Игорь Чопп

Одесское областное издательство, 1955

ОГЛАВЛЕНИЕ

На Центральный Кавказ

Чувство локтя

У герпегешских пастухов

Одетый туманом

Где сливаются Гара и Башиль

На леднике Кулак

Перевал Твибер

Светлячок

Голубая пижама

УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!

Ты прочел много книг об интересных экспедициях, о трудных и опасных восхождениях на высочайшие вершины мира, о замечательных путешествиях, в каких ни тебе, ни нам пока не довелось принять участие.

Мы хотим рассказать тебе о горном походе, в котором мог бы участвовать и ты, если бы захотел научиться немногим премудростям туристской походной жизни и заставил бы себя побольше ходить пешком, делать утреннюю гимнастику и иной раз в погожее весеннее воскресенье выбраться за город и "отмахать" эдак километров двадцать - двадцать пять!

Нами пройдено немало дорог и троп, но каждое лето мы снова одеваем рюкзаки и уходим далеко от шумных городов, асфальтных шоссе, от привычных удобств повседневной жизни. Мы знаем, что красота природы, романтика путешествий, желание познать свою Родину влекут и тебя, и не будем удивлены, если однажды встретимся на Кавказе, на озере Иссык-Куль или в дебрях Уссурийской тайги.

Обменявшись крепкими рукопожатиями, мы по туристской традиции пожелаем друг другу:

- Хорошей погоды и легких рюкзаков!

Маршрут спортивного туристского похода, о котором пойдет речь в настоящей книге, мы сами выбрали, подготовили и прошли. Это сможешь сделать и ты!

Не скрывая трудностей и опасностей, которые встретились на нашем пути, мы решили поведать тем, кто хочет путешествовать, о наших туристских буднях, о дружбе и взаимовыручке, о замечательных встречах, о красоте Центрального Кавказа и его приветливых жителях.

В походе мы вели дневник. Эта книга - только часть нашего дневника, на наш взгляд, его лучшие, самые интересные страницы.

Поэтому не удивляйся, если, расставшись с нами в предыдущем рассказе у костра в лесу или на зеленом ковре альпийского луга, ты в последующем рассказе встретишь нас на леднике или в сванском селении на берегу бурной Цхенис-Цхали.

Мы добрались туда горными тропами с рюкзаками за плечами и с ледорубами в руках. Может быть, перед нами по этому пути прошли туристы из Москвы или Свердловска, а после нас пройдут киевляне или одесситы...

Дорогой читатель! От всей души. желаем, чтобы среди них был и ты!

Павел Хваль, Василий Шульга, Илья Флейшер, Игорь Чопп.

НА ЦЕНТРАЛЬНЫЙ КАВКАЗ!

"Пусть грозит нам в пути непогода,
Мы любые преграды возьмем.
И отступив, сдаваясь, природа
Перед дружбой, упорством, трудом"
(Туристская песня студентов МГУ).

Летом 1955 года из Одессы в туристский поход на Центральный Кавказ отправилась спортивная группа, в состав которой вошли техник связи Павел Хваль, инженер Василий Николаевич Шульга, механик Илья Флейшер и автор этих строк.

Мы давно мечтали о таком путешествии, ясно представляли себе сложность его организации и трудности, которые могли нам встретиться при прохождении маршрута. Поэтому подготовку к походу мы начали еще с зимы.

На улице Щепкина в громадной комнате Василия Николаевича каждый вторник мы собирались вчетвером, чтобы подвести недельные итоги подготовки. Тихо, но отчетливо работал радиоприемник "Латвия". Внимательно из угла смотрел на нас умными глазами Бокс, громадная овчарка, друг и телохранитель хозяина. На стене окруженная фотоснимками Теберды, Домбая и Адыл-су висела большая физическая карта Кавказа, к которой был придвинут стол. На нем - карандаши, тетради, справочники, линейка, курвиметр. Часами сидели мы, склонившись над картами, бумагой, книгами, составляли списки личного и группового снаряжения, обсуждали и выбирали рацион для похода, изучали район маршрута, подсчитывали километраж суточных переходов. Все делалось с большой тщательностью, - начиная от фотокопии карты и кончая облегченными алюминиевыми ведрами и непромокаемыми плащами.

Разработка маршрута по Центральиому Кавказу.

Мы развили такую кипучую деятельность, что заразили ею всех своих друзей и знакомых, которые во многом помогали нам. Даже мой трехлетний сын Славунок - терпеливый и любопытный участник почти всех наших "производственных совещаний" - сделал "сообщение" в детских яслях о том, что в этом году "папа пойдет на самый главный" Кавказ, что у нас дома на стене висит "ледокол" и что дяде Васе из Ленинграда прислали для похода бульонные кубики в "золотых" коробочках.

Все было готово задолго до нашего отъезда. Именно это обстоятельство вселяло в нас уверенность, создавало хорошее, как говорил Илья, "спортивно-агрессивное" настроение. Нам предстояло начать поход из Нальчика, пройти по Чегемскому ущелью до селения Верхний Чегем, оттуда сделать радиальный (Отклонение от основного маршрута в сторону, с последующим возвращением в исходную точку, с целью осмотра туристских объектов, разведки новых вариантов пути или для тренировки) выход в ущелье реки Черек, а затем, преодолев перевал Твибер в Главном. Кавказском хребте, пройти пять ледников и спуститься в Сванетию. Вторая половина маршрута проходила по Верхней и Нижней Сванетии через перевалы Угыр и Латпари и заканчивалась в городе Кутаиси. Самым ответственным участком похода был перевал Твибер... Спокойное двухдневное плавание по Черному морю на дизель-электроходе "Россия" закончилось в Сочи восьмого июля. С этого момента ход событий приобрел головокружительную стремительность. Сделав нужные покупки и штурмом взяв железнодорожную билетную кассу, мы мчались на Армавир, затем поездом "Ростов-Баку" - на юг, до станции Прохладная, а оттуда грузовым такси - в Нальчик. Через сутки, 11 июня, мы шли уже по Чегемскому ущелью.

ЧУВСТВО ЛОКТЯ

"Сам погибай, а товарища выручай!" (Суворов).

Тренировочный выход из Верхнего Чегема в ущелье реки Джилгы-Су заканчивался благополучно. Впереди уже виднелись домики некогда оставленного жителями селения, а времени до истечения контрольного (Время, установленное для обязательного возвращения группы. В случае нарушения контрольного срока на розыски выходит спасательный отряд) срока нашего возвращения оставалось белее часа. Сегодня мы с Ильей были вдвоем: Павел и Василий Николаевич ушли вверх по течению Чегема осматривать старинные мусульманские могильники и руины древней крепости. Они должны были вернуться "домой" раньше нас и заняться приготовлением обеда.

- Ваш контрольный срок - семнадцать ноль ноль, - сказал утром начальник нашей туристской группы Павел. - Если не вернетесь вовремя, выйдем навстречу. Спешить не нужно, но постарайтесь и не опаздывать. Ну, счастливо!

И сейчас, когда мы остановились и сняли рюкзаки, я с удовлетворением взглянул на серебристый циферблат "Победы". Спешить было незачем.

Мрачными стражами высились над ущельем скалы Кипчайгай-Кая-Сы и Стос-Кая-Сы, вершины которых начал заволакивать надвигавшийся с гребня туман. Горные склоны были покрыты зарослями цветущего шиповника. На серо-коричневом фоне скал красочно выделялись его светло-розовые и белые цветы, нежный аромат которых доносил легкий ветер... Было решено полчаса отдохнуть, сделать снимки ущелья и осмотреть пещеру на крутом склоне Скалистого хребта.

Пещера оказалась огромной, с высоким потолком и закопченными стенами. Пол ее обильно был усыпан старым овечьим пометом, сквозь который кое-где пробивалась трава. Поперек широкого выхода, обращенного к реке, пастухи-горцы сложили каменный забор. Такой же забор делил пещеру вдоль пополам. В грубой массивной кладке были оставлены проходы для скота. Поверхность стен и часть пола в дальнем конце пещеры покрывали мох и лишайник. Все говорило о том, что обитатели покинули ее очень давно.

Пока я был занят фотосъемкой, торопясь закончить ее до наступления тумана, Илья спустился вниз на тропу. Только израсходовав полностью оставшуюся часть пленки, я направился к месту, где мы положили наши рюкзаки.

Не найдя там Ильи, я удобно привалился спиной к камню и стал записывать в блокнот впечатления дня. Прошло с четверть часа; я успел закончить запись, перезарядить ФЭД, а Илья все еще не появлялся. Взобравшись на камень повыше, я внимательно осмотрел ущелье. Моего спутника не было видно.

- Илья-а-а-а!..- позвал я его.

Тишина.

"Куда же он делся?"

Я звал его громко, до хрипоты, оглушительно свистел, но только далекое, улетающее к горным вершинам эхо было мне ответом. Меня охватило беспокойство. Не случилось ли чего с ним?

Я тщательно осмотрел рюкзаки. Все было на месте, кроме ледоруба. Я одел рюкзак, взял ледоруб и отправился на поиски. Пройдя с полсотни шагов, на спуске к реке, обнаружил следы. Трава была примята в нескольких местах. Расстояние между примятинами приблизительно соответствовало длине шага. В одном месте, на небольшой пролысине травянистого склона, явно виден был след ботинка. Рядом с ним зияла четырехугольная ямка от штычка ледоруба. Это, конечно, след Ильи!

Мое намерение спуститься по следу к воде потерпело крах: дойдя до узкой каменистой тропки, Илья, видимо, пошел по ней. Следы исчезли. На всякий случай, осмотрев берег, я вернулся на тропинку и добрался до осыпи. Осторожно, рискуя вызвать камнепад, я перебрался через нее, тщательно оглядел склон и обрыв в реку. Все было напрасно!

Пришлось тем же путем вернуться на тропу, которая взбегала по склону к группе больших камней. Там я взобрался на камень высотой в три человеческих роста. Несмотря на тревогу и волнение за товарища, я невольно замер в немом восхищении: вид на ущелье Джилгы-Су был великолепен!

Мои поиски и на этот раз не увенчались успехом. Я сел на край камня, свесил ноги и собрался было спрыгнуть на траву, но вдруг увидел ледоруб Ильи, прислоненный к камню, и небольшой букет цветов шиповника.

- Илья! - громко позвал я.

Откуда-то издалека до меня долетел заглушенный крик. Я позвал снова и снова, как будто из-под земли, мне кто-то ответил. Но откуда же? Вокруг место открытое, обрывов близко не видно... А ну-ка, посмотрим, что делается внизу! Спрыгнув на землю, я увидел под камнем широкое отверстие, откуда теперь уже ясно слышен был голос Ильи. Сбросив с себя рюкзак, я просунул было голову и плечи в пещеру, но меня остановил предостерегающий окрик моего товарища:

- Стой! Провалишься... Давай веревку!..

- Где ты там сидишь? - с удивлением спросил я его.

- Я провалился в какую-то яму. Не могу вылезти...

- Руки и ноги у тебя целы?

- Да! Да!

Я завязал с одного конца веревки несколько узлов, а другим концом стянул два ледоруба, установив их поперек входа в пещеру. Свернув свободный конец веревки в несколько колец, я взял ее в руку и вполз в пещеру.

- Осторожно! - крикнул Илья. - На меня земля сыпется...

При слабом свете спички мне удалось рассмотреть посередине пещеры торчащие поленья и черноту провала. Я размахнулся и бросил туда веревку.

- Держи! Без сигнала наверх не лезь! Выбравшись из пещеры, я поправил ледорубы, взялся Для большей надежности за веревку и крикнул:

- Давай!

Веревка натянулась и через минуту из черной пещеры показалась голова, а затем и весь Илья, со смущенной, но довольно бодрой физиономией.

- Ну? - спросил я, когда "пещерный житель" сел рядом со мной. В тоне вопроса был заслуженный упрек, суровость осуждения и радость благополучного исхода.

- Понимаешь, пошел нарвать букет шиповника для Павла и Василия Николаевича. Рву цветы... Вдруг вижу - дырка под скалой. Я - на четвереньки и - туда. А там темно, хоть глаз выколи! Ищу в карманах спички - нету. Сразу припоминаю: я же их в рюкзак переложил, чтобы не промокли. Ну, думаю, ничего, без спичек как-нибудь разберемся. Ползу дальше. Чувствую под руками не то бревно, не то балки и сразу - бабах!.. - провалился вместе с этими самыми балками в какую-то преисподнюю! Ощупываю руки и ноги - полный порядок! Думаю, как же вылезти - ни черта ведь не видно? Шарю по стенам - ровные, ни выступов, ни углублений. Позвал тебя раз, другой - какое там!- звуки ведь наружу не проникают. Тогда решил ждать - и вот, видишь, дождался...

Он рассмеялся, примирительно хлопнул рукой меня по плечу и добавил:

- Виноват. Ругай меня, как хочешь!

Волнение мое прошло. На душе уже было спокойно. Я рад был, что все окончилось благополучно, - и не произнес ни слова упрека. Пока Илья чистил костюм от пыли, соломы и какой-то шерсти и ходил за своим рюкзаком, я из любопытства полез в пещеру. Зажег пучок соломы, осмотрел ее.

Пещера была размером на более 4х6 метров, высота ее не позволяла встать свободно во весь рост. Коварную яму я не стал осматривать .- пусть приоритет сохранится за Ильей! А вот для какой цели служила эта пещера, мы с Ильей так и не выяснили. Если это убежище пастухов, тогда зачем же яма в пещере, да еще скрытая поленьями?

Когда мы спустились по тропе к самой воде и, обогнув куполообразную скалу, вышли на небольшую береговую террасу, в десяти шагах впереди себя мы увидели быстро приближавшихся к нам Василия Николаевича и Павла в "полном боевом" снаряжении. Я сразу все понял: идут спасать нас.

- Что случилось? Почему вы опоздали? - спросил Павел, внимательно оглядывая нас. - Контрольный срок истек сорок минут тому назад...

Мы закончили объяснения уже на пороге "нашего" дома - одинокого каменного жилища, где давно уже никто не обитал и который, судя по оставленным следам, служил приютом для охотников. Илья явно был растроган. Он еще не видел в действии нашей замечательной туристской традиции, которая приобрела силу неписаного закона - взаимной выручки в беде, высылки спасательной группы в случае нарушения контрольного срока возвращения. Этот закон побудил Павла и Василия Николаевича, не отдохнув после своего радиального выхода, пойти разыскивать нас. Илюша крепко пожал всем нам руки, и в эту минуту я с особенной ясностью ощутил ту спайку, которая рождается в спортивной группе, испытавшей на деле чувство локтя, - уверенность в своих товарищах.

Долина р. Черек.

Мы энергично принялись за работу - и ночь не застала нас врасплох. Ярко горел огонь в очаге. От ведра с кашей шел аппетитный запах. Не напрасно Павел захватил в поход перец, лавровый лист и "Соус любительский"! Во втором ведре благоухало готовое какао с тонкой бело-коричневой пенкой. У очага, на подстилке из соломы, мы разложили свои одеяла, к стене прислонили резиновые подушки. Посреди нашей "братской" постели расстелили синюю клеенку и "накрыли на стол".

Накинув на себя куртки, мы вышли с Василием Николаевичем из домика и сразу же погрузились во тьму. Холодная горная ночь вползла в ущелье и залегла в нем плотно и тяжело. От реки тянуло ледяным туманом. В ночной мгле едва угадывались нависшие над ущельем громады скал. Не было видно ни белых камней, отшлифованных водой на правом берегу реки, ни светлой каймы каменистого обрыва, ни пены беснующейся Джилгы-Су. Далеко на юге темнота чуть-чуть редела, и нам казалось, что там неясными расплывчатыми контурами возникают вершины Карагашильского хребта. Поглощая все ночные шумы, ревела Джилгы-Су - беспокойная, непокорная. Туман осел на скалах и камнях, обильно смочил траву, мельчайшими капельками покрыл лыжный костюм. Холод проникал сквозь куртку, свитер и ковбойку, по спине пробегала легкая дрожь. Концы шаровар намокли, отяжелели и прилипали к ногам... Через щели ветхой двери дома видны были вспышки пылающего очага. Вдруг из высокой трубы вырвался столб искр, но суровая ночь задула их своим сырым, холодным дыханием, и они померкли. Нас неудержимо потянуло к огню.

После ужина разговоры продолжались допоздна. Было очень тепло, уютно, в большом очаге высоким бурным пламенем горели дрова. Василий Николаевич был "в ударе", Он прочел несколько стихотворений Есенина и Гумилева и спел шуточную песенку "Хвостик".

Это была наша последняя ночь "с удобствами", проведенная под надежной крышей.

У ГЕРПЕГЕШСКИХ ПАСТУХОВ

"Народная дружба и братство - дороже всякого богатства" (Пословица).

Жеребец Хор резко поднял голову, навострил уши и прислушался. Втягивая воздух, беспокойно зашевелил ноздрями. Постоял неподвижно с минуту и снова начал щипать мокрую траву.

Со стороны Думалинского перевала ветер гнал клубы густого тяжелого тумана. Сырая стена подступала к самому табуну, тесня его на болотистом высокогорном лугу. Туман согнал лошадей со всего пастбища, и они сгрудились, толкая друг друга и медленно двигаясь туда, где луг, резко изламываясь, переходил в крутой скользкий склон.

Хор уходил последним, когда холодная туманная лавина подползла к самым ноздрям. Он круто повернулся и крупной рысью догнал табун. Налетая боком на отставших, жеребец хватал зубами за кожу и гривы самых нерасторопных лошадей. Он был молодым вожаком, но табун повиновался ему, - и горе было тем упрямым его сородичам, которые пытались ослушаться этого властного гнедого красавца. У Хора была длинная волнистая грива, буйная челка, спадающая на лоб, тонкие сухие ноги с белым чулком на задней левой придавали всей его стати какую-то особую грациозность. Он еще не знал седла и упряжки и не подпускал близко к себе человека. Когда незнакомые запахи или шумы тревожили его, он уносился от них прочь, как вихрь, увлекая за собой весь табун. И это была не трусость, а осторожность.

Хор снова поднял голову и застыл, прислушиваясь к глухим звукам чьих-то шагов. Снизу, со стороны Думалы, затопленной морем тумана, кто-то приближался. Жеребец повернул голову к табуну и каким-то неуловимым движением передал ему свою настороженность. Табун замер. Присмирели даже легкомысленные и неугомонные жеребята...

Из густого тумана медленно вышло невиданное существо, за ним второе, третье, четвертое... Хор готов был в одно мгновение сняться с места, но любопытство удерживало его. Незнакомые существа остановились. Из-под странных блестящих полупрозрачных шкур послышались голоса. Люди?! Нет, они не похожи ни на молчаливого Мухтара, ни на одноглазого Гумара, ни на быстрого, шумного Хасана - ни на одного из чегемских пастухов!

Первое существо откинуло острый колпак назад. Показалась голова в красной косынке и человеческий голос произнес:

- Товарищи, - посмотрите, как нас лошади испугались! Василий Николаевич, вон того жеребца нужно сфотографировать. Какой красавец! Это, наверное, вожак...

Второе существо не пошевелилось, но из-под таинственной блестящей оболочки донесся его глухой голос:

- На кой черт, простите, вам нужна эта кляча? Аппарат только намочишь, а снимка хорошего не получится: темно очень! А сами вы, Игорь, почему не сфотографируете?

- Когда начался туман, я свой ФЭД спрятал в рюкзак.

- Ладно, так и быть, - вмешалось в разговор третье существо, - я сфотографирую табун. Ну, испорчу два кадра, велика важность...

Оно пошелестело хлорвиниловой шкурой, стянуло ее на голову, образовав над собой навес. Затем, вынув фотоаппарат, быстро сделало два снимка. Этого Хор перенести не мог! Круто повернув, он поскакал к табуну. Видя бегство вожака, табун ринулся вдоль излома склона и вскоре исчез из виду. Тогда четвертое существо засмеялось и сказало:

- Пошли, братцы! Неважный у нас вид, если лошади пугаются.

Странные существа двинулись в сторону, Противоположную той, куда только что ускакал спугнутый табун. Через минуту туман поглотил их...

Несколько часов мы двигались в густом тумане, не делая привалов, не снимая рюкзаков и плащей. Дважды ели стоя, под плащами, намазывая масло и паштет на сухари. Туман перемежался с дождем, но плащи-накидки с капюшонами верно служили нам. Зато ботинки пропускали воду и звонко хлюпали.

К концу дня неожиданно мы подошли к пастушьему кошу, приютившемуся у груды камней на краю болотистого луга. Это была хижина или скорее навес, три стены которого были сплетены из тонких ветвей, а крыша покрыта несколькими листами фанеры. Открытой стороной навес был обращен к большому очагу. На двух столбах лежала перекладина с двумя обрывками цепей. На одной из них висел котел, в котором варилось мясо. Рядом, на четырех невысоких столбиках был настлан из досок стол, а чуть поодаль от него на другом столбе висел жестяной рукомойник с мыльницей на крышке.

Пастухи из с. Герпегеш - Маша Кошукоев, Ханли и Зашул.

Из-под навеса навстречу нам вышел старик в бараньей шапке, в ватных куртке и брюках и кирзовых сапогах. Он поздоровался со всеми за руку, назвал свое имя и пригласил под навес, что-то сказав по-кабардински. Мы сложили на нарах рюкзаки, сбросили промокшие ботинки и носки, заменили их тапочками и стали готовить ужин. Старик-кабардинец, предоставив в наше распоряжение ведро, котел, громадный топор и дрова, ушел к ягнятам, жалобно блеющим за перегородкой. Он вернулся через час в сопровождении плотного, смуглолицего горца. Не снимая бурки и широкополой войлочной шляпы, незнакомец подошел к очагу.

- Помощник, пастух, - подбирая слова, по-русски сказал старик, представляя его нам. - Зашул Урусов зовут.

Наш ужин был готов, и мы наполнили миски горячен пшенной кашей с тушенкой. Илья достал из рюкзака наш "НЗ" особого назначения - флягу со спиртом, несколько штук сушеных вобл и три головки чеснока.

- Приглашай пастухов, Павлик, - сказал Илья. - Все готово!

Павел направился было к кабардинцам, но вдруг остановился в нерешительности.

- А они спирт пьют? - спросил он. - Магометане вообще не пьют. Старик - магометанин, наверное, обидится, если предложить ему выпить...

- Не обидится, - уверил нас Василий Николаевич. - Мы люди приезжие, местных обычаев можем не знать. А не пригласить - тоже неудобно; они к нам так хорошо отнеслись!

Хозяева были смущены нашим приглашением.

- Нет, нет, спасибо, - сказал Зашул, - мы потом ужинать будем. Вы с дороги устали, целый день ничего, наверное, не ели. Вам хорошо поесть нужно.

- Мы без вас не будем ужинать, - категорически заявил Василий Николаевич, положив свою ложку. Пастухи сдались.

Усевшись на нарах, мы принялись чистить сушеную рыбу и лущить чеснок, Илья разлил по кружкам спирт, разбавленный водой, и протянул нашим новым знакомым две кружки.

- За ваше здоровьем - поднял кружку старик.

Все выпили.

Закусив рыбой и чесноком, старый Маша придвинул к себе миску. Взяв в рот первую ложку каши, он посмотрел на Зашула и что-то сказал ему по-кабардински. Тот улыбнулся, кивнул головой и спросил у нас:

- Знаете, почему магометанам нельзя вино пить? Нет? Маша знает, сейчас расскажет.

Рассказывать Маша начал по-русски, но, плохо зная язык, махнул рукой и перешел на кабардинский. Однако рассказ его с помощью Зашула нам удалось понять до конца.

- Это было очень давно. Деды наших дедов не помнят, когда... Шел пророк Магомет по кабардинской земле и мусульмане при виде его падали на колени и благодарили за щедрость к ним: так хороша, говорят, была тогда жизнь. В одном горном ауле увидел Магомет много людей, которые веселились и пили вино.

- Чему вы радуетесь, мусульмане? - спросил он.

- У нас сегодня праздник, о Мухаммед, - ответили те. - Вино веселит нас и заставляет сильнее биться сердце, музыка услаждает наш слух, а танцы делают нас подобными птицам, готовым взлетать к снежным вершинам.

- У вас много вина, и это плохо, о люди! Вино кружит человеку голову, а зло находит приют в его душе. Остановитесь! Лучше вам больше не пить!

Но люди упросили Магомета и, когда он ушел, продолжали веселиться и пить. И вино затуманило их разум, ожесточило сердца и они перебили друг друга кинжалами. Возвращаясь через этот аул и увидев мертвых мужчин, охваченных горем и отчаянием женщин и плачущих детей, Магомет собрал мусульман и сказал им:

- О, дети ислама, посмотрите, сколько горя принесло людям вино! Отныне запрещаю вам пить его. Да падет Великий гнев аллаха на головы ослушников!

Старый пастух отправил в рот полную ложку каши, разжевал ее и, хитро прищурив глаз, добавил:

- Водки тогда не было и она в запрет не попала! С ужином мы справились быстро. Наша каша очень понравилась Зашулу и Маше, а крепкий сладкий чай с сухарями пришелся им особенно по вкусу. Поблагодарив за угощение, хозяева одели бурки, взяли длинные палки с деревянными крюками на конце и пошли вверх по склону, у самого гребня которого видны были движущиеся белые и серо-коричневые пятна овечьей отары. Пастухи шли очень быстро. Наблюдая за ними из коша, мы видели, как они приблизились к третьему пастуху, постояли несколько минут, потом пошли дальше, обходя отару. Вдруг до нас донеслись пронзительные крики и мы увидели, как овцы, сливаясь в одно сплошное пестрое пятно, устремились вниз, к кошу. Пастухи, подгоняли их окриками и взмахами палок. Отара катилась по склону, то широко растекаясь, то образуя узкий острый клин. Блеяние становилось все громче и громче, отара приближалась. Теперь я уже различал старого Машу Кошукоева, который шел позади всех, и Зашула, бегущего сбоку овечьего потока. С удивительной подвижностью третий пастух бегал по склону вправо и влево, возвращался вверх, подгоняя отстающих животных. Он первым спустился к кошу, открыл ворота и, загородив дорогу к ручью, направил овец в загон.

- Гости есть - хорошо! - сказал Хайли, здороваясь с нами. - Отдыхайте! Кош - ваш, делайте, что хотите.

Начало смеркаться. Мы с Павлом вымыли посуду, Илья дописывал дневник, а Василий Николаевич, спрятав руки под одеяло, перезаряжал кассеты. Старый чабан, сидя у очага на маленькой, грубо сработанной скамеечке, курил трубку, а степенный Зашул хлопотал по хозяйству, обнаруживая большую сноровку. Половником он переливал из котла в большую миску наваристый бульон. Делал он это аккуратно, не пролив ни одной капли. Затем насыпал в миску пшеничной муки и, подкатав рукава, круто завесил тесто.

Вымыв водой широкую гладкоструганную доску, он раскатал на ней тесто, большим горским ножом нарезал его на равные куски, которые под огромными ладонями пастуха превратились в лепешки. Массивной кочергой он отгреб угли, оставив, слой горячей золы. Зарыл в нее лепешки, а сверху набросал горящих углей. Минут через двадцать Зашул тонкой длинной щепкой проколол лепешку. На конце щепки не было следов теста.

- Готово!

Тщательно очищенные от золы и пепла круглые хлебцы улеглись на доске двумя стопками. Нам не раз приходилось есть "чурек", испеченный на костре, но этот выглядел на редкость аппетитно!

"Вот бы попробовать!" - подумал я, но, поборов соблазн, отошел от очага к навесу, где мои товарищи беседовали с Хайли.

- Скучать нам некогда, - рассказывал горец. - Все время на ногах. За день так находишься по горам, что к ночи ног не чувствуешь. А иногда и ночью не удается заснуть. Овцы ухода требуют. Знаешь, сколько овец здесь? Больше трех тысяч! Видели, сколько у нас ягнят? Если ночь холодная, так самых маленьких сюда берем, бурками укрываем, чтобы не пропали. Жалко! Осенью волки близко подходят. Тогда спать совсем нельзя! Но ничего, мы привыкли. Мука есть, молоко и сыр есть, мясо есть, табак есть - жить можно!

О своем нелегком труде Куашев рассказывал с воодушевлением. Во время разговора успел осмотреть ледоруб, кошки, пощупать капроновую веревку. Похвалил плащи-накидки из хлорвинила:

- Эх, хороший плащ, легкий и не промокает. А вот ботинки у вас плохие, туда-сюда воду пропускают. Неужели. лучше сделать нельзя?

- Место давай, ужин будет, - прервал наш разговор Зашул. Он держал перед собой большой на четырех ножках деревянный поднос с горой мяса, от которого валил пар.

Мы расступились.

- Садитесь, кушайте на здоровье! - предложил Урусов.

Когда все удобно устроились, старый чабан вынул нож, повернул рукояткой к нам и спросил:

- Кто начальник?

Мы указали на Павла, и старик с легким поклоном передал ему нож:

- Будь хозяином за столом!

Еще будучи в Нижнем Чегеме в гостях у лесника Сафарбия Чигемокова, мы узнали от него об этом обычае кабардинцев. Гости в доме одинаково желанны и равны, но один из них является почетным. Это - самый старый или самый уважаемый человек, иногда это лицо, в честь которого устраивается праздник. Почетный гость принимает из рук хозяина нож, разрезает на куски барана и оделяет гостей мясом. Мозг и два глаза он передает самому старшему из гостей, а ухо - самому младшему.

Павел поблагодарил за честь, затем отыскал в груде мяса баранью голову и протянул ее старику, после этого он передал два хороших куска Хайли и Зашулу, и под конец вручил мясо нам. Горцы удовлетворенно улыбались.

- Кто научил тебя? - спросил Куашев, вытирая рукавом усы.

Мы рассказали о нашем знакомстве с лесником из Нижнего Чегема.

Второй ужин затянулся. Заморосил дождь. Затихли овцы и только по временам из сырой ночной мглы доносилось их приглушенное блеяние. В двенадцатом часу мы встали "из-за стола". Маша и Зашул, одев бурки, направились к овечьему загону. Мы развернули одеяла, надули резиновые подушки и, одев свитера и куртки, стали ложиться на свободной, незастланной кошмами части нар. Хайли, убрав посуду, достал три бурки.

- Ночью холодно будет. Ложитесь на наши места и укройтесь бурками.

- А вы как же? - спросил Василий Николаевич.

- И нам места хватит! У нас еще бурки есть. А Маша и Зашул, наверное, спать не будут: ночью новые ягнята появиться должны.

Хайли оказался прав. Ночь была очень холодной, но под бурками пастухов нам было тепло. Зашул и Маша так до утра и не вернулись.

Утром из опустевшего коша нас провожал старый Маша. Мы перебрались через ручеек, спустились на тропу и остановились. Каждому из нас чабан пожал руку двумя руками - знак особого дружеского расположения. Мы были тронуты его сердечностью и, поблагодарив, пожелали всего хорошего.

- Если будете еще раз в Кабарде, - сказал старик, - приезжайте в Советский район, аул Герпегеш. Спросите Машу Кошукоева - все знают!

У самого нижнего серпантина, где тропа резко уходила влево, Павел оглянулся.

- Смотрите, - показал он вверх в сторону коша. - Старик еще стоит на дороге. Вон, машет нам...

На зеленом травянистом склоне чернела бурка старого Маши. Он стоял с непокрытой головой и махал нам рукой. Высоко над ним, почти на самом гребне горы отдельными островками паслась трехтысячная отара, а справа и слева от нее виднелись маленькие неподвижные фигурки пастухов Хайли и Зашула. Как по команде, взвились вверх три наши красные косынки и сванская шляпа.

До свидания, друзья!

ОДЕТЫЙ ТУМАНОМ

"Здесь все грандиозно - скалы, ледники, вершины. Но в этой грандиозности, в этой первобытности таится своя величественная прелесть. Нет на Кавказе другого места, производящего столь же сильное и неизгладимое впечатление. Тот, кто хотя бы раз побывал в Безингийском ущелье, тот никогда не забудет его суровой красоты";

("Безингийское ущелье", Б. А. Гарф")

Высоко над ущельем в безоблачном голубом небе парит орел. Он спокойно плавает широкими кругами на неизмеримой высоте и высматривает добычу. Один вид этого сильного, зоркого, смелого и в то же время очень осторожного хищника приводит в ужас птиц и мелких животных. От его страшных когтей птицу не спасет самый быстрый лет, животное - самый скорый бег! Далеко видят орлиные глаза, под распластанными крыльями - целый мир...

С юго-запада на северо-восток устремился мутный Черек-Безингийский, рожденный ледником Уллу-Чиран-Безинги. На юге, кажется, совсем близко, столпились белоголовые, неприступные "пятитысячники" (Вершины высотой 5000 метров над уровнем моря) Кавказа. Еще ближе, на юго-востоке, по направлению к Главному Кавказскому хребту выгнулась гигантская дуга Бокового хребта с грозными, покрытыми снегом вершинами Миссес-Тау, Дых-Тау, Мижирги, Крумкол, Коштан-Тау.

Вокруг мощные ледники и простершиеся к небу вершины гор. И только внизу, в ущелье реки Черека-Безингийского, ничто не напоминает о высокогорье. Темная зелень густых буковых лесов чередуется с светло-зелеными тонами луговой травы и серовато-желтыми островками каменистых участков, почти лишенных растительности. Если бы не беспокойное соседство бурной реки и не обомшелые скалы, громоздящиеся у самой опушки леса, можно было бы подумать, что это не глухой уголок Центрального Кавказа, а тихие и приветливые подмосковные леса. На горных склонах щедро разбросаны кусты цветущего белого и розового шиповника, такого же, как у нас, на юге Украины.

Подъем к перевалу Кору.

Суживая круги, все ниже и ниже опускается орел и вдруг камнем падает вниз. Через несколько секунд с добычей в когтях он взмывает ввысь и устремляется в направлении хребта Карагашили. Может быть, где-нибудь на обрывистой неприступной скале Джорашты-Куршагана, в грубом плоском гнезде из прутьев, стеблей трав и шерсти его ждут с нетерпением маленькие орлята...

Наша палатка стоит на просторной поляне у громадного белого камня. Через открытую полу проникает благоухание шиповника. Доносится шум Черека. Илья рубит Дрова и складывает у костра. Ковбойка Василия Николаевича то появляется из-за кустов, то исчезает за крупными светлыми валунами: беспокойный фотограф неутомимо ищет удачную точку съемки. Высунув голову из палатки и подложив под бумагу планшет, Павел перечерчивает начисто кроки нашего вчерашнего пути к леднику Уллу-Чиран-Безинги, а я просматриваю все выписки о перевале и леднике Кору, сделанные еще зимой в городской библиотеке. С места нашего бивуака открывается чудесный вид на верховья ущелья, которое на юге замыкается ослепительно белой знаменитой Безингийской стеной - суровой, неприступной, сверкающей ледяными и снежными склонами. На нее-то сейчас и потратил Василий Николаевич добрый десяток кадров фотопленки. Заслонившись рукой от дыма, Илья заглядывает в висящее над костром ведро. Потом отворачивается и усиленно трет глаза кулаками.

- Вода кипит, - говорит он мне, - можно закладывать.

Ничего не поделаешь: сегодня моя очередь варить! Бросаю недочитанные выписки, иду к костру. Распаковываю четыре пачки концентрата "Пшенная каша" и разминаю брикеты в миске так, чтобы не было комков. Сыплю крупу в кипящую воду, помешивая оструганной сухой веткой. Мешать становится все труднее, каша густеет. Вскрываю банку и кладу свиную тушенку в ведро. Перемешиваю снова. Палка так и гнется... Пожалуй хватит! Добавляю полбаночки "Любительского" томатного соуса, пробую.

- Как? - спрашивает Илья.

- Во! - поднимаю я большой палец вверх. После завтрака мы обсуждаем детали последнего этапа нашего разведывательного выхода. Маршрут его проходил из Верхнего Чегема сначала по ущелью реки Чегем, затем по ущелью реки Думала приводил нас в одноименное селение, откуда мы должны были проникнуть через один из перевалов в хребте Карагашили в ущелье реки Черека-Безингийского. Поднявшись в верховье реки, нужно было выйти на язык ледника Уллу-Чиран, провести там тренировку на льду и познакомиться с районом Безингийской стены. Вернуться в ущелье Чегема мы предполагали через перевал и ледник Кору и примыкающее к нему с запада ущелье реки Булунгу.

Сейчас, сидя у подножья восточных склонов Карагашили, мы рассчитываем завтра к вечеру быть в Верхнем Чегеме. Выход назначается сегодня на четыре часа дня. А теперь -отдыхать!

Вышли ровно в четыре. Жара спала, но когда лес остался позади и мы попали в царство камней и скал, сильно нагретых за день солнцем, стало понятно, что с выходом мы сплоховали. Хорошо заметная тропа шла вдоль берега, огибая громадные серые валуны, белые каменные глыбы и заросли сухого колючего кустарника. Павел часто снимал косынку, вытирая потное лицо и шею. Мы с Василием Николаевичем спустились по некрутому склону с тропы и, окунув свои шляпы в холодную воду Черека, одели их снова на головы. То же самое сделал Илья со своей косынкой.

Так лучше!

У самой воды тропа исчезла, крупнокаменистая осыпь преграждала нам путь. Неустойчивые камни затрудняли ходьбу. Экономя силы, мы осторожно и терпеливо преодолевали осыпь...

Сразу же за осыпью тропа круто пошла вверх, потом опустилась и снова резко взметнулась на склон. У отвесной скалы тропа оборвалась.

Сняв рюкзаки и взяв с собой веревку, мы вдвоем с Павлом полезли наверх. Без особого труда достигли узкого карниза. Над ним нависал массивный выступ, не позволяющий встать во весь рост. Прижимаясь спиной к стене, Павел ползком достиг расщелины. Я последовал за ним и через секунду уже сидел на широком уступе, торопливо расстегивая футляр аппарата: снизу по скале начал подъем Василий Николаевич. При помощи веревки и карабина мы подняли наверх наши рюкзаки и, когда замыкающий Илья влез на уступ, Павел уже стоял на тропе, готовый продолжать путь.

Перейдя вброд два ручья, впадающие в Черек, мы стали подниматься вверх по правому берегу пересохшего русла небольшой речушки. Склоны Карагашильского хребта в этом месте очень круты и местами представляют собой совершенно отвесные стены.

Тропа начиналась у самого скалистого обрыва. Она змеилась вверх, исчезая в густой траве, покрывающей склон. Поднимаясь все выше и выше, мы обнаружили, что тропа сохранилась довольно хорошо и только в некоторых местах заросла травой или обвалилась.

Мы внимательно осматривали ее, но не нашли никаких следов недавнего пребывания человека или животных. Около восьми часов вечера погода начала портиться - мы вошли в зону облачности. Сверху потянуло туманом. От влажной травы промокли ботинки и шаровары. На ночлег мы остановились близ маленькой круглой башенки, служившей в отдаленные времена сторожевым или наблюдательным пунктом кабардинцам, которые не раз подвергались набегам воинственных сванов. Башенка крыши не имеет. Неотесанные камни, из которых сложены ее стены, не скреплены связывающим раствором. Удивительно, как она могла уцелеть, не развалившись под действием времени, ветра, дождя и снега. По-видимому, сто-двести лет назад местные жители - горцы были неплохими строителями.

Выбрав на склоне место с наименьшей крутизной, мы расстелили палатку и, завернувшись в одеяла, влезли в нее как в мешок. Рюкзаки, укрытые двумя плащами, лежали рядом. Есть не хотелось. Выпив какао, приготовленное на холодной воде, мы старались заснуть.

Со стороны перевала на нас надвигались сплошные облака. Туман густел. По палатке зашелестел дождь...

Я проснулся от холода. Под одеялом зажег спичку и посмотрел на часы: двадцать минут пятого. Разбудил Павла. Было довольно светло. Туман почти рассеялся, но продолжал моросить мелкий дождь. Времени терять было нельзя! Через пятнадцать минут наша четверка уже поднималась по тропе вверх, и вскоре круглая башенка стала совсем маленькой, а потом вовсе скрылась из вида. Склон становился все круче. Исчезла трава. Ноги ступали по скользким мокрым камням. Впереди видны были сплошные скалы. Мы поднялись по старому, сильно разрушенному выветриванием гребню и остановились отдохнуть. Вскрыли пачку сахара и звучно грызли его. Настроение испортилось: над перевалом уже сгустились облака и медленно начали ползти вниз, нам навстречу. То и дело справа и слева гремели камнепады.

Мы упрямо шли вверх, путь становился труднее, началось скалолазание. Но наши труды оказались напрасными! Как-то сразу навалился на нас густой туман, видимость резко ухудшилась. В пяти шагах ничего не было видно. Шли почти наощупь. Мы были на высоте более трех тысяч метров над уровнем моря.

- Все,-сказал Павел, остановившись. - Больше рисковать нельзя... Идем вниз! Спускались усталые и злые. Черт побери этот туман! Не хватает только сбиться с нужного направления. Кожемитовые подметки сильно скользили по мокрым камням. Нужна была большая осторожность, чтобы не поскользнуться и не упасть вниз. "Бегство" от тумана продолжалось часа полтора. Выйдя из его плена, мы добрались до небольшой травянистой площадки, замеченной при подъеме. Стало теплее. Погода улучшилась. Пока мы с Ильей устанавливали палатку, Павел с ведром ушел на поиски воды. На этот раз устроились удобнее, так как рассчитывали пробыть тут до следующего утра.

- Смотрите, смотрите! - донесся до нас издали крик Василия Николаевича.--Идите скорее сюда!

Он сидел на склоне метров на пятьдесят выше нас и кричал еще что-то, чего мы не могли разобрать, а рукой показывал на скальный гребень. Я посмотрел туда, но ничего не увидел. Поспешно достал очки, одел их, но и это не помогло. Тогда я поднялся вслед за Ильей к Василию Николаевичу.

- Ага, вижу! Так это же дикие козлы! Смотри, - показал мне Илья, - левее большой темной скалы... Видишь?

Часть гребня круто уходила вниз. По самому краю гребня, метрах в трехстах от нас медленно цепочкой спускались животные с большими, загнутыми назад рогами. Впереди шли самцы, что можно было угадать по огромным рогам и бородам. Они двигались гордо и величаво, эти обитатели обрывистых скал, неприступных утесов, вечных снегов и ледников, хозяева высокогорных просторов.

- Товарищи, это туры. Я видел таких в Кавказском заповеднике, - сказал Василий Николаевич. - Красавцы! Хорошо, что ветер в нашу сторону и они не слышат нас...

Пока мы с волнением и интересом наблюдали за турами, к палатке вернулся Павел с ведром воды. Он громко закричал, чтобы привлечь наше внимание. Туры сразу остановились и насторожились. Мы замахали на Павла руками. Схватив фотоаппарат, он поспешил к нам.

Казалось, мгновение - и туры бросятся в бегство. Нонет, они продолжали двигаться. Впереди шло девять, чуть поодаль - еще двенадцать. Теперь они, конечно, знали о нашем присутствии, но ничем не выдавали своего беспокойства. Первый самец подошел к краю гребня и, мгновенно спрыгнув с него, скрылся. За ним прыгнул второй, третий... Нас поразили бесстрашие и красота, с которыми они делали это. Оставшиеся на гребне двенадцать туров вдруг замерли. До нас донесся резкий свист. Неожиданно стадо повернуло назад, с удивительной быстротой понеслось вверх и через несколько секунд исчезло. Причина их бегства так и осталась неизвестной.

- Видимо, человек здесь редкий гость, если туры ходят днем, - высказал свое предположение Павел. - Они ведь обычно в зону альпийских лугов спускаются только ночью. Чуть только забрезжит рассвет, туры спешат наверх, на неприступные скалы. Интересно, что их встревожило?

- Вот бы двустволку сейчас иметь, - мечтательно протянул Илья, - сегодня турьего мяска попробовали бы.

- Не думай, что так просто убить тура, - возразил Павел. - Тур очень чуток и близко к себе никого не подпускает. Бывает, что охотники горцы преследуют тура по нескольку дней и все-таки добыть его не могут. Такая охота требует особенной силы, выносливости и мастерства от охотника.

После полудня легкий ветер погнал облака к северу и очистил небо. Снова засияло долгожданное солнце. Разложив мокрые вещи для просушки, мы с восхищением взирали на открывшуюся грандиозную панораму гор. Во всем великолепии и блеске перед нами предстала Безингийская стена. Разложив на коленях карту и сориентировав ее, Василий Николаевич объявлял нам названия всех вершин. С этого момента он стал изъясняться фразами, состоящими не более чем из одного слова и заканчивающимися восклицательными знаками.

- Потрясающе! Красота!... Да-а-а! Незабываемо! Ослепительно!

С востока на запад гигантской цепью выстроились седые исполины Главного Кавказского хребта: Восточная Шхара, Главная Шхара, Западная Шхара, пик Шота Руставели, Восточная Джанги-Тау, Западная Джанги-Тау, Гестола и Ляльвер. Все эти вершины чрезвычайно сложны для восхождения. Не раз мерялись силами с грозной и неприступной "стеной" лучшие зарубежные альпинисты. Но всегда Безингийская стена оставалась победительницей. Только высокая техника советских горовосходителей, их железная воля, выносливость, коллективизм, целеустремленность и настойчивость помогли одержать над ней победу. Она была неоднократно покорена нашими альпинистами, вписавшими этими победами лучшие страницы в историю отечественного и мирового альпинизма.

Слева, почти вплотную к Безингийской стене, примкнул массив Северной стены, такой же высокий и мощный, защитивший от ледяных горных ветров свою крутую могучую грудь белым панцирем сияющих вечных снегов. Гигантская панорама, открывающаяся нашему взору, великолепие и дикость окружающей природы, глубокая синева неба, воздух, пьянящий своей прохладой и чистотой,- все это наполняло душу восторгом, и долго нельзя было оторвать глаз от этой удивительной первозданной красоты!

Утро принесло нам полное разочарование. Шел мелкий дождь. Не было видно не только перевала, но и скалистого гребня, на котором вчера мы наблюдали гордое шествие туров. Ждали до без четверти пять. И когда вдруг легкий спасительный ветер погнал туман, мы покинули место бивуака и стали подниматься по вчерашнему пути. Шли долго, молча, без остановок, напрягая все силы. Ветер исчез и надвинувшийся туман стал так густ, что сократил видимость до нескольких метров. Он оседал на лице, образуя ручейки, которые стекали за воротник. Мокрая одежда прилипла к телу, в ботинках, "фырчала" вода. Мы остановились в первый и последний раз на подъеме близ того места, куда поднялись вчера. Дальнейший путь был опасным, а прохождение перевала сегодня - невозможным.

- Дальше идти бессмысленно, - заявил Павел. - Двигаемся мы почти наощупь. Но здесь вслепую еще можно идти, а по леднику ни за что не пройдешь! Ваше мнение?

- Вниз! - выразил общую мысль Илья. - Мы и так потеряли сутки, больше не имеем права. Впереди еще Твибер. Вот если бы в запасе еще дня два-три иметь...

Но в запасе ни дней, ни продуктов не было. Нас ждал многокилометровый путь. Принятое решение было единственно правильным. Мы начали спуск.

Окончилась зона облачности. Миновав последний бивуак, сделали короткий привал у каменной башенки. Туман уплыл вверх, открыв нашим взглядам правый берег Черека, громадные осыпи, спускающиеся со склонов Карагашильского хребта к воде, изгиб бешено несущейся, сплошь покрытой седыми бурунами реки...

Около полудня, сидя на берегу Черека и подставив спины ласковым лучам солнца, мы ели горячую рисовую кашу с мясом. Над костром закипал чай. На камнях сушилось все наше обмундирование. Погода была прекрасная! Снова сияли белизной вершины гор, ветер доносил запахи цветов, в ясном небе летали орлы. И только мрачный, неприветливый перевал Кору, набросив на себя серую бурку тумана, украдкой смотрел из-под ее шевелящихся складок на ярко освещенный солнцем, цветущий, полный торжествующей жизни мир.

ГДЕ СЛИВАЮТСЯ ГАРА И БАШИЛЬ

"Нашу дружбу не убьешь годами, вечно молод, кто шагает с нами, вечно молод и душой и телом и способен на любое дело"

("Глобус", туристская песня).

Когда идущий впереди меня Павел остановился, я взглянул на часы: было ровно двенадцать. Он неторопливо снял с плеч тяжелый рюкзак, опустил его на землю, косынкой вытер пот с лица и подошел к краю обрывистого берега. Он осмотрелся и, повернувшись в нашу сторону, безнадежно махнул рукой. Бурный Чегем мчал свои мутные коричневые воды на северо-восток, к буйному полноводному Баксану. Вверх по течению русло реки расширялось и там, на поверхности, сплошь видна была белая пена. Мощный поток с глухим тяжелым грохотом тащил камни. Мы подошли к обрыву. Прямо перед нами, с юга, из грандиозного ущелья, выходящего к нам широкой луговой поляной, вырывался поток Гара-Ауз-Су; справа, с запада, из дикого скалистого ущелья вытекала река Башиль-Ауз-Су. Воды этих двух потоков смешивались, клокотали, сливаясь в еще более бурную и широкую реку Чегем. Мы смотрели вниз, туда, где соединялись потоки Гара и Башиль, на возвышающиеся величественные скалы из сланцев и гранита, на пышный светло-зеленый луг правого берега, уходящий в. глубь лесистого ущелья. Все окружающее поражало своей дикостью и величавой красотой.

Мостов не было!

- Товарищи! - простирая к нам руки, воскликнул Илья, - ну почему такое несовершенство? Какой-нибудь паршивый воробей может за один миг перелететь на тот берег, а человек - царь природы, хозяин земли, - не может! Это не просто недостаток, это - бездарность! А если разобраться - это же так просто...

Он смешно раскинул руки, поднял вверх лицо и, вдыхая глубоко воздух, стал чуть-чуть приседать и подниматься, покачивая руками.

- Сними с правого крыла ледоруб, а то тебе трудно будет взлететь, - посоветовал ему Павел.

- Давай, давай, Илюша, у тебя здорово получается,- засмеялся я. - Настоящий горный орел! Василий Николаевич, вставьте ему, пожалуйста, для взлета орлиное перо.

Василий Николаевич вытащил из-под шнура сванской шляпы красивое ослиное перо - память о нашем посещении ледника Уллу-Чиран-Безинги.

- На, - сказал он Илье. - Если ты при помощи такого пера не взлетишь, то это уже воистину бездарность!

Илья переменил летающую позу на пешеходную, тяжело вздохнул и, сделав страдальческую мину, изрек:

- Рожденный ползать летать не может! Мы расхохотались, а наш мечтатель первым двинулся вперед. Метрах в семистах от места слияния рек мы увидели остатки быков моста. Самого моста, видимо, не было уже давно, да и быки, сложенные из камней разной величины и формы, были сильно разрушены. На обоих берегах стояло два деревянных столба, между которыми провисала железная проволока. Мы детально и внимательно все осмотрели. Сооружение, видно, было предназначено для переправы. Но кто мог рисковать переправляться здесь? Пастухи? Охотники? Переправой давно не пользовались, это было ясно. Достаточно ли она крепка и надежна сейчас? А что, если...

Внизу угрожающе кипела бурунами река. Бурное течение не оставляло сомнений в том, что произойдет, если проволока не выдержит и кто-нибудь из нас упадет в стремительное течение Башиль-Ауз-Су.

- Чертовски опасно! - процедил Илья.

- М-м-м-да, рискованно, - согласился Василий Николаевич.

- Здесь будем переправляться или поищем более удобное место?-спросил Павел.

- Разведаем возможность переправы выше по течению,- предложил я.- Если ничего не найдем, переправимся здесь.

- Я с Ильей пойду на разведку, - вызвался Василия Николаевич. - Через тридцать минут вернемся.

- Добро!

Мы с Павлом вынули наши веревки - капроновую и сезалевую, репшнуры (Тонкий прочный шнур длиной 3-5 метров, диаметром 5-8 мм) и карабины (Разъемное кольцо с защелкой), осмотрели их и сложили на большом камне у столба.

- Переправляться будем здесь, - с уверенностью сказал Павел. - Ничего они не найдут! Если был бы новый мост, то ближе к слиянию рек, ближе к селению и к лугу.

Мне пришлось согласиться с ним.

- Переправа будет опасной, Павлик. Нужно очень тщательно организовать страховку.

-- Я буду переправляться первым, страховать меня будешь ты, - подумав, сказал Павел. - За мной - Илья, за ним - Василий Николаевич. Ты переправишься последним. Самым тщательным образом проверяй у них обвязку и внимательно страхуй.

Мы сложили репшнур вдвое, связали его концы. Получилось большое двойное кольцо. Верхняя часть его прошла по спине Павла, а затем подмышками на грудь. Нижняя часть прошла сзади под коленями. Свободную длину мы выбрали вперед, на грудь, и завязали узел. Захватив образовавшиеся две петли карабином, мы пристегнули его к проволоке. Поджав ноги, Павел повис в воздухе. Он опустил руки и покачался в своей "люльке". Попробовал переместиться по проволоке, подтягиваясь и перебирая руками. Карабин скользил при атом сам. Хорошо! Теперь - назад. Это труднее, но тоже можно.

Я видел, как сильно напрягались мышцы его рук и живота. А он подвинулся не более чем на три-четыре метра!

- Так будет хорошо, - сказал Павел, встав на ноги и отстегнув карабин. - Теперь сделаем грудную обвязку из страховочной веревки.

Завязали на груди "булинь", испытанный альпинистский узел, сделали подтяжки, чтобы он не сдвинулся на живот при переправе. К свободному концу капроновой веревки я накрепко привязал сезалевую веревку: а вдруг Длина одной веревки будет недостаточна?

На тропе показался Илья, за ним Василий Николаевич.

- Ничего не нашли! - сообщили огорченно они.- Даже намека на мост нет.

- Друзья, не огорчайтесь, - Павел гостеприимным жестом показал на проволоку. - Комфортабельная переправа "люкс" в вашем распоряжении. Чувствуйте себя, как дома! Ну, с вашего разрешения...

Он пристегнул карабин к проволоке, поджал ноги и повис над прибрежными камнями. Затем расправил и подтянул выше репшнур, проходящий под коленями. Держа свободный конец страховочной веревки, я встал метрах в десяти выше по течению, выбрал удобную площадку и организовал страховку "через плечо". Илья встал у самой воды на надежно лежащий большой камень - ориентировочное место, где мог оказаться Павел в случае падения в реку и сноса его течением по радиусу, равному длине веревки. Медленно подтягиваясь на руках, Павел двигался по проволоке. По мере передвижения я выдавал ему веревку. В эти минуты я видел только Павла и хорошо понимал его волнение, которое угадывалось по сосредоточенному выражению лица и резкой работе мышц. Сам я волновался не меньше его. Мне был слышен глухой звон проволоки и шум воды. Белая пена реки слепила глаза. Я посмотрел на Илью. Он стоял в напряженной позе, не отрываясь, следил за переправляющимся. Когда тот достиг середины реки, я услышал рядом с собой звук щелкнувшего затвора фотоаппарата. Василий Николаевич, любитель уникальных фотокадров, не изменил себе! Вдруг Павел остановился. Его ноги были почти у самой воды, - так сильно провисала проволока. Он подтянулся на руках и снова заскользил вперед. Теперь он передвигался медленнее, тяжелее, сильно напрягаясь. И понятно: на том берегу проволока оказалась закрепленной выше, чем здесь, поэтому приходилось двигаться несколько вверх. Когда ноги Павла коснулись выступа скалы, мы облегченно вздохнули. Он освободил страховочную веревку, привязал ее к карабину, и я легко выбрал ее к себе. Следующая очередь была за Ильей. Его место у воды занял Василий Николаевич.

- Посмотри на Павла, - сказал вдруг Илья, взглянув на противоположный берег. - Он что-то кричит.

Павел махал руками, показывал себе на плечо, крутил левой рукой около глаз и что-то кричал. Ничего нельзя было разобрать. Наконец мы поняли: переправить сначала его фотоаппарат! Я закивал ему головой, а Илья махнул нетерпеливо рукой. На нашем языке это означало: поняли, сами знаем, когда что нужно, не морочь голову!

Видимо, Павел понял нас по-своему, так как перестал размахивать руками. Но я хорошо видел его недовольную физиономию, когда Илья начал переправляться, не взяв его фотоаппарат. Добравшись до того места, где приостанавливался Павел, Илья подтянулся на руках, но продвинуться дальше не смог. Павел, сложив руки рупором, что-то кричал ему. Я с тревогой наблюдал за происходящим, не понимая причины остановки. Отдохнув несколько секунд, Илья сделал еще одну попытку, теперь уже удачную, и вскоре стоял рядом с Павлом на правом берегу. Без приключений по очереди туда переправились за ним сначала наши фотоаппараты, затем "букет" из ледорубов и четыре рюкзака. Наконец, "на старт" встал Василий Николаевич. Он намного старше нас всех и переправа должна быть для него нелегким делом. Я внимательно следил за ним, держа страховочную веревку. Он долго возился с узлами, но повиснув на карабине, довольно быстро добрался до середины реки. Нагрузка на руки была чрезмерной, и он остановился, отпустив попеременно одну, а потом другую руку. Это продолжалось несколько секунд, после чего он, с трудом преодолев оставшееся расстояние и окунув оба ботинка в воду, был принят двумя парами дружеских рук на противоположном берегу. Я остался один. Конец веревки, которым был обвязан Василий Николаевич, - взял в руки Павел. Теперь он страховал меня. Обвязавшись и удобно расположив тело на весу, я уже продвинулся на несколько метров по проволоке, когда мне захотелось посмотреть вниз. Я опустил глаза - и сразу все исчезло - берега, небо, проволока... Остался только шум несущейся под ногами воды и белая пена. Мне казалось, что я лечу куда-то с большой скоростью, рассекая воздух, и вот-вот врежусь в белую пену... Усилием воли я поднял голову, на мгновение закрыл глаза и быстро, рывками стал передвигаться вперед. Хотелось скорее почувствовать под ногами землю. Казалось, что река притягивает, как магнит. Проволока врезалась в ладони. Вдруг мой карабин задел за что-то и остановился. На проволоке я увидел узел - то место, где останавливались Павел и Илья. Я немного ослабил руки, а потом изо всех сил подтянулся. Карабин перескочил через узел, и я продолжал двигаться. Последние метры были особенно тяжелыми, но тем приятнее было встать обеими ногами на твердую почву.

- Я несколько раз успел всех вас сфотографировать,- восхищенно говорил Василий Николаевич. - Представляете себе, какие это будут потрясающие снимки?

Сложив снаряжение, мы поднялись по невысокому склону и вышли на береговую террасу. Тропа сама указывала путь. Нашим взорам открылся широкий, покрытый сочной травой луг. От легкого ветра плавно покачивали головками мириады полевых цветов, а травянистые волны уходили далеко, к берегам зеленого залива. Нам казалось, что луг дышит. Множество бабочек летало, не решаясь сесть на эту колышущуюся широкую грудь залитого солнцем луга. Далекие берега - горы, покрытые лесом, гранитные взлеты гигантских скал, ласковое море травы, запахи цветов очаровали нас. Перовой "жертвой" пал Илья.

- Больше ни шагу! - воскликнул он, освободившись от рюкзака. - Я остаюсь здесь навсегда. Рай! Это же рай!

Он лег на траву, раскинув руки. Потом перевернулся на живот, сорвал пучок травы и цветов, поднес к носу.

- Я буду питаться запахами полевых цветов, а пить буду утреннюю росу!

- А есть что будешь?

- К черту - есть! Прозаики! Что вы смотрите на меня черствыми глазами? Не теряйте минут, впитывайте в себя все это великолепие!

Мы охотно сели, откинувшись на рюкзаки, и стали "впитывать". Веселая экспансивность нашего друга была нам понятна и приятна. И мы были согласны с ним: это был действительно рай! Чем дальше мы углублялись в ущелье, тем великолепнее оно становилось. Временами тропа приводила нас к самому берегу реки. Гара-Ауз-Су бесновалась в тесном глубоком каньоне, а вырвавшись из него, низвергалась несколькими небольшими, но очень красивыми каскадами. Миновав жалкие остатки небольшого первого моста, мы перешли на правый берег реки ко второму, ветхому, с земляным насыпом. Все утопало в зелени и цветах. Особую прелесть ущелью придавал старый сосновый лес, добрый и печальный, ласково принявший нас. Внезапно тропа исчезала в густых зарослях или обрывалась в реку. Но туристское чутье подсказывало нам правильное направление и мы снова находили ее. Полчаса пришлось идти по камням, лежащим в воде. Осторожно переступая с камня на камень, мы двигались вперед. Около четырех часов дня мы вышли на живописную большую поляну, обрамленную лесом. Чистый холодный ключ вытекал из-под ближайшего горного склона, и его хрустальная струя сначала разливалась в виде небольшого озерка, а потом внезапно пропадала в густом ковре цветов. Место для бивуака было отличное! Решили здесь ночевать.

Безингийское ущелье. На заднем плане - Безингийская стена.

Как-то само собой вышло, что мы, оставив у большого валуна рюкзаки, разошлись в разные стороны по поляне: одни - напиться из холодного ручья, другие - сфотографировать приглянувшиеся виды. Я залюбовался цветами. Их было множество - крупные, яркие, разных красок и величины. Нельзя было оторвать от них глаз! Вскоре в руках у меня был чудесный большущий букет. Мне стало неловко при мысли, что другие наверное уже устанавливают палатку. Я оглянулся по сторонам и расхохотался: Павлик, Василий Николаевич и Илья тоже собирали букеты. Мне вспомнилось лето 1953 года, тихий городок Коктебель на восточном побережье Крыма. Мы ночевали тогда на пригорке, у братской могилы, а ранним утром все пошли на берег моря. Черное море встретило нас ласковым шепотом легкой волны, ясной голубизной горизонта, яркими отблесками золотых лучей южного солнца. Нас было много, человек тридцать, и мы вытянулись длинной шеренгой вдоль берега, ощущая босыми ногами приятную свежесть морской воды. Так красив был день, озаривший светом и теплом коктебельский залив, что мы несколько минут стояли молча. Первое, что мне бросилось в глаза, когда я отошел от воды и начал раздеваться, это отсутствие купающихся. Наши туристы обычно влетали в воду, не останавливаясь, раздевшись на ходу. А сейчас все они ходили по пляжу, часто нагибаясь и поднимая какие-то камешки. Этим были заняты все. Ко мне подошел один из товарищей и показал пригоршню красивых разноцветных камней.

- Их здесь тысячи,- сказал он,- и все такие красивые! Посмотрите!

Я нагнулся, поднял один камешек, другой, третий, десятый... В справочнике "Крым" это было остроумно названо "каменной болезнью". И теперь, когда я увидел своих солидных друзей, рвущих букеты, я подумал, что это явление, наверное, можно назвать "цветочной болезнью". Прекрасная, приятная болезнь, поверьте! Может быть, именно из-за этой "болезни", лежа после ужина в украшенной цветами палатке и вдыхая их дурманящий аромат, я, против обыкновения, почти сразу заснул. Последнее, что я слышал из очередного рассказа Ильи была фраза:

-- В тот год я летал в Заполярье, - это были лучшие дни моей жизни...

НА ЛЕДНИКЕ КУЛАК

"Это было там, где испокон веков горы подпирают небо, где великий Казбек всегда блистает снегами, словно хаджи в белоснежной чалме, где сонно грезит седой Охша-Махо (Гора счастья (кабард.) - второе название высочайшей вершины Кавказа Эльбруса) и вспоминает прошлое земли... где над ледниками воют вьюги, а горные откосы пестреют цветами..."

("Кавказские легенды", А. Венуолис)

Наступило третье утро нашего пребывания на леднике Кулак.

Мы были в самом сердце Кавказа, далеко от селений, городов и дорог. Грозной громадой вставал на нашем пути Главный Кавказский хребет, простерший к небу десятки снежных вершин пятикилометровой высоты - тысячу сто километров с северо-запада на юго-восток.

По-балкарски "кулак" означает "ухо". Такое название ледник получил потому, что состоит из ряда отдельных. ледяных потоков, спускающихся с дугообразно расположенного хребта, который по общей конфигурации своей напоминает ушную раковину. Вот в этом-то "ухе", затерявшемся на северных склонах Центрального Кавказа, нам довелось просидеть двое суток. На ледник мы проникли из Ущелья реки Гара-Ауз-Су. Все эти дни стояла прекрасная погода. Мы двигались на "предельной скорости", чтобы Поскорее оказаться по ту сторону Главного Кавказского Хребта. В середине дня вступили на язык ледника.

По всему ледниковому полю текли сотни ручейков, исчезая в зеленовато-синих трещинах. Где-то неглубоко подо льдом слышен был гул мощного потока. Мы поспешили пройти это место. Идти по леднику было нелегко. Ноги скользили, приходилось делать короткие шаги, непрерывно опираться на ледоруб. Хорошо себя чувствовал только Василий Николаевич, так как его ботинки были подбиты триконями. Это было большим преимуществом и давало ему возможность все время фотографировать. Наше движение по леднику облегчали мелкие камни, наступая на которые мы переставали скользить, поэтому все пытались идти только по камешкам. Особенно старался Илья, но он первый поскользнулся и "приземлился" в маленьком ручейке, обдав меня дождем брызг. Я расхохотался, но тут же сам поскользнулся и шлепнулся рядом с Ильей. Павел и Василий Николаевич навели на нас объективы фотоаппаратов. Это утроило наши силы и мы вскочили на ноги. Такой фотокадр нас явно не прельщал!

К полудню погода начала портиться. Небо заволокло грозовыми тучами. Подул холодный ветер, начал накрапывать дождь. Выйдя на верхнюю морену, лежащую метров на тридцать-сорок ниже большого моренного вала, Павел остановился.

- Стоп, - сказал он. - Пообедаем, отдохнем, дождь перестанет, пойдем дальше.

Не снимая плащей, мы присели под нависшей каменной глыбой и стали готовиться к обеду. Обед был "сухой" - сухари, сливочное масло, паштет и сгущенное молоко, разбавленное ледниковой водой. Пообедали мы с большим аппетитом. Илья закурил положенные в день по нашему "внутреннему уставу для бросающих курить" полсигареты; Павлик, вынув блокнот и карандаш, писал, а я решил вздремнуть. Положив под голову рюкзак, а под бок капроновую веревку, я накрылся плащом и улегся. Полностью спрятаться от дождя под скалой не удалось. Он барабанил по ногам, но это не мешало мне блаженно смежить веки.

Однако мое благополучие было очень недолгим.

- Игорь, ты не помнишь, куда я положил цветную пленку? - спросил Василий Николаевич, потянув меня за ногу. - Я при тебе в прошлый раз перезаряжал кассеты.

Я выглянул из-под плаща. Василий Николаевич стоял на коленях перед раскрытым рюкзаком. Очки были сдвинуты на лоб. В руках он держал сверток в синей клеенке, маленький белый мешочек и средних размеров серый мешочек. В объемистом чреве рюкзака виднелись такие же свертки и мешочки, аккуратно перевязанные ленточками или веревочками. Сдерживая смех, я посмотрел на Павла и Илью. Они молча улыбались.

Дело в том, что Василий Николаевич, используя большой туристский опыт одного своего приятеля - профессора, все свое имущество распределял по отдельным мешочкам и пакетам. Например, бритвенный прибор, лезвия, одеколон - один мешочек, кассеты и пленки отечественные - другой мешочек, пленки "Agfa", тросик, футляр от светофильтра - третий и так далее. Аптечка - синий клеенчатый пакет; блокнот, конверты, карандаши-прозрачный клеенчатый пакет. Аккуратно, просто и удобно! Таких мешочков и пакетов было множество. Запомнить, что в каком лежит было невозможно, так как в спешке содержимое мешочков часто менялось. Поэтому, если Василий Николаевич хотел найти цветную пленку, он вынимал все мешочки и пакеты и рано или поздно отыскивал нужное.

В "свод туристских правил" входил также пункт, который гласил: свести к минумуму вес снаряжения! Это означало, что от зубной щетки отрезалась половина рукоятки, длина ложки сокращалась вдвое за счет ручки, кассеты применялись не металлические, а из пластмассы. Мало ли от чего можно отрезать или отпилить кусочек! И хотя чистить такой щеткой зубы было неудобно, ложка часто выпадала из рук и требовала виртуозного мастерства, а пластмассовые кассеты "Agfa" так и норовили открыться и засветить пленку, все же общий вес снаряжения действительно становился меньше. Это было Неоспоримо! Несмотря на то, что практически эта система применялась только Василием Николаевичем, мы все были ярыми приверженцами ее: она доставляла нам немало веселых минут.

В конце концов цветная пленка нашлась, но заснуть мне так и не удалось. Погода вынудила нас расположиться на ночлег. Выбрав удобное место, мы расчистили от крупных камней площадку и установили палатку. Два плаща накинули сверху на крышу, а из двух других сделали укрытие для лицевой части палатки. Получилось нечто вроде тамбура, который защищал вход от ветра и дождя. Четыре рюкзака поместились вплотную к тыльной стенке. Два одеяла были постланы на пол, двумя другими мы должны были укрыться - Илья с Василием Николаевичем, а я с Павлом. Ботинки были подложены под пол палатки у входа, стельки из них вынуты и размещены под одеялами. Во внутренних карманах палатки поместились фотоаппараты, карманные фонари, планшетки. Все, что можно было, мы одели на себя. На майку и ковбойку я натянул полувер и свитер, а сверху одел лыжную куртку. Пара легких, пара байковых брюк и шерстяные носки дополнили мой спальный наряд. Я плотно застегнул вход в палатку, потушил огарок свечи и забрался под одеяло. Всю ночь лил дождь. Порывы ветра трепали крылья палатки, обрушивались на тонкие полотняные стенки и в любую минуту были готовы снести наш ветхий "дом".

Следующий день не принес нам ничего утешительного. Ветер утих, но дождь не прекращался. На внутренней стороне крыши собралось множество капель. Одно неосторожное движение - и они падали на нас. На крыльях скапливалась вода, под тяжестью которой крыша прогибалась. Я приподнимал ногой перкалевый скат и крыло изнутри палатки и мы слышали, как потоки воды выливались на камни. В этот день в нашем походном дневнике Павел сделал запись:

"Всю ночь и весь день идет дождь. Лежим в палатке. От Сванетии нас отделяет всего несколько часов пути, но сколько нас продержит здесь дождь - неизвестно. Продуктов мало, сократили рацион. Сегодня ели два раза. Осталось: банка паштета, банка рыбных консервов, килограмм сахара и три пригоршни сухарей. Немного, но жить можно! Решительность нас не покидает. Надеемся на изменчивость кавказской погоды. Путь один - только вперед!"

Было холодно, сыро, от долгого лежания болели бока. Кроме разговоров и писания дневников, заняться было нечем. Поэтому, когда мы позавтракали, уничтожив банку паштета, половину сухарей и выпив по кружке воды с сахаром, все снова улеглись. Ворочаясь с боку на бок, мы томились так часа три. Павел заснул без особого труда. Василий Николаевич засыпал трижды, но всякий раз начинал храпеть и мы будили его. Илья вполголоса рассказывал мне в мельчайших деталях о том, как бы он сейчас пообедал и выпил пива с вареными раками. Я терпеливо выслушал его, сделал запись в дневнике и стал обдумывать, чем бы заняться интересным...

Павел спал так сладко, что мы пощадили его. Но зато Василий Николаевич был беспощадно разбужен. Мы предложили провести конкурс на лучшее стихотворение или песню, посвященную нашему походу или хотя бы нашему ожиданию на леднике Кулак.

- Помилуйте, - взмолился Василий Николаевич, - я не умею сочинять стихов. Я не умел этого делать даже в молодости, когда почти все временно становятся поэтами.

- Ничего не знаем, - возразили мы сурово, - мы тоже не умеем. Сочиняйте - и все!

Наступила творческая тишина. Я взял лист бумаги и карандаш. Илья писал в блокноте. Василий Николаевич "работал" без бумаги и без карандаша, временами что-то напевал, вызывая наше негодование. Вдруг он расхохотался и спросил:

- А опереточные мотивы можно использовать?

- Можно, все можно!

Тогда он наморщил лоб, закрыл глаза и сосредоточенно начал что-то обдумывать. Представьте себе, каково было наше возмущение, когда через пятнадцать минут мы услышали его храп.

- Василий Николаевич! - разбудил его Илья. - Что это за отношение к делу? Где ваши стихи?

- У меня все готово, товарищи. Есть два варианта... Я не могу сейчас точно припомнить этот продукт его сочинительства, но, кажется, первый вариант выглядел примерно так:

"Дождик, дождик без конца,
Ламца-дрица-оп-цаца..."

Когда мы со всей силой литературной критики обрушились на это "произведение", Василий Николаевич без тени сожаления сказал:

- Я знал, что вам это не понравится! Второй вариант лучше. Но исполнить его во всем блеске я сейчас не смогу, так как нужно не только петь, но и танцевать.

- Не увиливайте от конкурса, - отрезали мы, - танцуйте лежа!

- Так и быть, я попытаюсь. Этот вариант - песня, которая поется на мотив "Без женщин жить нельзя на свете, нет!". А слова такие:

"Уж двое суток мы сидим на леднике Кулак,
еще два дня - и можно умереть от скуки так..."

При этом ногами нужно выделывать различные "кренделя", одним словом, каскад, понимаете?

Он дрыгнул левой ногой в воздухе, и щелкнул пальцами.

- Понимаем. Не подойдет!

- Пожалуйста, дело ваше. Но я честно старался... А у вас что-нибудь есть уже?

- У меня пока не закончено, - многообещающим тоном ответил Илья, прикрыв ладонью чистый блокнотный лист.- Но... к концу дня... э... э... представлю на рассмотрение.

- У меня кое-что есть,- сообщил и.- Но...

- И у тебя "но"?

- ... но для удачного окончания потребуются коллективные усилия. Поможете - будет стихотворение, не поможете...

- Поможем, поможем! Читай! Я, преодолев смущение, начал:

На далекой морене средь вечных снегов,
Где туманом проносится рой облаков,
Из-под льда вырывается с шумом река
И уносится вниз с ледника Кулака.
В россыпях серых холодных камней,
Глядя сквозь сумрак дождливых дней,
Сиротливо на склоне, мала и скромна,
Притаилась, обвиснув, палатка одна.

- Это все? - Илья взял у меня из рук бумагу и карандаш. - По-моему, неплохо. Но есть какие-то недостатки... Ты ведь теории этого дела не знаешь?

-- И практики тоже, - согласился я.

- Неважно, - авторитетно заявил Василий Николаевич, - главное, это чувство и настроение. А что касается мастерства - увы! - здесь и мы не поможем...

- Минуточку! - Илья что-то дописывал на моем листке. - Вот послушайте:

Нет унынья в походной палатке у нас, не для этого шли мы сюда, на Кавказ! Здесь вдали от людей наша дружба крепка и надежную руку встречает рука. Дальше нужно ввернуть пару слов насчет того, чтобы обязательно пройти перевал. Как бы это сказать, а? Неожиданно строфу закончил Василий Николаевич:

В ясное утро, встретив восход,
смело пройдем через Твибер, вперед!

- Вот, видите, - торжествовал Илья, - а вы говорили. Теперь остается концовку сделать. Что-нибудь вроде:

Так вспомни, товарищ, как вместе страдали...

Мы старались, писали, перечеркивали и снова, не сдаваясь, писали. Вот как закончилось наше стихотворение:

Годы пройдут, ты забудешь все это
и не в горах проводить будешь лето.
Но однажды, листая свои дневники,
может быть, встретишь и эти стихи...
Вспомни тогда о Кавказе седом,
тот ледник и реку, что звались Кулаком,
о проведенных в тесной палатке часах
и о нашей четверке - походных друзьях.,

А четверка продолжала томиться в тесной палатке. Во втором часу дня дождь прекратился. Мы выбрались наружу. Тучи уходили в сторону перевала, стало светлее, а на сердце - радостнее. На юго-востоке небо очистилось и отчетливо виднелись снежные склоны гор. Нас поразило огромное количество свежевыпавшего снега. В то время, когда здесь свирепствовали ветер и дождь, там, над перевалами, бушевала пурга. Какие сюрпризы она приготовила нам? Густые тучи скрывали от нас перевал Твибер. Едва можно было различить скалу Бодорку. Пользуясь случаем, мы осматривали ледник, "бараньи лбы" - гладко отполированные ледником скалы и фотографировали. Вдвоем с Павлом мы поправили палатку, вымыли в ручье кружки и ложки, стали вытряхивать одеяла. Через полчаса начавшийся дождь загнал нас в палатку. Снова потянулись нудные, томительные часы... В эту ночь я не сомкнул глаз. Чтобы не разбудить спящих товарищей, мы с Павлом разговаривали шепотом. Больше всего нас беспокоил вопрос питания. Осталась коробка рыбных консервов, пачка сахара и два сухаря. Этого было слишком мало, даже если завтра удастся уйти отсюда! Все разговоры сводились к одному: перевал нужно взять во что бы то ни стало! О возвращении мы не хотели и думать...

Павел уснул. Не знаю, сколько времени я пролежал, когда вдруг почувствовал какую-то особую непривычную тишину. Я осветил фонарем часы: половина третьего. Расстегнув и приподняв полу, я выбрался из палатки. Дождь перестал. Часть неба была совершенно чистой и звезды ярко горели на его далеком куполе.

- Ну, что?-спросил из палатки проснувшийся Павел..

- Вылезай! Только одеяло возьми, холодно. Набросив на себя одеяло, мы несколько минут наблюдали за движением облаков.

- Прекрасно! - сказал Павел. - Теперь перевал наш. Илья! Василий Николаевич! Выходите! Те выползли, ежась от холода.

- Товарищи, какая погода! - Василий Николаевич ощупывал карманы в поисках очков. - Нужно сейчас же идти!

- Еще нет трех часов,- остановил его Павел, - рано. Необходимо быстро собраться. Как только начнет светать, двинемся вперед.

Темнота мешала нам, но через сорок минут все было собрано. Илья раздал нам по десять кусочков сахара, которые мы положили поближе, в наружные карманы. Чтобы -было теплее, мы одели рюкзаки. Я вынул карту, сориентировал ее по компасу и определил общее направление движения. В десять минут пятого чуть-чуть посветлело. Ждать дольше не было никаких сил!

- Пошли!- скомандовал Павел.

Через полчаса мы остановились и, переводя дыхание после тяжелого крутого подъема, с удовлетворением почувствовали, что двухдневный дождь, мокрая тесная палатка, вынужденное ожидание - все это уже в прошлом. Настоящее, живое, сегодняшнее - это перевал Твибер!

ПЕРЕВАЛ ТВИБЕР

"И пусть нам. тропу застилая.
Навстречу ползут облака,
В походе, товарищ, мы знаем,
Туристская дружба крепка"
(Туристская песня).

Мы почти ничего не знали о нем. Балкарцы и сваны пользовались им очень давно. В 1886 году первым из туристов его прошел венгерский географ Деши. Лишь 44 года спустя, в 1930 году, в тяжелых условиях кавказской зимы через него прошли на лыжах советские альпинисты, а после этого, до самой Отечественной войны смелые туристы были здесь частыми гостями. Его высота 3580 метров над уровнем моря, но имеющиеся в нашем распоряжении справочники не причисляли его к трудно преодолимым. Твибер считался легким перевалом. Такими данными более чем двадцатилетней давности располагали мы, поднимаясь к перевалу по верхнему течению ледника Кулак 25 июля 1955 года.

Шел пятый час утра. Холод сковывал движения, вызывал временами непреодолимую дрожь в теле. Руки в брезентовых рукавицах коченели и пальцы плохо повиновались. Ветер налетал частыми, мощными порывами, затруднял дыхание, заставлял останавливаться, чтобы удержать равновесие. Сказывались наше двухдневное лежание в палатке и высота: участились пульс и дыхание, чувствовалась вялость во всех мышцах. Тень горной болезни нависла над нами...

Медленно, след в след, экономя движения, поднимаемся по плотному фирновому полю - Павел, Василий Николаевич, Илья и я. Шаг правой ногой, шаг левой и удар штычком ледоруба о фирн. Снова шаг правой и левой, еще удар штычка... И так много сотен раз.

Когда идущий впереди останавливается, остальные застывают на месте, как по команде, опершись на ледорубы. Желание фотографировать должно быть слишком велико, чтобы заставить себя взяться за аппарат, сделать несколько шагов по склону, выбирая нужную точку съемки. Павел делает два снимка. Отстав метров на пятнадцать, я фотографирую группу снизу, на фоне снега и облаков.

- Сильно болит голова,- говорит Илья.- У тебя таблетки есть?

Я отрицательно качаю головой, протягиваю ему кусок сахара и Илья рассеянно начинает грызть его, сдвинув черные очки-консервы на лоб.

- Одень очки, глаза заболят, Илья! Головная боль - это обычное явление при быстром подъеме без активной акклиматизации... Замечаешь, что голубой цвет неба здесь особенный какой-то, глубокий?

Я стараюсь отвлечь его внимание еще несколькими фразами. Он смотрит на снежные склоны, вспаханные лавинами, на голубой лоскут неба и устало улыбается.

- Спасибо, дорогой, - говорит вдруг. - У меня все будет в порядке, не беспокойся.

Снова идем вверх, траверсируя склон и используя для облегчения подъема языки шиферной осыпи. На ходу часто приходится протирать защитные очки. Они плотно прилегают к лицу и поэтому сильно запотевают. Подошвы горных ботинок скользят на твердом фирне, приходится все время быть начеку, чтобы не упасть. Несмотря на большое физическое напряжение и теплую одежду, окончательно согреться все же не удается. Пронизывающий ветер сокращает наши и без того короткие остановки. Шляпа не держится на голове. Мы идем в красных туго завязанных косынках. Только Василий Николаевич верен своей старой видавшей виды "сванке".

До предперевальной площадки добрались за пять часов упорного движения. Мы знали по описаниям, что отсюда до перевала будет короткий и легкий подъем. Но, выйдя на площадку, мы были потрясены тем, что увидели. Путь к перевалу нам преградил снежный вал высотой не менее ста метров! В то время, когда мы пережидали дождь на леднике, здесь господствовала пурга. Снегопад был так обилен, а ветер так силен, что образовалась гигантская снежная воронка с крутыми склонами, подняться по которым было невозможно. Мы стояли на дне этой воронки тщетно высматривая пути подъема.

Участники похода Хваль и Чопп у тура на перевале Твибер.

Погода снова начала портиться. Густые тучи надвигались с северо-востока с удивительной быстротой. Усилился ветер. Пасмурная погода сделала почти, неразличимым рельеф снега. Склоны воронки вдруг показались значительно более пологими, чем раньше, и легко преодолимыми... Но мы знали, что это зрительный обман. Василий Николаевич, не снимая рюкзака, сел отдохнуть на снег. По его молчанию, по положению рук и головы можно было догадаться о крайней усталости. Илья ежился от холода, повернувшись спиной к ветру и спрятав руки подмышки.

- Как ты думаешь, - спросил меня Павел, - где лучше подниматься?

Впереди и справа крутизна снежного вала исключала возможность подъема. Только у стыка склона воронки с ребром скалы Бодорку снежный вал был не так крут и, по-видимому, доступен для прохождения при должной страховке. Слева круто вверх к Кулак-Тау уходила покрытая снегом шиферная осыпь. Если по ней подняться до уровня гребня вала, а затем пройти по гребню, то можно добраться до перевала.

- Либо там,- показал я ледорубом вправо в сторону Бодорку, - либо здесь, по осыпи.

Павел повернул ко мне свое обветренное лицо, обросшее жесткой пятидневной щетиной.

- Ты знаешь, смотрю на тебя и только сейчас представил себе, какими дикообразами мы выглядим: небритые, губы обветрены, лица синие, глаза воспаленные... Родные и знакомые не узнали, если бы встретили нас.

Он засмеялся, провел рукой снизу вверх по щеке,сдвинул очки со лба на переносицу и спросил:

- Как чувствуешь себя?

- Хорошо.

- Пойдем с тобой по осыпи, разведаем путь. - И громко Илье: - Подъем начнете, Илюша, когда услышите наш сигнал!

Еще тридцать минут борьбы за высоту - и мы на уровне снежного гребня! Справа впереди метров на двадцать ниже нас ясно вижу перевал и на нем каменный туру присыпанный с северной стороны снегом. Кричу вниз нашим:

- Перевал! Перевал! Давайте наверх!

Там не слышат. Свищу что есть силы. Услышали. Идут...

10 часов 30 минут. Мы на перевале! Сняв рюкзаки, подходим к туру. Ветер валит с ног. Присаживаемся на корточки, разбираем тур. В ржавой жестяной банке из-под сгущенного молока находим завернутую в целлофан записку туристской группы пятьдесят пятого коллектива СО "Динамо".

Василий Николаевич завернул в целлофан пять кусков сахара, вложил пакетик в банку вместе с нашей запиской, написанной Павлом. Через пять минут начали спуск на ледник Лычат по крутой осыпи, почти сплошь покрытой тонким слоем мокрого снега.

Уклон достигает 55°. Сразу же связываемся веревкой и движемся с большой осторожностью. Предательница Бодорку все время сыпет и сыпет камнями. "Живая" осыпь, подмываемая водой, начинает сползать. Не удержавшись на ногах, Илья падает, съезжает по мокрому скользкому шиферу на длину свободной части веревки. Стоп! Сразу после рывка он поднимается на ноги и принимает устойчивое положение. Через несколько минут на обледенелой части склона срывается Павел, но тут же ловко переворачивается на живот, всаживает, клюв ледоруба в склон и, встав на ноги, кивает нам головой: все в порядке! У Павла удивительная выдержка и самообладание. Никакого испуга или паники - точность, расчет, отличная ориентировка, знание техники передвижения и незаурядная смелость. Не подведет!

Почти в самом конце двухсотметрового спуска неожиданно сорвался со склона Василий Николаевич. К этому времени мы с Ильей уже отвязались, так как решили, что оставшиеся два-три десятка метров можно пройти без страховочной веревки. Не знаю, чем бы окончилось его стремительное падение, если бы Павел не успел застраховать его через ледоруб, когда тот "проехал" уже около десяти метров.

Bcкope мы стояли на леднике Лычат. Толстый слой свежего снега скрывал все трещины и обломки скал, упавшие со склонов Бодорку. Отсюда началось наше тридцатикилометровое "ледниковое шествие". Лычат, Ласхедар, Дзинал, Твибер - колоссальные ледники, испещренные синими, голубыми и зелеными трещинами, рассеченные крупнокаменистыми моренами, отшлифованные сотнями ручейков. То справа, то слева видны были широкие мертвые течения впадающих ледников, иногда более грандиозных, чем основной, - Асмаши, Зер, Тот, Китлод... В этот день за 15 ходовых часов мы прошли по ледникам более 30 километров. А когда вечерний туман стал заполнять ущелье, мы остановились среди нагромождения серых каменных глыб в том месте, где из-под грязно-зеленого среза ледовой коры вырывалась с грохотом река Твибер и проносилась через узкий глубокий каньон к широким альпийским лугам Верхней Сванетии. Ледник и ущелье заканчивались каньоном с совершенно отвесными стенами. Слева - крутые склоны и мощный ледопад Китлода, справа - исполинский моренный вал. Мы прошли немного вперед, затем Павел повернул вправо, на морену, а я - влево, на склон. Мы вернулись ни с чем: выхода из ущелья не было!

Начинало темнеть, пора было думать о ночлеге. На морене, где мы находились, установить палатку было невозможно. Мы выбрали место под громадной скалой, общими Усилиями отодвинули два тяжелых камня и сложили из более мелких камней маленькую площадку. Расстелив плащи, положили на них два одеяла, а два других оставили для того, чтобы укрыться. Для утепления Павел предложил укрываться не попарно, а всем вместе, развернув одеяла в ширину.

- Прошу к столу, - пригласил Василий Николаевич, ставя на камень два котелка с ледниковой водой. - Чем богаты, тем и рады!

На одеяле лежали дюжина кусков сахара, сухарь, банка консервов "Бычки в томате" и начатая пачка таблеток "Витамин "С" с глюкозой".

- Спасибо,- пошутил Илья, - мы только что плотно поужинали. Вот, если бы сигаретку...

- Отказываться неудобно, даже если ты сыт. Это обидит хозяина, - нравоучительно заметил ему Павел.

Мы присели к "столу". Павел взял консервы, подбросил их на руке и внимательно осмотрел банку.

- Что-то "Бычки" наши распухли! Посмотри-ка, Игорь, ты в этом разбираешься лучше!

Оба донушка банки немного вздулись. Признаки явные, сомнений нет!

- Бомбажная, придется выбросить, - с уверенностью заключил я, а сам с тоской посмотрел на сиротливо лежащий сухарь и кучку сахара.

Павел потянулся к банке:

- Экспертиза вполне авторитетна. Не огорчайтесь, друзья! Вспомните, вы же все не любите этих консервов. Я сам люблю только свежую рыбу...

Он размахнулся и бросил банку вниз. Ударившись о камень, банка лопнула, издав глухой взрыв.

Мы по-братски разделили сухарь, съели сахар и по две таблетки витамина, запили водой. При жеребьевке Павел и Василий Николаевич вытянули короткие спички и легли спать по краям, предоставив нам теплую середину. Ночью Василий Николаевич все время тянул на себя одеяло. А когда Павел, почувствовав холод, пытался тянуть обратно, тот просыпался и скороговоркой шептал:

- Что вы делаете? Павлик, Павлик! Пустите одеяло! Утром, разделив моренный склон на четыре участка, мы разошлись поодиночке, чтобы найти тропу, выводящую из этого "каменного мешка". Наши поиски были безуспешны! Вернувшись к месту ночевки, возобновили разведку, пройдя предельно вперед и держась направления на вершину утеса на правом берегу каньона. Перелезая с камня на камень, обрывая пуговицы и царапая ладони, взбирались по громадным каменным плитам. И когда совсем потеряли надежду на успех поиска, мы неожиданно увидели тропу. Она исчезала на осыпи, но ясно была видна на гребне морены. Поднявшись туда, мы обнаружили ржавые банки из-под сгущенного молока, коробку от папирос "Север" и обрывок пояска - явные следы пребывания туристов. Тропа сбегала по ту сторону морены вниз и исчезала в густой зелени леса, который покрывал склоны ущелья.

Когда, взяв рюкзаки, мы выходили к тропе вторично, Павел предложил поставить для других туристских групп, которые пройдут здесь после нас, указательные туры. Мы их поставили в двух местах: один - на камне близ места ночевки, а другой - на краю огромной глыбы неподалеку от тропы. Полоски синей клеенки, повешенные на туры, должны были привлечь внимание тех, кто будет искать тропу, а записки, вложенные в туры, быстро приведут наших неизвестных друзей к желанной тропе.

27 июля во втором часу ночи в дверь маленькой комнаты, которую нам любезно предоставил директор Местийской турбазы Алфес Васильевич Дзидзигури, настойчиво постучали.

-- Кто там? - недовольно спросил Василий Николаевич.

-- Откройте, одесситы! - раздались голоса за дверью. - Привет с Твибера!

Мы поспешили зажечь свет и открыть дверь. Крепко пожимая нам руки, руководитель Московской туристской самодеятельной группы СО "Крылья Советов" Виктор Захарович Злобин сказал:

- Спасибо за ваши записки в турах! Без них мы не скоро вышли бы из этой "каменной ловушки". Сегодня бы здесь еще не были... Азимуты у вас даны точные, не ошибешься. Мы все там так и оставили, - пусть воспользуются следующие группы!

СВЕТЛЯЧОК

"Кто не ищет дружбы с близким, тот себе заклятый враг"

(Шота Руставели).

Пришли сильные дожди, дорогу во многих местах размыло и автомобильного сообщения между, селениями Текали и Лентехи в эти дни не было.

- К сожалению, в Лентехи машины не ходят, - подтвердил молодой врач, отмечавший нам маршрутный лист в текальской больнице. - Но до Лентех всего семнадцать километров, за три часа дойдете. Только грязно очень...

Я слушал врача, а сам внимательно смотрел в окно на полуторатонную машину, которая стояла неподалеку на площади против чайной. В машине сидело несколько женщин и дремали два старика. Из-за большого количества корзин, мешков, бидонов и тюков казалось, что в кузове больше места не найдется.

- А эта машина не пойдет в Лентехи? - спросил я у доктора.

- Эта? Она с самого утра стоит. Наверное, не пойдет! Впрочем, можно узнать.

- Никто не знает, - развел он руками, вернувшись через несколько минут. - Говорят, что дорога очень плохая, шофер ехать не хочет и сидит со своими приятелями в чайной.

- Тогда мы пешком пойдем, - протянул ему руку Павел. - Спасибо. Всего хорошего!

- Пожалуйста! Счастливого пути!

Сразу же за селением мы зашлепали по жидкой грязи. Брызги из-под ног разлетались во все стороны, поэтому мы шли на некотором расстоянии друг от друга. Вскоре, против ожидания, грязь исчезла, земля стала суше и только изредка попадались гигантские лужи, да кое-где со склонов текли мутные мелкие ручейки.

Дорога шла по неширокому карнизу над крутым обрывом в реку Цхенис-Цхали. То вскидываясь вверх, то резко сбегая, она и в хорошую погоду требовала от шофера мастерского умения водить машину и крепких нервов. Крутые повороты делали ее особенно опасной...

Незаметно пролетело более двух часов. Мы прошли километров десять. На ботинки налип слой глины, брюки были забрызганы до колен грязью. В небольшом ручейке мы обмыли обувь и присели на столбиках у самого обрыва в реку.

- Товарищи, слышите? - спросил Илья, прислушиваясь.

Мы ничего не слышали. Он встал, быстро дошел до поворота дороги и, обернувшись, крикнул:

- Машина!

Мы подбежали к нему. Действительно, к нам приближалась автомашина. Это была знакомая нам полуторка.

Переваливаясь, она медленно продвигалась по дороге, а пассажиры во все горло хором пели какую-то сванскую песню. Подъехав к нашим рюкзакам, машина остановилась. Певцы замолкли.

- Подвезете нас до Лентех? - спросил Василий Николаевич у шофера.

- Подвезем. Что поделаешь с вами? На дороге не бросим. Садись!

Наши рюкзаки были приняты в кузов без энтузиазма. Я даже увидел несколько недовольных физиономий. Но когда пожилой сван строго прикрикнул на земляков, те потеснились. Мы устроились - кто стоя, кто поверх тюков или облокотившись на большие бидоны. Машина поползла по дороге. Сваны снова затянули песню.

Нас раскачивало, бросало из стороны в сторону, бидоны гремели, а неунывающие пассажиры продолжали петь. За борт машины лучше было не смотреть: шофер выполнял такие "выкрутасы", что захватывало дыхание, а руки судорожно хватались за что попало. Поэтому все свое внимание мы сосредоточили на пассажирах. Женщины не разговаривали между собой и не пели. Они устали от томительного многочасового ожидания и теперь некоторые из них дремали. Пожилые мужчины, почти все усатые с суровыми лицами, пели низкими голосами, замолкая на несколько секунд лишь тогда, когда запевала начинал очередной куплет. На стариках были национальные костюмы. Молодежь была одета по-городскому и хотя тоже участвовала в хоре, но пела не так громко и пальму первенства скромно уступала старшим. Рядом со мной сидел молодой сван лет двадцати пяти, с большими карими глазами, орлиным носом, тонкими усиками. Забинтованной рукой он обнимал за плечи своего соседа слева и старательно выводил мотив/песни. Но вот песня смолкла. Вечерняя прохлада, заполнившая ущелье, заставила нас одеть куртки, а наших спутников - пиджаки и плащи. Женщины кутались в платки.

- Слушай, давай вместе споем что-нибудь,- обратился к нам сосед. - Какую песню знаем, будем петь!

- А какую ты знаешь?- спросил Павел.

- "Три танкиста". Только ты запевай, а мы поддержим.

Мы дружно спели песню о трех танкистах. Припев "три танкиста, три веселых друга - экипаж машины боевой" подхватывали даже старики. Им нравилось.

- Давай еще споем, - попросил парень, сидевший на бидоне. - Хорошую песню давай!

Павел задумался, потом улыбнулся, обвел глазами окружающих и запел:

Чёмо цицинатела,
дапринав нела-нела,
шенма шорис натебам,
дамцва да даманела.

Сваны насторожились, на лицах их отразилось удивление, сменившееся затем улыбками, и конец куплета уже был дружно подхвачен их громкими голосами. Старик в бурке одобрительно похлопал Павла по плечу, а остальные, замолчав, смотрели на нового запевалу и слушали начало второго куплета. Потом снова оглушительно подхватили незнакомый мне мотив:

Анатеб да карги хар -
Маграм ме рас маркихар.
Чёми ико ис минда,
Шен ки схвискен грабнхар.

Куплет за куплетом запевал Павел, окончательно завоевав внимание и симпатии всех пассажиров. Аплодисменты заглушили последние слова песни. Наши спутники бурно выражали свой восторг, пожимая Павлу руки и приветливо улыбаясь нам. Я был удивлен не менее сванов тем, что Павел поет по-грузински такую длинную песню и, как уверял меня мой сосед слева, все слова произносит правильно. Оказалось, что песня была переписана и выучена Павлом с помощью его друзей-грузин, когда он работал на Краснополянской турбазе.

Эта старинная лирическая грузинская песня называется "Чемо цицинатела", что означает "Мой светлячок". Песня носит аллегорический характер и светлячок в ней, по-видимому, символизирует свободу, человеческое счастье. Сердце рвется к счастью, к светлячку, но он то вспыхивает, то гаснет и улетает...

"Светлячок" нашей дружбы ярко вспыхнул и больше не гас. Соседи расспрашивали нас о походе, о ледниках, интересовались нашими именами, специальностями, советовали, где лучше остановиться на ночлег и как скорее добраться из Лентех до города Кутаиси.

В Лентехи мы приехали ночью. Большинство наших попутчиков сошло на площади. Мы познакомились с моим соседом по автомашине Володей Колдачи, который оказался бухгалтером-инструктором финотдела. Он проявил к нам в этот вечер столько внимания и заботы, что мы не знали, как его благодарить. По его настойчивой просьбе шофер подвез нас к самому порогу гостиницы. Мы думали, что Володя уедет, но он остался, взял рюкзак Василия Николаевича и впереди нас поднялся по скрипучей деревянной лестнице в гостиницу. Нас встретила дежурная, женщина средних лет. Она по-свански поздоровалась с Володей. Он ответил ей коротким "здравствуйте!" и весь последующий разговор продолжал по-русски. Это было проявлением особого такта к нам, его знакомым, не знавшим местного языка.

- Места свободные есть? Давайте быстро четыре места! Вот мои друзья, - мыться хотят, кушать хотят, спать хотят. Куда идти?

Дежурная, растерявшись от володиного натиска, смущенно ответила:

- Нет мест, Володя! Все занято.

- Как нет? - начал кипятиться тот. - Это же наши друзья, - должны быть места!

- Понимаю, понимаю, Володя. Но мест все равно нет...

- Пойдем ко мне домой, - сверкнув глазами на дежурную, предложил Володя, взявшись за лямки рюкзака.

Мы поблагодарили, но отказались: было уже поздно, да и являться в таком виде в гости было неудобно.

- Ладно, - не сразу согласился Володя, - сами найдем места! Кто занял всю гостиницу?

- Пионеры, мальчики, - с огорчением сообщила женщина. - Какую-то эстафету привезли. Завтра они уедут...

- Завтра нам не надо, сегодня надо! - отрезал Володя. - Пойдем!

За дежурной он направился по коридору в ближайшую комнату. Я и Василий Николаевич прошли за ними в отворенную дверь. На кроватях спали мальчики лет двенадцати-четырнадцати. Пионерские галстуки и множество книжек были разложены на тумбочках. Володя осторожно разбудил мальчика, спавшего на крайней кровати. Тот спросонья заморгал глазами, потом с недоумением уставился на него.

- Ты хороший пионер? - спросил Володя. - Почему такой маленький лежишь один на такой большой кровати. Можно спать с другим пионером вместе. Уступи, бичо (Парень, мальчик (грузинск.)), мне место, я спать буду.

Мальчик, разглядев наши улыбающиеся лица, успокоился, перебрался на соседнюю кровать, потеснив немного спящего там стриженного под машинку мальчугана.

- Одно место есть, - удовлетворенно констатировал Володя.

Он подошел к другой кровати, где, разметав руки и сбросив одеяло на пол, спал крепкий мальчуган. Проведя сначала рукой по непослушным мальчишеским волосам, наш заботливый приятель потряс его за плечо и ласково сказал:

- Все в порядке, не бойся. Как тебя зовут? Кулади? Молодец! Ты хороший пионер? Да? Видишь - вот наши друзья пришли с гор, хотят спать, а мест нет. Ложись со своим товарищем там, а на твою кровать ляжет он.

Володя показал на меня и, подняв вверх два пальца правой руки, добавил:

- Видишь, уже два места есть! Агитируем дальше...

Ему без труда удалось сагитировать еще двух "хороших пионеров". Заняв места в комнате и вымывшись холодной водой, мы переоделись и были готовы к ужину. По предложению Володи отправились ужинать в довольно большой для такого селения ресторан. Павел вышел на веранду последним.

- Товарищи, - сообщил он огорченно, - у меня неприятность: я потерял свой дневник. Он, видно, выпал из кармана в кузове автомашины, когда мы высаживались. Так жаль... Там записи, адреса...

- Не беспокойся, - уверенно сказал Володя, - если дневник в машине остался, то не пропадет, его принесут. Завтра утром принесут обязательно.

Мы прошли уже несколько десятков метров по тротуару, когда услышали автомобильный гудок. Из-за поворота появилась машина, ослепив нас ярким светом фар. Около тротуара шофер притормозил и, приоткрыв дверцу, крикнул:

- Туристы? Давай сюда! Блокнот теряли? Квитанции теряли?

Павлик бросился к машине, где шофер вручил ему дневник и несколько вложенных туда "драгоценных" отчетных документов - квитанций и счетов.

- Спасибо! - присоединили мы свои голоса к голосу Павла.

В ресторане народу было мало. Мы заняли столик в углу у открытого окна. Официантка предложила единственное оставшееся в это позднее время блюдо - солянку. Вскоре на столе стояли пять двойных порций солянки, три бутылки красного терпковатого, но приятного вина "Саперави".

- Сегодня последний день нашего похода, - поднял бокал Павел. - Выпьем за его успешное окончание!

-- За окончание похода!

С солянкой мы справились с большой легкостью. Пришлось повторить заказ.

- Как вам понравилось в Сванетии? - спрашивал Володя. - Где лучше - в Верхней или в Нижней? Говорят, в Верхней Сванетии лучше. Хочу туда ехать работать. Как посоветуете?

-^: Нам больше нравится Верхняя Сванетия, - сказал ему Илья. - Она гораздо красивее, там замечательный воздух, старинные селения, гостеприимные люди.

- Э-э, люди и здесь хорошие, - возразил сван. - А что там красиво - все говорят. Поеду туда работать!

- Куда поедешь? - спросил его незаметно подошедший к нашему столу незнакомый мужчина. - Куда от меня поедешь?

- Шарден! - воскликнул Володя, пожимая ему руку. - Садись с нами! Знакомьтесь: это мой друг Шарден Кураспедиани.

Друг Володи был невысок ростом, смугл, черноволос, очень подвижен и приветлив. Он все время шутил и смеялся, показывая два ряда ровных белых зубов.

- За дружбу! - провозгласил тост Илья. - За дружбу, которая поддерживала нас в походе, которая помогла преодолеть все трудности, которая привела нас сюда!

Когда все выпили, неугомонный Шарден, прищелкивая пальцами, запел шуточную песню о двух неразлучных друзьях. Мы не понимали слов, но по выражению его лукавых, смеющихся глаз, по быстро меняющимся минам подвижного лица догадывались о содержании песни. То озаренное улыбкой лицо Шардена выражало радость встречи с Другом, то на него падала тень обиды, подчеркнутая насупленными бровями и сверкающими глазами. Потом глаза и губы выражали тоску, скуку, а жесты говорили о желании помириться с незаслуженно обиженным другом. И вдруг радость примирения разливала широкую счастливую улыбку на смуглом лице певца. Энергия так и бурлила в этом неутомимом весельчаке, ноги так и ходили под столом! Казалось, что он сейчас пустится в пляс. Мы от души шумно аплодировали ему. Разговоры грозили затянуться надолго, и я, налив остатки вина, хотел предложить последний тост за наших друзей Володю и Шардена, поблагодарить за внимание к нам. Меня перебил Володя, высоко подняв бокал.

- Знаю, за что хотел выпить - за наше здоровье? Спасибо! Выпьем лучше за то, чтобы человек шел к человеку с открытым сердцем, чтобы дружба была главным законом для людей. Чтобы не только я, сван, дружил с тобой, русским, а чтобы все дружили - кореец с французом, индус с украинцем, поляк с негром, монгол с латышом и англичанином, а все они вместе - между собой. Вот тогда будет хорошая жизнь у людей! За такую дружбу выпьем, товарищи!

В гостиницу мы вернулись в сопровождении Володи и Шардена. Оставив нам свои адреса и пообещав нас завтра проведать, они вскоре ушли. В комнате было душно, и Илья распахнул окно. От поймы тянуло ночной прохладой. Из темноты доносился несмолкаемый шум реки. На противоположном берегу, выше белеющей полосы гальки приветливо мерцали огни лентехских домиков. Где-то там живут Володя и Шарден - прямые, сердечные, гостеприимные сваны, наши новые друзья. И светящиеся окна их домов - это не огни, нет! Это светлячки - негаснущие светлячки нашей хорошей человеческой дружбы.

"ГОЛУБАЯ ПИЖАМА"

Из окон вагона
земля не такая:
Она пролетает,
крутясь и мелькая.
Нет, самое лучшее -
это пешком
Шагать по дороге
с заплечным мешком!"
(Сергей Смирнов, "Дорога").

На горной тропе и у ночного костра, в душном железнодорожном вагоне и на палубе теплохода песня - верная подруга туриста. Песня - это символ нашей дружбы, символ любви к необъятным просторам родной земли, песня - это факел, освещающий трудный путь к нашим спортивным победам.

Наши туристские песни полны бодрости, задора, неудержимого веселья, и только немногие из них лиричны. Печальных туристских песен нет! Песня, о которой я расскажу, была о пижаме - о шелковой, красивой, дорогой пижаме.

Не о той, в которой по санаторному саду прохаживается пожилой моряк из Петропавловска-на-Камчатке, не о той, в которой старый колхозник-скотовод из Кабарды выходит из дверей Хаджибеевской грязелечебницы, не о той, в которой, опираясь на палку, только что поднялся по трапу убеленный сединами профессор. Нет! О другой пижаме повествовала песня.

Она была веселой, остроумной, полной иронии и разбудила воспоминания близких и далеких лет...

Я проникся неуважением к шелковым пижамам давно, еще четырнадцати лет, когда впервые побывал на Кавказе. Только теперь я могу в должной мере оценить живой, "соленый" юмор палубных матросов товаро-пассажирского парохода "Севастополь", на котором я совершал первое в моей жизни путешествие. Матросы внимательно присматривались к "пижамным" пассажирам и часто отпускали по их адресу шутки и замечания, от которых все "палубные" долго и громко хохотали.

Хорошо помню, как утром вдоль борта выстраивались шезлонги, на которых принимали солнечные ванны молодые здоровенные фигуры в темных очках. На их головах были обязательные панамы или носовые платки, завязанные узелками по концам. Каждые пять минут фигуры меняли позы, благосклонно подставляя солнцу для равномерного облучения попеременно бока, спину и живот, а через двадцать минут уже натягивали на себя пижамы! А мне, четырнадцатилетнему парню с выгоревшими волосами и прокаленному до угольной черноты, все это было непонятно и смешно. Я вырос у моря, и лучи южного солнца нещадно жгли меня и моих сверстников с восхода до заката, а купались мы так много, что наши загорелые тела всегда бывали покрыты налетом соли. Солнце с раннего детства было нашим другом и мы любили его лучи - то ласковые, то палящие, и без боязни загорали.

И теперь, через двадцать лет, я не избавился от неприязненного чувства к пижаме. Она навсегда осталась для меня олицетворением неуклюжести, признаком показного барства, униформой белоручек.

В 1949 году, возвращаясь из лагеря украинской школы инструкторов альпинизма "Адыл-Су", группа спортсменов приехала в Пятигорск. Каких только пижам, халатов, шляп и зонтиков здесь не было! Мы сидели в двух шагах от дороги, свесив ноги вниз с обрывистого склона. Отсюда видны были горы Бештау и Машук. После великанов Центрального Кавказа они не производили никакого впечатления. Даже не верилось, что это еще Кавказ. Около нас остановились три дамы и молодой человек в полосатой шелковой пижаме. Одна, самая полная, рассматривая в бинокль Машук, говорила:

- Недавно наши ходили на Машук. У самой горы были. Эрик даже взобраться на нее хотел. Но Ольга Григорьевна ему не позволила: это же очень опасно!

Мы невольно рассмеялись. Эрик смутился. Женщины с недоумением посмотрели на нас и медленно пошли по дороге. До нас долетели слова Эрика:

- ...убедился, что Кавказ - это ничего особенного. Горы не так страшны...

Нам, альпинистам, было обидно за наш Кавказ - величественный, гордый, полный неповторимых красот!

На Черноморское побережье мы приехали поездом. В сочинской турбазе мест для нас, "к сожалению", не нашлось. Все было занято! Не зная, куда направить свои стопы в поисках ночлега, мы сняли рюкзаки, положили ледорубы и сели на широкую садовую скамью. Мимо проходили оживленные девушки и юноши, дородные дамы с веерами разных фасонов, плелись худосочные бледные особы в платьях дореволюционных покроев, мужчины средних лет и старики.

Все это были те туристы, которых мы пренебрежительно называем "плановыми", те, которые нас называют "дикими". Они приезжали на турбазы по путевкам и жили здесь как курортники, наводняя пляжи и шумный сочинский базар. Некоторые с любопытством и удивлением поглядывали на нас.

Пожилой мужчина концом толстой трости пошевелил кошки, притороченные к одному из наших рюкзаков, осмотрел аккуратно свернутую веревку, взял ледоруб, оперся на него. Удовлетворенно закивал головой.

- Видишь, Коля, - обратился он к стоящему рядом юноше с шахматной доской в руке. - Вот это тебе нужно! Рюкзак на плечи - и шагай, трудись, смотри! Трудно, конечно, но зато впечатлений сколько! Вот таким туристом тебе нужно быть, как они...

Он ткнул тростью в нашу сторону и направился к нам.

- Здравствуйте, товарищи! Откуда вы прибыли?

Мы ответили ему, подвинулись, и он сел рядом на скамью.

- Молодцы! Так и нужно жить! Не просиживать брюки на турбазах да бестолку слоняться... Мне бы лет пятнадцать сбросить, так меня здесь никто не удержал бы...

Коля вежливо молчал, слушая наш разговор. Он сунул шахматную доску под мышку и опустил кисти рук в карманы элегантной темно-синей пижамы.

- Дядя Сергей, - сказал он после короткой паузы, взглянув на золотые ручные часы, - мы еще успеем до ужина партию сыграть...

- Партию сыграть!.. - с сожалением посмотрел на Колю дядя. - Ну, иди, расставляй фигуры. Сейчас приду! Барчук! - огорченно кивнул он вслед племяннику. - Сколько лет твердил сестре: приучай к труду, к трудностям. Нет, единственный, видите ли...

Сергей Николаевич еще несколько минут по-дружески разговаривал, а затем тепло распрощался с нами.

Вокруг нас собрались любопытные. Посыпались вопросы :

- Вы, наверное, настоящие туристы?

- Скажите, вы на Эльбрусе были?

- Господи, какой канат! Вы им связываетесь и тянете друг друга?

- Что вас заставляет ходить в такие тяжелые походы? Вам хорошо оплачивают?

- Какой тяжелый рюкзак! Это все время нужно его на себе нести?

В течение получаса мы терпеливо отвечали на все вопросы - о том, что заставляет нас путешествовать, сколько весит рюкзак, сколько километров в день мы делаем в горах, чем мы питаемся там и о многом другом. Но никто не спросил нас, где мы сегодня будем ночевать. Впрочем, на этот вопрос мы ответить бы не смогли. Мы этого не знали сами...

С тех пор прошло семь лет. "Пижамные" юноши стали "дядями" и некоторые из них теперь ездят в Крым и на Кавказ в своих "Москвичах" и "Победах", а многотысячная семья туристов-спортсменов продолжает ходить пешком по тропам Сванетии, через перевалы Главного Кавказского хребта, подыматься к заоблачным вершинам, переправляться через бурные горные потоки. И изо дня в день растет эта здоровая, закаленная туристская армия - армия бодрых, смелых и выносливых - настоящих!

Но встречаются даже и сейчас не настоящие...

В августе 1955 года, после длительного и трудного похода по Центральному Кавказу, мы возвращались на побережье усталые, но бодрые и счастливые своей победой.

Есть замечательный уголок на Западном Кавказе - селение Красная Поляна.

Мы приехали туда на два дня отдохнуть и повидать своих товарищей - инструкторов туризма. Первый день ушел на встречи, разговоры, воспоминания, посещение турбазы и осмотр поселка. А на второй день... На второй день нас неудержимо потянуло в горы! Мы высказали свое желание - и никто из товарищей на нас не обиделся. Здесь все были такими же, как мы, энтузиастами, страстными любителями гор. Они понимали: горы зовут! Павел и я одели рюкзаки и ушли. Ранним утром следующего дня мы вернулись с гор в селение.

Свернув с главной улицы на дорогу к турбазе, мы увидели впереди себя двух молодых людей в пижамах и девушку. Наши тяжелые горные ботинки гулко стучали о каменистый грунт. Девушка обернулась, внимательно посмотрела на нас, что-то сказала своим спутникам. Они замедлили шаги. Когда мы поравнялись с этой группой, девушка подошла к нам.

- Товарищи, вы, наверное, самые настоящие туристы? Не то, что мы... Вот с такими спутниками, - показала она на нас сопровождавшим ее молодым людям, - я полезла бы на самую высокую гору!

Юноши явно были шокированы ее поведением и нерешительно следовали в нескольких шагах от нас. Она шла рядом, рассматривая Павла и меня, задавая вопросы и сама отвечая на них. Незнакомка была красива и, видимо, отличалась завидным здоровьем. Светлые, гладко причесанные волосы подчеркивали смуглость лица. Ровный загар покрывал шею и руки. Капризные губы были ярко накрашены.

- В зачетный поход мы не пошли, - пренебрежительно говорила блондинка. - На турбазе в группах либо дети, либо старики. Ну, что это за компания? И потом, эти... как их?... рюкзаки! Все время на себе нужно носить...

Не прерывая, мы слушали ее. Почему-то не хотелось поддерживать беседу.

- А теперь без туристского значка неудобно появляться дома - засмеют! Была на турбазе, а значка нет! Вы не можете, - обратилась она ко мне, - достать мне туристский значок?

У моста мы остановились. Наша собеседница подала нам руку.

- Инга! Очень приятно было с вами познакомиться. Когда вы уезжаете в Сочи?

- Немедленно, - ответил я, - первым автобусом. Желаем вам все-таки принять участие в походе!

- Что вы? Я сегодня же вечером уеду отсюда. Мы все умираем от скуки!

Через минуту "умирающие" скрылись в воротах одной из лучших туристских баз Кавказа, где кипела туристская жизнь, где проводились интереснейшие походы.

Оказывается, есть люди, которые в такой обстановке могут скучать!

Небольшой автобус был полон. Местные жители с громадными корзинами, большое семейство во главе с тучным папой, группа "диких" туристов с рюкзаками, ледорубами и альпенштоками - весь этот груз плотно прессовался под ободряющие окрики шофера и провожающих. Наконец поехали. Задувал в окна ветерок, под колесами скрипел гравий, шофер-виртуоз, не сбавляя хода, делал крутые повороты. И вот тогда я впервые услышал чудесную песню о белоручках - "пижамниках", полную тонкого искристого юмора. Песня называлась "Голубая пижама". На гитаре аккомпанировал громадный парнище в ковбойке, с прядью пшеничных волос на лбу. Туристы пели:

От Сухуми наш маршрут лежит до Сочи, -
Для пижамников и это трудно очень.
От прогулок наша группа еле дышит...
Просим выдать нам туристские значки!
Потому что от машины жаром пышет,
А от моря часто дуют сквознячки.

Припев: Снаряжение мое - туфли-лак и панама.
Удивляет Сухум мой туристский костюм - голубая пижама.

А вчера в поход ужасный нас водили,
Мы самшитовую рощу посетили.
Стерты ноги, все болит, бредем уныло
Мы до рощи километра два пешком.
А дирекции б неплохо сделать было
Весь маршрут автомобильным целиком!

Припев: Снаряжение мое - туфли-лак и панама.
Все истерлось в лесу, разорвалась о сук голубая пижама.

И отныне мы хотим, чтоб нас возили
И на пляж, и на базар в автомобиле,
Чтоб стоял в палатке каждой вентилятор,
Чтобы пульс нам измеряли через час.
А в те дни, когда вода холодновата,
Чтобы море грел служебный керогаз.

Припев: Снаряжение мое - туфли-лак и панама.
Пусть турбаза возьмет, постирает, зашьет голубую пижаму.

Все же нас зовут туристами недаром,
- Целый день отважно ходим... по базарам
И авоськи мы таскаем по полпуда,
Тяжелей, чем эти... как их? Рюкзаки!
А поэтому дирекции не худо
Было б выдать нам туристские значки.

Припев: Снаряжение мое - туфли-лак и панама.
Как украсить бы мог мне туристский значок голубую пижаму!

Мы любим туристские песни. Эта нам понравилась особенно! Она была записана мной тут же под диктовку одного из исполнителей. Что же касается туристского значка, украшающего голубую пижаму, то это - дело вкуса. Мне и моим друзьям больше нравится туристский значок на черном пиджаке неутомимого туриста - моего школьного учителя Владимира Николаевича Коварца, которому исполнился уже семьдесят один год, и на белых рубашках одесских пионеров, которым еще нет четырнадцати.

Сканирование и обработка текста: Mike (Клуб туристов "Московская застава"), 2005.