Туристское творчество

Автор - Евгений Немец (Санкт-Петербург)

- Все, дальше мы не пойдем. Привал. Сейчас отдохнем, перекусим и возвращаемся.
Показного спокойствия хватило только на эти слова. А дальше накатили отчаяние и обида на глубокую несправедливость жизни.
А так браво все начиналось: "Ну, Шурик, ты же один туда пешком ходил. Кто же, если не ты? Ведь скоро насовсем уедешь". Короче, дал себя уговорить, хотя и сам уже подумывал повторить тот маршрут.
Саша опустился на землю, прислонился спиной к скале и закрыл глаза. Есть еще несколько минут. Еще можно изменить решение, продолжить поход. Но надо очень точно прокачать ситуацию.
А ситуация была такая. Километрах в двадцати от города в тайге, на берегу реки стояла брошенная гидрологическая станция. Но стояла она в таком дурацком месте, что никто туда не ходил. Если кому-то очень хотелось, приплывали по реке, хотя найти нужную протоку было непросто. И вот однажды подобралась компания желающих сходить туда пешком. Собственно, подобрал ее приятель Коля, которому пришла в голову идея этого похода, и подобрал ее, пользуясь выражением руководителя институтской военной кафедры, целиком из состава женского персонала. Даша, Маша и Наташа. Такая вот рифма. Шурик однажды ходил на эту станцию и обратно за два дня, и знал еще одного человека, пробежавшего этот маршрут за день. Больше он не знал никого, кто ходил бы туда по земле. Но решил, что уж за три дня (день с рюкзаками, установка базового лагеря, день налегке туда-обратно и день домой) можно пройти даже с неподготовленными людьми. Но на второй день люди совсем не рвались выползать из спальников, к тому же до полудня стоял густой туман. И вот сейчас, когда солнце вовсю уже набирало наклонную скорость, они стояли и смотрели на выглядывающие из-за холма постройки станции, до которых было километра полтора по очень пересеченной местности.
Шурик потерся затылком о нагревшийся гранит и почувствовал, как мелкие его частицы забиваются под волосы. "Час туда, не меньше, час там, час обратно сюда. И до распадка с лагерем как раз к заходу доберемся. Если тем же темпом. А если девчонки выдохнутся?" Перспектива рыскать по ночной тайге в поисках палатки с измотанными людьми совершенно не радовала.
"А почему они должны выдохнуться?" И сам себе ответил: "А ты что, маленький? Не видел, что ли, никогда, как жизнерадостные и здоровые парни ломались на первом же перевале и хныкали ("никуда я не пойду, оставьте меня здесь"), размазывая сопли по мху, пока другие, тоже дошедшие почти до предела, разбирали их рюкзаки". - "Ну, видел, но они тогда гораздо моложе были. Дети". - "Бесполезно спорить", - мысленно махнул сам на себя рукой и вспомнил, что и от него на том перевале ждали хныканья и соплей, может даже больше, чем от других. Не дождались.
За Николая он был более-менее спокоен, он, хотя давно не ходил, но перед девушками, тем более им же самим приведенными, никогда виду не подаст, что устал, пока они рядом, его можно гонять как угодно. С Наташкой он ходил пару раз и, в общем, тоже был спокоен. За Машу побаивался, но пока она держалась просто отлично, хотя вчера под рюкзаком (самым легким из всех) ей было явно тяжело. Не жаловалась. С Дашей он был незнаком и старался не думать о ней - уже давно убедился, что в походе невозможно раскусить человека с первого взгляда. Пока она справлялась с дорогой. Шурик не верил ни дороге, ни человеческим возможностям. "Люди неопытные, они пошли на прогулку, а не в поход и должны быть довольны". - "Довольны тем, что не дошли до цели маршрута?" Тупик.
Пытался успокоить себя: "Ну что ты так из-за фиговенького маршрутика выходного дня взбесился?" - "Для тебя - маршрутика, а для ребят, может, Эверест!" И тут действительно взбесился: "Эверест?! Да ты бы молчал про Эверест! А что для тебя Эверест? Ты ведь сам-то выше двух километров вершины не брал. Турист-недоделок. Ты ведь и обвязку правильно надеть не сможешь, булинь банальный не завяжешь. Так всю жизнь с геологами и промотаешься. Эверест ему! Умник!"
Приятель Коля сидел совершенно подавленный. Как же - такой удар по мужскому самолюбию. И в присутствии девчонок, которых сам же и привел. Но с Шуриком он спорить не стал, он верил в его опытность. Девушки же, видя, какие тучи ходят по лицам парней, наоборот всячески демонстрировали жизнерадостность и ловко, словно на обычной кухне, накрывали "стол".
- Ну что там не разгорается? Отойди, я сейчас термоядерный костер устрою!
Менять решение было уже абсолютно поздно, и Шурик понял, что теперь очень-очень долго будет мучиться вопросом, правильно ли он поступил, повернув группу уже в виду цели пути, хотя не было никакой угрозы ни жизни, ни здоровью, ни даже личным планам ее членов.
А потом нахлынули воспоминания. Сначала вспомнились сильно впечатлившие однажды стихи:

…Как ветры по слезам хлестали.
Как я в бессилии кричал -
санрейсу
вылет не давали,
а друг мой в тундре
умирал…

"Молчал бы лучше. Чужую рубашку он по себе примеряет", - справиться с прорвавшимся потоком самобичевания Шурик уже не мог. "Какой еще друг? Тамбовский волк тебе друг. Ты же сам там лежал, пока начальник в соседней палатке по рации с кем-то ругался, выясняя, кто же оплатит этот рейс. И ты сам был виноват в этой ситуации. Надо было быть осторожнее, ты один все это устроил, а потом, уже и сам не зная, в шутку или нет, завещал сбившему ноги товарищу свои портянки".
Вспомнил, в общем, не страшный случай, как собирались ночевать в зимовье и взяли лишь легкие спальники (да других у большинства и не было), а в зимовье оказалось дырок больше, чем стен, и труба размером с паровозную, так что весь жар улетал в нее, почти не задерживаясь в помещении. А мороз с утренних двадцати покрепчал к вечеру до сорока, а спать ему пришлось дальше всех от печки и у самого окошка. А на следующий день все нормально вечером вернулись домой, но утром встать половина не смогла, и он тоже. Простуда.
А потом вспомнили, как искали Юрку. Юрка был замыкающим в группе, а Ольга остановилась что-то там поправить-перестегнуть. И тут началось. Пурга длилась три дня. Они вдвоем лежали в Юркином просторном и теплом спальном мешке и слушали. Шурик увидел Юрку в иллюминаторе вертолета. Он стоял по пояс в снегу и, наверное, даже на коленях. Его красная рубашка в шотландскую клетку была явно лучше заметна, чем палатка, а в руке он держал горящий фальшфеер, вещь в данный конкретный момент уже не нужную и вообще непонятно как оказавшуюся в Юркином рюкзаке, наверное, с прошлых походов. С тех пор звук вертолета Ми-8 Юрка различал в любых нагромождениях шумов и безошибочно отличал от других марок летающей техники. Всегда. В любой ситуации.
И совсем уж не в тему вспомнилась история, как девять опытных туристов из Свердловска пошли в зимний поход по Северному Уралу. На безымянном перевале под горой, название которых с местных языков переводится как "Гора мертвецов", они поставили палатку и устроились на ночлег. А потом по непонятной причине разрезали палатку изнутри, вылезли через прорезь и стали спускаться в долину, кто в носках, кто босиком. Там внизу они остановились, попытались сложить костер и начали умирать. Двое - от множественных переломов ребер, один - от перелома основания черепа. Где, когда и как, наверху у палатки или внизу в долине, были получены травмы, осталось неизвестным. Остальные погибли от переохлаждения. Часть туристов - возле костра, ухаживая за ранеными, остальные - в попытке вернуться к палатке. Что именно там случилось - является загадкой по сей день. Вспомнил, как один дальний родственник, работавший в те годы на каком-то ракетном ящике, делал пьяные намеки, мол, он кое-что знает о той истории, чего другим знать не положено.
"Но это же все было зимой!" - "Ну и что? Зимой! А ты вспомни, как в августе вся партия геологов вместо работы пошла на два дня на рыбалку. На небе не было ни облачка на десятки километров. И вдруг, к вечеру туман образовался сам по себе, а весь следующий день шел дождь. Точнее, на высоте 600, где мы рыбачили - дождь, а на высоте километр - уже снег. А возвращаться надо было через перевал. Вспомни, как уже на гребне, ты замешкался в какой-то момент, а потом не мог их догнать, хотя делов было - чуть поднапрячься - несколько метров. Как ты орал им вслед матом, что они тебя бросили, хотя, никто, конечно, не бросил, а орал, потому что знал, никто тебя все равно не услышит сквозь вой стихии. Вспомни, как геологи, облазившие за лето этот гребень вдоль и поперек на карачках, искали нужный распадок. Не по карте, потому что мир превратился в белый кокон, отменив действие всех карт. И не по памяти - снег настолько преобразил все распадки, что визуально ориентироваться было невозможно. А по камням, лежащим на склоне - какие-то там особенные жилы проходили. А потом вечером, тихо расползаясь от дерябнутого коньяка, спорили, что бы с ними стало, если бы все-таки перепутали распадок. И все это было в августе. А уже в конце, но еще до коньяка, когда ты расслабился и снова отстал, еле ворочая замерзшими губами, ты пел "Катюшу", потому что обязательно весело надо было войти в лагерь". - "Теперь самовосхваление началось, да тебя просто из крайности в крайность бросает". - "Ну, все, хватит думать об этом. Поздно уже менять что-нибудь".
…Берущая за душу музыка Эннио Морриконе заволакивала пустой темный зал кинотеатра, заползала под сиденья, забивала каждую щель, вливалась в глаза, в нос, рот, поры, настраивала на свой ритм удары сердца и тихие шумы дыхания, как в кислоте растворяла в себе кресла, колонны, стены, кинобудку и зеленый фонарик с надписью "выход". Оставила только огромный белый экран и актера Бельмондо на нем, медленно идущего к вертолету…
- Мальчишки, ну хватит уже. Сидите тут мрачнее атомной войны, ей богу. Мы уже сами и костер развели, и обед соорудили. Ну, как нам вас еще развеселить? Стриптиз бы станцевала, да шеста нет.
- В самом деле, Коля, Саша, садитесь, покушайте.
Под веселое щебетание девушек в душе все как-то улеглось, стало хорошо и светло. Но, возвращаясь в лагерь, он ни разу не оглянулся. Да и не до того было.