Туристское творчество

Автор: Наталья Маркелова (Тверь)

Мне снилось, что я иду по изрытому глубокими ямами полю, а весь мир вокруг залит алым маревом. И тишина над всем этим какая-то непривычная, тягучая, точно мёд. Мёд с пасеки, а над пасекой вьются пчёлы и гудят неугомонно резко, прямо как сейчас, прорезая тишину. И так больно жалят под сердце…

Я вскрикнула и села на кровати, не сразу определив - где нахожусь. Вокруг было темно, только в соседней комнате горела настольная лампа, оттуда же раздавалось невнятное бормотание. Тусклый свет давал возможность рассмотреть цветастые занавески в дверном проёме, и зеркало над старым потёртым комодом.

В зеркале ничего не отражалось. Оно напоминало мне воду в омуте в пасмурный день. И не смотря на то, что там ничего не было, в эту глубину хотелось смотреть и смотреть. А потом погрузится в неё, чтобы уже изнутри увидеть окружающий тебя мир, и так лежать бесконечно в безвременье, взирая на небо белёсыми безжизненными глазами, в которых также одна пустота, и тот, кто заглянет в них, должен увидеть… Но стоп, об этом было слишком страшно думать.

Постепенно я привыкла к темноте и разглядела, что нахожусь в крохотной комнатке, обставленной старенькой мебелью, на стенах из потёртых рамок выглядывают фотографии, пахнет пылью и временем. Такие комнаты бывают лишь у стариков и такой запах тоже только им свойственен. Запах старых запылившихся воспоминаний.

Вот ими-то и делился со мной, прошедшим вечером, старичок хозяин, представившийся как – дед Алексей.

Странная вещь – автостоп, порою оказываешься совершенно не там, куда собирался первоначально. Вот если бы не встретили мы с подругой под Ржевом старенький уазик, ночевать пришлось бы явно в лесу. И меня передернуло даже от мысли об этом. Хотя у нас с собой были в рюкзаках: и палатка, и спальники, и запас еды, и не раз и не два ночевали мы у костра, но я помню, как начала опускаться тьма и заодно с ней какой-то первобытный ужас. А так добродушный старичок, не только даром провёз нас часть пути, но даже позвал переночевать и ужином накормил.

Подругу мою сон сморил тут же, а я сидела и слушала рассказы хозяина. Автостопщик не может заплатить за поездку деньгами, но он может выслушать, может поддержать разговор, а когда надо развеселить или посочувствовать.

Дед Алексей жаловался на жизнь, ругал цены и колхозное начальство. А потом начал вспоминать войну. И стало немножечко не по себе оттого, что его молодость, связанная с болью, кошмаром и смертью, всё одно осталась для него ярким, неповторимым, самым дорогим воспоминанием. И после войны, он сам родом из Ленинграда, вернулся в эти места под Ржевом и поселился, в маленькой деревеньке, не далеко от того поля, где шёл самый страшный в его жизни бой, после которого он попал в госпиталь и едва не лишился ног. Наверное, это и навеяло мне сегодняшний сон.

…- Страшное дело творилось здесь, трупы покрыли всё вокруг, в воздухе стоял запах разложения и горелого мяса, мы чуть ли не ходили по мертвецам. Некогда было копать могилы, некогда было думать об умерших товарищах. Мы все знали, что рядом с ними можем лечь, только потому, что в наш мир пришёл враг, но мы не могли и помыслить о том, что война будет проиграна. Мы хотели верить в то, что наши родные, наши дети и их дети будут жить свободно на этой земле. Пусть мы умрём, но и враг умрёт тоже, - дед говорил как пописанному, наверное, его очень часто просили, да и теперь просят, выступать перед школьниками. И вдруг замолчал. А потом, оставив ораторский тон, шёпотом сказал мне, – знаешь, когда человека снарядом разрывает, от него жуткая вонь, я этот запах навсегда запомнил. Иногда находясь в поле, я его и сейчас чувствую. А как вспашут землю так на закате она белая от костей и, кажется, что светиться, столько людей в ней. И снаряды до сих пор находят. Ох, сколько после войны подорвалось тут тракторов.

- А почему же не похоронили солдат, что здесь погибли?

- Это только в кино показывают: собирается деревня, копает братскую могилу, хоронит героев, ставит на холмик звёздочку, кладёт цветы и каждое 9 мая поминает. А на самом деле всё по другому было, в деревнях остались лишь бабы и дети, кому хоронить-то было? Хорошо если сгребли умерших в овраги и землёй присыпали. А кто и в поле в бывших окопах да воронках лежит.

Для меня это было откровением. Я о войне знала лишь по фильмам и книгам, некому мне было рассказать о ней, оба моих деда с войны не вернулись. Всё, что у меня было это письмо с фронта жёлтенькое, потёртое…

- Вот и откапывают солдатушек, аж по сей день.

- Кто откапывает?

- Да все кому не лень. И отряды поисковые, и копатели чёрные, да и деревенские.

- А что и деревенские копают?

- А то, все мы на этой земле живём. Хорошо хоть не довелось вам ночевать в лесу. Странные дела тут творятся, земля ведь в этих местах насквозь кровью пропитана.

- А что так? – мне стало интересно, дед затронул мою любимую тему про всё загадочное и необъяснимое.

- Да вот ребята знакомые сказывали, они врать не будут. Откопали они давеча двоих солдат в одном окопе, по костям видно, один побольше другой пониже ростиком. Ну, кой-какие вещички у них взяли. Потом посидели водочки попили и уж к вечеру засобирались домой. Вдруг глядят, а две тени обрели форму людей, только огромных, один вроде как повыше другого. Отделились тени от леса и идут к костру, Ну ребята в машину и дёру, так тени их долго провожали. А вот ещё в газете писали, тоже вроде как в наших краях было, якобы видели люди, как ночью точно на параде шли тени убитых солдат, много их было, так шеренга за шеренгой и уходили в лес. Да чего далеко ходить, помнишь, где я вас подобрал? Вроде бы дорога как дорога, а в аккурат там фуры на бок ложатся, точно заколдованное место. Кто знает, может в войну, тут кто ценой собственной жизни танку пройти не дал. Странные тут места, странные. Ходят слухи, Гитлер здешней битве придавал особое значение, чудно и не понятно воротами в Берлин называл, может и не спроста. Серьёзные дела тут были, солдат много полегло кто миллион говорит, кто два, а кто и больше… Вот так оно было.

Я поняла, что не усну уже, что-то неукротимо влекло на улицу, наверное, любопытство. Хотелось встретиться с этим необъяснимым лицом к лицу.

Я быстро оделась и вышла в освещённую комнату, оставив подругу смотреть цветные сны, которые должно быть не были похожи на мои.

За столом, накрытым цветастой скатертью, сидела старушка. Я её запомнила с вечера, она нам и картошку накладывала, и постель стелила. Вот только ни слова не сказала, мне даже показалось, что она немая.

Бабка чинила рубаху, когда я вышла на свет, она подняла глаза, на удивление молодые и яркие, и произнесла:

- Что, тебе они тоже спать не дают?

Я замерла, что-то больно ударило под сердце в то место, куда укусила во сне пчела.

- Вот и я не сплю, - продолжала старушка, - они во сне приходят, стоят у кровати и молчат, точно обвиняют в чём. И он приходит.

- Кто? – слово сквозь глотку протиснулось ежом.

- Никита. Приходит и молчит, точно укоряет. Только вот в чём? В том, что не верна? Так он погиб, а я молодая была, мне жить хотелось. Скоро вот тоже туда уйду. Только вот он не прощает.

Мне стало страшно, бабка явно была безумной, я выскочила в коридор, затем на крыльцо, натянула пропахшие дорогой кроссовки и помчалась в поле, хорошо, что дом находился на краю деревни, не пришлось будить собак.

Но когда я оказалась на открытом пространстве, мне стало страшно, как никогда в жизни…

Стоял конец августа, звёзды светили ярко и часто срывались с мест, ударяя по памяти. Ночь была светлая, и поле было как на ладони. Но меня взяла такая жуть, что сердце старалось стучать намного тише. Мне казалось, что за мной наблюдают. Что кто-то стоит за каждым кустом и деревцем вокруг поля, в каждом тёмном пятне мне мерещились мертвецы. Меня бил озноб, словно была не тёплая летняя ночь, а весенняя и морозная.

- Ну же, где вы? – голос мой надломился.

И вдруг они стали выходить, становясь, плечо к плечу. Тени, тени, тени…

Они строились ряд за рядом, шеренга за шеренгой. Где-то звучали взрывы, вставала на дыбы земля, наяву оставаясь ровной, сползали в воронки тела, стонали раненые. «Ни шагу назад!» - кричал кто-то, хриплым надрывным голосом перекрывая вой снарядов. А позади расстрельная команда, но желания бежать нет, нет... И страха нет тоже, только приказ вперёд, как глас Божий. Господи!!! «Ни шагу!!!»

…Их лица, их глаза…

А перед боем девочка с зелёными глазами протянула краюху хлеба. Я взял, красивая девочка…

…А пчёлы жужжат, и смерть уже перестаёт быть смертью. Обыденность…

Вперёд вышел солдат, в начале это была лишь тень человека, затем она стала плотнее, так что возможно было рассмотреть черты лица. Что-то подсказывало мне, что ещё чуть-чуть, и я его узнаю. Его голос был хриплым:

- Живи, Никита!

- Я не Никита, - мне душно, мне страшно, я падаю на колени, и вдруг мои ладони, коснувшись земли, ощущают…

Там я, я под этой землёй, я убитый, я мёртвый. Нет не я, моё тело, моё прошлое тело.

- Живи и помни.

Солдаты уходят. Я вижу, как их тела становятся всё прозрачней и тают, скрываясь в лесу.

Почему же я здесь оказалась?

оказался?

Это не правильно, так не должно быть, чтобы человек приходил на свою собственную могилу.

Звёзды падают, как снаряды.

Сколько же мне было?

Двадцать? Да двадцать, моложе, чем я сейчас.

И я смеялся девушке с зелёными глазами:

- Ждать-то будешь?

- Буду, - обещала она, не задумываясь.

Не дождалась…

Я всё ещё стою на коленях, земля пахнет резко, точно кровью, этот запах не выветрится. Так же, наверное, пахнет и хлеб выращенный здесь. Но люди этого не замечают. И в этой земле лежу я, но мне не страшно. Я сделал всё что мог и ещё сделаю. Потому что жизнь должна побеждать смерть. Что-то хватает меня и уносит всё дальше в века, ещё немного и смогу увидеть, что было там, позади, ещё глубже. Но нет, не хочу, иначе я просто свихнусь…

Встаю с колен, отряхиваю джинсы. Вот как оно, оказывается, пройтись по собственной могиле.

Утро совсем близко, уже роса на траве.

Я возвращаюсь. Старуха ещё не спит. А глаза у неё такие же зелёные. Я смотрю на неё пристально, не отводя взгляда, она откладывает своё шитьё, руки тёмные от работы, покрытые морщинками, дрожат.

- Никита.

- Спасибо за хлеб, - отвожу взгляд в сторону и иду в комнату будить подругу. Не отвечая на её расспросы - почему так рано, тороплю.

У двери останавливаюсь. Старуха смотрит, в глазах слёзы. А тогда слёзы были? Нет. Подхожу, дед Алексей взирает удивлённо, а я останавливаюсь перед женщиной с зелёными глазами:

- Ну вот, и встретились…

- Ты прощаешь?

- За что?

- Я не сдержала…

- Ты ждала, и я пришёл.

Я утираю слёзы с её щёк похожих на печёное яблоко, целую в лоб.

Уже позже на трассе, сидя в машине и предоставив подруге разговор с водителем, я думаю о том, что возможно призраков и не существует. Есть только наша память, наша вина, наши грехи и наши обещания.