Туристское творчество

Автор: Олег Воробьев (Минск)

Я шел с работы. Улица была разогрета зданиями и асфальтом. Воздух плыл над вереницей спешащих машин и слегка дрожал. Я подумал:"Лето катится резво. Так мчатся поезда, пересекая реку с прохладным названием Березина". Однажды я был в верховье, где узкая вода теряется в ширине озера Медзозол.

Я подошел к остановке и втянулся в штурм трамвая. Двери захлопнулись, оставляя снаружи угол пакета. В завоеванной тесноте горячо подумал: мы не должны жить спрессованной массой ! Локоть уперся мне в спину, и я твердо решил навестить Березину.

Человек был бы счастлив, стремись он вперед и вперед, как движутся облака. Весь земной шарик – их дом. Мы по сути – те же облака и вода, что путешествуют небесами и реками. Но мы живем и нарушаем главный принцип: ВПЕРЕД и ВПЕРЕД. Лишь в последний наш миг небо забирает к себе, чтобы снова вернуть на землю – в другой исток, на другой меридиан. Небо исправляет наш грех.

"Что ж,- подумал, - постоянно тревожить даль – удел самых отчаянных. А я прикину: как вернуться обратно".

Карта ничем новым не порадовала. Березина отдалялась от железки, уходя на юг, в сеть местных дорог. Я представил байдарку и автобус, в который надо влезть… Мне захотелось так изогнуть реку, чтобы причалить на байдарке к надежным железным колесам.

Я всмотрелся в линию железной дороги – такую же вездесущую, как речная система. Две стихии пересекались, деля одну и ту же территорию. Как ни крути, а меня притягивал все тот же треугольник: железка и две реки – Березина с ее притоком Бобр. Он-то и приведет к третьей стороне, по которой бегает мой любимый транспорт - электричка.

Я сложил карту с убеждением: встречное течение Бобра – не повод для пессимизма. Бурлить – так бурлить. Это для тела и души.

С другом Виталием мы ударили по рукам, и мое спокойствие екнуло.

Перед городом Борисов похолодало. По крыше вагона прогремел дождь. Обоих бросило в сон.

В 17.10 колеса тачки коснулись перрона. Электричка взвыла и умчалась. От вихря громады пробежались мурашки. Слава богу, у нас другая дорога. Есть у нас байдарка и река, что здесь, рядом – стоит скатиться вниз с городского вала.

Колесо тачки, на которой тянули байдарку, завязло в песке. Из-за кустов открылся пляж с травяными пятачками.

Громыхнул алюминий "Тайменя". Меня всегда поражало превращение кучки металла в стройную, готовую к движению конструкцию. Зеваки с интересом наблюдали, как из ничего вдруг возникли две половины каркаса.

Мы повели байдарку с мелководья на глубину. Вода двигалась нехотя, будто на дне лежал здоровенный якорь. Гора опилок желтела за речным забором. Над рекой нависла лента транспортера. Рыкнула моторка и обдала чадом. Выхлопы с пузырями на воде долго не пропадали.

Воронки от лопастей Виталия завихрились, но байдарка не разгонялась. Нужно время, чтобы стать своими. Тогда вода не будет клеиться к днищу.

Березина походила на голый стол. Воздух на "столе" тяжело томился, как протухший призрак. Та ли это речка, что вытекает из заповедника?

Прогрохотал мост автострады. Небо из-под него наливалось грозой. Среди лозы стояла палатка и дымился котелок. Рыбаки, отец и сын, смотрели на байдарку. Весла замерли: заночевать? Не слишком уютно, зато - вовремя. У нас ничегошеньки нет от дождя. А все ж… рискнем дотянуть до леса.

Река повернула, и закат теплым полотном согрел спины. Впереди темнела громадина. Неужели небо такое?

- Гора,– сказал Виталий. За ней все больше разбухал черный клубок. Во мне прогрохотала тревожная вагонетка.

На реке нельзя мысленно забегать вперед, иначе спокойствию - конец. Вопреки правилу, я хотел быстро достичь деревни Гливин. Это была не просто отметка на карте. За ней начинался лес.

От поворотов веяло тягучей дорогой. Вода, как песок пустыни, куда-то вела. Я ощутил себя верблюдом и решил: "Карта наверняка врет. Пока идем по течению – это неважно, а что же будет на Бобре?".

В этот тихий вечер упорно не греблось. Каких-то 15 километров казались безразмерными.

Налегли сильней. От хорошего темпа стало жарко, и я расстегнул молнию анораки. Теперь весла ходили по-другому. Неуклюжее чувство, будто гребешь топором,- пропало. Из души выскользнуло мыло неуюта. "Не пущать обратно,- сказал себе,- дождливые мысли – мокрое будущее".

Майка Виталия ярко маячила передо мной, но день угасал. Как хорошо сейчас за Полярным кругом: иди в белой ночи, хоть круглые сутки.

Резко потемнело, будто время перескочило на два часа вперед. Местная деревянная лодка шмыгнула к берегу "до дому". Ветер бухнул, небо встряхнулось. Порыв поднял чуб дубаря. В этот миг появилась деревня Гливин и ее заслонил дождь. Жесткие струи заколотили по голове и плечам. Озарила молния. Я глянул под ноги. Вода поднималась.

- Ну и хлещет !

Ливень трещал, как рвется от рывка крепкая материя. Пока Виталий отчерпывался, я взбурлил. Весло бесилось, а во мне леденел ломик.

Гливин окончательно исчез позади, и канул соблазн забежать в ближайшую хату. Мы были охвачены горячечной бодростью, когда чуть сбавил пыл, и ты уже – нахохленная курица.

Замаячил лесок. Мы понеслись босиком по лугу. Веер брызг разлетался от ног. Везде по щиколотку и глубже стояла вода.

Перед нами торчала сосенка. Бугор был залит. За ним открылась неприветливая низина. Я не мог унять дрожь. Зубы клацали, как не зависимый механизм. Мы бросились назад. Здесь поджидал сюрприз. Байдарка была залита на треть. Я торопливо нащупал миску за кормовым шпангоутом. Черпалка и миска перебороли небесную трубу, вливавшую воду. Мы похватали весла и прыгнули в байдарку.

Ливень немного выдохся. Правда, руки оставались деревянными. Вдруг меня пронял ужас: реку пересекала ЛЭП. Там сверкнуло… Я беспокойно огляделся. С берегов лилась вода. Путь вперед преграждала ЛЭП. Что делать: поворачивать в Гливин?

- Они бьют через две минуты,- прокричал Виталий.

До ЛЭП было рукой подать. В темноте ливня три провода подозрительно потрескивали.

Линия оказалась над нами. Я пригнулся и втянул голову. Сердце стесненно бухало.

Гребок за гребком отдалял от нависающего "электрического стула". Между ним и байдаркой протянулся незримый провод, и через него в душу бежали торопливые разряды.

ЛЭП отпустила байдарку на 30- 40 метров , когда вдруг ахнуло, ослепило. В ушах появилась вата, и я раскрыл рот.

За поворотом стояли лес и гора. Я взбежал с рюкзаком на обрыв. Там текла своя река по колено. С Виталием помчались на склон. Взгляд впился в хорошее мшистое место для палатки.

Мы поспешили к "Тайменю" и перевернули его вверх дном. Дождевой балласт шумно упал в реку. Я подумал:"Пускай теперь она везет подарочек".

Мы карабкались на обрыв. С оболочки на плечо стекала вода. Задубевшие ноги плохо сгибались, но сердце в холоде работало легко и бесшумно. Возле обрыва на залитой тропе лежали шишки. Я бежал босиком и не чувствовал.

Небо унялось. Костер трещал, пережевывая ветку. С сосен там и здесь глухо падали набрякшие сучья.

Я зашел в реку и зачерпнул в котелок. Вода была теплая. Все-таки – лето.

ЛЭП молчала. Ночь лежала головкой сыра, в которой помигивали звезды. Не случись ливня – мы могли бы проделывать в ней ход. Я представил, как речные повороты бегут зыбкими очертаниями. Птица перелетит с берега на берег, и снова взгляду не за что уцепиться. Под веслом – только гладь.

Я поднимался в горку, и слышал, как изнутри наваливается тяжесть. Ледяной ливень отнял много сил. Эта ночь была явно не для весла.

После переохлаждения мучила жажда. Мы выпили весь котелок чая. Угли притухли. Отсветы мерцали на стволах. Забираясь в палатку, подумал:"Что приготовил Бобр?". Меня волновало его быстрое течение. Нагорюемся.

Утро. Байдарка отвернула от берега. Лес щебетал. Виталий прихлопнул овода. Тот поплыл и пропал в глубине. В ней много ртов. Это наша плата Березине за проезд.

За обрывами правобережья раскинулись луга. Они-то и насыпали песочка в "подшипники". Началась маета.

Толкая баржу со штабелем бревен, вынырнул буксир. После этой встречи мы нагоняли сорванные травяные островки. Веселые "ежики" перегоняли друг друга, соревнуясь на быстринках.

Во мне со вчерашнего дождя сидел ледяной ломик. Я подумал:"В отличие от ежиков, мы спешим по своей охоте. Поэтому ЛЭП – не последнее приключение. Бобр перегрызет ломик и ускорит пульс".

Мы засекли время перекура. Я улегся на мало подходящий для отдыха шпангоут и подумал: "Дорога нужна хотя бы для того, чтобы всмотреться в небесный лик. Мы сидим в зданиях или бегаем между ними. Про небо забываем. Для кого живет его не повторяющаяся красота? Она требует внимания. Небо не всегда будет безучастно наблюдать".

Перекур истек, а я вглядывался в небесный лик и пытался в нем отгадать нечто большее, чем мог.

- Далеко еще до Бобра? – спросил, пошевелившись, Виталий.

Я передал ему карту и лишился минутной безмятежности. Мы приближались к деревне Черневка, где впадал Бобр.

Мне пришла в голову хорошая мысль, что первая часть пути у нас в кармане. Теперь – против течения. Сдюжим ли? Я взъерошил ладонью воду :" Хорошая речка Березина, только здесь она не похожа на верховье". В памяти проплыли утренние обрывы, кривые рукава и затоки. Нахватала Березина этими "руками" лугов, раздолья. Одно плохо - мутная вода. Колодезная со вкусом березовика плескалась в бутылках на дне байдарки.

Бобр вылетел навстречу. Быстряк норовил отбросить байдарку назад. От напряжения майка Виталия взмокла. Смахивая пот, я подумал:"Березина была милой разминкой".

Дубовая роща просвечивалась закатом. Мы гребли в полную силу. Берег продвигался с натугой, будто трос наматывался на лебедку. Все мысли притихли, и вертелся один лишь вопрос: "Когда резать новый поворот?".

Загудела ферма. Звук механической дойки не соперничал с шумом байдарки. От него веяло иным. Казалось, мы занимаемся не тем. А люди доят коров и варят картошку. Мне вспомнился подъем против течения в Архангельской области…

Река Икса вилась в узких берегах. Комариное марево висело над водой и кусало. Травы колыхались по грудь. Изредка попадались выкошенные ложки. Подъем на хребет Ветреный Кряж давался легче в той тишине.

Долина Бобра вечерела. Звук фермы пропал. Я привстал в байдарке. Луга да луга. Скошены травы, и сено собрано в стожки. Постриженный Бобр бежал быстро.

Мы достигли леса. Наверху были вкопаны стол и две скамейки. Это мечтатели плывут до полночи, выбирая "место получше", а нам важно причалить, пока видно.

Лай из деревни Клыпенка долетал напрямик поверх зигзагов Бобра. Я опустил весло на короткую травку. Как странно, когда не надо грести. Будто смолк зуммер. Вода неслась с донным бульканьем, темнела и на глазах становилась чужой.

Мы отметили свою точку на карте. От нее до устья Бобра лежала нитка взлохмаченного веслами расстояния. Виталий выровнял угол карты. Верх прорезала железка. Там, где она и Бобр пересекались,- путь на байдарке заканчивался.

Сумерки пошевеливались рыхлой массой. Костер щелкал, вода закипала.

- Мы нормально идем?- Виталий стронул свободный крючок к краю перекладины, и закопченный "интеграл" сорвался на угли. Это был не остывающий знак вопроса, на который вряд ли можно было ответить.

Дым разбухал к обрыву. Он понемногу вытягивал усталость и отдавал ее воде. Был слышен каждый звук и шорох. С луга дохнуло холодком. Я отхлебнул из кружки и почувствовал, как темнота обволакивает спину. Между мной и Виталием установилось ясное молчание, будто идем не один день.

10.45. Сладок был второй сон в походе. В первую ночь наезженные в голове улицы не отпускали. Теперь было легко. Мы расслабились и мешкали со сборами.

Воздух луга накалился и томил, как стрелка манометра за красной чертой. На изгибе ствола сидел аист, ожидая взлета байдарки:"Ведь не случайно у каракатицы о двух головах - четыре крыла. В небе куда проще торопиться".

Взлетать пришлось аисту. Вместе с птицей над головами проплыл деревянный мост. Это была старость, отдыхавшая над водой. Трухлявые бревна были схвачены мощными скобами. Одно дряхлеет, другое - гвоздиком на все времена. А что такое время? Это не бесцветный лак. Оно имеет окраску и звуки. На реке Страча, что севернее озера Нарочь, я слышал голос топи. Покинув болото, вода скользила среди островков, грохотала с бобровой плотины. Затем шуршала по валунам и перекатам. Шум затихал на смоле стволов.

Здесь было другое. Детвора из деревни Малое Городно наблюдала, как среди них пробирается байдарка. Зайдя по колено, местный житель выкашивал водоросли.

Солнце достигло зенита. Деревни шли рядком по гребню возвышенности. Байдарка томилась в подножие, в прозрачном воске долины. Это убаюкивающее пространство слегка колыхалось, и его прозрачные волны прокатывались по отдельным деревьям и петлям Бобра. "Таймень" упорно обходил мели и карабкался вверх по реке. Смахивая пот, подумал:"Вначале мы рождаем идеи,- потом становимся их рабами".

19.00. От деревни Прудок начиналась глухомань. Проломленный мосток внес перелом. Мне вдруг стало легко, будто не было долгого извилистого дня.

Виталий приставил весло к обрыву. Место было необычным. Бобра летел сотню метров по прямой линии. Наверху пахло соснами и прогретыми шишками.

Пока чай набирал вкус, мы забежали вверх и бултыхнулись. Две головы пофыркивая плыли по течению к палатке. "Это куда лучше, чем грести вверх,"- сказала голова Виталия. Мы выбрались на берег. Виталий побежал по тропинке повторить заплыв. Я подался проверить кашу, доходившую на углях.

6.07. Сон – это не более, чем клей для соединения заката с рассветом. Ночного времени - как не бывало. Тело ныло, будто по мне прошло стадо. Я подумал:"Каждый миг требует от нас новых усилий. Здесь что-то не так. Видать, пружина Мира закручена по ошибке не в ту сторону".

Я привстал. Глаза не хотели открываться. Мы сидели в палатке и раскачивались, вывинчивая себя из сонной истомы. Птицы вдохновенно кричали о чем-то своем, а я вздохнул и подумал:"Сегодня - заключительный день. Надо дойти до остановки Новая жизнь".

Раздалось "ба-бах": это Виталий нырнул с обрыва. Блики воды кусочком радуги затрепетали на кустах.

7.45. Лопасть черпнула в воду со звуком "блум" и трудовой день начался. Лес зеленел издали. Глушь болотной равнины затягивала взгляд. Именно теперь было бы неприятно наткнуться следы цивилизации. Я припомнил случай на возвышенности "Ветреный кряж" и постучал по деревяшке топора. Было это там же - в Архангельской области… Таежный волок с реки Икса на Шарда-озеро вдруг вывел на опушку. Лесовоз промчался по широкой дороге и утопил обочину в пыли. Группа свернула с большака на дорогу из бревен – лежневку. Кругом разбегались поля из пней.

Виталий передал мне воду. Я глотнул из теплой бутылки:"Ну и денек. Спечемся в картошку !".

На середине было прохладнее, но течение заставляло жаться к кустам. Горячий берег дурманил. В городе можно было найти хотя бы душную тень. Здесь ее не было в помине.

Траву пробила дорожка бобров. Меня изводила мысль:"Бобр – река без тени". Голубизна без единого облака висела, как "Добро пожаловать" в бытие небес.

Я сделал второй глоток и с силой вогнал весло в воду, подстраиваясь под гребок Виталия. Четыре руки ходили поршнями чугунного механизма. Он вырабатывал железное движение, и вода беспомощно выла навстречу. Уклон реки был не слишком заметен, но, разве ж, обманешь весло? Его шум громко ломился вперед и назад.

Боковым гребком я подтянул корму к лопасти. Теперь Виталий мог круче всунуть нос в поворот. "Фу-ты, ч-черт !- я смахнул пот,- нам срочно требуется перекур".

Время ослабело и заглохло. Неумолимый "трактор" заклинило. Краешком сознания я отметил это и перестал чувствовать движение. Вода шумела звонче, блики слепили ярче. Карусель поворотов… В голове - только карусель и блики.

- Виталий, когда мы начали переход?

Виталий не ответил. С нами что-то происходило.

Мы ухватились за траву. Байдарка прижалась к берегу. Стало слышно журчание воды. Вот ведь, как она говорит, когда ее не ломаешь. Нормально говорит, нежно.

Я откинулся назад на привычно неудобный шпангоут, и тело перестало быть моим. Оно походило на сорванный одуванчик. Воздух беспрепятственно сквозил через него, и я не возражал.

Пусть себе и одуванчик, - но все-таки я слышал, как шпангоут давил в спину. Я повернулся. Теперь вода бежала близко к лицу. Это было гибкое, подрагивающее прядями существо. Оно дышало, ласкалось и хотело увлечь с собой.

Бормотание воды закружило в сон. Руки с береговой травой разжались. Байдарку подхватило течение.

Виталий шевельнулся. Я подскочил. Нас развернуло и снесло за поворот.

Миновать желто-белый обрыв никто бы не смог. Байдарка с силой взъехала на кочку. Мы выбрались на луг и упали в ковер из травы и мелких цветков. Их аромат лишил воли к движенью. Я перевернулся на спину и тогда понял: как же она натрудилась!

Дикий луг сужался и расширялся, повторяя причуды леса. Ветер колыхал верхушки. Оводы с гулом носились по обрыву.

Я подкатился к краю и глянул вниз. Байдарка устойчиво держалась на кочке. Поднявшись, я поневоле всунулся в возню оводов и зашагал к деревьям. Теперь я был посредине между лесом и рекой. Островки цветов качались на лугу вне времени и понятия о чем-либо постороннем. Качались просто так. Я подумал: неважно – есть ли дъявол или нет, но люди больны одним из шести дъявольских искушений - "страстью жизненных забот".

Я вернулся к обрыву. Виталий лежал, прикрыв лицо кепкой. Я хотел взглянуть на часы, но передумал и последовал примеру.

Какая не глушь,- а человек до всякой реки доберется. И нужен ему непременно другой берег. Так рождаются мосты.

Я ожидал появления этого ориентира. Когда же мост возник,- мы уставились в него дикими людьми.

"Таймень" с мокрыми от всплесков бортами вошел в график. Удовлетворения не было. "Время опять защелкало,- отметил про себя. - Здесь оно – трескучий кузнечик, а в цивилизации – бич".

Бобр вышел из низких берегов. Люд на поляне тянул застольную. Следующая опушка тонула в дреме отдыхающих. Казалось, луг с гудящими оводами далеко-далеко.

- Хочется нашего ливня,- сказал Виталий.

Рябь скрыла небо в воде. Под веслом, где только что отражалось облако, стукнула коряга. Сквозь полосу леса свистнула электричка.

В 13.20 железнодорожный мост тенью навис над головами. Остановка Новая жизнь.

- Куда снова пойдем?- гулко спросил Виталий под мостом, положив весло поперек. От падающих каплей расходились круги. Я подумал:"Чудно, когда байдарка неподвижна". Вопрос Виталия застал меня врасплох.

- А ты уже готов?

Виталий пожал сгоревшими плечами и сказал:

- У нас осталось от похода полпачки чая.

Это был аргумент для нового пути.

Олег Воробьев