Жить долго
(страшная сказка)

Автор - Евгений Немец (Санкт-Петербург)

я прекращаю иметь сердце
отныне мне это ни к чему
ведь я собрался жить долго
хотя это непостижимо уму

Стук сердца. Тук-тук-тук. Он задерживает дыхание. Стук замедляется. Прекращается. Тихо. Он хватает ртом воздух. Сердце не стучит. Все органы действуют, а сердце не стучит.

* * *

В сознание прорывается мелодия. Он понимает, что это сон. Мелодия кажется знакомой. Сон сменяется другим. Это даже не сон. Воспоминание.

Он встретил ее в туристическом кружке, как бы банально это ни оказалось. Тогда они ходили по выходным в походы. Впрочем, было много людей и не из кружка. Приходили знакомые и незнакомые люди. Но с ней он подружился быстро. Она была сама по себе заметной, да и ходила чаще других.

Когда кружок распался, он встретился с ней через какое-то время уже в большом походе. Тогда один приятель сказал: "Мы сейчас команду собираем в "пятерочку", пошли с нами". Три недели мотания по тайге он жил с ней в одной палатке. А через два дня после возвращения они пошли в ЗАГС.

Она просто обожала всяческие путешествия.

Что мог он ей дать? Каких приключений? Чем старше он становился, тем больше остывал к походам. Но обыденная жизнь тяготила его еще больше. Поэтому она постоянно втягивала его в новые приключения. Она избавляла его от такой жизни.

Однажды он все-таки отказался ехать в Карпаты, но через два дня стало совершенно невыносимо. Он собрал рюкзак и первым же самолетом рванул в Хабаровск. Отчаяние придавало страшную энергию. Проспав пять часов около костра, он поднимался и шел сквозь тайгу. Рюкзак он оставил у друга в Хабаровске. С собой взял только большой самопальный нож, выменянный у какого-то бича в Сусумане на фляжку спирта. Этим ножом он прорубал себе дорогу. Им же добывал пищу. Вырывал различные корни, ел ягоды, однажды даже зарубил куропатку. Воду пил из ручьев. Когда отчаяние прошло, вернулся в город. Грязный, заросший, одежда - в клочья. Пробирался дворами, прячась от милиции.

Когда он приехал домой, она встретила его спокойно. Как всегда. Но когда сели за стол, чайник вдруг выпал у нее из рук. Плечи затряслись. Он впервые увидел, как она плачет. Что с тобой? Он так растерялся, что ничего лучшего спросить не пришло в голову. Ничего. Вернулась - тебя нет. Соседи сказали, что уже давно. Думала, совсем ушел. Да нет, не плакала. Сейчас, когда вернулся, прорвало. Не знаю, почему.

Она достала деревянную резную фигурку. Что это? Вот, привезла тебе. Народное гуцульское творчество на мотив народного гуцульского фольклора. Так называлась выставка.

Жизнь потекла по-старому. На лодках вокруг Ямала, на велосипедах через казахскую степь, пешком по Памиру, сплав по Индигирке, автобросок через Каракумы, на дельтапланах над Сибирью...

Она больше не плакала. А он, даже тогда, в пустыне, не смог заплакать. Просто влаги не хватало в организме. Даже для слез.

Их стали приглашать за границу. Они ездили по миру. Килиманджаро и Эверест, Гоби и Невада, мыс Доброй надежды и мыс Горн, пампасы и прерии, джунгли и льды. Мир расширился, жизнь стала гораздо интереснее. Ее энергия просто поражала. Она строила проекты, бегала, договаривалась, глаза горели. Она везде заводила знакомых. Приходили приглашения от людей и организаций, о которых он и не знал. Со всего света. От некоторых даже приходилось отказываться. Не потому, что было неинтересно, просто времени не было.

Скоро у нее появились новые увлечения, которых он не понимал. В основном, эти увлечения сводились к шаманским обрядам. Она старалась узнать как можно больше о том, как достигнуть шаманского транса, и что в таких случаях бывает. Всякий раз, встречаясь с какими-нибудь дикими народностями, будь то индейцы или пигмеи или чукчи, она пыталась поговорить с шаманами, понаблюдать за их действиями.
Однажды, она, в самом начале своих увлечений, достала где-то барабан с глухим звуком. "Засеки десять минут и бей ровно, ударов по шестьдесят, семьдесят в минуту. Потом три резких удара. Хорошо?" Когда все кончилось, он спросил: "Ну как? Видела духов?" "Ничего конкретного пока", - ответила она задумчиво, но он видел, что добилась она гораздо меньшего, чем пыталась показать.
Однако, скоро у нее стало получаться. Она перестала пользоваться его помощью. Стала сама бить в барабаны, бубны, тамтамы. Из путешествий она стала привозить какие-то травы. Сушила их. Варила непонятные зелья. Забивала различных форм трубки и курила. Пару раз даже отравилась так, что пришлось откачивать.
- На что тебе это? - спросил как-то он. - Я где-то читал, что шаманом можно стать, только умерев однажды и возвратившись к жизни.
- Во-первых, это необязательно. Во-вторых, в детстве меня дважды выводили из клинической смерти и один раз из комы, - неожиданно резко ответила она.

Когда они двинулись в путь, в ту, первую ночь в Сахаре, она стала оглядываться по сторонам.
- Что ты так крутишь головой?
- Смотрю, не пришел ли Маленький Принц. У нас с тобой, прямо, как у Экзюпери. Самолет падает, и мы "кукуем" посреди пустыни.
- У Экзюпери есть гораздо более интересная повесть. "Южный почтовый". Тоже о летчике. Он, в конце концов, так и умер со счастливой улыбкой на лице.
Он лучше знал литературу, и ему нравилось ставить ее в тупик своими знаниями и литературными примерами. Вот и сейчас она озадачилась, но ненадолго.
- Зато сам Экзюпери, когда его самолет упал в пустыню, выжил и вместе со своим напарником вышел к Средиземному морю.

Зато она своими знаниями реальных историй постоянно "обламывала" его.
- А я хотел бы и умереть тут, в Сахаре. (Боже, как жалел он позже об этих словах, как ругал он свой язык!) Наверно так и сделаю, когда стану старым. Выберу в тайге речку попорожистей, построю плот и оттолкнусь. И все.

Перелет через Сахару на маленьком самолетике надо было совершить для разведки пути, по которому был задуман караванный поход. У него было разрешение на вождение таких самолетов. Она же полетела как штурман.

Буря налетела неожиданно, как и всегда в Сахаре. Песчаное облако быстро окружило самолет, и началась болтанка. Он пытался подняться над облаком, но это не удалось. Стрелки на приборах поползли к опасным отметкам. Масло кипело, вода - тем более, обшивка нагрелась так, что невозможно было дотронуться. Самолет отнесло далеко от намеченного курса. Наконец, вырвались. Однако самолет не управился. Что-то случилось с рулем. Надо было сажать его в пустыне. Задели брюхом бархан, другой. И, подняв тучу пыли, самолет рухнул на песок.

Когда засекли координаты, оказалось, что от намеченного пути отклонились очень сильно. Спасательный самолет можно было не ждать. Надо было выбираться самим. И чем скорее, тем лучше. Взяли всю воду - две канистры по двадцать литров, все продовольствие, четыре упаковки "НЗ", аптечку. Из остального решили взять только теплые куртки. Из спального мешка сделали одеяло, из другого - довольно большой кусок материи. Взяли бубен, который ей подарили то ли на Яве, то ли еще где. Она говорила, что бубен сделан из человеческой кожи. К бубну можно было приделать ножки и ставить его как тамтам. Еще была длинная деревянная индейская трубка и какие-то хитрые, составленные ей самой курительные смеси. В планшетку засунул карту, компас и определитель координат. И все.

Мне суждено здесь остаться. А мне? А ты пойдешь дальше, будешь еще жить в этом мире. Дурацкие шутки. Кроме шуток. Она вытряхнула пепел из трубки, смешала с песком.
Она время от времени делала предсказания. Обычно эти события были настолько очевидны, что вовсе не обязательно было впадать в транс. Вот и сейчас. Она сказала то, что он обычно старался запихнуть куда-то во внутрь сознания, ту мысль, от которой его с недавнего времени стал прошибать холодный пот (во всяком случае, прошибал бы, если бы на него хватало влаги).

Они все делали правильно. Но природа - это система. А систему невозможно победить. Можно только попытаться вырваться из ее лап. Это они поняли уже давно.
Ни одной капли воды не ушло в песок. Даже пот впитывался в одежду, чтобы потом охладить тело. Шли они ночью. Перед выпадением росы раскладывали на земле палатку, материю, одеяло и собирали росу. Когда солнце всходило, они ставили палатку и пережидали жару. Их жизнь сейчас была единой жизнью - жизнью машины выживания.

Жажда мучила постоянно, пота уже давно не было, температура тела подскочила, но этого уже не чувствовалось, реакции замедлились. Однако, он видел, что у нее силы уходят гораздо быстрее. Однажды она вдруг упала на колени, он услышал какие-то хриплые звуки. С ней что-то творилось. Что такое? Начались спазмы горла. Голова кружится? Уже давно.

Вечером он проснулся. Она курила трубку. Когда закончила, легла обратно, почти упала. Он включил фонарь. Она его испугала - глаза красные, дыхание тяжелое, кожа какая-то словно синеватая. "Слушай, сейчас ты возьмешь мой бубен и будешь бить так, как я тебя учила. Так долго, как сможешь".

Он понял, что эта просьба - последняя и отказывать не стал. Он всегда завидовал ей, зная, что круг ее общения и интересов гораздо шире, зная, что она живет в других мирах, о которых он и представления не имел. В ту ночь в пустыне он впервые прикоснулся к этим ее тайнам.
Очнулся он, когда солнце взошло. Она была уже холодная и твердая. Его словно вдруг что-то приподняло изнутри. Он сорвал с места палатку, пнул бубен, сломал об колено трубку. Выхлестнул свою злобу, обиду, горечь. Потом успокоился. У бубна треснула рама, но кожа не порвалась. Он достал ремнабор, склеил бубен, трубку. Раз она умерла по-язычески, он решил и похоронить ее по-язычески. Поставил бубен на ножки, привязал трубку к поясу. Потом вытащил у нее из кармана оберег. Его ей подарила старая удмуртка во время одного из походов по прикамским лесам. Это был деревянный крестик с двойными концами и вырезанным на нем народным орнаментом. Он, вроде бы, обозначал солнце. Она никогда ничего не носила на шее, утверждая, что всякие "закольцованности" - кольца, бусы, серьги "сжимают" ее, не дают дышать. Теперь, когда она не дышала, он одел ей этот оберег на шею.

Остальные вещи сложил в кучу и поджег. С собою взял только одеяло, материю для сбора воды, планшетку и нож. И ушел. Не оглядываясь.

* * *

Музыка постепенно стихала, стихала. И вдруг, замолчавший, было, воздух взорвался.

Он резко открыл глаза. На него смотрели стены обычного дешевого парижского отеля. А музыка звучала где-то недалеко. В одном из соседних номеров. Теперь он вспомнил, где слышал этот голос, поющий на родном языке. Когда их только-только стали выпускать за границу, он был очень популярен. Там, в России. Но откуда здесь, в Париже? Наверное, кто-то из соотечественников слушает с утра пораньше.

Он повернулся на спину. Теперь взгляд пытался охватить потолок. Желтый и бескрайний. Как пески Сахары. На него снова нахлынули воспоминания. Но это был уже не сон.

Его нашли солдаты иностранного легиона.

Через какое-то время он тоже почувствовал приближение смерти. Голова раскалывалась, горло постоянно сводили спазмы. Глаза ослабли настолько, что даже темные очки не спасали от солнечного света. Ноги почти уже не держали.
День он пережидал в тени бархана. Он не был уверен, что теперь сможет встать и пойти дальше. Тут его и нашли солдаты.

Они шли на задание, а тут, на пути, лежал он. Сначала его хотели убить, чтоб не мучился. Тогда он, с трудом разлепив глаза, сказа, что ночью встанет и пойдет, даже поинтересовался, где ближайшее жилье. Спросили, сколько дней в пустыне. Он ответил. Сильно удивились.

Очнулся он в госпитале. После солдат у него осталось два воспоминания. Чувство усилия, видимо он пытался двигаться дальше. И чувство влаги на губах, видимо ему смачивали губы.

Когда он немного "оклемался", его стал навещать полковник. После нескольких бесед полковник сказал, что сейчас они его отправить не могут, поэтому пару месяцев придется пожить у них. Однако, его способности к выживанию оценены очень высоко, и, когда врачи признают его здоровым, он может некоторое время поработать в отряде. Где-нибудь в обеспечении.

Однако на том самолете он так и не улетел. Остался в отряде. Вместо него отправили его и ее документы с отчетом о нахождении в пустыне трупа мужчины, идентифицированного как владельца одного из документов. Владельца другого документа - женщины - не обнаружено.

Он не хотел жить прежней жизнью, хотел вообще уйти из нее. И ушел. А что ему? Он отлично знал все пять основных языков и мог объясняться еще на паре десятков (включая такую "экзотику" как санскрит и эсперанто). Лингвистика вообще была его увлечением. В общем, проблем с общением не возникало. Физически он был силен, даже после болезни очень быстро восстановил потерянную силу, соображал хорошо, память не подводила, стрелял без промаха. Один путь - в спецотряд.

Началась новая жизнь. Террористы, наркотики, боевики, секретные лагеря, базы, броски через пустыню. А потом короткие отпуска в Париже, деньги, которые тратить все равно не на что.

В один из отпусков он сидел в зале какого-то парижского кинотеатра. Шла какая-то глуповатая, но приятная французская комедия. Ему вспомнилось, что лица главных актеров мелькали на обложках "Paris Match", "Premiere" или еще каких-то цветных журналов, которыми были заполнены многочисленные киоски.

Тем не менее, одна фраза героя заставила его задуматься: "Лучше влезать в долги ради женщины, чем ради стиральной машины". Конечно, многие так говорят, а когда женятся, остепенятся (господи, слово-то какое противное), начинают покупать стиральные машины, телевизоры, шкафы, кровати, кофеварки, пошлые картины на стену, мягкие тапочки, и забывают, что жена - тоже женщина. Самое страшное, что жена тоже забывает. Она размышляет, какого числа лучше заплатить за квартиру, где морковь стоит дешевле, что приготовить на ужин, и успеет ли она посмотреть вечерние телепередачи. Ей уже не надо, чтобы на нее тратились. Даже если предоставляют такую возможность, она выражает удивление, или, даже, негодование.

Она была из тех женщин, на которых хотелось тратить деньги. Всегда. Даже, когда они поженились. Поэтому они не страдали вещизмом. Все деньги спускали на походы, или другое, что было им приятно. Поэтому он так легко и остался в отряде. На родине он не был ни к чему привязан.

Тогда, в Париже, его впервые начали мучать воспоминания. Несколько ночей он ворочался, не мог уснуть.

На Востоке очень легко перейти дорогу кому-нибудь. И тогда за твою жизнь никто не даст и горстки песка. И вот ему выпало такое "везение". Его просто продали. Его и еще двоих. Ради политических целей жизнью трех солдат-иностранцев никто не поступится.

Первого убили очень быстро. Просто однажды утром нашли с ножом в спине. Скрюченного и уже холодного.

Со вторым было сложнее. Они прятались в заброшенном домике возле почти высохшего колодца в пустыне. Днем они выходили на охоту в пустыню. Однажды, когда он возвращался, увидел, как два человека вышли из домика. В наше время нетрудно быть провидцем. Два выстрела. Выломал плечом дверь, даже не подумал, что она закрыта просто на засов. Напарник болтался на ремнях, перекинутых через балку. Быстро перерезал ремни, стал приводить в чувство. На напарника было страшно смотреть. Лицо синее, глаза выпучены, язык вываливается. Однако, он спас его.

Они решили уйти к морю, оттуда во Францию и затеряться. Однако их нашли в пустыне. Они были к этому готовы и вышли живыми из боя. Но его напарник был ранен. Пришлось нести его на плечах. Через три дня они добрались до города.

Было бы наивно полагать, что их не найдут. Поэтому, когда напарника убили в госпитале, он даже не удивился. Он не стал дожидаться полиции, выпрыгнул через окно на задний дворик. Узкими проходами выбежал на окраины.

Началась настоящая охота. Он вычислял слежку, уходил от нее, менял машины, отели, маршруты, внешность. Надо было добраться до Парижа. Там нетрудно затеряться и уехать в Бельгию или Германию, а оттуда - в какой-нибудь отдаленный уголок света. Жить долго. Не воюя, не убивая, не прячась от наемных убийц. Теперь он понял - такая жизнь - не для него. Так нельзя прожить долго. Бесцельно, бездарно, без будущего. Убьют и зароют. И все. Жить. Жить хочется. Долго.

В Париже он понял, что ужасно устал. Когда он взглянул на себя в зеркало, то удивился выражению своих глаз. Он вспомнил, где видел такое выражение глаз.
Однажды его попросили поймать медведя-людоеда где-то на средней Колыме. Они его нашли через две недели. Только потому, что не стал убегать от них, вышел навстречу сам. Он понял, почему, только сейчас. Медведь устал от бесконечной погони, хотя был очень хитрым и сильным.

Все. Хватит играть с судьбой в шахматы. Устал. Сыграю в кости. Повезет - не повезет. Он нашел где-то в пригороде маленький отель, запер дверь, окна, задернул шторы. Если буду к утру жив - значит уйду, и никто меня не найдет. Нет - значит, не судьба. Идти или ехать куда-то этой ночью, уже нет сил. Все. Всем спасибо. Спокойной ночи. Он "вырубился" и проспал, пока музыка и слова родного языка не разбудили его.

* * *

Энергичная клавишная музыка смолкла и началась другая. Медленная, спокойная, но какая-то подвывающая. Надо было действовать.

Он прислушался. Кроме музыки ничего не слышно. Совсем. Просто тишина.

Без скрипа открыл дверь в ванную и включил воду. Ровно на столько, чтобы шум был минимальным.

Вымыл лицо и глаза холодной водой. Вытерся. Принимать душ и бриться не стал.

Перед дверью в коридор опустился на живот на пол. Так и есть. За дверью кто-то стоял.

Вернулся в комнату, раскрыл пачку с безопасными лезвиями и сделал маленький разрез в шторе так, что она даже не колыхнулась.

Заглянул в разрез, стараясь не дышать. Его ждали. Крыша дома напротив была усеяна снайперами. В каждом окне тоже по два. Коридор отеля тоже, наверное, забит вплотную, подумал он. Даже не верилось, что такое может быть в Париже, хоть и на окраине.

Он бесшумно оделся. Рубашка, носки, брюки. Пряжка ремня не разу не звякнула.

Подошел к зеркалу, завязал галстук, причесался. Одел пиджак и застегнул на все пуговицы.

Снова подошел к разрезу. Теперь он увидел того, кто все это устроил. Того, кто гонялся за ним вот уже несколько недель. Ну что ж, он добился своего.

Взял со стола стакан. Налил в него водки из графина. Поднес к губам. Поставил обратно. Голова должна быть совершенно ясная.

Взял туфли и осторожно поставил против стыка штор. Туфли были новые и, если бы он ходил в них по комнате, его бы услышали.

Окно выходило на восток, и сквозь шторы было видно, что их стык рассекает восходящий солнечный диск точно пополам. Сначала они расстреляют меня, потом мою тень, подумал он.

Теперь он понял. Ему не суждено было жить долго. Даже, если бы он сбежал куда-нибудь на Таити, ему не было бы там жизни. Разве что в иных мирах, в следующей жизни, может быть.

В походах и в отряде он научился действовать быстро. И эти действия у него заняли пять-шесть минут. Он уже стоял одетый и готовый встретить свою последнюю секунду.

Он сделал шаг к окну и резко распахнул шторы.

Практически одновременно с солнечными лучами в комнату ворвались десятки разнокалиберных пуль и гранат. На несколько секунд они заглушили голос певца.

В одно мгновение его тело разлетелось на сотни кусков. Однако сердце, почему-то не задели. Оно еще какое-то время, пока никто не решался выломать дверь, лежало в луже крови и сокращалось. Все медленнее и медленнее, пока и совсем не остановилось.
И лишь певец как-то исступленно все тише и тише повторял:

* * *

В полумраке обычной московской квартиры светился огонек "FM stereo" на музыкальном центре. Играло радио. "Europa-plus".
То ли с погодой было что-то не то, то ли японская техника барахлила. Но музыка то утихала, то наполняла вдруг всю комнату. А в соседней комнате рожала женщина.
Музыка стихла и в наступившей тишине женщина вдруг закричала. И с первыми аккордами новой песни раздался крик младенца.

Вокруг засуетились люди. Муж, соседка, медсестра, пожилой акушер. Все было сделано быстро и верно. Акушер осмотрел малыша взвесил на руках. "Здоровый парень. Долго жить будет. Детей переживет, правнуков дождется, можешь мне поверить. Сколько я детей принял, но такого не помню. Береги его".
Малыш притих. Он слушал вновь ожившее радио.

Он вспомнил этот голос. Это он пел, когда меня расстреляли. Он вспомнил как свет восходящего солнца ударил в глаза, а потом его разорвало на части.
И еще перед ним встало одно лицо. Лицо той женщины, которая всегда шла на несколько шагов впереди него, семенящего за ней, как такса, и которая умерла у него на руках среди песков Сахары.
Ребенок заплакал, а громкость радио вновь скакнула и вместо едва приметного шепота песня зазвучала так, что стены затряслись.

"Да выключите этот магнитофон!" Кто-то дернул провод из розетки, и музыка оборвалась. Но ребенку казалось, что он знает, что там поется дальше. Он слышал эту песню словно откуда-то с неба.

(В рассказе использованы тексты песен группы "Nautilus Pompilius")