Библиотека

Автор: Янковский

Сканирование и обработка: Андрей Зарубин (Усть-Илимск)

Мы остались вдвоем

Эхо многоголосо повторило прощальный салют. Отвозчик-охотник, ведя за повод двух лошадей, оглянулся, махнул рукой и скрылся за деревьями.

Раннее осеннее утро. Туман, плотный и белый, как вата, цепляется за прибрежные кусты. Кажется, из снежных сугробов поднимаются ветки с еще изумрудно-зелеными листьями. Белые косматые волны тумана над таежной речкой перекатываются и шевелятся, словно живые.

Всходит солнце. Вот вершины сосен заречного бора вспыхнули розоватым светом. И будто только этого сигнала ждали пернатые обитатели тайги. Раздался переливчатый свист рябчика, протяжно прокричала желна, резко, отрывисто ответил ей пестрый дятел, взлетев на сухостойную сосну. Из далекого болота донесся осенний грустный стон журавлей. Со свистом пролетел табунок уток. Маленькие кулички, мелодично перекликаясь, принялись озабоченно сновать над рекой.

Всплеснулась большая рыба. Лада, крупная лайка, моя неизменная спутница по тайге, насторожилась, повернула свою красивую голову, но не в ту сторону, откуда послышался всплеск. Что-то другое привлекло ее внимание. И когда она скрылась в приречной тайге, я принялся за работу - подготовку к многодневному проплыву по малоизведанной таежной речке.

Первое дело - ремонт лодки. Будь это близ населенного пункта, ремонт не представил бы особой трудности, но здесь, в тайге, дело было более сложным.

Чтобы приготовить по эвенкийскому способу водоупорную замазку, надо было набрать лиственничной смолы. Взяв топор и ружье, направился в глубь тайги в поисках деревьев со смолистыми наплывами. Проходя мимо березы, снял большой кусок бересты, сделал короб - "чуман" - и в него стал собирать твердые кусочки смолы. За этим занятием и нашла меня Лада.

Лодку ремонтировали почти до самого вечера.

Успел еще заготовить бересты и волокна "саргу" из корешков кедра (для сшивки "чумашков" - непромокаемых коробок, в которые будут уложены продукты и снаряжение). А вечером решил порыбачить. Черви были предусмотрительно привезены с собой. Наученный горьким опытом, я знал, как трудно бывает порой найти в тайге эту простейшую приманку. Поймав несколько сороженок и ельцов, расставил жерлицы. Не прошло и получаса, как щуки и крупные окуни пополнили мои запасы продовольствия. Пойманной рыбы было вполне достаточно на первое время, и я со вздохом сожаления прекратил рыбалку.

Я принялся готовить ужин: варить в большом котле уху, и опять по-эвенкийски. Рыбы полный котел, а воды столько, сколько вошло ее между кусками. При таком приготовлении ухи получается не так-то много, но зато какого она вкуса! На второе - жареная рыба, на третье - таежный чай из брусники.

Оставшуюся рыбу слегка подсолил. Тут пригодился чуман, освободившийся из-под комочков смолы. Завтра, на ночевке, рыба будет коптиться в примитивной коптилке.

Надвигалась темная осенняя ночь. Смолкли голоса дневных птиц. Изредка, как в полусне, просвистит куличок, и опять тишина, нарушаемая только всплесками рыбы.

Я знаю, что таежная тишина обманчива. Тайга живет напряженной ночной жизнью. Знает это и Лада. Она изредка поднимает голову, прислушивается и взглядывает на меня своими темными глазами, в которых играет отсвет огня.

Костер догорает. Становится прохладно. Но у меня с собой "дом" - небольшая палатка. В ней уже постелены мягкие перинки из душистых веток пихты. Завтра рано утром в дорогу. Надо отдохнуть.

Спать, правда, не хочется. Вспоминается первое знакомство с этой речкой.

...Под крылом самолета тайга. Необозримый океан зелени. Вот уже более двух часов летим мы над ним. Летчик-наблюдатель Лида Римлина зорко оглядывает зеленое богатство. Она не пропустит ни малейшего дымка, ни малейшего признака лесного пожара. Уверенно ведет легкую машину пилот Виктор Лохов. Скоро мы должны выйти к глубинной таежной речке Амут-берея. А пока, вооружившись карандашом, я коротаю время, внося на планшет поправки в типологию лесных массивов.

Ровно ревет мотор. Мы не разговариваем в полете, не отвлекаем друг друга от работы. Только изредка перекидываемся короткими фразами.

Амут-берея - по эвенкийски озеро-речка. Я знаю ее только по карте. Но именно название увлекло меня в этот маршрут. Может быть, эта речка как раз то, что нужно для осуществления интереснейшего и полезнейшего дела - реакклиматизации речных бобров.

Несколько столетий тому назад бобры были обычны в таежных просторах Иркутской области. Но бездушная, хищническая охота привела к почти полному их истреблению. Мало где в Сибири сохранились разрозненные очажки зверьков.

Моего плеча коснулась рука Лиды. Я кивнул. Мы подходили к Амут-берея. Сделав разворот, направились к устью речки, чтобы потом просмотреть ее на всем протяжении.

Не отрываясь, гляжу на извивающуюся голубую ленточку, которая временами скрывается среди густой зелени. И медленно угасает радость встречи с этой таежной красавицей. Угасает надежда на пригодность ее для жизни бобров. Вот и устье. Опять разворот, - и мы несемся вперёд, теперь к истоку. Сверяюсь с планшетом. Несомненно, это Амут.

Речка круто повернула вправо, образуя многокилометровую излучину. Полуобернувшись, пилот кричит: - Пойдем над речкой или срежем?

- Над речкой, над речкой, - кричу в ответ.

И опять под нами обычная таежная речка, а не речка-озеро, которую ждали мы по названию и которая так нужна для искусственного расселения бобров. Лида сокрушенно качает головой.

Но что это впереди? Как маленькое зеркальце, сверкнуло озерко! А дальше еще и еще блещут озеринки? Узкое русло речки, временами расширяясь, образует небольшие бочажки, и от этого речка стала похожа на нитку голубых сверкающих бус. Мотор сбавил обороты. Я вижу улыбающееся лицо Виктора и слышу:

- А вы правильно разгадали название. Чудесная речка, и ваши бобры будут довольны. Радостно киваю головой и не могу оторвать глаз от действительно чудной, редкой картины.

Лида схватывает мою руку и крепко жмет. Хорошие мои товарищи! Они вместе со мной переживают успех воздушной разведки.

Прошу подняться выше. Предстоит большая работа: картирование этого - участка речки, нанесение бочагов-озеринок, определение расстояний между ними и описание прибрежной растительности.

Вновь заревел мотор. Лида склонилась над планшетом и карандашом делает какие-то отметки. Я знаю, она помогает мне.

Через несколько дней я приду к этой речке пешком вместе с наземной партией. Сделаем с товарищем лодку, выдолбив ее из осины, и поплывем по речке-озеру, проводя детальное обследование. Только после этого можно будет сказать окончательно, годятся ли эти места для расселения бобров и организации бобрового заказника...

Все это позади. Позади и наземные разведки с неизбежными таежными происшествиями и трудностями, которые безропотно делили со мной товарищи. Сперва охотник Семен Петрович Рукосуев, человек громадной физической силы, спокойствия и выносливости, а потом охотовед - из Москвы Василий Андреевич Косарев, настойчивый, трудолюбивый, с исключительной выдержкой.

С помощью этих верных друзей были выявлены лучшие участки для жизни бобров, подготовлены искусственные норы, прочищены подъездные пути к местам выпуска зверьков и наконец - большая экспедиция по выпуску бобров, привезенных из Воронежского заповедника бобров, которым выпала судьба быть одними из первых переселенцев в Восточную Сибирь.

Позади и ошибка зверьков-новоселов, ошибка, которая могла стать роковой: не привыкшие к долгим сибирским холодам, они заготовили на первую зимовку мало корма. К счастью, придя зимой проведать новоселов, я восполнил этот "недосмотр".

По глубокому снегу пришлось проложить на лыжах многокилометровый путь, а потом изо дня в день рубить и носить к жилищам бобров осиновые чураки и ветки. Ушел лишь тогда, когда запас для своих питомцев вполне достаточное количество деревянного корма. Все это осталось позади. Наступила вторая осень жизни бобров на речке Амут. И вот я снова еду их навестить.

Много вопросов ждут ответа: как прожили зверьки длинную сибирскую зиму? Как освоились в новых условиях? Как сохранились сами и как сберегли - своих детенышей?

По следам

...Холодное осеннее утро. Когда туман разорваннами лохматыми клочьями поднялся к далекому небу, Лада привычно заняла свое место в лодке. Сопровождаемые тревожными пересвистами куличков, тронулись мы в путь. То там, то здесь слышались всплески крупных щук. Проплывали мимо заросшие берега...

Восемнадцать дней добирались до цели. И вот появились первые признаки жизнедеятельности бобров. Чем дальше, тем больше. Вылазы, по которым зверьки взбираются на берег. Лежбища в прибрежных зарослях, устроенные на обрывистом берегу, - чтобы в случае опасности можно было быстро спрыгнуть в воду. Тропы, начинающиеся от пологого берега речки и идущие вглубь, но не более как на 30-35 метров. По этим тропам бобры ходят лакомиться травой. Нередко густые заросли смыкаются над тропой и образуют темный зеленый туннель, хорошо защищающий зверьков от глаз крупных пернатых хищников. На илистом берегу речки часто встречаются расплывчатые следы. Их можно было бы спутать со следами диких гусей (задние лапы бобра оставляют такой отпечаток), если бы не широкая полоса, тянущаяся по следам, - полоса, продавленная тяжелым, мясистым хвостом. Хвост бобра - не просто хвост. Это и руль глубины, это и оружие для подачи сигнала (особо сильный удар по поверхности воды - сигнал об опасности), это и лопаточка-трамбовка, применяемая при рытье нор, каналов, устройстве плотин. Хвост - подпорка бобру, когда он сидит на задних лапах и, наконец, непромокаемая подстилка. Бобр любит сидеть, подложив под себя хвост. И много еще других малозаметных признаков говорило о том, что семья бобров где-то недалеко устраивает зимовку: роет нору и заготовляет корм.

Но где решили зверьки обосноваться на зиму на этот раз? Может быть, подыскали удобный, поросший осиной берег по руслу? А может быть, глухой приток привлек их внимание?

Продвигаясь на лодке все дальше и дальше, часто останавливаюсь и проверяю каждый ручеек. Много сделано напрасных заездов и заходов перед тем, как нашелся наконец долгожданный "бобровый залом".

Бобровый залом

Это не тот обычный залом из старых ветровальных деревьев, которые часто встречаются на таежных речках, а совершенно свежий, да притом исключительно из осин.

Район зимовки найден. И здесь уже во всей красе предстало передо мной бобровое хозяйство. Бобры "срубили" осины и приступили к заготовке корма на зиму. От деревьев они постепенно "отрубят" вершины и сучки. А особо понравившееся им "сладкое" дерево раскряжуют на отрезки и утащат, уплавят поближе, к норе, где сложат свои запасы в подводную кладовую. Когда наступят холода, когда лед и снег закроют речку, выйдя из норы по особому ходу-туннелю, ведущему в воду, будут приплывать бобры к кладовой, брать куски деревянного корма и с ним возвращаться в нору. Там, в отдельной от спальни пещерке, в "столовой", будут грызть мягкую древесину, а после выбросят остатки в речку.

То там, то здесь среди береговой зелени белеют маленькие палочки - ветки осинок, с которых острые резцы зверьков аккуратно сняли кору. На мягкой древесине остались следы резцов. По ширине этих следов не представляло трудности установить - возраст бобров, лакомившихся корой. То были молодые бобрята, родившиеся на этой сибирской речке!

Все говорило о том, что зверьки прочно обосновались на новых местах, но стали более осторожными и пугливыми, чем были на своей прежней родине, на речке Усманке. Там они привыкли к работникам заповедника, не остерегались человека, и наблюдать за ними было нетрудно. Здесь же, где человек бывает очень редко, они превратились в настоящих таежных, осторожных зверьков, и надо было предусмотреть все для того, чтобы не потревожить бобров в ответственный период их жизни, в то же самое время иметь возможность пронаблюдать за их деятельностью. Поэтому и вел я себя очень "вежливо".

С большим трудом преодолел бобровый залом, протискиваясь под нависшими деревьями, преграждавшими путь лодке, прижимаясь вплотную к крутому берегу, с которого свисали стволы осин "срубленные" зверьками.

Как было радостно, когда за заломом разглядел на берегу высокие пеньки, напоминавшие о зимних спасательных работах! Семья бобров перезимовала благополучно. Она не покинула прежнего места и вновь готовилась к зиме. Но теперь бобры не повторили ошибки первой осени. Об этом говорило большое количество "срубленных" осин. Об этом говорил и сам бобровый залом.

Неутомимые труженики

Глядишь на "срубленные" осины и поражаешься удивительной работе бобров, заготовляющих корм на зиму. Своими мощными, острыми резцами зверьки подгрызают, "рубят" стволы деревьев независимо от толщины. Осину диаметром в 20-25 сантиметров бобр перегрызает за 15-20 минут. Небольшие ветки толщиной 3-5 сантиметров, зверек перекусывает одним нажимом резцов.

Излюбленный зимний корм воронежских бобров - осина, тальник и корневища некоторых водяных растений. И бобры упорно придерживались участков, где есть этот привычный им корм. Но несомненно, скоро амутские бобры перейдут на березу, запасы которой в местах выпуска почти неиссякаемы.

На своей родине, в Воронежском заповеднике, бобры жили в хатках, в норах, рыли каналы и строили плотины. Здесь-же плотин и хаток им не нужно.

Они устраивают только норы, вход в которые делают обязательно под водой.

В одном месте заметил строительство канала. Прокопано было только два метра и еще в прошлом году. Канал, видимо, должен был закончиться у куртин осин, метрах в 80-100 от берега речки. Он должен был послужить зверькам для сплава обрубков деревьев. Ведь перетаскивать далеко тяжелые кряжики очень трудно. Но зверьки забросили строительство, канала. И понятно почему. Куртинка осин была зимой срублена мной во время работ по спасению бобров от голода, и деревья, разрубленные на кряжи, перетащены к самому берегу речки. К тому же место для строительства канала четвероногие землекопы выбрали не совсем удачно. Высокий берег, большие кочки, стволы северного дуба лиственницы - лежали поперек проложенной бобрами тропы, наполовину занесенные песком и илом. Бобры должны были потратить много времени и сил, прежде чем им удалось бы закончить канал.

Очень хотелось выйти на берег в районе зимовки бобров, детально осмотреть бобровую "лесосеку", сделать подробное описание и измерения, но не разрешил себе этого, отложив обследование до возвращения сюда, после того как закончу маршрут к истоку Амута. Присмотрел только на другом берегу удобное место для наблюдательного пункта, из которого, незамеченный зверьками, мог бы наблюдать за их работой по заготовке древесного корма.

Под вечер, еще засветло, отправился из своего лагеря, разбитого километрах в трех от бобрового залома, к месту, облюбованному для НП. Быстро оборудовал его, но ничего путного из моей затеи не получилось. Слышать слышал: и "разговор" зверьков, и бульканье в воде, и "рубку" деревьев, и оживленную возню после каждого падения осин, но ничего не мог разглядеть. Бобры начали и кончили работу в темноте. Лада, сидевшая рядом со мной, несравненно лучше меня слышала все, что происходило в бобровой "лесосеке", а может быть, что-нибудь и различала в этой кромешной темноте, временами натягивала поводок, порываясь вылезти из НП. Тихонько поглаживая, успокаивал своего четвероногого друга.

Следы зовут дальше

...Дни шли за днями. Все дальше продвигалась утлая лодочка. То и дело попадались заломы из ветровальных деревьев. Их надо было перерубать, перепиливать. Встречались и "вековечные заломы", длина которых достигала сотни метров. Прорубаться через них было бы бесполезно. Приходилось тащить лодку и снаряжение по берегу, по кустам, кочкам, валежинам. Местами берега становились отвесными, речка сужалась до таких пределов, что лодка не могла пройти. Глубина речки в таких местах превышала два метра. Приходилось отплывать назад, до более пологого берега, и опять тащить лодку посуху. В некоторых случаях приходилось расширять русло, пуская в ход лопату и топор. Но вновь после таких "дарданелл" расширялась речка, образуя большие бочаги-бусинки или длинное, глубокое плесо, и наградой мне за все трудности были бобровые заломы, бобровые погрузы и следы на песке.

С утра до вечера я был мокр от головы до ног. Но зато с каждым днем на карте появлялись новые участки, освоенные бобровыми семьями.

...Ночи становятся все холодней. Тайга одевается в красочный осенний наряд. И вот уже второй день не попадаются следы жизнедеятельности бобров. Надо в обратный путь. А то покроется льдом речка, и не вырвешься тогда из ее объятий.

Встреча с хозяином тайги - "босоногим стариком"

Обратный проплыв оказался нелегок. Правда, не надо было прорубаться через заломы, но речка начала замерзать - и по берегам протянулись полосы "припая". Эта ледовая обстановка мешала двигаться. Снова проплыли мимо обжитых бобрами мест. Зверьки закончили заготовку кормов, и я задерживаюсь в пути только для осмотра "лесосек" и подробного описания районов зимовок.

В двух днях пути от Амута-пристани, откуда начался наш водный маршрут, есть веселое и красивое место - Борина. Я и зимой стоял лагерем на этом приветливом мыске. Остановился и теперь.

С радостным лаем выскочила Лада на сухой берег. Быстро поставлена палатка. Медлить некогда. Надвигалась темная осенняя ночь.

Горит костер. Искры золотистыми мушками поднимаются высоко в воздух и гаснут, уступая место все новым и новым искоркам. Все говорит о приближении больших морозов. Закипела в котелке уха из крупных окуней. Вокруг разнесся такой аппетитный аромат, что Лада лежавшая в отдалении от костра, приподняла голову и принюхалась.

Разговаривая со своей любимицей и поглядывая на нее, я заметил, что принюхивается она не к запаху, идущему из котла. Нет, ее интересовало что-то другое. Вот она повернула голову совсем в сторону от костра, насторожила уши, потом поднялась, подошла ко мне, вильнула хвостом и вернулась на старое место. Но теперь она явно была встревожена. То и дело приподнимала голову и долго вглядывалась в темноту.

Перед тем как лечь спать, я подошел к речке. Под вытащенной на берег и перевернутой лодкой лежало снаряжение и остатки продовольствия… Нежно пахла копченая рыба. Да, если бы не рыба, в изобилии водящаяся в Амуте, нам, возможно, и не хватило бы того запаса продуктов, который был взят с собой.

Лада ни на шаг не отставала от меня. Теперь стояла берегу, она чутко прислушивалась. Я с некоторой тревогой улавливал тихий шорох и легкий звон плывущих по речке льдинок. Но Лада прислушивалась к чему-то другому, к звукам, которые только она слышала из черной тайги.

Палатка, освещенная светом костра, манила, к себе, на отдых. Зачерпнув в котелок воды, для чего пришлось разломать ледяной береговой припай, пошел спать. Отдых был недолог. Очень скоро я проснулся от тихого ворчания Лады. В палатке ее не было. Лежа с открытыми глазами, уловил легкий шорох удаляющихся шагов собаки. Неожиданно совсем близко послышалось громкое "шу-бу". То ночной разбойник филин вылетел на охоту. Где-то рядом, на громадной сосне сидит эта большая ушастая хищная птица… Сидит и смотрит в темноту желтыми светящимися глазами.

На хищника я никогда не жалею заряда. Стараясь не шуметь, выбираюсь из палатки. Рядом - большая сосна и на "спице", вбитой в ее ствол, висит ружье. Но не успел я дотянуться до ружья, как метрах в тридцати от палатки раздался яростный лай Лады. Слышится треск сучьев, грозное ворчание. И еще злобней становится голос моей остроушки. Так вот кто нарушил вечерний покой Лады - медведь, "босоногий старик"! Не иначе, как запах копченой рыбы привлек его!

Быстро прыгаю, в палатку, хватаю электрический фонарик, лежащий около изголовья. Через несколько секунд с ружьем в одной руке и с фонариком в другой спешу к Ладе. Раздается страшный рев зверя. Лада, услышав мое приближение, резче осаживает наседающего медведя. Сейчас фонарик - оружие.

Его яркий свет прорезает темноту и упирается в густую стену молодой пихтовой чащи. За этой сочно-зеленой стеной ничего не могу разглядеть. Только совсем близко слышу треск, рев, лай.

Вламываюсь в чащу, готовый к выстрелу, каждое мгновение. Но медведь решил не вступать в бой с человеком. Стал уходить.

Так и ушел зверь. Ушел без выстрела, так как мы, таежники, привыкли бить зверя наверняка и никогда не стреляем "на авось". Угналась за ним и Лада. Долго еще был слышен ее удаляющийся лай. Потом все стихло.

Филин, конечно, улетел, и теперь издалека доносился его угрюмый крик. На той стороне речки хохотала сова. Почувствовав холод ночи, разжег костер и стал дожидаться Ладу. Особо не тревожился за нее. Она ловкая и опытная. Часа через два целой и невредимой вернулась Ладушка. Тяжело дыша, развалилась на земле и только изредка приподнимала голову со сверкающими глазами.

Осиновый "ледокол"

Утром моему взгляду представилась невеселая картина. Вся речка покрылась тонким льдом. Надо было что-то предпринимать. Можно было "залабазить" лодку, повесить под густую ель палатку и снаряжение и, захватив самое необходимое, попытаться пешком выбраться к Амуту-пристани. Но идти по берегу речки невозможно: непролазная чаща.

Есть, правда, второй маршрут - переход через громадное болото с выходом к далеким синеющим таежным хребтам. Но, сходив в разведку, я отбросил и этот вариант: путь преградили талые "ржавцы". К лагерю вернулся промокший выше пояса, облепленный тиной.

Осталось одно: пробиваться на лодке через лед. Мелькнула досадная мысль, что с этого надо было и начинать: ведь в километрах десяти от борины в Амут впадают многочисленные родники, и течение речки убыстряется. Даже зимой на этом участке остаются незамерзающие полыньи.

Только после полудня, обсушившись, сделав маленький багор и колотушку с длинной рукояткой, я погрузил снаряжение и тронулся в путь. Теперь Лада разместилась на корме, а я, вооруженный колотушкой и багром, устроился в носовой части лодки.

Медленно, очень медленно продвигались мы вперед. Острый лед резал тонкие борта осинового "ледокола". Страшно было очутиться в ледяной воде. Руки ныли от беспрерывной работы тяжелой колотушкой. Зато после каждого удара, после каждого взмаха багром лодка пробивалась на метр-полтора.

К вечеру мороз начал крепчать. Но уже недалеко был район родничков. В густые сумерки впереди блеснула чистая вода. Дрожа и переливаясь, отражались в ней яркие звезды.

А утром, спуская лодку в речку, я увидел две глубокие борозды на бортах, прорезанные льдом. Еще немного, и утлый "ледокол" пошел бы ко дну.

Последняя "пристань"

...Амут-пристань. Конечный пункт проплыва. Тайга выглядит совсем по-другому, чем 48 дней тому назад. Покачивая тонкими голыми ветвями, стоят белые березки. Серо-зеленые осины протянули руки-ветки к студеному небу. Как будто густой щетиной обросли берега речки: тальник, не так давно покрытый густой листвой, сбросил летний наряд. Лиственницы еще в золотистом одеянии, но пройдет несколько дней, и с их ветвей осыпятся мягкие хвоинки. Только ели, пихты, сосны и кедры по-прежнему радуют глаз сочной зеленью.

Резко покрикивают дятлы. Удары их крепких клювов о сухие деревья звонкой трелью раскатываются в морозном воздухе. Тихо и мелодично пересвистываются рябчики.

Нет уже суетливых маленьких куличков, так оживляющих берега таежной речки. Отлетели в теплые края гуси, утки, журавли. Белоснежные лебеди только сегодня попрощались с севером. Высоко пролетел косяк гордых птиц, и прощальный трубный клик звучал грустно-грустно.

Прощаюсь и я с тайгой. Она стоит величественно-прекрасная. Чуть шевелятся лохматые кроны деревьев. Долго смотрю в ту сторону, где остались мои питомцы - амутские бобры. Можно быть спокойным за них. Они хорошо освоились в новых местах. Теперь это бобры сибирские.