зараза, обосрался". Хохочет весело и озорно.

"Венечка!",- кричит ему Люся - "Сколько можно тебя учить, что ВСЕЛЕННАЯ не понимает частицу "НЕ"

Тут то я сразу и понял, почему не работают заповеди: "Не убий", "Не укради", "Не прелюбодействуй".

Перинатальный центр

Как-то врезался в память рассказ отца о случае, произошедшем с ним в пустыне Кызыл-Кум. В молодые годы, хотя и был он женат, и мы с сестрой были у него, дома ему не сиделось. Он постоянно стремился уехать куда-то в поисках лучшей жизни и больших денег. Работал он на Тюменском севере, работал в Каракалпакии, где-то еще его носило. Так вот, в начале шестидесятых годов работал он на экскаваторе, в самом сердце пустыни Кызыл-Кум копал какой-то канал. Жил в вагончике совсем один. До ближайшего кишлака было километров семь. Было ему страшно скучно и одиноко. Водки не было, да и не пилась она в этом страшном пекле.

Работает он однажды, ворочает рычаги своего экскаватора. И видит он, как на горизонте, в жарком мареве появляются расплывчатые силуэты. Они приближаются, и становится отчетливо видно мужчину верхом на ишаке и девушку, идущую рядом. Отец бросает рычаги и выбирается из своего танка навстречу гостям. Гости для него страшная редкость. Он рад даже этим, практически не говорящим по-русски людям.

Мужчина - узкоглазый каракалпак в возрасте. Но непонятно в каком. Ему может быть и тридцать лет, и пятьдесят. А вот девушка совсем юная, почти девочка. Взаимные приветствия можно понять без перевода, а вот дальше понимание продвигается с трудом. В конце концов, отец понимает, что девушку надо поместить в экскаватор, и более того надо при этом начать работать.

Ну, работает. Каракалпак стоит рядом, молча смотрит. Минут через десять кричит: "Болды" (хватит). Девушка выходит, мужчина молча отдает отцу узелок с лепешками, брынзой урюком и чекушкой водки. Говорит: "Рахмат", садится на ишака и удаляется. Девушка бредет за ним сзади.

Эта история повторяется на следующий день. Тут уже недоумевающий отец пытается выспросить причину такого странного поведения национальных кадров. Каракалпак бесстрастно рассказывает на отдаленно напоминающем русский, языке, что уже два года его юная, младшая жена не может забеременеть. Никакой медицины в их кишлаке нет, это и так понятно. Так вот, проезжие узбеки ему сказали, что если прокатится с русским на машине - обязательно забеременеет. А отец мой, единственный в радиусе 200 километров, русский на машине. Вот и привел бедолага девушку на экскаваторе прокатить. Экскаватор ведь тоже машина. Отец быстро соображает и объясняет каракалпаку, что бы он ушел, а девушку оставил. Тот мотает головой, не соглашается, кричит: "джок" (нет)

А впрочем, как там дело по правде было, кто его знает? Может и живет где-то в пустыне мой узкоглазый, белобрысый брат. Или сестра.

Рассказы Борисыча

Есть у меня друг. Много лет мы вместе ходим в лыжные походы. А летом наши дороги расходятся. Я еду на велосипеде, а он уходит на сплав. Друзья зовут его просто - Борисыч. В дни юбилеев - Сергей Борисыч. Краткая его характеристика: Добрейший, умнейший, щедрейший и старейший в нашей группе. Нашему командиру он по возрасту годится в отцы, хотя и учился с ним в одном классе. И он великолепный рассказчик. Многие его истории, на мой взгляд, так и просятся быть напечатанными. Вот я и сижу, печатаю, стучу двумя пальцами практически диктофонную запись его рассказа:

"В начале восьмидесятых годов в туристических журналах прошла информация, что в связи с завершением строительства БАМа появилась возможность заброски во многие, ранее недоступные районы Восточной Сибири и, соответственно, возможность освоения туристами - водниками многих новых рек.

Мы тогда уже хорошо походили по Якутии. Прошли Гонам, Нижнюю и Подкаменную Тунгуски и теперь вот спланировали сплав по Витиму. По описанию в журнале мы забрасывались из Улан-Удэ самолетом на речку Амалат, проходили ее, затем известная спортивная речка Ципа с пятерочными порогами, затем Витим, и выход из района путешествия на БАМовской станции Витим.

Речь в рассказе не о самом походе, а только о вылете в район путешествия и о возвращении домой. Поэтому логично будет разделить рассказ на две части. Итак, первая часть рассказа.

Досмотр

Почему-то у нас в стране действует такой глупейший закон, что нельзя провозить холодное оружие. А как туристам, скажем, без ножей? И милиция знает, что у туристов обязательно есть ножи и шмонает их безбожно. Ценнейшие, иногда прямо произведения искусства, ножи конфисковывают. На работу виновному шлют милицейские протоколы. Вылет или выезд группы задерживается, а иногда поход вообще срывается. Короче масса неприятностей. Вот и прячет бродячий народ свои самоделки, кто как придумает.

Тогда в Улан-Удинском аэропорту только-только появились на досмотре багажа телевизоры. И это было для нас неожиданностью, мы готовились к обычному шмону. Стоим ночью в очереди на досмотр, чтоб загрузиться в АН-2 и улететь на Амалат. Вся группа благополучно прошла досмотр, и наша куча рюкзаков лежала сразу за пропускным ограждением. Я иду последним. А в рюкзаке у меня в мешке с сухарями были спрятаны два великолепных ножа, и они четко высветились на экране монитора. Милиционер, предчувствуя добычу, радостно заявляет: "У вас в рюкзаке ножи".

Что делать? Во-первых, жалко ножи, мне их делал под заказ знакомый умелец. Ножи - ценные. Во-вторых, и главное, вылет, а значит и весь поход под угрозой срыва. Я нервы в кулак и начинаю играть дурака, улыбаясь, говорю: "Нет, ваш телевизор ошибается, никаких ножей нет. Это, наверное, конструктивные железки от рюкзака". Меня приглашают к столику, и я начинаю распаковывать рюкзак, трясти тряпками, отвлекать внимание от мешка с сухарями, задвигаю его подальше. Милиционер устало командует укладывать все назад в рюкзак. Я тяну резину, запихиваю все, кроме мешка с сухарями. Тащу рюкзак назад к телевизору и незаметно даю товарищам знак. Они быстренько, пока милиционер стоит спиной, хватают мешок с сухарями-ножами и бросают его в общую кучу. Процедура сканирования повторяется. На этот раз на экране ничего не высвечивается. Милиционер моргает и трясет головой, лицо его вытянулось и пошло пятнами, чувствует, что как-то его надули. Зовет старшего офицера. - Вот, говорит, - Только, что в этом рюкзаке были два ножа. Снова, уже вдвоем и сами лично перебирают мои манатки. Естественно ничего не находят. Заставляют меня пройти через магнит. Чисто. Надо было видеть их сердитые физиономии. Но видно, неплохие были мужики. Говорят: "Ну, парень, ну, ты фокусник, расскажи, Кио, что сделал. Клянемся, не отберем ножи, ничего не будет, только скажи". - Да, не было, говорю, - никаких ножей, клянусь, говорю им в тон. Улетели мы, в общем. А ножи эти в том походе мы по халатности завхоза утопили в первый же день.

БАМ - бам - бам

Сам по себе тот поход не был ничем примечателен. Так, среднее путешествие, ни особой рыбалки, ни порогов с адреналином. А вот выход из района сильно врезался в память. Много в то время в прессе шумели о завершении строительства БАМа, о забивании золотого костыля, поэтому никаких сюрпризов мы не ожидали

Вот, значит, возвращение. Сплав закончился недалеко от станции Витим. Представления у нас были такие: что придем мы на станцию, дождемся поезда до Красноярска, сядем и уедем. Ждать поезда планировали не больше суток, максимум двое.

Вылезаем с реки на "железку" и идем к станции. Никакой, в нашем понимании, станции нет. Есть простая будка. А в будке сонная женщина нам говорит: "Какой поезд? Сейчас окно, 15 суток никаких поездов". Оба-на. Мы в панике, всем надо вовремя вернуться на работу. Идем искать начальника станции. Находим его в такой же типовой будке. Начальник нас немного обнадежил. Через четыре часа на станцию Токсимо идет тепловоз. Бросаем рюкзаки на площадку у перил вдоль тепловоза, сами взгромождаемся на рюкзаки и едем. Запомнилась дорога. Красивейшие, дикие места. Скалы, курумники. Косули бегают, уток тысячи.

На следующий день в Токсимо в столовой узнаем, что вечером в Северомуйск пойдет тепловоз с тремя пустыми платформами. Располагаемся на одной из платформ и катимся по недоделанной, расхристанной дороге. Поезд бросает и швыряет, мосты недостроены, никаких ограждений нет. Приехали ночью. Темнотища, ничего не видно, но какая-то жизнь вокруг слышится. Выбрались на технологическую автодорогу рядом с "железкой". Сидим, меркуем, как дальше быть, куда ломиться. А надо нам на ту сторону Северомуйского хребта, сквозь который сейчас уже, вроде бы пробили многострадальный тоннель. Откуда-то подкатывает автобусик КАВЗик, дверь распахивается. Явно пьяный водитель, орет: "Мужики, водка есть?" Объясняем: "Какая водка в конце похода". Расспрашиваем, как перебраться через Северемуйский хребет до станции Ангарокан. - А садитесь, говорит, - Отвезу. Куда деваться? - садимся. Фары высвечивают валуны, скалы, обрывы, пропасти. Водила, кажется, путает газ с тормозом, машина дергается, то ревет, то глохнет, рюкзаки, и мы вместе с ними взлетаем до потолка. Время от времени он кричит: "Ну, как мужики, нормально?" - Нормально, - откликаемся. Переехали перевальную точку, внизу огни поселка Тоннельный. На спуске по серпантину автобус задергался еще сильней, что-то совсем с водителем неладно. Но спустились все же. Катимся по долине реки Ангарокан. Дорога упирается в мост. Перед мостом табличка: "Мост обвалился. Объезд". Выходим, осматриваем мост. Две доски под колею, между ними пустота. На середине моста доски провалены. Застелить провал, в общем, пара пустяков, но нечем, и искать в темноте какие-то доски невозможно. Очень странно, что мост не отремонтирован, работы-то немного. Поставить знак "Объезд" намного сложнее. Пробуем искать объезд. Ничего похожего на дорогу не находим, нигде не проехать.

Тут водитель, кемаривший на руле, сам выходит из автобуса посмотреть мост. Мягко сказано: "Выходит" Он просто вывалился, немного очухался и на карачках, шатаясь и болтаясь, пополз к мосту. До нас дошло, что он не просто пьян, а пьян в умат, в хлам, в сиську, в дугу, в драбадан, и едет только на рефлексах. Стало по-настоящему страшно, ведь ехали не по шоссе, а по разбитому серпантину, по камням и ямам, по краям пропастей и не десять минут, а несколько часов. Тут и трезвому - экстремальное вождение. Это же он уже частично протрезвел. Каков же он был, когда садился за руль?

Без разговоров, выгружаемся и решаем идти дальше пешком. Переправляем через обломки моста рюкзаки и идем по дороге. Слышим сзади, мотор взревел, автобус рванул, на скорости по двум досточкам перелетел провал и едет рядом с нами сигналит непрерывно, дверь открыта, мол, прошу садиться. Рисковать с таким сумасшедшим мы больше не хотим, поэтому категорически отказываемся садиться, и продолжаем идти пешком. Водила поливает нас матом, ругая самыми страшными ругательствами. Едет рядом и материт. Предложили ему денег. А на БАМе всю его историю брать деньги за перевозку пассажиров было страшно западло. Людей возили бесплатно на гигантские расстояния. Мы об этом знали, но ляпнули про деньги от безысходности, лишь бы он от нас отстал. Тут шоферюга взвился ещё сильней. На наши головы посыпалось такое, о чем и придумать невозможно. Нас было много, все здоровые и смелые. Утихомирить его силой ничего не стоило. Но мы этого делать не стали. Всетаки обязаны мы ему сильно, поэтому терпели и шли дальше. Наконец он и сам устал от своих ругательств, плюнул на нас и стал разворачиваться. А дорога узкая, выше поймы Ангарокана метра на два. С обеих сторон дороги глубокие кюветы. При развороте автобус сразу же ушел задом в кювет. Слышим: "Дыр-дыр-дыр, дыр-дыр-дыр" - пытается выбраться. Раза с сотого выполз и сразу же опять, уже носом ушел в противоположный кювет. И снова: "Дыр-дыр-дыр" Вылез, наконец, и вот уже огоньки его видны вверху на серпантине. Надо отдать должное его шоферскому мастерству. Ну, думаем, хоть доедь благополучно, каскадер.

Дошли мы до станции Ангарокан. Оттуда раз в сутки ходит состав в три вагона, называется бичевоз, до Северобайкальска. А мы уже и ощущаем себя полноценными бичами. Ну, думаем, последний рывок. Уж из такого мегаполиса, как Северебайкальск, мы точно уедем без проблем. Большой ФИГ ВАМ. Там сутки мотаемся, маемся на вокзальчике. Наше психическое здоровье уже давно не стабильное. Случайно услышали, что на Северомуйском перевале перевернулся автобус. Пассажиров не было, водитель жив. (Слухи на БАМе распространяются молниеносно.) Вероятнее всего, это был тот самый наш автобус. Оказывается все у нас не так уж плохо, могло быть значительно хуже.

Потом был недолгий переезд на рабочем поезде до станции Кунерма. Только там, еще через сутки, мы сели в нормальный пассажирский паровоз и прямиком доехали до Красноярска. Такой вот Трам-БАМ. Так функционировала новая, с иголочки, вся в золотых костылях и серебряных звеньях Стройка Века. На работу все равно все опоздали. И эта передряга, эта эпопея никогда не забудется.

Путешествие дилетантов

Эта история была рассказана Борисычем в одном из походов, когда много с нами было неопытных новичков, и начались между ними какие-то мелкие ссоры- раздоры. А историю эту ему в свою очередь рассказал другой человек, непосредственный участник тех событий.

В начале семидесятых годов в нашем городе сколотилась стихийно группка рыбаков. Люди рыбачили в одном месте по выходным. Сначала просто здоровались, затем постепенно общение сделалось более плотным, стали они иногда вместе выпивать. Все разговоры крутились вокруг рыбалки, и после второй стопки чувствовали эти люди глубокую взаимную симпатию. И предложил как-то во время одной из таких выпивок один из них: "А чегой-то мы все здесь, да здесь на одном месте толкемся. Может, рванем куда-нибудь на настоящую рыбалку". Сразу и предложение поступило ехать на Казыр Саянский. Заброситься на моторке вверх до порогов, построить плот и сплавляться потихоньку с рыбалкой. Хоть и были все между собой мало знакомы, идея всех захватила, как-то быстро организовались, собрались и поехали. Ни опыта пеших походов, ни опыта сплавов, ни у кого не было. Даже о способах рыбалки в горных реках знали они только понаслышке.

Командиром себе они выбрали человека, который в обычной жизни занимал самую среди них высокую должность. Первые раздоры пошли у них, когда начали строить плот. Делать этого никто не умел, и все плохо представляли, как это делается. Командир при строительстве плота допустил много ошибок, и потому подвергся жесточайшей критике со стороны, возникшей оппозиции. Появился неформальный лидер, и группа раскололась. Что бы не предлагал один из лидеров, другой его высмеивал. Плот построили неважный, но плыть на нем все же было можно. Начались тяготы и лишения походной жизни, которые настоящим туристам и рыбакам приносят радость и удовольствие. Этих же героев раздражало и приводило в уныние все: холод. сырость, необходимость напрягаться, а главное быть в обществе друг друга. Даже в плохой погоде обвинялся кто-нибудь персонально. Поймать рыбу долго не получалось, и инициатор программы все время вынужден был выслушивать, что о нем думают настоящие бывалые рыбаки. Споры о месте стоянки доводили их до истерик. Все усугублялось большим количеством водки. Еще недавно интеллигентные люди начали корчить из себя приблатненных. Подгребали на стоянку и "блатная" оппозиция, разлив по "стопкам", садилась играть в карты. Установкой лагеря, приготовлением пищи пусть занимаются изгои. Были в группе два ружья. И настал момент, когда ружья оказались направлены на людей. Все могло кончиться трагически. Только благодаря тому, что сам рассказчик, предвидя такой оборот событий, уничтожил все боеприпасы, дело закончилось недолгим маханием кулаками.

В один из дней подплыли они к островку, делящему русло реки на две части. Одна протока была быстрая, другая совсем тихая. Опять мнения разделились. Командир настаивает, что надо идти по быстрой воде, неформалы гребут в тиши. И залетели они по спокойной воде в большой завал из поваленных деревьев. Успели на ходу побросать вещи на завал, сами на него спрыгнули. А плот протащило под завалом, перевернуло, и застрял он на выходе из завала. И в эти критические минуты взаимные упреки достигли апогея.

Один из участников не выдерживает и заявляет, что дальше он на этом плоту, с этими людьми не поплывет. Он сказал, что самостоятельно вплавь доберется до берега и пешком дойдет до ближайшего поселка. Удерживать и уговаривать его никто не стал. Каждый был враг каждому.

Остальные вытаскивают плот. Опять загружают его вещами и на перевернутом плоту плывут дальше. К счастью, деревня оказалась совсем близко. Иначе, разбежались бы все. В поселке основная часть группы находят машину, быстро договариваются и уезжают. Оставшиеся двое хотят дождаться идущего пешком товарища. Товарища все нет. Народ в деревне поднимается на поиски. Его быстро находят утонувшим, он застрял в следующем завале. Почему он не доплыл живым до недалекого берега навсегда останется неизвестным. Его завернули в палатку и похоронили в камнях там же, где нашли. Больше эти люди не общались и вообще, никогда не встречались.

Делом этим долго занималась прокуратура, но так оно и закончилось ничем. Вот такая грустная история. В конце все умерли. Какое ещё тут может быть резюме? Люди, не ругайтесь, слушайтесь вождей, учитесь ловить рыбу и будьте счастливы.

Розыгрыш

А этот рассказ не от Борисыча, а от меня, но о Борисыче.

Совсем недавно, собираясь в лыжный поход по Восточному Саяну, просматривали мы фильм наших товарищей, побывавших в этом районе за год до нас. В фильме они ловили рыбу в речке Хэлгин, в яме сразу за водопадом. Выдергивали из струи трепещущих хариусов и бросали на снег. Мы тоже планировали побывать в этом месте. Поэтому наши заядлые рыбаки Борисыч и Константин Дмитриевич Главков, по прозвищу Главком прихватили с собой все необходимые снасти.

И вот предпоследний день похода. С утра мы проходим по очереди сначала озеро Дэдэ-Хухэ-Нур, затем озеро Доде-Хохэ-Нур, чувствуете разницу? И благополучно к обеду приходим к водопаду на Хэлгине, в километре от впадения Хэлгина в Тиссу. Рыбаки собирают снасти и уходят добывать рыбу, не рыбаки занимаются установкой лагеря.

Лагерь поставлен, дрова напилены, и мы любопытные тоже идем к водопаду посмотреть на рыбалку. Рыбаки наши хмурые, нет никаких признаков, что рыба вообще здесь водится. Борисыч бормочет, что никак тут рыба зимой стоять не может, обязательно скатится вниз. Весь его рыбацкий опыт об этом вопиет. Испробовали всех мух, сотни забросов, результат ноль. Обидно, да. Столько дней тащили лишний вес, страдали напрасно. Наконец рыбаки бросают это бесполезное занятие, и мы все, кроме Борисыча, отправляемся на экскурсию к десятиметровому водопаду на Тиссе, который находится километрах в пяти от нашей стоянки. Борисыч по-стариковски остается в лагере.

Возле красивейшего Тиссинского водопада мы слышим шум мотора, а затем показывается снегоход с двумя вагонами-санями и экипажем из шести бурятов. Все с винтовками, вылитые Дерсы-Узалы. Это возвращается с озера Кара-Балык Николай Будаев с товарищами. Пятнадцать дней назад он завез нас из Орлика на подступы к Хойто-Голу, а завтра должен вывезти нас отсюда в Орлик. Здороваемся, обнимаемся, смеемся. Они нам свои приключения рассказывают, мы свои докладываем. В санях у них под полиэтиленом куча рыбы, которую они добыли в озере Кара-Балык. И они угощают нас десятком рыбешек. Мы возвращаемся в свой лагерь, буряты катят в свою избу на Обо-Голе.

По пути в лагерь, спонтанно решаем разыграть Борисыча. Приходим и Главком так равнодушно, спокойно говорит: "Пойду еще покидаю, пока светло, может, повезет. С час он отсутствовал, а у нас гонцы бегают к нему и назад, вести приносят: "Главком рыбу поймал, потом еще одну" Борисыч от таких известий начинает нервничать, зуд рыбацкий в нем просыпается по новой. Он тоже хватает свои снасти, собирается бежать, рыбачить. Тут Главком показывается, добычу гордо демонстрирует. "На какую муху?" - Кричит Борисыч. Главком сует ему якобы уловистых мух.

Борисыч уходит, а мы советуемся, как дальше быть, розыгрыш наш далеко зашел, мы так не планировали. Борисыч в группе самый уважаемый дед. И уже не знаем, как из ситуации выйти, чтоб было смешно и не обидно. Темно уже, Борисыч, понимаем, не хочет ронять свой статус профессионального хайрюзиста. Пока мы решали, как поступить, из темноты показался Борисыч с налобным фонарем. И как ни в чем не бывало, кидает в общую рыбную кучку одного хайрюзенка. Эх, говорит, времени не хватило, в последний момент, почти в темноте схватил муху.

Тут мы ему рассказываем, какую злую шутку мы с ним сыграли. Вот, подытоживает командир, уже в палатке, уже с разлитыми кружками в руках, что вера с человеком делает. Если будет твоя вера, хоть с горчичное зерно, и из унитаза тайменя выловишь.

Вера верой, смеется Борисыч, а профессионализм профессионализмом.

Банда

В семидесятые годы прошлого века во многих провинциальных городах были в моде подростковые войны. В каждом районе были свои банды, были свои лидеры. Драки эти подростковые проводились обычно кулачным способом. Редко в ход пускались палки или камни. Стрельбы в те времена я не припомню, разве что из поджиги.

Наш город исключением не был. И мне по молодости, по глупости довелось побегать в этих веселых ватагах. Жил я в одном из периферийных райончиков, а так как занимался я боксом в центре, то и жизнь моя светская проходила в обществе таких же, типа боксеров, в центральном городском саду.

Где-то вскоре после школьного выпускного вечера у моего близкого друга и одноклассника случился в районном парке культуры инцидент с одной из соседских группировок. Он гулял по парку с девочкой, и его ни за что, ни про что вызвали на конфликт. Друг мой был смелый боец (сейчас он еще смелее и бойцовее) и враги вышли из конфликта с большими потерями, чем мой друг.

Но по законам чести того времени и того возраста, за нападение в присутствии девочки требовалось отмщение. И нами была организована высадка десанта из центра в наше захолустье. Собрали мы человек тридцать лучших и авторитетных на то время боксеров и каратистов. И вся эта грозная орда "центровых" прибыла в наш район, чтобы отомстить, проучить, ну и развлечься.

И вот оказалось, что район вымер. Мы бродили по улицам и дворам, заглядывали в подъезды, но ни одного пацана. Вся молодежь нашего возраста засела по квартирам. Только прохожие дяди и тети смотрели на нас с неприязненным страхом.

Сделав несколько кругов, вышли мы на окраину к частному сектору. По дорожке ехал на велике пацан помладше нас и вез на багажнике еще более мелкого пацана. Трогать его и в мыслях ни у кого не было. Просто один из нас схватил велик за беседку и пробежал с ним, как бы его разгоняя. Ну, руки чесались. Но пацан этот, видно, все понял по-своему. Он бросил велик, схватил своего младшего за руку и побежал в ближний домишко. Через несколько секунд он показался у калитки с ружьем в руках и с криком: "Стойте, козлы!", пальнул в воздух. Козлы стоять не захотели, и вся эта толпа спортсменов единоборцев бросилась наутек во все тренированные лопатки. Как мы бежали в единодушном спринтерском порыве! А после, уже на безопасном расстоянии смеялись над собой. Как в мгновение ока, устрашающая, агрессивная орава, после звука "пиф-паф", превратилась в безопасную для окружающих кучку пацанов.

Хочу только сказать, что среди тех трусливо убегавших со мной людей были личности, ставшие вскоре известнейшими мастерами и гордостью городского спорта, были личности, ставшие через десяток лет криминальными авторитетами. Да хорошие все были пацаны.

Добрые соседи

Мне двадцать лет. Я студент. У меня уже есть жена и девятимесячный сын. Живу я в собственной двухкомнатной квартирке, правда, коммунальной. У нас всего одна соседка - бабушка лет семидесяти пяти. Она очень крупная женщина с крючковатым носом. Волосы у нее седые, но видно, что была она брюнетка и красавица. Чувствуется, что она женщина с "прошлым" - на руках у нее наполовину сведенные татуировки. В жизнь нашу она не лезла, никак нам не мешала, а на лето, вообще уезжала к родственникам в деревню.

Изредка соседку навещали дочка и внучка. Дочке было за сорок. Женщина она очень мощная, высокая, толстая и мускулистая. Она, как мама брюнетка с усиками, но в лице ее совсем нет красоты. Мясистый нос, накрашенные зеленой краской веки татуировки с какими-то изречениями на руках. Вульгарная тетенька.

Ее же дочка, то есть соседкина внучка - девушка моего примерно возраста, но в размерах превышающая и маму и бабушку. И волосы у нее рыжего цвета.

Однажды наша соседка заболела и попала в больницу. И как-то часто стали появляться в нашей квартире Дочка с Внучкой. И не просто приходили, а приходили с водкой и с мужиками. Короче, качество жизни нашей ухудшилось значительно. А я тогда подрабатывал по ночам, кочегарил в одной из котельных. Приходил утром и валился спать, занятия в институте пропускал безбожно.

Вот как-то я пришел со смены и бухнулся спать. Но поспать не получилось. Разбудила ужасная музыка за стенкой, дикие вопли, хохот, звон. треск. Сынишка мой плакал, а жена держалась за голову.

Ну что делать? Встал я и пошел к соседям. Вежливо постучался и робко заглянул. Дочка сидела на тахте в позе "Доцента", курила папиросу. Внучка с каким-то мужиком в обнимку дуэтом орали, наверное, думая, что поют. Со стороны стола мерзко воняет водкой, дешевой закуской и окурками. Я, стараясь избежать конфликта, блею, мол, не могли бы вы как-то потише, а то у меня ребенок и сам я с ночной смены. Дочка, почти не глядя на меня, цедит сквозь зубы: "Брысь, огрызок недожеванный". Очень мне было неприятно это слушать. Я вскипаю, но сдерживаюсь и говорю: "А вы граждане тут не прописаны, и пребывать здесь права не имеете". Не успел я фразу договорить, как услышал из Дочкиных жирно накрашенных уст: "Ах, ты г…., х…., е…, б….,сейчас я тебя …." И она сказала, что она сделает со мной то, что обычно мужчины делают с женщинами. И соскочила с тахты, и юбка ее задралась, и я узрел, что под юбкой нет ничего, кроме дремучей женской черноты, и стало мне страшно. А она неотвратимо надвигалась на мои пятьдесят семь килограммчиков своими далеко за сто. Я, наверное, не успел осознать, какому сейчас подвергнусь унижению практически на глазах молодой жены. Чисто рефлекторно я бросил левый боковой и сделал шаг в сторону. Кулак мой без болевых ощущений чиркнул по Дочкиному подбородку. Дочка рухнула на колени, а затем носом в пол.

Я ож