Туристское творчество

Автор - Андрей Затонский (Березники)

Боже милостивый!
Дай мне смирения, чтобы принять то, с чем я не могу бороться!
Дай мне мужества бороться за то, что я могу изменить!
И дай мне мудрости, чтобы я мог различить эти два случая.

Мысль 1. Начало

Не дай нам, Господи, опять
Такие дни переживать!
(Эпиграф к ненаписанным "Запискам походника"; взят из английского фольклора и относится к смутному времени, когда мирным английским землевладельцам ретиво досаждал благочестивый Робин Гуд.)

Господи, как надоедает поезд, если ехать в нем долго, очень, ну, очень долго! Как надоедает покер, если играешь по принуждению, чтобы скоротать время! Я боюсь сказать - убить, ибо время мстительно.

В плацкартном купе весело смеялись четверо. Я, пятый, лежал на нижней боковушке лицом к стене и еще секунду назад бездельно спал, поскольку делать было нечего, но кто-то - да Настя, по-моему - вспомнила расхожую у нас шутку и ласково пропела - ясно, не мне:
- Гюльчита-ай, открой личико!
- М-м-м-мы-ы-ы?- хрипло сказал я, как можно басовитее и повернулся лицом к обществу (господи, такое лицо б закрыть, а не показывать - снулое, опухшее после сна). Общество с удовольствием грохнуло хохотом - Гюльчитай нашлась!- и я сально и широко улыбнулся, а вернее, улыбился. Мне было хорошо. Поезд несся к желанной цели, вокруг сидели хорошие люди, и мне было хорошо.

Тяжелый славкин рюкзак, цепляясь привязанной снизу палаткой, никак не хотел вылезать из двери вагона, как ни корячились мы с Артемом. Сам Владислав Валентинович, курсант-пограничник, за полчаса до Котласа был отослан из пятого вагона в девятый - по слухам, тот останавливается как раз напротив касс. А мы, наконец, выперли рюкзак и поволоклись к вокзалу. Оказалось, мы не одиноки: станки и бобы виднелись тут и там, но под ними шествовали солидные люди - Боже, куда нас несет! Здесь такие волки странствий, капитаны перевалов, маститые и бородатые, и смотрят - а, пацаны…
Заскочив в кассы, битком набитые народом, по привычке глянул в хвост огромной очереди - никого. Славка стоял от окна четвертым - специалист. Если б не он, не уехать нам оттуда сегодня.

Вокзал в Печоре, четыре утра. Играем в покер - а чем еще заняться? Артема только что научили, он сидит покачиваясь, с трудом фокусируя взгляд на веере карт.
- Одну… нет, две.
Заглядываю на правах консультанта - семь пик, король и дама в козырях и по мелочи. Сдано девять.
- Тема, не мало?
- А?.. А, ну тогда… шесть.
- Эй, Темка, не спи - думай, а?
- А сколько надо? Четыре? Ну, давай четыре…
Маразм. Ночь существует, чтобы спать, а усни-ка тут, на скамейках с поручнями между седалищами. Откидываюсь головой назад, сползаю вниз по спинке - сплю. Сквозь сон слышу, как обсуждают способность нашего Славика-Карацупы дремать в любых условиях и веселый возглас Артема:
- Э, а Косоруба-то уже отъехал…

- Ребята, вы туристы? Кто у вас руководитель?
- Я.
- Можно поговорить?
- Пожалуйста.
Дальнейшие три часа я общался с местным туристом, Валерием Александровичем Сухаревым, по поводу того, откуда нам заходить в район. Проходить с тяжелым стартовым грузом аранецкие болота он не советовал. Побывал он недавно на базе Вангыр, где сейчас кооперативная турбаза с вертолетным сообщением: приходят туристы, которые идут болота шесть, восемь дней. Очень мокро в этом году. А отойди двадцать восемь километров по кожимской дороге - там хребет Обе-Из, Заячьи горы, и вот уже Кось-Ю, ближе не придумаешь. Карты, чтоб посмотреть, нет, но рассказал все точно и очень эмоционально. Чувство и логика сговорились; уговорил остальных теми же фразами, которыми уговорен сам. Покупаю набор крючков, леску, едем на вокзал. Ждем тот же поезд, каким приехали. Бог мой, мы здесь потеряли сутки!

Сумерки. Ночи здесь почти нет, темнеет в 23, светает в 2, и это август! Поезд плетется небыстро, хоть и скорый. Я пошлялся, умылся, откровенно немного потянул время. Пришел из своего купе в соседнее, где наверху спал Артем, справа - Витя с Настей, а внизу слева - Светка; присел на полку.
- Я у тебя тут умещусь?
- Не знаю, наверное…

Мысль 2.

Только дурак учится на своих ошибках.
Мудрый учится на ошибках других.
If anything can go wrong, it does.
Нет худа без добра. А наоборот?

Жарко. Очень жарко в палатке, когда ее насквозь - через брезент - пронзают палящие солнечные лучи. И душно. И дверь открыть нельзя - мошка лезет даже через сетку, ничем не удержишь. Витя с Настей - на улице, мы, вчетвером, внутри; долго смеялись, толкались, укладывались, выскакивали голосовать проносящимся мимо машинам, которые и не думали останавливаться на шестом километре кожимского тракта, чтобы подвезти нас. Наконец, окончательно разомлев, пропитавшись влажным душным жаром с припахом болота, засыпаю.

На машине приятнее всего ездить именно так - стоя у переднего обреза кузова, широко расставив ноги и глядя вперед над кабиной. Тем более, если сидеть и негде, и не чем - отсидел за полста километров энергичной тряски. Вокруг - красота. Проехали Саледы, величественную горную цепь. Машина долго лезла вверх, надсадно рыча мощным мотором, а вокруг плыли фантастические сбросы и осыпи, чаши каров и зеленые лбы, болота и редкие деревья. Воистину, стоит заезжать в горы Приполярного именно по кожимской дороге - как вводная лекция: смотри, любуйся волнующими перспективами, раскинутыми по сторонам.

Руководитель попутчиков, тульских школьников, несколько растерян. После того, как случайно проскочили нужный им отворот, я решил - чем возвращаться, покатим, пока везут. Кто не рискует, тот не пьет шампанского. И ты, дядя, поедешь: вместе, оно завлекательнее. Уболтать его труда не составило.
Но до Желанной машина не пошла, а, переехав Лимбеко-Ю, повернула к Инте. Пришлось выходить на полдороге. До нужных гор 50 км вверх по Лимбеко. До Желанной 52, как потом выяснилось. Рожа у меня натасканно-уверенно-кирпичная. А знал бы ты, дядя, кто из нас больше растерян!

За полночь быстро просыпаться сложно. Туляки, добрые, погрузились в машину, а потом вспомнили, что неплохо бы и нас разбудить. "Ну вы, ребята, это - поскорее, а то уедем…" Водитель приехал за нами специально: вечером он прошел с Инты на Желанную, полный угля, потому и не взял. Но решил вернуться, справедливо рассчитывая на гонорар.
Витя вставать не хотел вообще: что за спешка, куда мы дергаемся, завтра другую поймаем… Пришлось орать. Кстати и мотор у машины вдруг завелся, ненавязчиво поторапливая. Мы даже не пытались собрать рюкзаки, скомкали палатку, швырнули на дно кузова as is и бегом-бегом залезли. Кое-что, конечно, забыли, например, охлаждавшуюся в Кожиме флягу с топленым маслом.

Шофер засыпал мучительно и долго, и, наконец, заснул. Машина на скорости влетела в очередной ухаб, рванулась всем телом ввысь и тяжело рухнула передними колесами в следующую колдобину. Я дремал, но успел распереться и еле удержал Светку, чуть не протаранившую головой стекло. Сон слетел с меня, как пух с тополя. Шофер вмиг проснулся - еще бы!- сказал: "Ну, ты…" - вспомнил о даме в кабине, замолк, подыскивая цензурное выражение, вцепился в баранку, шаря дорогу красными мутными глазами, и, наконец, родил - "распрыгался!…" Утреннее зарево лениво шевелилось на востоке под близкими к горам тучами. Приближалось четыре утра, ехали уже три часа.
На Сана-Воже в кузов забрались еще две группы, за которыми заезжали специально. Дорога от Сана-Вожа лучше, чем до него, 25 км пролетели сравнительно быстро, и вот - внизу на том берегу видна уже геологическая база Желанная. Цель.

Идя в этом году в поход и крепко памятуя уроки прошлого, я хотел одного: пусть ничто - ничто! - не сможет испортить мне настроение. Пусть у меня окажется в достатке сил и спокойствия превозмочь все с улыбкой. Пусть время, проведенное здесь, будет вспоминаться, как счастливое. Ибо немного надо человеку для счастья, если он того пожелает.

В Желанной сидели больше суток: сначала решили поспать чуть-чуть, потом - до двух ночи, потом - до четырех… Вечером следующего дня жарили блины. Долго не получалось, затем потихоньку поехало, как по салу, на котором жарили. Вечер дивно изукрасился спокойным бирюзовым угасанием неба над Малды-Нырдом, отражавшемся в едва-едва рябившем озере. Попрохладнело. Спали крепко, утром вставали с большой неохотой.

Что такое дурной лом? На мой взгляд, это, во-первых, те участки, по которым идти - ни уму, ни сердцу, а во-вторых, ходьба, не приносящая ни капли удовольствия. Одно дело, когда, сбрасывая рюкзак, думаешь о том, как хорошо, что сбросил, совсем другое - как плохо, что снова придется надевать. Игра слов хорошо и плохо создает соответствующий настрой, отсюда проистекают скорость движения и количество раз, сколько еще придется надевать этот постылый рюкзак. А когда целый день камни чередуются с березкой и болотцами, да то буерак, то косогор, а по сторонам тянется приедающаяся горная цепь - где там хорошо! Плохо. Одна радость: подошли к повороту, глянули в сторону истока, и как столп небесной опоры - Народная, а рядом клыки горы Карпинского. Точнее хребта Карпин-Ньер-Иркусей, но это с усталости не выговорить.

Вот где нищета!.. Дорога уперлась в стойбище оленеводов на берегу Малого Балбан-Ю. Все - кусочки дерева, ткани, кожи, проволоки - все в ходу. И все вместе, вкупе с обязательной атрибутикой типа чума, собак и нарт производит чрезвычайно угнетающее впечатление. Дальний берег, прошлый век - одно слово. Лица спокойные и отнюдь не недовольные. Как мало надо человеку, и насколько же он не ценит, что имеет, плача потом лишь по потерянному.

Здесь морошка, как коврами,
Покрывает стылый камень,
И, конечно, между нами -
холодно.

Что коврами? Морошка? Невиданное на Северном Урале дело. Последний переход привел нас на полянку, где в буквальном смысле некуда было встать от морошки, крупной, сочной желтой ягоды. Конечно, мы ее и за день нащипались вволю, попадалась. Один раз я даже вспылил из-за траты времени на поедание, но вспомнил "зарок хорошего настроения", и Славка как раз подошел с предложением постоять. Нет, он шел хорошо и устойчиво, но Настя, например, несла двадцать шесть, половину своего веса. Упаси Бог - не стонала и не намекала, но что ли мы слепые? Светка тащила двадцать четыре, а это ее первый категорийный поход, где там сразу привыкнуть. Короче, я бросил удила, если они у меня в руках и были, и отдался пожирательству. А после спустились от хребта ниже, к реке, а там снова - морошка, морошка… Поверх самого сухого на полянке места, где хорошо вставала палатка, ее было столько, что я из чувства бережливости дал шутливую команду: съесть три на три метра ягодного покрова. Съели.

Безделье бывает приятным, когда оно долгожданно, необходимо и не слишком продолжительно. Но меня всегда раздражает ненужное и несвоевременное убивание времени, типичным примером которого является отсидка. Льет дождь. Может и не лить - капает, брызжет… Камни мокрые - какой самоубийца с сорокакилограммовым рюкзаком пойдет перевал? Только не я.
Замечание в скобках: в общевойсковом уставе вооруженных сил написано, что командир должен говорить о своем подразделении в первом лице. Не являясь командиром в полном смысле, все же позволю себе делать так же: уж очень неприменимы бывают другие лица, тем более, когда ситуация от них либо не зависит вообще, либо только односторонне, правом "вето".
Вот и сидим день-деньской в палатке, выходя только помочь беспомощному дежурному порезать (язык не поворачивается сказать про эти прутики - порубить) дров или принести воды: хитер Витя, и сапог с собой не взял. Вокруг ведь мокро - ни по воду, ни за дровами не сходить. Господи, дай мне смирения…
С пением новообретенного гимна "Не одна я в поле кувыркалась, не одной мне ветер в жопу дул", Витюша в одних семейниках, в которых и спал, выскочил из палатки под серую изморось и, передвигаясь на четвереньках с высоко поднятым тазом, стал сгребать в рот морошку. Мы со Славкой, возвращаясь с водой в котелках, замерли наблюдая. От попадания коленом в лужу или наиболее крупных капель на спину он издавал нечленораздельные взрыкивания и вскрики. Потом изрек: "Девки, отвернитесь, я с..ть буду!"- и пристроился в трех метрах перед входом в палатку. В палатке хихикнули и , возможно, отвернулись. Помочившись, Витя бурно ворвался в спальник. Энергичное движение, от которого шатнулась мокрая крыша, вопль: "Настя! Настя!! Грей меня!!!" - и все затихло. Мы пошли разжигать костер.

Интересно, есть ли человек, для которого не представляет труда в мокрую погоду из мокрых дров разжечь костер? Добиться слабого шипения в кучке лысых прутиков и то - проблема; разговор об устойчивом рабочем процессе и не возникает. Лихорадочно бьется у источника слабого дыма подзадник, слышен приглушенный отчаянный мат, и сколько же радости, когда на нетерпеливо-голодный вопрос из палатки:
- Кыпыть?- можно с гордостью небрежно бросить:
- Та кыпыть, кыпыть…

Вечером пришлось бриться под дождичком холодной водой. Невольным образом заставил Славка. Когда стояли у Желанной, он весьма неодобрительно высказался про то, что я вечером не почистил зубы: к девчонке в спальник, парень, лезешь - следи за собой. Честно сказать, мало меня раньше волновал такой вопрос. На мое удивление Славка, тоскливо усмехнувшись, заметил, что их, курсантов, просто реже в город выпускают, вот оно и самообразование, вернее, самоокультуривание. Дошли, точнее, дошел, язвительно подумалось, курсант студента учит…

Честное слово, я пытался подняться пораньше, отсидка ведь была, встать бы часа в четыре - вот здорово-то … Но - кто не найдет причины для безделья! Во-первых, к окну в эту ночь наш спальник не пустили, не наша очередь, спали в углу. Это я поместил в основу: не мог точно определить состояние погоды, увидел над Карпинского тучу, и будь здоров, спим дальше. Хотя, долго колебался: а может быть, все-таки встать?.. Но было и во-вторых: покажите мне, кто с удовольствием поменяет спальник с приятным соседством на холодную улицу, где надо из мокрети жечь костер, что-то варить, а потом, с риском прослыть собакой на сене, выгонять ближних своих из столь же уютных мест, долго и мучительно надсаживая глотку или же тщетно выпрашивая свыше смирения?.. Итак, я проснулся в 3.50, честно (поди, опровергни!) оценил погоду и уснул дальше, аж до восьми часов. Лепота, как говаривает Витя…

На правом по ходу берегу озера располагался солидный красивый кар - крутая сыпуха и, буквально метр от берега - полочка полупогруженных камней. Логичнее идти слева, там зеленый лоб, и полочка пошире, и огибание, вроде, поменьше. Сказал и почувствовал молчаливое несогласие. Скорее поправился: желающим разрешаю эксперимент.
На эксперимент отважился Витя, за ним потянулись девчонки и верный Артем. Он их было гнал, но они не гнались. Я обиделся: черт возьми, сомнение в профессиональной компетентности руковода! Ну, ладно… Дико глупо сравнивать нас с караваном, включающем тяжело груженых девочек, но - надо ж оказаться правым!- я вломил так, что отстал и Славик. Впрочем, сие оказалось излишним: мы огибали озеро 22 минуты, экспериментаторы - 38. Экспериментаторши надулись, хотя медленно экспериментировалось именно из-за них.
Поднялись на лоб, где я ожидал поворот направо под перевал. Еще одно озеро.
Отвлечемся. Когда сдают в покер втемную, заказываешь количество взяток, не видя карт, потом лупишься в сданное и тоскливо вещаешь: "А и где же мои пять?!."
Итак: еще одно озеро. Поворот. Направо - каровая каменная стена метров 150…250 высотой, около нас - 1Б..2А, чем дальше, тем страшнее, как в сказке. А и где же наш перевал?

Мораль: идучи - бди. Кто мне мешал вчера и позавчера посмотреть не на одну схему, а на несколько - много их у меня на подходы к перевалу Кар-Кар! Нет, не посмотрел, и попали не в тот исток. Воистину, if anything can go wrong, it does.

Мысль 3.

Молчанье - золото.

Сознался: завел не в ту дырку. Все помрачнели - тяжело поднимались сюда, что и говорить. Витюша, сбрасывая рюкзак, мрачно заметил:
- Ну вот, еще один поход накрылся жопой,- после чего я истово запросил смирения. На счастье, прямо перед носом светила голубым небом седловина перевала, и, в целях охлаждения, я решил туда сбегать.

Какая глупость - подняться на перевал без клочка бумаги, ручки и фотоаппарата! Это я сообразил, когда до седла Кара Карпинского осталось каких-то тридцать метров, а позади лежал мало не двухчасовой подъем.
Тур отыскали быстро, извлекли записку, потом я на куске карты (!) шилом (!!) славкиного перочинного ножа вытеснил ответ. Он еле читался, но, за неимением лучшего, был сложен в тур.
Внизу, под крутым спуском с перевала, лениво шевелилось Голубое озеро, впереди, прямо перед носом, торчала главная вершина Народной - ну почему я не взял фотоаппарата?
Дул ветер - долго не засидишься. Спуск оказался легче подъема, хотя я как руковод допустил серьезную ошибку - дал разойтись в стороны на камнепадоопасном склоне. Впрочем, покатись там что, и малая дистанция не спасет: исключительно крупная осыпь. Когда, еще на подъеме, я обогнал Славку и Тему и обнаружил, что примерно пятитонная плита под ногами играет чуть ли не от дуновения ветра, окликнул их и с форсом покачал плиту ногами, это произвело соответствующее впечатление. Так и порскнули в стороны: "Ты что делаешь?! Совсем что ли умом тронулся?.." Трудный перевал Кар Карпинского, я уж больше из пижонства на него полез. Хоть и не тот, а слазить: как так - под перевалом стоять и на нем не побывать!..

Три куропатки. Настолько тупые, что когда в полуметре от них вздыбил каменную крошку удар здоровенного бульника, они даже не взлетели. Мы кидали буквально с пяти метров и не могли попасть. Потом одной курице досталось по голове, она обалдело ею закрутила и остановилась, соображая, где та крыша, что на нее упала. Славка подскочил, занес руку с ножом… Рука повисла в воздухе, а он с растерянным лицом остолбенел, борясь с собой и никак не в силах победить жалость - настолько красиво и беззащитно смотрелась птичка.
Птичка оправилась и упорхнула, а смущенный Славка ("Веришь? Не мог! Не мог!!") просил о его промахе не распространяться, дабы избежать насмешек. Правда, впоследствии он сам же об этом всем и поведал.
Потом Артем поднял в воздух еще одну, и охотничий азарт взыграл. Гоняли полуобезумевшую от страха птицу долго и упорно, потом сошлись треугольником к месту, где она затаилась, и, при появлении мишени, открыли "огонь". Мне, как ни парадоксально, было жалко ее и страшно причинить ей боль. Не убить, а именно причинить боль, не убив. Глупо. Я попал ей в зад, выбив 90% перьев из хвоста, случайно, по-видимому - кидал метров с пятнадцати. Конечно, случайно, с детства меткостью броска не отличался. Добить не успели: она взмыла в воздух и - неуправляемая! - с лету ударилась головой в камень. Головой и со всего разгона.
Когда я подоспел, она еще чуть трепыхалась; из клюва алой струйкой сочилась кровь.

Для начала нас (в шутку?) обозвали убийцами. Я внутри себя обиделся и сел разглядывать карты, пока обезглавленную куропатку за лапки привязывали к Славке на станок. Мертвая, она оказалась маленькой и какой-то куцой. Хотя дело представили так, что Настя с утра желала куриного супчика (это и впрямь имело место), так вот он, супчик,- особой радости новообретение никому, по-моему, не доставило.

Наверное, астрология все же наука. Наверное, влияют какие-нибудь звезды на нашу жизнь. Иначе почему случается день, когда, не напрягаясь особо, топаешь пять-шесть ходовых часов, а иногда - и четыре поперек глотки так, что только б ноги на ночь протянуть? Почему бываешь зол и добр, весел и мрачен без видимой причины, то есть - действительно без причины, никаким анализом ее не откопать? Почему иногда утром идется легче, чем вечером, но это-то понятно, а вот почему иногда - наоборот? Наука…

В этот день шлось исключительно тяжело. Причиной ли тому стали очень тяжелые рюкзаки (мы еще немного подразгрузили девчонок) или наука астрология, но, буквально спустившись до того места, где начали эксперимент с обходами озера, всего-то минут 35, я уже едва ноги передвигал, спина болела, откуда ни возьмись родился кашель. Славка дох. Настя со Светой - тоже. Артем уже дошел до кондиции. Дело дополнительно осложнялось задержкой хавчика: решили отойти переход и лишь потом перекусывать. Без очков увидал: пора тормозить.

По-моему, Витя был не прав. Он крайне резко высказался в том смысле, что мы дергаемся (непонятно, какой смысл он вкладывал в сие полюбившееся слово) и что пора думать о ночлеге - очень место хорошее. Хорошим местом он именовал южный берег последнего озера - сплошной курумник до самой воды, реденькие тальнички на склонах и холодный резкий ветер с воды. Я взорвался, единственный, скажем к моему оправданию, раз за поход. Грубо сказал, что еще неизвестно, кто из нас двоих больше дергается и дергает других, что стоять здесь негде, но если он мне пальцем покажет площадку для палатки и дрова - встанем. Симпатии общества принадлежали Вите.
Суперпозицию выданных мной необходимых условий искали минут пятьдесят. Нашли - плоская, немного наклоненная плита, три на четыре метра, поросшая мхом. Палатку поставить есть где. Дрова, конечно, еще веселее, чем на прошлой стоянке, но больше я не заедался, выезжая на смирении. Пока суд да дело, перекусили. Во время еды Славка, вернувшийся с разведки, обнаружил под камнем удочку, припрятанную, видимо, каким-то постоянным посетителем этих мест. Удочку решили взять напрокат.

Вечером выпивали. Причин обнаружилось вдосталь. Я кашлял. Витя со Славой торжественно и героически искупались в озере с исключительно ледяной водой. Настя тоже, по-моему, поперхивала. Артему просто очень хотелось. Светка, единственная трезвенница, не употребляла из принципа.
"С моря" задувал порывами неприятный сырой ветер; над головами, навстречу ветру, двигались обильные тучи. Начинало темнеть, горы вокруг посуровели и задымились туманом.
Пили самогон производства светиной бабушки, крепость почти 60, на вкус приятен, в голову не бьет. Артем втихую - ну как же! - отлил себе из остальных кружек. Сглотнули. Закусили сухарями с медом. Запили горячим чаем. Девчонки побежали до кустов, то есть "в камушки", мы плеснули по второй. Артем шумел, что мало льют. Настя по возвращении пытливо оглядела присутствующих, сделала правильный вывод и пригрозила, что будет прятать. Довольная, ироническая ухмылка: нес-то его я…
Скоро начали укладываться спать. Тема стоял у палатки, с трудом сдерживая равновесие: медово-алкогольный букет сработал безотказно. Подошел, взял его за плечи, они законтрились, но зад имел все возможные степени свободы. Девчонки стелили, в палатке уютно горела свеча. Мне захотелось кое-куда, и рядом как раз проходил Витюша.
- Подержишь?
- Мм? Ага!
Вернувшись через несколько минут, застал Артема спящим блаженным сном на земле - не долго же его держали. Тему кинули в спальник, еле стянув кеды и синтепошку. Наутро он утверждал, что был, как стеклышко, придурялся то есть, хотя помнил далеко не все.

Долина Балбан-Ю на меня произвела какое-то гнетущее впечатление - безлесная, тесно сжатая высокими горами. А в верховьях впечатление усугубляло озеро - при внешнем его спокойствии, почему-то оно напоминало известную байку о Лох-Нессе, аномальных явлениях и обо всем, с этим связанным.
Пред сном разыгралась странная феерия: туман в очередной раз отступил назад, в долину (он как бы облизывал озеро языком: лизнет и прячется), небо покрывали тучи - черные, низкие, плотные, и вдруг над Малды-Нырдом появилось светлое пятно - просвет, может быть? Просвет вел себя странно, медленно передвигался то ближе к нам, то к горе Карпинского, потом ушел в лабиринты долины Лимбеко, оставив странное напряжение у всех окружающих. Впрочем, напряжение - мягко сказано. В момент залезания в палатку (и разворота просвета к Лимбеко) девчонок и Артема объял страх, беспричинный, а потому еще более неприятный. Ну, Тема напился, Настя - чуть, но Светка-то ни под градусом! Однако ж ее трясло, и успокоительные сказки, рассказываемые мной, долго не могли возыметь действия. Обычно очень корректная, Настя вдруг категорично потребовала, чтобы мы прекратили шептаться и говорили вслух, поскольку в палатке больше двух. Приказ казался странным, но я, опасаясь после самогона обнаружить нехорошие реакции, шептаться на время перестал, пока не вернулись из камушков Витя со Славкой. Может, ей просто досаждал шепот - действует иногда на нервы…

Светка злилась. Она не привыкла еще к столь высокому уровню околоанархической демократии и наивно полагала, что записи в маршрутке делаются для того, чтобы им в течение похода следовать. Оно, конечно, так, только не у нас. Когда приготовления к завтраку вследствие витиного дежурства затянулись до после полудня, я, поглядев на погоду, настроение и ища дешевой популярности, сам предложил - а не сделать ли нам дневочку. Конечно, конечно! Приготовился осадить взрыв праведности - нет, не взорвалась. Но завтра надо будет провести политработу: нервы зря трепать незачем.

Этот день в моей памяти не оставил ничего, наверное, единственный из двадцати одного дня похода, подъезда и отъезда. Видимо, он слился со вчерашним так, что не разберешь, когда ловили рыбу, когда пили, когда в кусты - пардон, камни - бегали… Одно слово - отдых за общественный счет. Вернее, за счет общественного мнения. Запомнилось одно: ловля рыбы.
Первую рыбку словил Витя. Он нашел хорошее место, удобное для забросок, и вытащил махонькую кумжинку. Гуманизм превозмог, и рыбешка отправилась дорастать.
По одной рыбке дернули остальные представители мужской половины группы. Проблема оказалась в том, что крючок, рассчитанный на солидного хариуса, не лез в пасть крохотным озерным кумжинкам, как ни старались они ухватить такую симпатичную мохнатую мушку, юрко дергающуюся под самым носом. А уж кидать все старались прямо под нос.
С этим киданием вышел казус. Светке надоело валяться в палатке. Хрустя костями и пошатываясь, она вылезла, и мы с Темой повели ее учить ловить рыбу. Местечко находилось на маленьком каменистом перешеечке, куда надо было скакать по влажным камушкам. Девицу вели чуть ли не под руки вдвоем, и я про себя ужасался: завтра - перевал, как ее там ловить?!
Ну, довели. Покидали, посмотрели, как кумжата прицениваются, тычутся мордой в несоразмерный крюк и убегают. А немного погодя на мелешку слева пришло что-то большое - относительно, конечно,- я, затаив дыхание, махнул удочкой… и попал крючком по голове рыбешке. Бедная рыбонька! Она взметнулась на полметра в воздух, чуть не протаранила головой торчащий рядом бульник и стремглав унеслась в глуби. Светка согнулась от смеха и долго не могла разогнуться, настолько смешной показалась скорчившаяся от испуга мало не в кольцо кумжинка. Случай запомнился и долго вспоминался.

В тот вечер собирался дождь. И вообще, происходило что-то странное. Снизу, с долины, поднялся могучий туман - белесое лохматое молоко. Пришел быстро, предваряемый мрачным затишьем (ни ветерка, ни звука, будто все замерло в напряженном ожидании), заклубился сначала хлопьями, потом сплошным непрозрачным потоком над южным окончанием озера и стремительно накрыл все. Светку уже проводили в палатку и всё пытались словить еще кого, но как увидали это, синхронно переглянулись с Артемом и почувствовали - именно почувствовали, правильнее даже - учуяли,- что надо стремительно сматываться. Как же мы торопились к палатке!..

* * *

- Из-за такого, только из-за этого стоило идти сюда,- с чувством произнес Славка на перевале Кар-Кар. Воистину, он прав.

Начинали, как всегда, долгим подъемом и мучительными после двух дневок сборами. Поджарили и съели кумжинок. Огибались. Слонялись. Короче, собирались.
В районе камушка, где подобрали "в прокат" удочку, появились две фигуры. Мы посовещались и решили проявить радушие, даже если это хозяин удочки. Посвистели, показали издали кружку. Нас поняли.
Опять пермяки. Уже третья или четвертая пермская группа, не считая нас самих. Однако неплохо освоен земляками сей район. Руковод пермяков поблагодарил за чай и приглашал в гости - на стоянку у того самого притока, по которому мы не пошли вчера, двинувшись к Кару Карпинского.

Первый переход всегда идется даже быстрее, чем следует. Именно поэтому он отбирает так много сил. Мы добежали до стоянки пермяков за сорок минут, причем весьма неоптимальным маршрутом. Минут семь-восемь, наверное, потеряли - опять меня на траверсы потянуло, вовремя не заметил, как еле заметная натопка скользнула с кручи вниз. Лагерь был на другом берегу, в гости отправились Витя с Артемом. Пермяки оказались настоящими рыбаками и угостили наше посольство вареной и соленой кумжой, здоровыми и вкуснющими рыбами. Вареную уплели тотчас, даже без хлеба - уж очень хороша была. Рыбка открывается, как книжка, выпадают кости, а вкусное белое мясо потом хоть с какого конца ешь, прелесть!

Светка после второго перехода покраснела лицом и убавила скорость, хотя мы неплохо разгрузились в оставленную на месте дневок заброску, и рюкзаки казались после ранешних весьма легкими. Перешептнулись со Славкой и с шутками-прибаутками отцепили у нее гитару. Правда, по-моему, с прибаутками перестарались. Когда я отвязал гитару и сказал, что сейчас будем петь, а Славик залез ко мне в рюкзак, вытащил литр самогона (забрал себе - компенсация за гитару) и поправил, что сначала будем пить, а потом уж петь, на нас воззрились с недоумением. Света потом, поняв ситуацию, язвила, что лучше бы рюкзак взяли, а гитару оставили…

На сам перевал вылезли относительно легко, он как-то не показался сложным. Задержались, правда - сначала я перематывал пленки, потом мужики бегали за куропаткой, пытались повторить суп из "курицы", потом ждали, пока Витя вернется из особо дальнего круиза за птичкой… Наконец, за один махонький переход оказались на седле. Там расслабились (кстати, зря) и принялись обозревать окрестности.
Слева по ходу перевал переходит в грандиозный кар с отвесными стенами - похоже, как если глянуть в гитару без верхней деки. Сзади разлилось синее озеро Круглое, ограниченное с юга ниспадающими стенами плато Народной с V-образными снежниками. Спереди, чуть справа, сияет под солнцем еще одно озерко, даже с такой высоты производящее почему-то весьма безжизненное впечатление. Прямо перед нами полнеба закрывают отроги горы Янченко; сама вершина, острая и с предвершинкой справа, виднеется на закатном фоне на левом крыле отрогов. Там, где крутым лбом на севере кончалается эта гора, блестит нитка реки Манараги, и гору Манарагу тоже видно - еле-еле, вся в белесой дымке. Рядом, в проекции, конечно,- крутая с затупленной вершиной Оленья - под ней, в двенадцати километрах от перевала, растет лес. Эх бы туда сегодня дочапать - так надоело жечь прутики…

Хорошо, когда человек имеет свое мнение. Плохо, когда оно рождается не вовремя. Я шел и трясся, что Светка сверзится с какого-нибудь особо выдающегося камушка, но не имел никакой возможности держаться в зоне досягаемости для возможной подстраховки, ибо она шипела и утверждала, что летать лучше водиночку. Ну, что поделать - таково уж было ее мнение. На первой фазе спуска она так умоталась с непривычки и от неумения, что дальше еле ноги передвигала, а их стоило передвигать поточнее и пошустрее.
Спуск с Кар-Кара вполне тянет на 1Б и состоит из трех этапов. Первый - крутая крупной сыпухи с падением метров на сто пятьдесят. Он промаркирован и, в принципе, не особо опасен, если не спешить. После похода мы узнали, что один товарищ из пермской группы полетел там лицом вперед, и его счастье, что рюкзак как-то заклинило - повис на лямках. Счастливчик. Второй участок - плоская, местами с небольшим уклоном, каменистая долина. Чертовски неудобно прыгать с тяжелым рюкзаком с одного громадного бульника на другой, а иные методы передвижения там неприемлемы. Потом долина озеленяется и обрывается к реке третьей частью спуска - крутым зеленым лбом с недотоптанными тропками. Тоже ничего приятного - кувыркнешься, долго ни за что не задержишься.
Итак, я прошел по маркировке спуск до плато, немного отбежал вперед и заметил, что Светка идет, мягко говоря, медленно. Пришлось ждать и сопровождать, оказывая моральную поддержку, натыкавшуюся на вполне естественное огрызание. Уже на самом спуске к озеру, где нас все поджидали в компании с перекусом, она здорово ушибла голень и совсем "повеселела". Однако - великое дело вовремя съеденный обед: лучшее лекарство от любой ходовой болезни.
Ели соленую кумжу, подаренную пермяками. Рыба исключительно красивая, но оригинальная на вкус. По слухам, готовится она за два часа: утром поймай, пересыпь покруче солью, в обед ешь. Можно и сырую, в этих реках даже грязь стерильна.
Съели, запили. Бог ты мой, опять идти… Впрочем, мне лично шлось хорошо. Наконец, пришло то состояние, когда нога ищет камень сама и помогать ей встать на точку - пустое дело. Но, в то же время, было донельзя обломно передвигать эти поумневшие конечности, и очень скоро я резко сбавил ход - вроде как "пасти" Свету, а на деле - мерзко воспользоваться тем, что она передвигалась медленнее всех. Настя с Витей летели, аки на крылах, и прошелестели вперед вплоть до исчезновения из поля нашего зрения. За ними последовал Артем. Настя обладает исключительным чувством пути - как по мелочи, куда ступить, так и по крупной - в какую сторону пойти. Тропу сыскали они с Витей, мы смиренно держались их следа. Славка экспериментировал с оптимизацией пути несколько в стороне и тоже оказался впереди.
Интересное чувство возникает, когда замыкаешь группу. Сзади никто не дышит в затылок. Спереди не бежит под ноги неизвестность - ее уже прошли перед тобой. Можно чуть приотстать, можно чуть догнать. Впереди встали на перекур - видишь, куда надо доковылять, чтобы передохнуть, это придает сил. Вообще, древние утверждали, что идущий по следам отбирает силу у того, кто их оставил. Да, кстати! Рюкзаки впереди перестали перемещаться, застыв в сытой черничной зелени; я подумал секунды полторы, плюнул, сбросил свой чувал и упал в инкрустированные синими ягодами кустики. Хорошо!..

Вечер пропитан тонкой звенящей тишиной. Мы сидим, отдыхаем на пятачке прямо около магистральной тропинки, ведущей с перевала. Светлое, но уже неяркое небо; солнце упало за Оленью, и ее силуэт окаймился серебристой полоской. Воздух остывает, и тело приятно ноет, отдавая прохладе немалую дневную усталость.

Из-за такого, только из-за этого стоило идти сюда.

Кусты были много толще, выше и суше всего того, что жгли с начала похода, и горели здорово. Я их аж утомился ломать. Давно у нас не случалось такого хорошего костра! После тяжелого дня славный вечерок оказался как нельзя кстати, и даже Артем, опрокинувший котелок с супом, не в силах был его испортить.

День догорел. Рассыпались золой последние угольки, свеча аккуратно, без чада, погашена. Пришла ночь - да здравствует ночь!

Здорово, когда после вчерашней осени возвращается лето. Теплое солнце и безветрие расслабили всех, и все предавались приятному времяпровождению, отдыхали. Трогаться не хотелось и мне - я давил сохнущий на солнышке спальник. Слава купал в Манараге девочек. Витя наблюдал, Тема похохатывал. Лень, все лень…

Даже я устоять не смог и после двадцати минут хода от стоянки - надо же, мы все же сегодня пошли!- упал в высокие кусты с сочными ягодами. Такой великолепной черники мы в этом походе еще не пробовали и с удовольствием отрывались минут сорок. Когда не хочется идти - как вовремя черника!

Нельзя быть излишне самоуверенным. Но как же я проклинал свою неуверенность, вернее, неуверенность в правильности собственных решений в этом походе! Это надо ж было - пятьдесят минут просидеть на берегу, "набираться духу" на то, чтобы вымочить ноги, переправляясь! Славка гулял минут тридцать вверх по течению, искал место, чтоб пересечь, аки посуху - не нашел. А потом все же решились, вернее, я дозрел до решения перейти вброд и тут же упасть на ночлег. Воздержусь от комментариев.

Все перебрели хорошо, только у Темы со Светкой, как обычно, все было не слава Богу. Артем долго пытался сохранить сухими внутренние поверхности сапог - не судьба, оказалось. Света весь очень долгий для нее путь через реку пыталась упасть, и у самого противоположного берега ей это удалось. Я, впридачу, неловко потянул за раму рюкзака и, кажется, еще добавил. Настя с Витей, как всегда, сработали спокойно и чисто, без задоринки. Славка пижонил - перешел босиком: ногам больно, зато сапоги сухие.

Интересный поход: все возникают какие-то новые чувства. В прошлом году, видя завал маршрута, я предложил свернуть с него, чуть ли не скрипя зубами. В этом - как бы не с радостью и облегчением. Ей-Богу, случилась в этот день какая-то магнитная буря - казалось, все облом. Ох уж эти магнитные бури!..

Слушали: о дальнейших планах и перспективах перемещения группы.
Постановили: группа идет в горы лесом без рюкзаков. Рюкзаки лесом не ходят, рюкзаки в лесу лежат.
Осталось решить - кому идти куда и когда. Спорили недолго: Витя был одержим идеей взойти на Колокольню, а на это требуется явно не один день и, как прикинули, лучше им - Вите, Насте и Теме - завтра устроить баньку, собраться с силами, а остальному контингенту пытаться покорить Манарагу. Ну что ж - ведь кому-то надо и начинать.

Мысль 4.

Fortuna non penis - in manus non renis.
Каждому - свое: Богу - Богово,
кесарю - кесарево, а слесарю - слесарево…

Гора Большая Медвежья Лапа, или Манарага, имеет в высоту, по разным данным, 1820 либо 1667 метров и бесспорно относится к ряду самых красивых вершин Урала. Без снаряжения доступен только крайний восточный "коготь". Стандартный путь подъема проходит по осыпному лбу-выкату, начинающемуся под ним, и дальше по ручью, сливающемуся с рекой Манарага между устьями ручья Буревестник, текущего своим правым истоком с одноименного перевала, и устьем реки Ломесь-Вож. Второй тривиальный путь пролегает по упомянутому ручью Буревестнику через перевал Буревестник (или Студенческий, н/к, 1050 м) по скально-осыпной дуге, нависающей над цирком истока ручья, притока реки Капкан-Вож, и далее - по гребню того же восточного когтя до вершины. По большей части подъема он относится к 1А категории трудности, последняя же четверть включает многочисленные участки, где совсем не помешала бы страховка, плюс небольшие стенки и кулуарчики, проходимые лазанием, так что в целом восхождение туда, даже если не потерять из виду маркировку и не забуриться в совсем приятные места, обойдется не дешевле, чем в 1Б.

Однако если бы подъем начинался с подъема на перевал! Мой тактический гений, если таковой и существует, вероятно, спал в то утро, когда мы, налюбовавшись горой издали, начали, по моим прикидкам, приближаться к ручью Буревестник. Там я увидел справа - то есть в той стороне, куда нам было нужно - симпатичную полянку с поднятием и решил срезать уголок. Встречаются же дураки на белом свете! "Уголок" обошелся нам в час подъема по лесу без тропы - не особенно и густому, но все же по лесу - и в карабкание метров 250 на совершенно ненужный нам лоб. А по другому берегу ручья, до которого в тот день мы так и не добрались, шла удобная торная тропа…
Вперлись на лоб. Не тот. Светка судорожно заглатывает воздух - ей тяжко. Хоть стихами говори - бедняжка… Славка, как обычно, спокоен и сдержан: не тот, так не тот, доберемся, и куда следует.
Спуск со лба несложен, 30° травы с кустами и редкими елками. Мы со Славкой сбежали бы бегом, но Света зело нетверда в ногах - опять потеря времени. Время, время - вот что мы потеряли; вот что не дало нам осилить гору в этот день; вот что, возможно, спасло нас.

День вообще претендовал на моралистичность. Первая мораль уже звучала: не зная броду, не форсируй водное препятствие, надеясь на разряд по плаванию. Вторая: как аукнется не вовремя, так и обряшется, отскочить не успеешь. Угораздило нас на ручейке под тем - то есть не тем - лбом выкопать полкуста золотого корня - гигант, хоть Гиннесу посылай. Обиделся на нас кто-то, наверное, ответственный за Гору и прилегающие веси. И - началось, подумалось мне. Не ошибся.

Нервы - не капроновые нитки. Они тянутся практически бесконечно, но очень болезненно. Их натягивают обстоятельства и люди. По-моему, стоит подробно описать натягивающие факторы, имевшие место на перевале Буревестник 15 августа 1990 года, начиная с 15.55 местного времени. Обстоятельства. Нехватка времени - и светлого, и оставшегося до дождя; дождь, приближающийся с долины Капкан-Вожа; неведомость вершины и пути подъема на нее. Люди.
Людей трое, и каждый тянул нервы и себе, и соседям, сам того не желая. Светку оставили на перевале - она не в состоянии была двигаться так, как требовалось, и она злилась. Мы со Славкой боялись, как бы она не замерзла и не простыла. Он боялся поскользнуться на сырых камнях - шел в резиновых сапогах, я боялся, что он упадет и что-нибудь повредит, и одновременно сердился, что он чуть-чуть - всего ничего!- отстает от меня, ведь мы бежали к вершине, и нас настигали время и дождь. Однако, кроме специфического разговора, вернее, выражений в разговоре между нами, огромное напряжение ни в чем не выразилось. Воистину: люди, будьте взаимно вежливы!- опять мораль…

Кстати, о выражениях. Спустя время, выяснилась пикантная деталь. Гребни организовали интересную акустическую систему, в результате действия которой девица, забираясь в рекомендованное ей укрытие, прекрасно нас слышала. Виду не подала, но - имеющий уши да услышит, тем более то, что противопоказано… Например, наш изощренный мат по поводу приближающейся непогоды…

Я всем существом ощущал надвигающийся на нас дождь на всем пути. И не глядя, можно было уверенно сказать: вот идет дождь - сейчас он будет здесь.
Клубы серых туч обрушились с белесого неба на близлежащие горы. Где-то недалеко на юге то и дело вспыхивали молнии. Камни и без дождя на глазах склизли и отсыревали, все больше скользили под ногами. Профиль "медвежьей лапы" вдруг плавно растворился в наползающей на нас мути, и капнули первые капли дождя. Мы ушли с перевала в 16.13; это произошло в 16.40. Все. В дождь без видимости 1Б не ходят. Отчаянно матеря и погоду, и гору, и все, что попадало в поле зрения, а тем более, под каблук - скользко!- в 17.15 вернулись на перевал, где моржевалась Света. Водные процедуры под пронизывающим ветром - откуда у нее столько здоровья?!

У места изъятия золотого корня Слава потерял свой нож, что заставило нас возвращаться опять-таки не по тропе, а через лес, через место потери, "уголком". На нож я с километрового расстояния от подножия перевала вышел довольно точно, ошибся метров на пятьдесят. А потом мы, веселые, стояли под хлещущими струями и перекусывали молочной смесью "Бона" с сухарями. Я чувствовал себя как-то даже хорошо в этот момент - странно, правда? Но так уж было.

Плохо мне стало потом, в те три часа, когда, сначала по болотистому лесу, потом по тропе шли к лагерю. Лил дождь. Первое время еще возникало желание увернуться от мокрой ветки, обойти лужу на пути, обогнуть набрякший водой куст, но довольно быстро оно пропало. Шли быстро - ведь шли домой, к греющему, спасающему костру, сухому, теплому спальнику, вкусному ужину. В животе пренеприятно пошевеливалась наскоро заглотанная "Бона". Она очень просила пить, и там, где она появлялась, быстро двигаясь по кишечнику, становилось сухо и жарко, как в Африке. Эх, так бы на улице…

Артем, в мокром славкином дождевике с котелками, полными ледяной речной воды, выпучил на нас глаза:
- Как, вы уже?..
Настя из палатки оправдывалась: мальчики (читай - Витя) сказали, что по такой погоде вы раньше десяти не вернетесь, а еще без двадцати девять. Да, Андрей, ты говорил, что придете в восемь, но дождь… и мальчики… Виктор, в неглиже, возлежа в спальнике, молчал. И правильно: ведь, номинально, дежурил Артем.
Вот не вспомню, вылезала ли из палатки Настя. По-моему, ей не дали, но она проявляла акустическое участие в приготовлении ужина. Я был зол, как не знаю кто. Изрядно проругавшись, пока одевался во все полусухое - рюкзак, необдуманно оставленный мной перед выходом на Гору под деревом, плохо укрыли, и он изрядно подмок - развел с Темой костер, и мы что-то сварили - кажется, супчик. Славка дико продрог и моментально залез в спальник. Светку я туда загнал, хотя она порывалась что-то делать у костра. Артем мужественно мок до торжественного момента готовности еды и питья, и я был ему очень благодарен за это.

Витя из палатки не вылез. И не собирался.

В конце концов, что я к нему привязался? По совести, надо отметить два момента.
Первое. Я не имею никаких оснований упрекнуть его бездействием, поскольку он действовать был не обязан; не могу упрекнуть его неподготовленностью нашей встречи, поскольку дежурил Артем, и никакой дождь это положение не менял; не могу предъявить претензии к тому, что мы эту ночь спали в "некомфортабельном" углу, особо предрасположенном к намоканию, поскольку наступила на то наша очередь; не могу отметить с его стороны грубость и даже резкость речи, как не имевшие места.
Второе. Я виноват в том, что, находясь в раздраженном состоянии, высказывал ему необоснованные требования и допустил ряд некорректных выражений в его адрес. Точка. Подпись. Дата: 15.08.90, 20.40 - 23.50, правый берег реки Манарага, базовый лагерь.

И все же мораль, куда без нее: главное (это банально, банальнее некуда, но все же в любой ситуации главное) - "а сам не плошай". М-да, сплоховал. Наверное, премерзко я смотрелся в тот момент: "…обло, стозевно и лаяй." Ох, лаяй…

* * *

Витя всегда тщателен, даже в мелочах, и, конечно, к своему радиальному выходу он готовился долго и со вкусом. Планы у него раскрылись грандиозные, он собирался взять Колокольню, а на обратном пути - Манарагу. Сказать по чести, я завидовал, что отдал такую возможность, ибо дней осталось мало, а одну мою радиалку уже постигла неудача.
Погода не торопила, ежась серыми убогими тучами над головой - от горизонта до горизонта. Надежда оставалась на завтра - вдруг развиднеется. Я единственный раз за поход использовал право более громкого голоса, категорически запретив - принародно!- лезть сегодня на какие-либо вершины. Витюша сделал вид, что пропустил это сообщение (именно в качестве сообщения, не более) мимо ушей. Я обозлился и повторил громче. Господи, что у меня за талант - искать, как полаяться?

Провожал их с некоторой тревогой. Тревожили многие обстоятельства. Они пошли со спальником и куском полиэтилена - ночевка без палатки, в общем случае, под дождем, ничего приятного. Витя явно не вслушивался в мои советы, кои я, естественно, полагал для него жизненно необходимыми. Больше, правда, беспокоило его намерение за оставшиеся полдня добежать до Колокольни, больше тридцати километров, а то и влезть на нее, а на обратном пути, завтра, зайти на Манарагу.
И, конечно, как всегда, меня раздражали всякие мелочи. Они, поимев за время нашего отсутствия баню, нам на аналогичное мероприятие оставили маленький котелок, утащив с собой большой. Очень долго копались, собираясь выходить, но не предполагали ущемления грандиозности планов. Артем пошел в сапогах, а не в ботинках. На мое замечание о том, что на Манарагу нужно иметь времени часов пять-шесть, не меньше, последовало невнятное "ну-ну" (тут моему самолюбию помстилось, что в моих словах и, следовательно, профессиональной пригодности сомневаются, и я вообще готов был распалиться)… Вредно раздражаться от таких вещей, ибо надо различать два основных случая, указанных на первой странице, и делать соответствующие выводы - опять мораль, да что ж это такое…

Воистину, я ликовал, проснувшись утром и узрев невероятно чистое небо, летнее, ярко-голубое, без единого облака. Все доступные по геометрическим соображениям горы видны, как… Сравнение подобрать трудно, разве что банальное - как на ладони. Моей, в метре от глаз. Ура! Немного зная Витю, я не сомневался, что какая-нибудь гора сегодня падет, и непроизвольно вглядывался: не видать ли их на вершине (однако, километрах в 30 от меня)?..

Пожалуй, душевнее дня, чем этот, за поход не случалось. Хорошее настроение поддерживалось солнышком, бездельем и радостью за наших: вечером будем держать в руках записку с Горы!

Светка кое-что постирала, мы натянули веревки, и она вывесила сушиться стиранное, но не успевшее высохнуть из-за дождя, и вымокшее вчера на нас. За развешиванием двух колоритных семейников - Вити и Артема - ее застал вышедший из кустов головной какой-то группы. Группа тщетно и безутешно искала Народную, но упорно не соглашалась с мыслью, что Олений и Северный - это две большие разницы. Окинув близоруким взором диораму белья, он поперхнулся и не нашел ничего более приемлемого, чем выдавить из себя:
- Ребята, вы - водники?..

Неприятно мыться четырьмя литрами горячей воды, балансируя на скользком бульнике, и контролировать при этом непопадание пены в котелок. Ветер дул холодный, вода в Манараге текла - и еще более, кожу я б назвал не гусиной, а аллигаторовой… Ладно, было б куда после "бани" под бочок подкатиться. Славка, чудак, вежливо уединился загорать на пене на бережку…

Представляю свои ощущения, кабы идти по тайге и вдруг узреть обнаженную натуру! Такое чуть было не случилось во время Светиной помывки, когда мы со Славкой шукали грибочки по близлежащему подлеску. По ее словам, она рекордно быстро облачилась во штаны и, прикрывая полотенцем необходимый и достаточный минимум, дала консультацию вышедшей на противоположный берег группе по поводу достижения Манараги, после чего группа (шесть здоровых мужиков с бородами) с вытаращенными глазами протрещала по лесу дальше, не рискнув после увиденного переправляться здесь на наш берег.

Ждать - неприятно. Даже если ждешь электричку, следующую в графике по надежной железной дороге, конечно, когда в ней небезразличный тебе человек. Неприятность удваивается, утраивается неизвестностью, если электричка (или не электричка совсем) идет (плывет, шагает) неизвестно откуда и неизвестно, когда появится.
Сначала попрохладнело. Потом солнце явно начало падать, похолодало, лесные тени вытянулись и зримо налились подступающей ночной тьмой. Потом солнышко и вовсе закатилось, и только пышущее светом северное небо неярко освещало долину. Костер старался вовсю, поджаривая грибы и доваривая суп. Ночь неспешно, но быстро прибрала к рукам лес и скрала дальние горы, утонувшие в серо-бирюзовой дымке. Языки пламени набухли жарким оранжево-красным цветом, угли подернулись синей пленкой пламени. Яркое теплое пятнышко становилось центром местного мироздания, единственным добрым существом в холодном, влажном и глухом к крикам лесу, а они все не шли.

Первым показался Артем со зримо обтянутыми кожей лица скулами, пышущими жаром, потом скромная спокойная Настя и большой уставший Витя с рюкзаком, тоже большим и аккуратно уложенным. Дальше все закрутилось каруселью и слилось воедино, осталось только общее ощущение, вернее, несколько ощущений. Витя, очень довольный, часто величал своих спутников мамонтами соответствующего пола и возраста и несколько раз повторил, что с такими людьми можно большие дела делать. Мамонтиха Настя больше молчала и светилась от радости, временами тускнея от усталости. Чай вскипятили махом - не зря днем свалили со Славкой и превратили в кондиционные дрова сухую елочку. Мамонт с мамонтихой от еды отказались, попили чаю и нырнули в спальник.
Мамонтенок Тема трещал без умолку, живописуя одновременно то, другое и третье, с полузакрытыми от уморения глазами торопливо выхлебал миску и с рвотными порывами потопал в сторону палатки. Тут-то его и скрутило, ни встать, ни разогнуть, вот она, усталость. Честно говоря, я испугался, но нащупал ровный пульс, послушал дыхание, более-менее успокоился и выдал целеуказание Славке - подпоить. Ну, тот и подпоил - грамм сто чистого, тоже мне, лекарь… С этакой дозы Артем чуть не покрасил все кусты, но потом, как отошло, всю ночь вылезал из спальника и раскидывал бесчувственные конечности всем на физиономии - жарко ему было…

Они взяли Манарагу, честь по чести, хотя и переперли неизвестно зачем все каньоны, завершающие зубцы Горы. Во мне заиграло единственное, ни в коей мере не поддающееся смирению, чувство соревновательности. Или зависть, по-простому говоря. Не терпящим возражений тоном, отдал приказ - завтра первой группе вторично штурмовать Гору.

Гоголь бесконечно мудро определил две основные беды России: дураки и дороги. Страшно представить, насколько же бедоносен дурак на дороге!

Мало того, что теперь мне стало недостаточно Манараги за день через Буревестник по знакомому уже пути, так я еще и поперся через Тулу на Могочу, надоумил меня нечистый снова "уголок срезать", по карте - пара километров в нашу пользу. Польза - пользой, а и накушались же мы, огибая гору Оленью траверсом склона! Спустились к Оленьему относительно легко, только опасались всевозможных ям, коими склон изобиловал, и скрытых под развесистыми травами камней; а вот подъем к тому спуску оказался… Ну, да ладно: прошли, и прошли. Маленькая гордость: несмотря на всяческие ухабы и колдобины, тщательно маскируемые густым мшистым низкорослым лесом, мы практически не отклонились от взятого на перевал Спартак азимута.

Интересное наблюдение: чем меньше перевал упоминается в отчетах, тем менее удобен он для прохождения. Наблюдение подтверждено попыткой прохождения перевала Атджайляо на Западном Тянь-Шане, где девять километров подъема с уклоном 1:8 отняли день хода и море сил. Так и со Спартаком: 1А-перевал содержит с одной стороны восемь валов типа моренных, только очень крупноосыпных, а с другой - сорокаградусный спуск. До 1Б его не повысили, вероятно, из-за пологости с одной стороны и наличия редких зеленых проплешин на другой. Систему валов преодолевали почти два часа, считая от подножия, в основном, конечно, из-за Светки, поскольку Славка прыгал с камня на камень весьма шустро, пожалуй, побыстрее меня. А ей хоть и понравилось, как она говорила, ходить по особо крупным шифоньерам, но получалось медленно.
С перевала налево, со стороны истока Капкан-Вожа, углядели какое-то явное седло, не отмеченное крестиком перевала на карте. И опять не шлось чудакам (чудаку, мне, то есть) по-человечески, понесло на первопер: нет ведь перевала на карте? Нехай будет!

Когда я здорово устаю, начинаю, что называется, по ходу экономить "на спичках". Поставить ногу на сантиметр дальше вперед. На процент удобнее. На градус вернее по курсу. Не потерять десяти сантиметров высоты. Не набрать двух лишних. Срезать пологий уголок. Какая скучная, хотя, может быть, и необходимая иногда рациональность!

В этот день все, исключительно все, делалось нерационально. Срезали "уголок" на Оленьей. Пошли Спартак. Сделали первопрохождение. И дальше - на Горе - поступали, местами, исключительно неэкономично, но зато как интересно и - затерты слова, что делать!- с душой!

Седло - ничем не примечательная милая н/к-шка из тех, что берутся легко и редко ведут туда, куда хотелось бы. Тур действительно не обнаружили, и я нашел в себе наглость объявить нашу нерациональность первопрохождением. Соорудили пирамидку из камней, торжественно вложили записку в полиэтилене примерно такого содержания:
Придурок! Коль уж ты сюда вперся, невесть что тебе здесь занадобилось, знай, что сей трехсторонний перевал первопройден нами и назван Обманщиком в силу личных обстоятельств. Группа из города Березники… и так далее.
Сбегал на отрожек посмотреть вперед, чуть не навернулся, зато обнаружил явное несоответствие отрожка с картой. Пока я ползал, участнички обсуждали животрепещущую проблему - а не закатать ли им в новенький тур и руковода, и не топать ли домой, покуда живы. Бедняги! То были еще цветочки…

Однако ж мне пришлось шустро сбежать вниз по сыпухе рысцой - грозились побить за голодность и холодность…

К моменту выхода на Буревестник я включился в такой режим, когда все уже до поясницы, но глазки пока не в кучку - интересное состояние, при котором, случается, и рюкзака не ощущаешь, и ботинки не трут. Жаль, продолжительность его невелика. На сей раз оно улетучилось вместе с плиткой казинаков; остатки развеял всепроницающий сквозняк, старательно вылизывающий седло перевала.
Осмотрелся окрест. Славка, весь какой-то напряженный, всухую сжевал подкормку, резким движением метнул в рот крошки и, казалось, еще больше натянулся и осерьезнел. Ему явно хотелось рвануть вершинку, что возможно было лишь при повторном оставлении дамы на перевале. А еще он замерз и был голоден (что те казинаки! одно слово - семечки!) и слегка раздражен, чего, в силу врожденной интеллигентности и уравновешенности, не проявлял.
Светка тоскливо бодрилась и старалась выглядеть, как ни в чем не бывало, всем своим видом отражая суровую реальную готовность к восхождению, и изредка жалобно напоминала - вот, не взяли меня тогда… Оставить ее бы надо было, но… Во-первых, меня удивило то, что, буквально умерев позавчера на одном перевальчике, сегодня она прошла уже три - между тем, все еще жива. А во-вторых, это просто было выше моих душевных сил - сказать: "Вон там - видишь?- щелка, забейся туда и не высовывайся". Будь, что получится.

Подъем на Гору оказался сродни тем снам, в которых все время от кого-то убегаешь, прячешься, скрываешься, а не знаешь, от кого - и страха вроде большого нет, а некоторый дискомфорт все-таки ощущается. Все смешалось на том подъеме: и домоподобные бульники, и потерянная маркировка, и убежавший куда-то вперед Славка, и испуганная, жмущаяся к скалам Света… Я подсаживал ее, мы лезли в лоб по скалам, терялись в лабиринте каменных наворотов…

Вот они, зубцы Манараги, черные, жуткие в дымящемся снежными иглами холодном облаке. Площадка - метр на два. Триангулятор. Таблички:
"Группа такая-то…" "Группа такая-то тогда-то…" "Такой-то, погиб тогда-то, памятник установлен…" Высота 1820 - первая светкина вершина, вторая - славкина, третья - моя. Нас ощупывает влажный холодный пар дыхания Горы, в котором глохнут слова и вязнет взгляд - куда его не кинь, так, что кажется: внизу - бездна, вверху - бесконечность, по сторонам - неизвестность.

Первый раз на вершине я физически ощущал высоту, вернее, количественную сторону сложного понятия "и как же высоко мы забрались!", хотя высота несравнимо уступала тем, на которых я бывал. Впервые, наверное, прочувствовал, что в горах есть где разбиться, когда по полочке - маркированной! - шириной 60 см с наклоном от скалы огибал 120-градусный выступ и видел, что 50 метров вниз, случись чего, пролечу беспрепятственно, а там видно будет - молоко, хоть глаз коли. Да, мы забрались высоко, глотнули самого чистого на ближайшие 20 километров воздуха, но пора было идти вниз.

Славик все время убегал вперед - ох, уж этот Славик! Его иззябший взгляд укоризненно скользил по Светке, останавливался на мне и просительно вещал: "Дал бы ты ей раза, что ли, чтоб летела!" А у той от усталости и страха подкашивались ноги, и даже по ровным местам она старалась перемещаться на четвереньках. И если подъем чем-то напоминал сон ужасов, то спуск можно сравнить со сном ожидания, когда чего-то ждешь, а чего - кто ж его знает?

Всему свое время и порядок: двое на бревне - недопустимо, а, между тем, один в поле не воин. Мы разделились: утомившийся поджидать Славка рванул вперед через Буревестник, забрав рюкзак, а мы должны были вдвоем спуститься по кулуару и срезать уголок. Шли, болтали - я в обычной своей манере старался говорить побольше и поувереннее, заговаривал зубы, чтобы легче шлось. Ибо известно: беседа с попутчиком сокращает путь вдвое.
В кулуар, однако, лезть не рискнули: он оказался крутоват для нас, уставших, и состоял из чрезвычайно живой сыпухи, как и вся гора Манарага. А Светку до сих пор потряхивало от столь свежих воспоминаний. Вот тебе и "один и двое": Славка-то удрал уже далеко… Хорошо, в некоторый момент мы, находясь на гребне, проецировались для него на фон яркого заката, и мне удалось его высвистеть - он догадался, что нас придется ждать долго. Когда рандеву все же состоялось, минут эдак через двадцать, лицо его выражало снисходительно-нетерпеливое томление: "Ну, сколько еще-то?!"

Когда пройдена наиболее трудная часть спуска (необходимое условие) при движении непосредственно в сторону палатки (достаточное условие), наступает эйфорическое состояние, включающее в себя легкость, обманчивые свежесть и бодрость и, временами, придурковатое веселье. Состояние особенно опасно при возникновении неожиданных сюрпризов, ибо притупляет все, что угодно, но у нас сюрпризов не предвиделось. Мне было очень хорошо и когда шли по гребню, залитому заходящим солнцем, и когда Славик, как обвал, катился по тропе вдоль Буревестника вниз - торопились успеть засветло на "магистральную" тропу по берегу Манараги, и когда, уже в темноте, топтали магистраль. Ничто не мешало мне смаковать такое, к примеру, божественное воспоминание, как густо-сиреневая тень зубцов Медвежьей Лапы на золотистых выкатах подножий Горы; как резко очерченные глыбы скал, будто черные кристаллы в мареве облака; как журчащий под ногами предательский слой мелких камушков - наступишь в них, сердце замирает, а потом рвется вперед, радуясь что это позади…

Стыдно, но я почти ничего не помню из того, как нас встретили: одно несомненно - встретили здорово. Накормили, напоили, спать уложили и вообще. Еще, помнится, ляпнул какую-то наезжачую глупость, на что Настя с возмущением заметила, что нас очень ждали, сильно волновались (мы опоздали на два часа с гаком), и на тебе - он (я) еще и ругается! Мне стало стыдно, и я поспешил укрыться в спальнике, где Светка всю ночь "играла в футбол" - набегалась…

Засыпаю, а в голове: "Гора! Эй, Гора! А мы на тебе были!"

Мысль 5.

"…Потому что всегда мы должны возвращаться…"

Don't worry, be happy.

Путь домой! Путь домой!
Если мы придем домой,
(а мы придем домой!)
Мы помянем эти горы,
Если мы придем домой!

Знаю одного неглупого человека, который все, буквально все жизненные ситуации мог обрисовать двумя понятиями "облом" и "халява" с небольшим дополнением обстоятельств времени и действия. Халяву он считал двигателем прогресса, а облом - индикатором этого движения. Ненаучно выражаясь научным языком, опирался на вероятностные характеристики процессов: повезет - халява, а нет - ну, облом…

В холодное пасмурное утро, влажное дыхание которого ощущается даже внутри спальника, стоит только бросить взгляд на окно палатки и увидать сизо-серое рыхлое небо, набрякшую водой зелень кустов, поникшую траву и аспидно-черное мокрое кострище, обрамленное серым причудливым воротничком золы… Сразу становится ясно, что в этакое утречко вылезать из палатки - облом. Лучше поваляться на халяву в спальничке на пене, поуютнее укутывая бок, обращенный к набухшему брезенту стенки, а другим боком… Кстати, частенько тоже на халяву, другим-то боком, а?..

И просунулась в палатку черная от обморожения (белая от плесени) рука Черного Альпиниста (Белого Спелеолога), и услышали они его леденящий душу голос, что молил дать ему хлеба…
Вспомнится же такое, когда, не совсем проснувшись, вдали от всякого жилья, слышишь из-за стенки: "Ребята, дайте сухарика, стосковался!.."

Он ходит в походы один, без еды - обладает какими-то экстрасенсорными способностями. Вроде даже Учитель - есть ученики, он, например, за них курит, чтоб молодые здоровье не калечили. Обошел уже все вокруг, что есть интересного - от Россомаши до Манси-Ньер, и сейчас хочет знать, сколько по реке до ближайшей железной дороги.
- Сто тридцать? Ну…- задумался,- дня за четыре дойду, даже за три, если будут ягоды.
Однако…

Я вылез к нему из палатки - поговорить - в одной футболке. Он посмотрел и участливо спросил: "Больной, что ли?"
Поначалу и я, и население палатки отнесло вопрос к моим умственным способностям, поскольку было холодно, а футболка была женская, малая и вся в цветуечечках, по-другому про этот аляповатый букет и не скажешь. Но тут же выяснили, что он имеет в виду состояние моего здоровья, то есть каким-то своим нечеловеческим чувством уловил, что вчера я много ходил, устал и подпростыл. Уточнив это у меня, он начал как-то по особому, с усилием, слегка изгибаться в пояснице, проделывая телом довольно сложные пассы с небольшой амплитудой. И - у меня согрелась спина. Нет, все еще было холодно, по коже от стылого ветерка бежали мурашки, но это был уже не тот холод, от которого замерзают до посинения: спина-то теплая…

- А что про нас думает дух этой поляны?- спросил Витюша, когда выяснилось, что он свободно общается с духами природы.
- Да ничего плохого. Ну, траву вы, конечно, помяли, так она поднимется, а ведь специально ничего не уродовали…
Надо сказать, откровенный экстрасенс попался. Все-то про себя рассказал. Интересно, и всем он так? Ошибся только малость - изрек, что дождя в этот день больше не будет, даже полиэтиленовую накидку с клапана "Ермака" снял и вовнутрь спрятал, а стоило ему удалиться, живительная влага тут как тут - капает…

- А в рюкзаке у меня мой домовенок сидит.
Интересно, что ж - не с кем дома оставить? Плохо дело. Как же так - дом, и без домовенка?

Как-то этот мужичок (куртка цивильная, синяя японская болонька, джинсы, кроссовки, будто в городе, шляпа с большими полями) вытеснил из этого обломно-халявного дня все остальное. Ну, да на то она и вынужденная дневка…

Вечером ели со Славкой тушеные грибы, натворили их много, а хлеба осталось вобрез: почти весь отсыпали экстрасенсу, хоть он поначалу и отказывался,- пусть его хлебушка пожует, путь неблизкий. Да, я же о грибах. Ей-Богу, всегда недостает чего-нибудь. Парадокс: полный котел отменных грибов, и не хватает едоков (казалось бы!..), и не хватает хлеба, и не хватает желания те грибы есть. Зажрались…

А утром, 20 августа, неспешно проплыло над горой Янченко облачко и оставило за собой заснеженные скалы. Больше на наших глазах это снег не стаял - в горы пришла зима.

День выдался ломовой. Перевал Средний отмечен на карте, как некатегорийный, но я бы с этим не согласился. Хотя, скорее, сыграл тут роль мой "проходческий" талант: нашел же, где поубиваться! Слушать надо было Витю, он сразу предложил - пошли, поднимемся на платушку на левом берегу, там поположе. Я, тщась умом своим, повелел - идем руслом, нечего лишнюю высоту набирать. Вспомнить Чувал, сообразил бы, что такая высота лишней не бывает. И колебался я, кстати, порядочно, скажи мне тогда Витюша спокойно: "Дурень, очкнись!" - и пошли б хорошо, но он, стоя в двух шагах от меня, сделал вид, что не слышит, и медленно начал движение в сторону платушки. Я, как всегда, по-глупому издерганный растягиванием группы, несвоевременным поеданием черники, и т.д., и т.п., взбеленился и категоричным тоном повторил распоряжение. Потом, карабкаясь уже по весьма неудобному склону на ту же платушку (русло вскоре перегородили водопады - не пройти), расхлебывал. Как стало потруднее, Света вообще отстала, ногу подвернула, говорит, а я ее пас, то есть тоже двигался в арьегарде - неприятно. Впрочем, на мой явный промах никто не бурчал, спасибо всем, а могли бы…

Перед седлом Среднего - красивое спокойное озеро, обрамленное
с двух сторон скалами, с других сторон - тундра, очень красиво. И нога прошла, вроде, как поплоще стало… Однако, записки (их в туре две оказалось) снял Витя, далеко оторвавшийся вперед с Темой.

Девочек мы обманули. Пообещали перекус сразу после седла перевала, а там - то воды не попадалось, то дуло, то зелени мало, то камней много… Бедные, остались без еды до самой Балбан-Ю.

Я страшно злился на Светку и не знаю, насколько мне это удавалось скрыть. Настя спокойно, не торопясь, пилила вверх по склону за Виктором, а тут все время возникали какие-то мелкие, но весьма многочисленные проблемы, типа неудачного камня под ногой и тому подобного, борьба с которыми отнимала столько времени… Господи! Дай мне смирения!
А может - мудрости?!
Витя пошел круто. Язычок хребта Юас-Нырд перед нашим н/к-шным перевалом образует выступающий острый угол с довольно крутыми скатами. Я взял курс вниз, под уголок, на зеленки. Витюша, а за ним, конечно, Настя и Тема, попер вверх по выполаживаниям, и, сдается мне, на перевал они спускались через гребень хребта сверху.
Хочу сам себя похвалить: несмотря на то, что мы поднялись на перевал на 15 минут позже, я на все 100% уверен, что здесь с тактической точки зрения оказался прав. Не то, что на Среднем…

Перевал обозвали перевалом Вебера - в честь бывшего соседа по комнате в общежитии, Витя ему давно пообещал такое, и вот, нашел момент воплотить обещанное. Нехай изумленные последователи расхлебывают сей ребус с именем немецкого физика на Приполярном Урале.
Осенью, в Москве, я по всем правилам выписал Жене Веберу шутливое "Свидетельство о поименовании". Женя был очень доволен.

Опять долина Балбан-Ю, опять мрачная, опять под тучами, только близлежащие горы уже припорошены снегом.
Остановились неудачно - на выпуклой излучине, на пригорке - самое ветреное место, и почему кто-то там стоянку оборудовал? Подходили, далеко растянувшись: Витя, собирая по дороге дрова, рванул далеко вперед, я шел замыкающим и на пару с Настей объедал последнюю за поход чернику. С подперевального озера тянуло жестким холодным ветром, а поседевшие вершины казались еще выше и величавее. Они неизменно спокойно взирали на нас, копошащихся у их подошв на маленьком клочке мерзлой земли, потерянном среди мало не бескрайних просторов Урала, где, если не гора, то болото или тундра с желтой жухлой - осень!- травой.

Полгода спустя:
- Славка, помнишь, как мы с тобой заброску снимали?
- Как снимали, как снимали… Пошли - и сняли…

Взяв оба "Алтая" мы двинулись к Верхним озерам снимать нашу заброску и запихивать обратно удочку, неловко позаимствованную у того, кто ее плохо спрятал.
(Светка вслед сказала: "Сейчас сожрут половину." Настя запротестовала: "Ну, что ты, Света, как можно…" Можно, можно…)
Каждый раз вспоминаю эту прогулку с удовольствием. Славка рассказывал случаи из курсантской жизни - он напичкан ими не хуже бравого солдата Швейка. Мы двигались как-то легко и приятно, хотя только что, спускаясь с перевала, ощущали явный недостаток сил и оптимизма после тяжелого ходового дня. Я тоже время от времени трепал языком, а, как известно, приятная беседа сокращает дорогу вдвое.

Нет, много из заброски мы не съели. Но пока шли, пока копали около заброски корешок (его вокруг росло много, мы, не хищничая, искали кусты покрупнее и ополовинивали), пока разгребали "саркофаг", и я диву давался, как сам сумел этакие глыбы на яму навалить - проголодались. Утолили голод сухарями с сахаром. Хлебнули озерной водички - пить на ходу нельзя, но если только поел - можно. И двинули домой.

Дома ждал приют и барский ужин: наваристый пакетный супчик и манная кашка на второе. Настя все удивлялась: и куда это их (наш со Славкой) аппетит пропал? Света - про себя - не удивлялась.

Палатку укрепляли лихорадочно быстро, туго натягивая полиэтилен и обкладывая по периметру камнями. Ветер внезапно усилился, а был и без того не слаб, и вовсю терзал многострадальную пленку.
Ночью спали плохо, по утренним разговорам вышло, что выспались отчасти только я и Славка, остальные толком глаз не сомкнули. И правда, трудно спать, когда где-то в вышине (а темная палатка черной ночью кажется практически бесконечной, пока не ткнешься носом в брезент) грохочет артиллерийская канонада, группа аборигенов опробует новые тамтамы и то и дело включается отбойный молоток. Ветреное местечко!..

Люблю финал похода за обильную пищу! Помнится, на Кавказе мы наэкономили на последний обед столько, что после него еле встали, зато как потом пошли!
Завтрак не отличался таким разнообразием, как ужин, так как готовил его, по большей части, я, а Славка помогал. Все же на хорошем ветру при минусовой температуре мы даже умудрились сварить какаву! Праздник души и желудка: на пронизывающем сквозняке - кружка горячего напитка и море сахара!..

Я знал, что Витя - ходок скорый, но не настолько же! Он загнал даже Славика, не говоря об остальных, так спешил. А шлось плохо - долина не хотела отпускать нас, цеплялась за ноги легионом невидимых нитей, от которых ноги становились пудовыми, и рюкзак сильно вжимал в землю, в плотную, утоптанную тысячами туристов дорогу к базе Желанной.

Желанная встретила дождем и мозглым ветром с самого большого на Приполярном Урале озера. Поскольку "мамонты" за нас как-то передежурили, последняя варка оставалась за нами, а их направили в поселок, узнать насчет машины - раз, насчет какой-нибудь крыши над головой - два.
Суп практически успел свариться, когда мамонты утомленной походкой прибрели и доложили: машины нет - раз, хаты нет - два, когда что поедет, неизвестно - три. После такого доклада я изрек что-то нелестное, бросил костер на новоприбывших, и мы со Славкой пошли разведывать по второму разу. Через час мы заимели информацию о том, что машины должны пойти, поскольку при нас пришла и собиралась назад компания бензовозов. Через полтора часа, съев подгоревший суп и вымыв котлы (холодна водица!..), мы все сидели в тепле, в клубе - оставалось ждать, только ждать.

Светкину голову кидало то влево, на меня, то вправо, на щемающего в углу Славку. Машину отчаянно бросало, и каждый раз, включая четвертую скорость, шофер бил меня рукоятью по ноге, в самый "автостоп", отчего я съеживался, но ненадолго.
Шофер только что в компании своих приятелей допил литр самогона, презентованный за транспортировку нас до Инты, и был одержим мыслью поскорее туда добраться. Шел четвертый час непрерывной езды. Наши благие намерения - добираться на одном бензовозе, стоя втроем между бочкой и кабиной, уже казались нелепыми и безумными. А как готовились, как утеплялись!
Дорогу строил еще Туманов, по ней "на речку Вачу", ездил к нему, говорят, Высоцкий. Не зря здесь шоферам деньги платят: ох и дорога! ЗиЛ-131 с мамонтами впереди бросает из стороны в сторону, как щепку на перекате. Что же творится с нашим "Уралом" - шофер наш спит на три четверти, и как тут не спать. Могучий мотор швыряет металлическую махину, из окна которой "Жигули" напоминают крашеную канцелярскую кнопку, в очередную колдобину, шофер, треснувшись мордой в руль, на мгновение просыпается, говорит: "Ё!", корректирует курс, и цикл повторяется - до нового буерака.
Ох, и дорога!
Привычка набиваться в попутчики довела до того, что очутившись в Инте я чуть было не привязался к какому-то машинисту с расспросами - не везет ли кто сегодня до Котласа. Докатился… А все Инта - мерзкий вокзальчик, мерзкая путейская столовка без хлеба в километре от вокзальчика, мерзкий… нет, просто выдающийся по своей омерзительности клозет… Потом досужие люди посоветовали: бери с собой на такой случай пачушку дрожжей. Знаешь, как интересно, когда через недельку все это из окон полезет! Шутники, их бы туда хоть на одну дефекацию…

Гонка поездов. Тесные, набитые людьми вокзалы. Толчея в кассах. Пустые, времяубийственные разговоры. Натяжки и накладки. Вот чем кончается каждый поход. Но ничто не могло в этот раз убить во мне прелесть свежих еще воспоминаний, не засаленных многократным смакованием и не сглаженных бесконечными переоценками. Пройдет чуть времени после посадки в поезд, и наступит тот момент, когда по первому зову из памяти всплывает любая картинка, как полный сочный слайд, с безумно прекрасным цветом, запахом, ощущением и еще без ностальгического привкуса - самое хорошее время.

Из-за такого, только из-за этого стоило сюда прийти.

Впрочем, настроение мне внезапно подпортили. На Кожим-Руднике в соседний вагон сели тульские "пионеры", с которыми мы въезжали на машине в район. Они, детишки, с палатками без полиэтилена, махонькими прыщавыми рюкзачками с вареной дома еще картошкой в них, с составом 50:50 и вымотавшимся килограммов на пятнадцать за поход руководом, с жадным до дорог и новых мест блеском в глазах, за то же время накрутили больше двухсот километров, пройдя верховья Лимбеко, Капкан-Вож, Манарагу, зайдя на Кар-Кар, сплавившись три дня по Кось-Ю, блуждая в лесах за Обе-Изом… Они сделали честную четверку, с радостью рассказывали нам о пройденных, буднично преодоленных немалых трудностях, весело делились опытом - как хорошо, когда есть в лесу грибы: тогда две горсти риса, которого так мало осталось, можно растянуть на всю группу. А быстрее всего идется, когда нечего есть. Тридцать километров до станции после диетического завтрака, если знаешь, что обедать нечем, это сущая ерунда.
Они нечаянно, невольно дорисовали к нашей тройке, знамя которой украшено с одной стороны сентенцией "Не одна я в поле кувыркалась", а с другой девизом "На халяву и уксус - сладкий", длинный минус.
И поэтому я не могу поставить в конце этой, последней, мысли точку - да и доходят ли мысли вообще до исчерпания? Каждая мысль рождает новую, и надо лишь иметь твердость откинуть несбыточное, смелость взяться и воплотить жизнь реальное и бесконечно много мудрости, чтобы различить эти два случая…

6 июля 1991 г.
Журнальный вариант, январь 2003