Библиотека

Затуловский Д., Красавин Л.

Изд. ВЦСПС, Профиздат, 1956 г. Тир. 15.000экз.

Источник: climb.com.ua

Содержание

Вместо введения
Часть первая. Первое знакомство
Начало трудного пути
На старте
Как поднимаются на высокие горы
По Памирскому автотракту
Ворота на Памир
Мы покидаем автотракт
Немного истории
Караван идет на запад
Долина Танымас
Глубокая разведка
В базовом лагере
В решающий поход
Штурм пика Шверника
Последний переход
Часть вторая. Выше семи тысяч метров
Неведомый край
Новая экспедиция
Москва - Сталинабад - Джиргиталь
Жара и пыль
К переправе
Воздушная переправа
К лагерю в Ходырше
Крутой поворот
На Фортамбек
Трудное испытание
Выше 7000 метров
Конец лагеря "Правый берег"
Вместо эпилога

 

ВМЕСТО ВВЕДЕНИЯ

Перед нами карта Советской Средней Азии. Желтоватая окраска - бескрайние пустыни - сменяется коричневой паутиной горных хребтов, голубыми нитями рек, синими пятнами ледников.

У обреза карты коричневая краска захватывает почти все пространство - здесь границы СССР с Китайской Народной Республикой и Афганистаном резко изгибаются, образуя почти прямоугольный выступ, оконтуривающий область высочайших гор и величайших ледников нашей страны - Памир1. Отсюда, из этого сложного узла хребтов, расходятся мощные горные цепи Азии: Гималаи, Гиндукуш, Кунь-Лунь...

На юг от плодородной Ферганской долины, за высоким Алайским хребтом, раскинулась на десятки километров широкая межгорная впадина - Алайская долина. Над южным краем ее поднимается огромная оледенелая цепь гор - Заалайский хребет, северная граница высокогорных пустынь и снежных гор Памира. На 300 километров с севера на юг протянулась отсюда эта горная страна. На юге она граничит с хребтом Гиндукуш, на востоке выходит за пределы Советского Союза, заканчиваясь Кашгарскими горами, а на западе ее границей считают реку Пяндж, верховья Аму-Дарьи.

В пределах СССР Памир делится на две, резко отличные друг от друга части: Восточную и Западную. Восточный Памир - высоко поднятое пустынное нагорье с широкими и пологими долинами и котловинами, над которыми поднимаются невысокие, скругленные разрушением горы. Только кое-где гребни торчат острыми пальцами скал. Склоны гор и дно долин на большом протяжении покрыты осыпями - обломками скал и моренами - следами давно исчезнувших огромных ледников; некоторые из них достигали в длину почти 250 километров. Сейчас в этой бедной осадками части Памира лишь на склонах отдельных хребтов сохранились небольшие ледники и снежные поля.

Долины Восточного Памира расположены на огромной высоте, до 4000 метров над уровнем моря, а вершины гор поднимаются до 5000-5500 метров и лишь в отдельных хребтах они выше.

Западная часть Памира резко отличается от Восточной. Здесь вздымаются огромные горные цепи с остроконечными пиками; их склоны глубоко прорезаны узкими ущельями. В этой части горной страны находятся крупнейшие ледники Памира, среди них один из величайших горных ледников всего земного шара - ледник Федченко, протянувшийся на 71,2 километра. Здесь же находится высочайшая вершина Советского Союза - пик Сталина (7495 метров).

С севера на юг в меридиональном направлении вытянулся хребет Академии наук; от него к западу отходит ряд горных цепей, хребты Петра Первого, Дарвазский, Ванчский и Язгулемский. Еще южнее, в выступе, образованном изгибом реки Пяндж, этот ряд продолжают широтные хребты Рушанский, Шугнанский и Шахдаринский. Эту часть страны обычно именуют Юго-Западным Памиром.

Восточный и Западный Памир различны не только по характеру рельефа. В первом - засушливый климат, скудная растительность, скотоводческое сельское хозяйство; в низовьях рек Западного Памира даже небольшие клочки пригодной для земледелия почвы ущелий возделаны. Зимой здесь выпадают обильные снега, нередки осадки и в летнее время.

Резкой границы между Восточным и Западным Памиром нет. Постепенно сглаженные контуры вершин уступают место зазубренным, остроконечным пикам; безжизненные долины становятся все уже, все чаще встречаются зеленые пятна кустарников по берегам рек, на склонах все больше снега, а в верховьях ущелий виднеются голубые и темно-серые языки ледников.

***

Высокогорный спорт - альпинизм получил в Советском Союзе широкое распространение. Не случайно тысячи молодых людей и девушек ежегодно отправляются в горы, заполняют веселой гурьбой палатки учебных лагерей, овладевают приемами хождения по льду и скалам, поднимаются на снежные вершины. Волю и мужество, смелость и выносливость, бесстрашие и чувство товарищества воспитывают занятия альпинизмом. Немало славных спортивных побед одержали наши горовосходители. Нет уже непокоренных вершин на Кавказе и в Северном Тянь-Шане. Все более увеличивается тяга в отдаленные районы - на Памир и в Центральный Тянь-Шань.

Чудесная природа гор, суровый климат, преодоление трудностей делают путешествия и восхождения в горах замечательным видом активного отдыха. Они дают нашей молодежи возможность ознакомиться с разнообразием и богатством природы Родины.

Но альпинизм в нашей стране - это не только спорт. Он является также действенным средством изучения отдаленных и труднодоступных горных районов. Наши горовосходители неизменно участвовали и участвуют в изучении гор Советской страны, помогая ученым, прокладывая новые пути, исправляя карты. Немало сделали они и для исследования Памира, особенно в период 1928-1936 годов, когда стирались последние "белые пятна" с карты этой горной системы. Свой посильный вклад в географическую науку вносят альпинисты и в наши дни.

***

Настоящая книга рассказывает об истории двух альпинистских экспедиций на Памир. Рассказ в ней в основном соответствует действительному ходу событий, описания относятся к реально существующим местам. Герои книги - наши советские спортсмены, горячо любящие горы, свой трудный спорт.

Авторы не случайно описывают подготовку экспедиций в Москве: всякое путешествие начинается задолго до посадки в поезд или самолет. Не случайно рассказаны злоключения с караваном: в горах караван решает многое. Нам порой приходилось трудновато, не все мы делали правильно. В чем-то были виноваты сами, в другом - создавшиеся условия. Но все это было, отражалось на ходе работы, на настроении нашем и наших товарищей, и мы пишем об этом. Учтите наши ошибки и не повторяйте их.

Если вы последуете нашему примеру, решите отправиться в горы и вам полюбится их гордая, могучая красота, авторы будут считать свою задачу в значительной степени выполненной.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Начало трудного пути

В конце 1951 года альпинистская общественность подняла вопрос о необходимости возобновления работы по высотному альпинизму. Первым откликнулся на этот призыв Отдел физкультуры и спорта ВЦСПС. Он наметил провести летом 1952 года учебно-тренировочный сбор для подготовки альпинистов-высотников. До этого систематической подготовки альпинистов такого профиля у нас не проводилось. Иногда по инициативе руководителей спортивных экспедиций на Памир и Тянь-Шань в состав этих экспедиций, кроме опытных мастеров, включались и молодые альпинисты. Некоторые из них стали впоследствии незаурядными высотниками.

Руководители Отдела физкультуры и спорта ВЦСПС, предполагая серьезно взяться за организацию высотных восхождений, предусмотрительно решили начать с подготовки кадров молодых альпинистов. Это было тем более своевременно, что значительная часть наших высотников находилась уже в том возрасте, когда следует думать о переходе от рекордных штурмов вершин к передаче накопленного опыта молодежи.

Примерно тогда же собрался актив альпинистов, чтобы определить основные черты сбора. Особый интерес вызвало обсуждение места работы и спортивных объектов. Был выбран район одного из крупнейших ледников Памира, носящего имя известного исследователя Азии Г.Е. Грумм-Гржимайло. Чтобы добраться до этого ледника, участники сбора должны были пройти довольно длинный путь с караваном и, таким образом, получить практику в способе передвижения, неизбежном во всяком путешествии в отдаленные горные районы. Затем предстоял трудный переход по самому леднику, протянувшемуся на 37 километров. Здесь вьючные животные были уже бесполезны и все грузы должны переносить сами люди. Продвижение по длинным ледникам также весьма характерно для организации высотных восхождений. В верховьях же ледника Грумм-Гржимайло перед участниками сбора открывалась возможность довольно большого выбора восхождений на вершины, превышающие 6000 метров, в достаточно суровых условиях. Наконец, ледник этот еще не посещался советскими альпинистами, сведений о районе было очень немного, и молодые высотники могли получить практику разведки неизвестных путей, подняться на никем еще не покоренные вершины. Конечно, многие из будущих участников сбора лелеяли мечту покорить и главную вершину района, пик Революции, лишь на 13 метров не достигающую семикилометровой высоты.

Короче говоря, в районе ледника Грумм-Гржимайло молодые альпинисты могли практически ознакомиться со всеми этапами подготовки и проведения высотных восхождений, чтобы в последующие годы штурмовать более трудные и высокие вершины Памира и Тянь-Шаня.

...Даже от самых хороших планов до их осуществления немалый путь, тем более когда предстоит сложное и необычайное мероприятие. Проходили недели и месяцы. Возникали вопросы, связанные с обеспечением сбора снаряжением, питанием, транспортом и денежными средствами. Дело двигалось медленно. Многие спортсмены включились в другие группы, готовившие труднейшие восхождения на Кавказе. Некоторые альпинисты уклонились от участия в сборе, исходя из сомнительной логики: путь до вершин Памира далек, неизвестно, сколько и каких восхождений придется сделать, стоит ли рисковать возможностью получить очередной спортивный разряд, к тому же с меньшей затратой сил. Впрочем, мы и не жалели о потере людей, у которых интерес к горовосхождениям исчерпывается числом набранных вершин.

Наступила весна. Уже окончательно определился состав руководства сбором. К участию в этом спортивном мероприятии были привлечены опытные тренеры из числа альпинистов-высотников.

Откладывать подготовительную работу было больше невозможно, и мы решили приступить к ней, хотя проведение сбора еще не было окончательно утверждено.

В первых числах мая в Москву приехал Александр Блещунов - будущий помощник начальника сбора по организационно-хозяйственной работе. Восторженный поклонник суровой красоты Памира, он не раз путешествовал по этой стране с альпинистскими и научными экспедициями. Участие этого хорошего знатока местных условий в организации сбора было большой удачей для нас.

К этому времени подготовка к экспедиции вступила в пору, когда многочисленные письма и заявки начинают давать первые результаты в виде нарядов на продовольствие, разнообразные предметы снаряжения и инвентаря. Но реализовать представлявшиеся нам возможности нельзя было до решения Секретариата ВЦСПС.

Наконец, 10 мая 1952 года последовало постановление Секретариата о проведении сбора. До намеченного срока выезда оставалось немногим более полутора месяцев...

Утром 1 июля на Казанском вокзале Москвы появилась группа пассажиров, резко выделявшихся из толпы курортников и студентов. Огромные тяжелые рюкзаки, не по сезону теплые брюки, пестрые ковбойки, ледорубы... Посадка. Еще несколько минут, и поезд медленно трогается.

Примерно в эти же дни начали свой путь к Памиру альпинисты из Одессы, Дзауджикау, Новосибирска, Казани и других городов. К 6-7 июля все они должны были собраться в Оше - областном центре Киргизской республики.

Участники сбора - преимущественно молодежь, альпинисты, выполнившие нормы второго спортивного разряда1. Их двадцать, из разных спортивных обществ, двадцать характеров, которые руководителям и тренерам сбора предстоит объединить для решения общей задачи.

Все еще не завершенные дела задерживали в Москве руководителей сбора. Сжатые сроки подготовки не позволили выслать передовую группу. На долю такой группы обычно приходится подготовка вьючных животных, приобретение части продуктов, заказ автомашин - в общем обеспечение выезда со сборного пункта.

На рассвете 7 июля вдвоем с Анатолием Ивановичем Ивановым, старшим тренером сбора, мы вылетаем из Москвы. С первыми лучами солнца "ИЛ-12" поднимется в воздух. Круг над аэродромом, и самолет ложится на курс. Десять часов полета переносят нас из дождливого утра Москвы в жаркий вечер Ташкента. Отсюда в Ош на следующее утро улетает грузовой самолет.

Из гостеприимно распахнутой двери машины несет нестерпимым жаром, нестерпимым даже после зноя ташкентского дня. Однако достаточно самолету подняться в воздух, как в кабине становится прохладно. Это живо напоминает нам горы. Но вот и они, пока еще невысокие. Под нами медленно проплывают гряды, серые скалистые гребни. На севере показываются снежные макушки Пскемского и Угамского хребтов. Вскоре самолет летит над Кураминским хребтом, и под крылом глубокие ущелья сменяются зазубренными скалами. За горами, как чаша, окаймленная со всех сторон хребтами, открывается огромная Ферганская долина.

В песках северной части Ферганы голубой лентой протянулся Большой Ферганский канал, а далее на юг и запад раскинулись зеленые рощи и сады, хлопковые поля, покрытые сетью бесчисленных арыков. Через час самолет уже снижается к Ошскому аэродрому. Промелькнули скалы Тахт-и-Сулеймана, зеленые улицы Оша. Еще несколько мгновений, и звук мотора замирает. Мы выходим из самолета и снова окунаемся в палящий зной. Поле аэродрома выжжено солнцем, лишь вдали виднеется цепочка деревьев - там протекает арык. Здесь, как почти во всей Средней Азии, растительность и жизнь есть только там, где вода.

В областном совете профсоюзов, которому Секретариат ВЦСПС поручил обеспечить проведение экспедиции, нам сказали, что участники сбора разместились в местном доме отдыха ВЦСПС.

Несколько минут ходьбы по поднимающейся в гору улице, и перед нами ворота, на которых написано: "Добро пожаловать!"

На старте

Много веков назад на берегу быстрой речки Ак-Бура возникли строения Оша. Город образовался у скрещения древних караванных путей, протянувшихся когда-то из Средней Азии. Сюда прибывали вереницы верблюдов, нагруженных китайскими шелками, пряностями из Индии. Отсюда уводили знаменитых на весь Восток скакунов, вывозили узбекские и киргизские ковры. Добирались до этого места и купцы из далекого Московского государства.

И поныне на правом берегу реки можно еще увидеть улицы, сохранившие облик среднеазиатских городов прошлых веков. Остатки глубокой старины встречаются здесь то в виде орнамента на стенах старой бани, то в виде развалин мазара - усыпальницы. Но год от года они все менее заметны. Улицы в старом городе - это узкие проходы между высокими глинобитными оградами - дувалами; слепые, без окон, стены домов и неизбежная лёссовая пыль, мягкой подушкой покрывающая грунт. Днем, когда царит палящий зной, эта часть города кажется пустынной. Но во дворах, куда обращены фасады домов, неумолчно журчит вода в арыке и густые кроны деревьев бросают тень.

Порой, когда идешь по такой уличке между уходящими вдаль линиями дувалов, кажется, что вот-вот из-за какого-нибудь угла выйдет отряд аскеров кокандского хана. Но внезапно за дувалами раздаются громкие голоса, веселый смех - на улицу гурьбой выходят девочки-пионерки. Лица молодых девушек открыты, сейчас редко увидишь женщину, скрытую под паранджой и чачваном.

Но и в старом городе глинобитные дома все больше уступают место светлым и красивым современным зданиям школ, техникумов, жилым домам. Здесь же раскинулись обширные цехи шелкоткацкого комбината и других промышленных предприятий.

По улицам Оша, поднимая пыль, снуют машины. Издалека доносятся гудки паровозов, звон молотов и шум станков в ремонтных мастерских автобазы.

На левом берегу реки, от прибрежных обрывов, где бьется пенная струя потока, по склонам поднимаются дома современного типа - это новый город, зародившийся с приходом сюда русских в конце семидесятых годов прошлого столетия. Щедро обсаженные деревьями улицы очень живописны. Широкие мостовые дают простор движению транспорта. На большом пространстве раскинулся тенистый парк.

Между аллей парка сверкает вода - это Комсомольское озеро. В каком городе Средней Азии нет Комсомольского озера? В свободное от работы время молодые киргизы и узбеки вырыли огромный котлован, заполнив его потом водой из арыков. Как хорошо в палящий зной выкупаться в озере! Здесь, где еще недавно не было ни одной реки, в которой можно было бы плавать, развивается водный спорт и нередко можно слышать свисток судьи, дающего старт пловцам.

Новый город раскинулся на склонах горы Тахт-и-Сулейман. Характерная форма ее скал придает своеобразный вид панораме Оша. Утесы Тахт-и-Сулеймана считались когда-то у мусульман священными, и сюда приходили паломники даже из отдаленных мест Средней Азии. Высоко среди серых скал виднеются ажурные контуры маленькой белой часовни, а у подножья горы вблизи моста через Ак-Буру сохранились старинные стены медрессе - духовного училища, - которые, впрочем, служат теперь оградой нескольким современным жилым домам.

Ошский базар - это горы фруктов и овощей, груды помидоров, винограда, персиков, множество арбузов и дынь - обилие, непривычное для жителей центральной части нашей страны. Пестрая толпа, переливающаяся яркими красками разноцветных халатов, шитьем тюбетеек. Многоголосый шум, пронзительный рев ишаков. И все залито слепящим светом южного солнца.

А ранним утром, когда воздух особенно прозрачен и горизонт еще не затянут пыльной дымкой, далеко на юге видны снежные вершины Алайских гор. Они как бы парят в голубом небе, высоко над крышами города и зеленью садов.

Дом отдыха, где разместились участники нашего сбора, расположен в огромном саду; среди стройных могучих деревьев текут воды широкого магистрального арыка. Дирекция этого крупнейшего в Средней Азии дома отдыха ВЦСПС сделала все возможное, чтобы получше устроить альпинистов, которым предстояла трудная экспедиция. Большой зал клуба был превращен в общежитие участников сбора: кровати стояли даже на сцене.

Наш выезд из Оша задерживается. Участники сбора съезжаются с опозданием. Ежедневно Блещунов с группой альпинистов отправляется на вокзал получать очередную партию багажа. Затем начинается сортировка и перепаковка продуктов и инвентаря, подготовка к длительному автомобильному пути, а затем к перевозке на вьючных животных. Вечерами проводятся учебные занятия.

Всех нервирует вынужденная задержка. И хотя находится достаточно работы, а в свободное время развлечений, все стремятся в горы.

Как поднимаются на высокие горы

Наиболее высокие горы нашей страны, да и других стран, отдалены от крупных населенных пунктов, от железных дорог. Долог поэтому путь к высоким вершинам. Чтобы добраться до них, часто приходится пользоваться почти всеми видами транспорта: самолетом, поездом, автомашиной. Наконец, кончаются и автомобильные дороги. Путешественники навьючивают свой экспедиционный груз на животных и медленно одолевают километры горных троп. Но часто и каравану не удается подойти непосредственно к району восхождения. Последний этап пути к вершине доступен только людям. Переброски грузов, часто многодневные, предшествуют штурму вершины. Но вот этот путь закончен, и лагерь спортивной экспедиции разбит в непосредственной близости к вершинам и ледникам.

Теперь следует найти подступы к вершине. Они, как правило, бывают неизвестными, если даже район раньше и посещался. Альпинисты, отправляясь в экспедицию, читают много книг, знакомятся с отчетами научных экспедиций, описаниями путешествий. Эта работа позволяет лучше узнать географию района и проделанные в нем маршруты, наметить пути подхода к вершинам. Но тем не менее маршруты восхождений почти всегда приходится отыскивать при помощи длительных разведок на месте.

Случается, сведения о высокогорной части района вовсе отсутствуют или бывают такими скудными, что неизвестно даже, в каком хребте находится искомая вершина и какими ущельями можно подойти к ее подножию. Поиски некоторых пиков, вершины которых издали видны над путаницей хребтов, отнимают у географов и альпинистов не один год. Иные ледники, выбранные для подхода к подножию вершин, приводят в другое место, а порой столь неудобны для движения, что приходится возвращаться и искать другой путь.

Но вот подступы к вершине найдены. Завершены разведывательные походы, во время которых будущие восходители поднимались на склоны вершины и окружающие хребты, осмотрев гору со всех сторон. Маршрут штурма намечен, но... это еще не все. Если вершина трудная и высокая, восхождение требует особой подготовки.

Прокладывая путь к вершине, альпинисты у ее подножия разбивают опорный лагерь и доставляют туда снаряжение и питание на все время работы. Для этого участникам похода приходится по нескольку раз пройти трудный путь по леднику, перетаскивая на себе грузы. Хорошо, если ледник доступен для вьючных животных!

При штурме альпинисты несут груз на себе. В рюкзаках теплые вещи, снаряжение и питание. Чем больше абсолютная высота вершины, чем круче и труднее путь, тем меньший груз может нести человек. Но вес всего необходимого для успешного восхождения довольно значителен. Питание должно хотя бы в минимальной степени возмещать затраченную энергию. Нужно иметь и запас на случай непогоды, которую, возможно, придется пережидать несколько дней в палатке или пещере, вырытой в снегу.

Снаряжение должно быть по количеству и набору достаточным для преодоления трудностей, которые ожидаются в пути. Нужно иметь достаточно и теплых вещей: на больших высотах даже летом температура понижается до минус 20 градусов и ниже. Особенно важно предохранить от обморожения руки и ноги: они страдают в первую очередь. Чтобы согреть пищу и добыть воду - наверху ее нет, нужно растапливать снег, - применяется легкая спиртовая кухня или походный примус. В общем груз тем больше, чем длительнее восхождение.

Вес рюкзака свыше 20-24 килограммов при восхождении на вершины, превышающие 6500 метров, чрезмерен. Восхождение на высокие вершины поэтому обеспечивается промежуточными лагерями на пути подъема. Число этих лагерей зависит от характера пути, а расстояние между ними определяется дневным переходом, который на больших высотах может составлять подъем всего на 300-500 метров. Во всяком случае из последнего, заранее подготовленного лагеря восходители должны быть в состоянии донести необходимые им вещи до последнего ночлега перед вершиной.

С последнего бивака к вершине можно идти почти налегке. Этот бивак должен быть устроен с таким расчетом, чтобы, выйдя из него, альпинисты успели подняться до вершины и вернуться назад засветло. Ночевка без спальных мешков и палаток на больших высотах обычно приводит к обморожению, а подчас и гибели. Единственный способ спастись, если ночь застает в дороге, а путь опасный, - вырыть в снегу пещеру.

Но не только необходимостью промежуточных лагерей характеризуются высотные восхождения. Недостаток кислорода в воздухе вызывает горную болезнь. Чтобы действовать в разреженной атмосфере больших высот, необходима акклиматизация: организм восходителей еще до штурма вершины должен привыкнуть к новым условиям. Но даже на привычный организм недостаток кислорода все же действует. Приходится часто останавливаться для отдыха. Работоспособность человека с высотой резко снижается. Каждое препятствие становится много труднее. Крутой ледяной склон, где нужно рубить ступени, скалы, по которым нужно лезть, а иногда и забивать в них крючья для страховочной веревки, - эти довольно обычные для альпинистов условия движения на больших высотах становятся серьезным препятствием.

Все силы, вся воля восходителя устремлены к одному - достичь вершины. Непрерывное напряжение организма, недостаток кислорода и монотонный, часто многодневный процесс однообразного движения притупляют интерес к окружающему, оно становится почти безразличным. Но на вершине, когда подъем закончен, цель достигнута, сознание резко пробуждается. Несравненное чувство победы охватывает альпиниста!

По Памирскому автотракту

Половина участников сбора - наш авангард - во главе с Анатолием Ивановым уже выехала на Памир. Теперь отправляется вторая группа.

Еще темно, но мы уже давно встали. Нас двенадцать человек, и погрузка в кузов автомашины заранее приготовленных ящиков занимает немного времени. В 5 часов утра наша машина медленно выезжает за ворота дома отдыха.

Клонясь из стороны в сторону на выбоинах узких уличек, грузовик катит по старым кварталам Оша. Фары вырывают из предрассветной тьмы глиняные дувалы, мутные струи воды в арыках, ажурный рисунок листвы. Промелькнуло новое здание учительского института. Машина, ускоряя ход, въезжает под арку с приветственным лозунгом. Здесь начинается знаменитый Памирский автотракт - дорога, протянувшаяся на 730 километров через все нагорье Восточного Памира. Тракт построен в 1932-1933 годах. До этого через Памир вели караванные тропы. Около двух недель шли караваны из Оша до поселка Хорог, раскинувшегося у устья реки Гует. Теперь не осталось даже костей множества верблюдов и лошадей, погибших на этом очень трудном пути через высокогорную пустыню. В наши дни на машине этот маршрут отнимает совсем мало времени. Автомобиль сейчас стал основным средством сообщения в этой горной стране и окончательно сменил верблюдов и лошадей, прежде единственный грузовой транспорт. Советские машины уверенно преодолевают все трудности пути через "Крышу мира". Вьючный транспорт теперь применяется лишь в стороне от основных автомагистралей.

Пригороды Оша остаются позади. Мелькают обширные хлопковые поля и фруктовые сады колхозов. Их сменяют придвинувшиеся к дороге голые или поросшие невысокой травой отроги Алайского хребта. Все выше поднимается солнце. Альпинисты, сидящие в кузове, один за другим начинают снимать штурмовки, свитера.

Остается позади перевал Чигирчик. В ушах свистит ветер от быстрого спуска. Мелькают палатки животноводческой бригады какого-то колхоза; приветливо машут руками киргизы. Виднеются ульи, вывезенные сюда на период цветения горных лугов.

Машина катит вниз по изгибам дороги. В конце спуска зеленым пятном выделяется Гульча - маленький, но оживленный городок. Здесь мы останавливаемся позавтракать. Несмотря на ранний час, на улице много народу, и появление альпинистов выбывает интерес. Для местных жителей наш вид непривычен: все мы одеты одинаково в синие спортивные брюки и светлые рубашки. Чайханщик приносит чайники с чаем, пиалы и вопросительно смотрит на нас: ему не терпится узнать, что это за необычайный народ. Но одно слово "альпинисты" все объясняет: в этих краях хорошо помнят экспедиции, проводившиеся ранее советскими горовосходителями на Памире.

Мы едем дальше. Становится жарко. Дорога бежит то вдоль крутых склонов узкого ущелья, над быстрой и чистой рекой Гульча, то опускается к воде, в местах расширения долины.

Памирский тракт живет напряженной жизнью. Мы часто обгоняем попутные грузовики или сворачиваем к обочине дороги, пропуская встречные. Когда-то заброшенная окраина, колония царской России, Памир за годы советской власти превратился в экономически и культурно развитую область. Некогда нищее и темное население горной страны получает теперь все необходимое для культурной зажиточной жизни.

Большая часть моих товарищей здесь впервые, они с интересом смотрят по сторонам. Парторг сбора Леонид Красавин показывает на проезжающие автомобили, груженные современными сельскохозяйственными машинами; их везут в долины Западного Памира. Давно ли единственным земледельческим орудием там была грубая деревянная соха - омач, а зерна мололи на каменных ручных мельницах!..

На развилке дорог видны домики Суфи-Кургана. Машина останавливается у здания райисполкома; здесь мне предстоит задержаться, чтобы собрать лошадей для каравана. Назначаю старшим по группе Кирилла Кузьмина. Мы наспех прощаемся, и вскоре я вижу лишь удаляющееся вдоль дороги облако пыли: группа должна к вечеру быть в долине Музкола, где уже разбит первый лагерь нашей экспедиции...

Лошадей еще нет, хотя прошло более недели со времени нашей заявки. Председатель райисполкома Ширматов связывается по телефону с председателем одного из ближайших колхозов.

Медленно открывается дверь, и в комнату входит молодой киргиз в потертой, но аккуратной гимнастерке и широких шароварах. Он почтительно кланяется в нашу сторону и говорит:

-Ады!

Я принимаю его возглас за приветствие и отвечаю:

-Здравствуйте!

Оказывается, Ады - это было его имя - пригнал нам двух лошадей. Мне уже ясно, что появление остальных животных зависит от моей настойчивости. К концу дня располагаю лишь четырьмя лошадьми из обещанных пятнадцати. А машины за животными должны прийти на следующее утро. Приходится обратиться за помощью к секретарю райкома партии.

Проходит два дня. С раннего утра ждем машин. Наконец, около 12 часов вдали появляются два грузовика с высоким решетчатым ограждением. Ады бросается разыскивать караванщиков, так как животных на ночь отправили пастись, и они разбрелись по склонам долины. Только через два часа на тропе показываются растянувшиеся цепочкой лошади. На передней гордо восседает Ады. Погрузка лошадей - их здесь семь, остальные в Сары-Таше - оказалась делом не легким: животные упрямятся и не хотят забираться в машину. Приходится звать на помощь шоферов. Наконец, лошади на месте, надежно привязаны, и мы двигаемся в путь.

1. Причудливыми башнями высятся береговые обрывы реки Кок-Джар.

Вода и ветер образовали их в толще рыхлых отложений

Фото П. Шведова

За окном кабины снова развертывается непрерывно меняющаяся панорама. Склоны ущелий, поросшие невысокой арчой, ложбины, причудливые береговые обрывы из красных глин: воды вешних потоков вымыли в них бесчисленные желоба, разделив породу на тысячи высоких бастионов и башен, напоминающих развалины древних городов. Иллюзия полнее оттого, что обрывы пестрят всеми оттенками красного цвета: от нежно-розового до темно-вишневого; местами, подчеркивая теплые тона, виднеются черные полосы скал, клочки зеленой травы.

Впереди, за поворотом ущелья, поднимаются одна за другой четыре скалистые вершины. Очертания их удивительно сходны между собой - не зря их называют "Четыре брата".

Поднимаемся все выше, к перевалу Талдык. Ровный участок, поворот, снова прямое движение, и опять поворот... Длинная вереница машин - их собралось несколько десятков - поднимается к перевалу. Высота 3650 метров.

В 1871 году невдалеке отсюда знаменитый русский путешественник и исследователь Средней Азии А.П. Федченко поднялся на один из перевалов Алайского хребта. О Памире в те времена почти ничего не знали. Федченко был первым из ученых, увидевших Алайскую долину и горы за ней.

"Вид с перевала заставил нас остановиться: перед нами открывалась панорама исполинских гор... перед нами была местность по имени Алай, и то, что лежало за ней, было никому не известно"1 - писал впоследствии Федченко. "За этими горами где-нибудь недалеко находится и знаменитый Памир. Существование Памирской выси, обширного плоскогорья вроде Алая, для меня несомненно"2.

Федченко, как ни мешали ему власти Кокандского ханства, проник в Алайскую долину, но на юг, на Памир, ему пройти не удалось, его заставили вернуться назад. Он дал первое описание Алайского хребта, Алайской долины и огромного Заалайского хребта, собрал много сведений и о Памире. Талантливый исследователь высказал целый ряд блестящих догадок о расположении прилегающих гор, направлении течения рек и даже строении Памира. Многое из того, что предвидел Федченко, впоследствии подтвердилось. Этот пионер исследования Памира положил начало длительному периоду изучения страны, потребовавшему в дальнейшем огромных трудов ученых.

...Наши машины быстро катят вниз. По бокам дороги выступы скал, склоны, покрытые степными травами. Внезапно из-за поворота открывается незабываемая панорама Алайской долины. На много десятков километров вправо и влево, на восток и запад протянулась эта обширная межгорная долина. Почти ровная ее поверхность шириной до 30 километров лежит на высоте около 3000 метров. С обеих сторон долины, поросшей обильной высокой травой, - здешние пастбища славятся во всей Средней Азии - поднимаются цепи горных хребтов. На севере - Алайский хребет, на юге - могучий Заалайский. Почти от горизонта до горизонта, сколько хватает глаз, непрерывной белой стеной тянутся его льды и снега, спускающиеся с семикилометровых высот к зеленому ковру Алайской долины.

Обычно на фоне синего неба четко вырисовываются контуры пиков Ленина, Дзержинского, Свердлова, Кызыл-Агын и многих других, но на этот раз вершин не видно, хребет скрыт густой массой клубящихся туч, кое-где эта пелена спускается в долину лохматыми космами - там идет дождь или снег.

Необычайная картина для Памира в июле!

Еще несколько минут, и мы останавливаемся в Сары-Таше. Это небольшое селение, вернее, автостанция. Вдоль дороги тянется десяток белых глинобитных домов, заправочная база, столовая. Когда-то здесь одиноко стоял лишь придорожный рабат - приют для путников - да порой разбивали свои кибитки проезжие киргизы.

Теперь в Сары-Таше неизменно останавливаются все машины, направляющиеся на Памир или возвращающиеся оттуда.

Мы не успеваем еще сойти с машины, как подбегает Эргали Рыспаев, он был оставлен здесь Кузьминым для приемки части лошадей. Его смуглое лицо сияет от радости: Эргали соскучился в ожидании, поручение он выполнил, делать ему в Сары-Таше больше нечего.

Торопимся дальше. Хочется скорее добраться до лагеря. В Сары-Таше оставляем прибывших сюда с пастбищ Алайской долины караванщиков и лошадей, которых уже никак нельзя поместить в наших машинах, и обещаем прислать за ними автомобиль обратным рейсом.

Ровная дорога почти прямой линией пересекает Алайскую долину. По сторонам развертывается зеленый простор. Мелькают отары овец, табуны лошадей.

Машина прогрохотала по мосту. В неглубоком русле стремительно текут красные струи Кызыл-Су. Река собирает талые воды ледников Алайского и Заалайского хребтов и несет их на запад, где, соединяясь с другой большой ледниковой рекой Памира - Мук-Су, образует Сурх-Об.

Начинает накрапывать дождь. Эргали, наклонившись над бортом, что-то кричит мне; с трудом разбираю: он просит непромокаемый плащ. Лошади беспокойно переступают в кузове; мне слышно, как они ударяют ногами по дощатому настилу.

Ворота на Памир

Алайская долина осталась позади. День кончается, а мы все еще на подъеме к перевалу Кызыл-Арт. Наконец, вступаем в пределы Памира. Обычное понятие перевала - более или менее крутой подъем, гребень и спуск - с трудом применимо к условиям Восточного Памира. Здесь большинство перевалов лишь незначительно поднимается над уровнем долин, и спуск с них почти неощутим.

Едем по широкой пустынной долине, в которую вклиниваются боковые отроги хребтов. Все пространство кругом покрыто обломками камня, преобладают серые и черные тона; растительность совершенно отсутствует. Это Маркан-Су - долина смерчей. Когда ветрено, в ней то и дело, крутясь, бегут небольшие пыльные смерчи.

Мелкий надоедливый дождь то перестает, то снова начинает накрапывать. Дождливая погода необычна для Памира, многие из его долин известны своей сухостью, местами здесь количество осадков меньше, чем в самых засушливых пустынях мира.

По моим расчетам скоро начнется спуск в котловину озера Кара-Куль. Днем его темную поверхность мы увидели бы километров за двадцать, теперь же приближение воды угадывается только по тому, что машина уже давно катит под уклон да воздух стал еще прохладнее.

Но вот спуск кончается. Шофер на минуту останавливает машину, и мы явственно слышим шум прибоя. В сильный ветер темные воды Кара-Куля бьют пенистой волной о берег, и озеро напоминает море.

Котловина Кара-Куля изумительна своими контрастами: здесь есть погребенные под почвой льды, как в тундрах, и переносимые ветром дюны - сыпучие пески, как в жарких пустынях. Растительность здесь тоже необычна: шарообразные и плоские подушки растений засушливой зоны, полынь и терескен. Флора Памира насчитывает более пятисот видов растений. Все они приспособились к суровому и сухому климату: корни их глубоко уходят в землю, чтобы добыть себе необходимую влагу, наземная часть их, во много раз меньшая корневой системы, устроена так, чтобы сохранить влагу, уменьшить испарение.

Тракт огибает озеро с севера, потом сворачивает на юг и тянется вдоль восточного берега почти до южного края котловины. Кругом густая тьма, видна только часть дороги, вырываемая из ночи светом фар. Кажется, ничего больше кругом нет - только мы, раскачивающиеся в машине, да небольшое освещенное пространство, которое все время стремительно убегает под колеса. Это впечатление еще сильнее оттого, что кабина освещена лампочкой и свет как бы ограждает нас от окружающей тьмы.

Уже около 12 часов ночи. Видимо, сегодня нам не добраться до цели. Михаил, наш шофер, устал, его клонит ко сну, а дорога впереди тяжелая. Через час он сворачивает машину с дороги и останавливается.

-Ну, вот что, начальник, буду спать!

Немногочисленные пассажиры машины выскакивают из кузова и собираются в кружок, у всех помятый вид. Караванщики кутаются в свои халаты. Ады, одетый легче других, дрожит от холода. Он говорит мне, что лошади разбили ногами мешки с овсом и драгоценный фураж разбросан по всему кузову, перемешан с грязью. Приходится при свете фонариков чинить мешки и собирать зерно. За этим занятием мы не замечаем, как подъезжает вторая машина. Из нее выбирается Ирина Пересыпкина, наш повар, и ворчливо заявляет, что, хотя она не первый раз на Памире, ее никогда не мучили ночными переездами.

-Где же мы будем спать? - недоуменно спрашивает она.

Вместо ответа Эргали извлекает из рюкзака новенький спальный мешок и, широким жестом показывая на равнину, говорит:

-Выбирай любое место, камень под голову и - спи! Мешки пуховые, холодно не будет.

Рассвет застает нас на ногах. Вскоре мы уже снова в тряских машинах, которые теперь удаляются от котловины Кара-Куля. Спустя несколько часов мы проезжаем мост через одну из крупных рек Восточного Памира - Музкол, или как ее когда-то называли, Чон-Су (Большая река). Еще километра три, и недалеко от дороги виднеется ровный ряд белых прямоугольников - это палатки нашего лагеря.

Мы покидаем автотракт

В лагере нас ждут с нетерпением. Шофер еще не успел заглушить мотор, а от палаток уже бегут навстречу с радостными криками наши альпинисты:

- Лошадей привезли!

- Караван приехал!

Ребята на ходу забираются в кузов, ощупывают и рассматривают лошадей. Все несколько разочарованы:

-Не могучий вид у этих коней, - иронически заявляет Лапин.

Это соответствует истине. Вид у животных, утомленных тяжелым и непривычным переездом, действительно неказистый.

Лагерь в долине Музкола был разбит передовой группой Анатолия Иванова. Наши товарищи не теряли времени напрасно. Анатолий Иванов еще несколько дней назад отправился на машине сбора с водителем Виктором Разумным разведать путь к реке Кокуй-Бель-Су. Поездка была успешной и дала возможность выбрать место для перевалочного лагеря на 30 километров к западу от автотракта. Это сокращало на день караванный путь. Наша передовая группа уже находилась в этом лагере. Решаем, не разгружая машин, отправить их сразу же дальше.

За завтраком Гожев рассказывает мне, что они уже успели совершить тренировочное восхождение на одну из ближних вершин, высотой несколько превышающую 5000 метров. Двадцать человек в быстром темпе поднялись по крутым склонам и достигли верхней точки, с которой открывался хороший вид на восток. Лапин, вспомнив далекую вершину Музтаг-Ата, с сожалением говорит:

-Вот куда бы отправиться!..

Проходит еще день. Машины снизу нет, от Блещунова никаких вестей. Ожидание становится томительным. Беспокоит и состояние Алексея Андреева, заболевшего в пути воспалением легких и лежавшего в домике дорожного мастера в 300 метрах от лагеря. Уже три дня температура у него не снижается.

Наконец, я не выдерживаю и договариваюсь с шофером возвращающейся из рейса порожняком машины. Прошу его доставить людей и груз к нашему перевалочному лагерю. Неизвестный путь к Кокуй-Бель-Су без дороги внушает ему опасения, но после долгих уговоров водитель, наконец, "входит в наше положение" и смягчается. Уже отъезжая, он грозит:

- Если придется туго, выброшу ваше добро.

Но мы знаем, что он этого не сделает, и улыбаемся.

Шоферы Памирского автотракта - люди большого и самоотверженного труда. Каждое лето, едва стает снег на перевалах, дорога начинает жить неутомимой суетливой жизнью. Днем и ночью горное эхо разносит по долине гул моторов. Водители торопятся, им за эти два-три месяца нужно успеть обеспечить всем необходимым население Горно-Бадахшанской области. Нелегкое дело совершать изо дня в день рейсы по трассе, большая часть которой проходит на высоте до 4000 метров. Но водители справляются с этой задачей, и план перевозок неизменно выполняется. Последние машины покидают Памир, когда снега снова заносят перевалы, ложатся многометровым покровом в Алайской долине.

В стареньком грузовике с трудом умещается почти все имущество, еще оставшееся в Музкольском лагере. Все взбираются поверх груды ящиков и мешков. Через час на другой попутной машине отправляю в Ош больного и остаюсь в Музкольском лагере в одиночестве, ожидая прибытия отставших тылов...

С востока тянутся разорванные клочья туч, непрестанно моросит дождь. По шоссе проносятся машины: груженые - на юг, к перевалу Ак-Байтал, порожняк, возвращающийся в Ош. Только на третий день к лагерю подъезжают три грузовика. Из первого выскакивают Виктор Разумный и Александр Блещунов. Машина доверху загружена продовольствием и снаряжением, на двух других лошади.

Быстро складываем оставшиеся вещи, и вскоре на месте лагеря остается лишь несколько разбитых ящиков, пустые банки от консервов да квадраты сухого грунта на местах, где стояли палатки.

Километра три едем по шоссе, затем медленно съезжаем в сторону, в боковую долину, протянувшуюся на запад. Дороги здесь нет, но следы, оставленные машинами, хорошо видны. Невысокие увалы древних морен, по которым лежит наш путь, остаются левее, долина становится шире. На юге, в верховьях боковой долины, открывается превосходный вид на снежные вершины Музкольского хребта, к ним ведут короткие широкие долины Кок-Чукура и Баш-Курук-Уй. Начало последней - обширное пространство, покрытое слоем мелкого галечника; поверхность его изборождена десятками сухих русел. Весной, когда солнце растапливает зимние снега, по дну долин мчатся пенистые мутные потоки. Теперь их русла пересохли.

Справа открывается уходящая на север широкая пологая долина, за которой видны темные воды озера Кара-Куль. Дно долины очень мало снижается к северу, на всем протяжении ее до озера нет ни одной сколько-нибудь значительной возвышенности. Геолог К.Н. Паффенгольц обнаружил на высотах 20-25-35 метров над озером следы древних озерных террас. Раньше его воды заполняли собой всю долину.

Вскоре проезжаем небольшое озеро Курук-Куль. В нем берет начало один из источников реки Кокуй-Бель-Су. Курук-Куль - остаток как раз тех времен, когда Кара-Куль заполнял всю долину. Тогда это крупнейшее высокогорное озеро имело сток на запад, в Кокуй-Бель-Су. Теперь из Кара-Куля не вытекает ни одна река.

Машина, кренясь из стороны в сторону, осторожно пробирается вдоль левых склонов. Кочковатая болотистая середина долины непригодна для автомобиля. Уже смеркается. Виктор включает фары и делает довольно рискованный поворот. Еще поворот. Впереди в лучах света сверкнула вода - Кокуй-Бель-Су. В темноте едва виднеются светлые пятна палаток.

Наш перевалочный лагерь расположен вблизи впадения в реку Кокуй-Бель-Су ее притока, вытекающего из озера Курук-Куль. Долина здесь довольно широкая, до 200 метров, течение воды спокойное. Основной поток реки разбивается на несколько русел, между которыми островки, поросшие высокой сочной травой или каменистые; кустов и деревьев здесь нет, как и на всем Восточном Памире.

Над поймой реки круто поднимаются склоны. Унылые, желто-серые тона. Река пробила себе русло в долине, когда-то занятой большим ледником; поэтому справа над долиной поднимается как бы вторым этажом обширное плоскогорье, раньше цирк большого ледника. Ниже долина реки суживается, и через несколько десятков километров Кокуй-Бель-Су соединяется с водами Кудары - нижним течением Танымаса.

Раздается сигнал побудки. Из палаток высовываются заспанные лица. Народу немного: дня два назад Анатолий Иванов с передовой группой и караваном из семи лошадей двинулся вперед произвести глубокую разведку вплоть до верховьев ледника Грумм-Гржимайло.

- Почему не все пришли к завтраку? - Ирина выглядывает из большой палатки. - Аркадий! Борис! Где вы? Скорее завтракать!

Ответа нет. Еще ранним утром Борис Шляпцев и Аркадий Шкрабкин переправились на правый берег осмотреть ближайший участок тропы. Вскоре они появляются. По их мнению, машина может проехать еще несколько километров. Перспектива заманчивая. Шляпцев говорит, что нашел хороший брод для автомобиля. Поколебавшись, я все же разрешаю попробовать. На всякий случай советую набросать побольше камней у подъема на другой берег.

Мы с Блещуновым погружаемся в очередные дела, но через полчаса наше внимание привлекают крики с противоположного берега: что-то случилось! Из-за палатки выбегает Шляпцев, в руках у него охапка лопат.

-Борис, что там?

У Шляпцева виноватый вид, он на бегу отвечает:

-Машина застряла, крепко!..

Эти слова поднимают нас на ноги, мы бросаемся к реке. Туда уже бегут и остальные товарищи. Фонтаны брызг взлетают над бродом, кого-то вода сбивает с ног. Гожев ведет к реке лошадей.

Положение с машиной гораздо хуже, чем я ожидал. Берег заболочен, и грузовик увяз в прибрежном рыхлом грунте. Мы работаем с остервенением, молча выворачиваем обломки скал, тащим их к машине, подкладываем под колеса. Но вязкий грунт все засасывает, и надежной опоры для колес не получается. Время незаметно близится к полудню, вода в реке прибывает, накренившийся кузов уже омывается водой. По очереди забираемся в воду и выкладываем каменный барьер, чтобы хоть немного отвести поток в сторону.

Только через четыре часа машина съезжает на твердое дно реки и возвращается в лагерь. Виктор смывает грязь, залепившую кузов.

Нам приходится перенести намеченный выход на следующее утро: время упущено. Вечереет. Смотрю на груды ящиков, мешков. У нас семь лошадей, они должны поднять около 650 килограммов груза. Люди пойдут со своими рюкзаками - это неплохая тренировка перед будущим восхождением. Приготовленные для погрузки вьючные сумы лежат отдельно; теперь хорошо видно, как много груза еще остается, а из Оша должно прибыть еще продовольствие.

Немного истории

Великолепно ночное небо над южными горами! Воздух прозрачен. Одна за другой зажигаются крупные звезды, и вскоре весь небосвод заполнен их мерцанием, светящейся россыпью Млечного пути, оттеняемого темно-синей, почти черной, бархатной глубиной. От реки несет прохладой. Ночь наступает рано. Спать не хочется.

Закончив ужин, одевшись потеплее: в свитера, штурмовые костюмы, мы собираемся в большой палатке, которая служит в лагере кухней и столовой.

Ирина, позвякивая кастрюлями, убирает посуду. Николай Александрович закуривает папиросу, и сизый дым, поднимаясь струйкой, туманит неяркий огонь "летучей мыши". Аркадий Шкрабкин, ни к кому не обращаясь, говорит:

-Проходили здесь и до нас путешественники и экспедиции, и никаких следов, как будто мы здесь первые.

Гожев перебивает:

-Тоже, нашел необитаемое место! Видел, вчера проходили таджики с ишаками за мукой на Музкол, позавчера проехала семья киргизов. Да это просто шумный перекресток, вроде как угол Садовой и улицы Горького.

Как будто в подтверждение этих слов раздается гудок автомобиля: Виктор Разумный возится у машины. Все смеются.

- Это другое дело, - не сдается Шкрабкин, - экспедиции же ведь были здесь?

Вопрос законный. Действительно, место, где стоит наш лагерь, лежало на пути многих экспедиций. Если взглянуть на одну из первых карт Азии, составленную по данным одного из крупнейших географов древности Птоло-мея (140-й год до нашей эры), то можно увидеть любопытную картину. От Малой Азии, почти от берегов Красного и Средиземного морей, с запада на восток через весь материк тянется линия. Она изображу почти непрерывную цепь горных хребтов: горы Тавра, в области вблизи древней страны Балх, сменяются Парапамизом, еще восточнее поднимаются горы Эмодус (или Хемодус); у стыка двух последних горных систем, от широтной цепи на север отходят горы Имаус.

Горы Имаус - это предел известного мира. На карте Птоломея написано: "По сию сторону Имауса" и "По ту сторону Имауса", то есть в области неизвестного.

В те далекие времена сведения об известном мире были весьма неопределенными: они черпались из рассказов торговых людей, которые подолгу, часто годами, странствовали со своими караванами в поисках далеких стран, где можно выгодно сбыть товары и приобрести изделия и продукты, ценные на Западе. Рассказы путников доходили до ученых, передаваясь из уст в уста, искаженные и приукрашенные.

От многолетних странствований в памяти людей сохранялись главным образом пережитые опасности и трудности. Названия городов и населенных пунктов неузнаваемо искажались. Иные купцы и намеренно искажали сведения о своем маршруте, чтобы оставить за собой монополию на выгодную торговлю.

Но связи между странами Запада и далекого Востока расширялись. Опустошительными походами прошли от берегов Средиземного моря до богатой Индии и Средней Азии войска Александра Македонского, оставив в жизни и памяти народов глубокий след, а в плодородных долинах - развалины старых и стены новых городов.

Караваны греческих купцов привозили пышные шелка из далекой страны серов - Китая.

Естественно, что огромный горный узел Памир, смыкающий между собой Гиндукуш и Гималаи на юге и Тянь-Шань на севере и стоящий страшным барьером на путях между Западом и Востоком, хорошо запомнился и торговым людям и воинам.

Впервые сравнительно подробно маршрут вдоль Имауса - именно это название вернее всего отнести к Памиру - описан у Птоломея, который получил сведения о нем у Марина Тирского. Последний же слышал рассказ об этом путешествии от македонского купца Маеса Тициануса, а он в свою очередь лишь передавал сведения, полученные от своего торгового представителя, возглавлявшего караван с товаром, добиравшийся до страны серов!

Во II веке до нашей эры китайские императоры приступили к завоеванию "западного края". В это же время завязываются прочные связи Китая со Средней Азией. Примерно с начала нашей эры наиболее подробные и точные сведения о Памире дали науке труды китайских географов и путешественников, проникавших и за пределы холодных гор Цун-Лин (Луковые горы).

"Луковыми горами" древняя китайская география обозначала обширный горный район, включающий часть Тянь-Шаня и Памир. Известный русский китаевед Н.Я. Бичурин в одной из своих работ писал: "В записках Сихэ Цзюши сказано: сии горы обширны и высоки; на них растет каменный лук, отчего и название им"1.

Наибольшее значение для географической науки имело продолжавшееся шестнадцать лет путешествие по Средней Азии и Индии буддийского паломника Сюань-Цзяна (VII век нашей эры). Возвращаясь в Китай, путешественник пересек Памир. Чрезвычайно сложная задача опознания названий пройденных им мест осталась не до конца решенной из-за искажения их при переводе с местных языков на китайский, затем на французский1. Можно добавить, что до современной науки дошло описание путешествия Сюань-Цзяна, а не его подлинные записки.

Крупнейший русский исследователь Средней Азии, Н.А. Северцов, первым из ученых увидевший долину реки Кудара с вершины, поднимающейся вблизи от места, где сейчас находится наш лагерь, доказывал, что путь Сюань-Цзяна лежал вверх по Кударе, так или иначе пересекал долину Кокуй-Бель-Су и проходил мимо озера Кара-Куль.

В средние века пути сообщения между странами Запада и Востока переместились с суши на море, и в эти дикие места почти никто из путешественников не забредал. Достойно упоминания лишь имя известного венецианца Марко Поло. Судя по описанию его путешествий, он пересек Памирские горы, но установить его маршрут вовсе невозможно: то ли он писал о стране со слов жителей одного из ближних к Памиру районов, то ли описание было искажено при записи, но для науки его данные о Памире дали много меньше, чем описания Сюань-Цзяна, даже учитывая изрядную долю фантастических добавлений последнего, вроде драконов и крокодилов в. Памирских озерах.

У Марко Поло упоминается название страны и гор Болор - географы впоследствии отнесли их к огромной меридиональной цепи гор, которую они наносили предположительно на карту в месте, где находится Памир. Это представление как бы повторяет Имаус древних греков.

К сороковым годам прошлого века европейская географическая наука свои сведения о Памире все еще черпала у Птоломея, Сюань-Цзяна и Марко Поло. Совершенно не зная истинного строения этой горной страны, ее природы и населения, ученые пытались создать ее карту. Что получилось - представить не трудно.

Известный русский путешественник исследователь Средней Азии А.П. Федченко писал: "...сведения были весьма смутны, и картографы приходили в отчаяние, когда нужно было изображать эту часть Азии, и, рисуя бог знает что, оговаривались, что им поверхность луны лучше известна, чем эта местность"1.

Но если Памир представлял загадку для европейских географов, то это не значит, что население ближних районов ничего о нем не знало. Наоборот, через Памир издревле проходили караванные пути, которые хотя и не были оживленными, все же были сотни лет известными. Кроме того, в долины Восточного Памира киргизы направляли свои стада на летние пастбища. Об этом, в частности, свидетельствует множество легенд, сохранившихся среди местного населения.

Но не одни легенды подтверждают сказанное, есть и более существенные доказательства: археологи нашли здесь много захоронений. Исследования Памира, вернее подступов к нему, были начаты в 1812 году путешествием английского агента Мир Иррата Улы. Он обогнул Юго-Западный Памир и достиг долины реки Вахан-Дара. Европейские географы тем не менее считают началом исследования Памира путешествие лейтенанта английского флота А. Вуда, отправившегося из Кабула и достигшего зимой 1838 года озера Зор-Куль, из которого вытекает река Памир. Но и это было еще лишь преддверие Памира...

Изучение этой страны русскими учеными открывает путешествие А.П. Федченко. Он первым из европейских ученых пересек Алайский хребет и побывал в Алайской долине. Путешественник в отличие от существовавшего тогда, хотя уже и взятого под сомнение, представления о Памире как о меридиональной цепи Болор предполагал, что он состоит из ряда широтных хребтов. Федченко писал: "Вся страна между Гималаями и Гиндукушем на юге и Сыр-Дарьей на севере наполнена рядом параллельных, тянущихся с востока на запад гряд"2.

В 1876 году территория Кокандского ханства была преобразована в Ферганскую область. Это облегчило доступ на Памир для русских ученых. В пределы Памира начали почти ежегодно направляться видные русские ученые, путешественники и географы. Первая же экспедиция 1876 года во главе с полковником Л. Костенко пересекла Заалайский хребет и, двигаясь вдоль трассы теперешнего Памирского автотракта, достигла озера Кара-Куль и далее через перевал Уз-Бель проникла к озеру Ранг-Куль, производя вдоль всего своего пути топосъемку.

Особое значение для науки имела экспедиция 1878 года, возглавлявшаяся Н.А. Северцовым. Он и его спутники в течение нескольких месяцев обследовали почти всю площадь современного Памира. Северцов первым из ученых побывал в долине Кудары. Одним из важнейших результатов работы этой экспедиции явилась первая карта Памира. Было собрано множество зоологических, ботанических коллекций. Северцов впервые установил, что Памир "самостоятельная горная система и орографический центр всего Азиатского материка, колоссальный горный узел, соединяющий Высокую Азию с Передней..."1. Он также доказал, что Памир не является огромным плоскогорьем, ограниченным одним меридиональным хребтом, а представляет собой сочетание двух форм: сыртового рельефа и высоких хребтов. Название "сыртовой рельеф" перенесено сюда из Тянь-Шаня. Обозначает оно обширное, поднятое нагорье с широкими долинами и невысокими, сглаженными горами.

Среди других выделялась малочисленная по составу, но замечательная по результатам работы экспедиция 1883 года (Путята, Белдерский и Иванов). В сопровождении небольшой группы казаков, то вместе, то разделяясь, исследователи покрыли маршрутами огромное пространство, закончив свои поездки лишь глубокой осенью. Прошли они и нашим путем из Музкола к Кокуй-Бель-Су и далее через перевал Кызыл-Белес и урочище Кок-Джар к долине Танымас, но здесь свернули на юг - к Кударе, а затем прошли на север - к Мук-Су. Побывали в этих местах и солдаты-топографы, тянувшие линию тригонометрических пунктов к Кударе.

Задолго до первой мировой войны Восточный Памир был в основном обследован. Путь, которым идем мы, не раз использовался экспедициями, направляющимися к Кударе - в Танымас и к леднику Федченко - в Северо-Западный Памир.

Изучение "неисследованной области" на западе Памира досталось в основном на долю советских ученых и альпинистов, но это особая тема.

Караван идет на запад

Сколько раз мне ни приходилось наблюдать первую погрузку, всегда она проходила шумно. Но вот постепенно устанавливается порядок, общими усилиями лошади завьючены и понуро стоят в стороне.

Наконец, в час дня наш караван двигается вброд через реку. Вслед нам Блещунов и трое альпинистов, оставленных для сопровождения следующего каравана, выкрикивают пожелания успешного пути.

Караван медленно втягивается в овраг, прорезающий склон. Этих оврагов здесь несколько, они промыты не существующими ныне потоками рек. Поднявшись метров на 150-200, мы выходим на "второй этаж" долины - почти ровное, обширное пространство, лишь местами поднимаются округлые невысокие холмы. Плато это с трех сторон окаймлено горами; сглаженные контуры рельефа, гряды древних морен говорят, что и оно когда-то было покрыто мощным ледником.

Внезапно из-за поворота появляется лошадь, за ней другая. Едут верхом наши караванщики Ады и Эргеш, уходившие с группой Анатолия Иванова. Останавливаемся. Оба они в один голос ругают дорогу. У Эргеша голова повязана платком, он жалуется на головную боль и с неожиданно довольным видом утверждает, что не далее как завтра обязательно умрет. Ничего страшного, он еще не акклиматизировался, сказалось несколько дней, проведенных на высотах от трех до четырех с половиной тысяч метров. Николай Александрович похлопывает Эргеша по плечу:

-Ничего, ничего, завтра ты будешь здоровее меня; вот тебе лекарство, - и вручает ему порошок люминаля.

Ады передает мне записку от Анатолия Ивановича - это схема маршрута. Иванову предстояло выбрать между двумя перевалами Кызыл-Белес и Апак, ведущими через Кок-Джар к Танымасу. Схема показывает, что он избрал несколько более простой, но зато и более длинный путь через второй из перевалов.

-Салом! - И мы расходимся в разные стороны.

Все взбудоражены встречей и новостями.

-Счастливые - они теперь уже на леднике, а нам еще идти и идти! - говорит кто-то. - Пошли быстрей!

Но особенно торопиться нам сегодня незачем, к вечеру мы должны разбить бивак лишь у подъема на перевал.

-Смотрите, здесь точно паркет! - Хакимуллин показывает на почву, растрескавшуюся на правильные многогранники. Это явление типичное для пустынь. Мы идем мерным шагом, но довольно медленно - еще не втянулись. Лошади вскоре опережают нас и исчезают за ближними холмами. Гожев возмущается:

-Смотрите, караванщики как устроились!

Действительно, погонщики, которые два часа назад спорили из-за веса сум, теперь преспокойно уселись поверх вьюков. Один из них - Кылыч - даже затянул заунывную песню.

-Чего же ты хочешь? Киргизы привыкли передвигаться верхом, - отвечает рассудительный Лапин.

Достигаем западного края плато. Тропа то и дело разветвляется на узкие тропочки, они убегают вперед, невдалеке снова сливаются, чтобы затем опять разойтись. Тяжелые рюкзаки сгибают наши спины, но мы идем не отдыхая.

Гряда серых холмов прерывается, и справа открывается широкая долина реки Кара-Чим, вытекающей из снегов перевала Кызыл-Белес. И здесь в глубокой древности был ледник. Долина полого поднимается к перевалу. После серых унылых красок плато она радует глаз сочной травой в пойме реки. Крутой спуск, и мы полощем пересохшие рты чистой студеной водой. Переправа здесь нетрудна: в нешироком потоке лежат большие камни. Вход в долину Апак преграждают высокие древние морены, и мы медленно бредем вверх по крутой тропе. Гожев с частью группы уходит вперед. Я поручил ему догнать лошадей и выбрать место для ночевки. Идем теперь вдвоем с профессором Федоровым, то поднимаясь на увалы, то снова опускаясь. Скоро начнет смеркаться, но мы, кажется, долго еще будем шагать по этой бесконечной тропе.

Наконец, с очередного увала мы видим внизу речку, а вправо короткую широкую долину, уходящую на запад. Километрах в двух, на поросших травой склонах юрты скотоводческой фермы одного из памирских колхозов и рядом с ними палатки. Сверху нам хорошо видны темные скалы в верховьях, долины и пятна снега на них.

Нас встречает старший пастух и приглашает в свою юрту. Вскоре все мы сидим на-почетном месте, а женщины несут цветастые подушки и скатки ковров, заботливо обкладывают нас ими, чтобы мы чувствовали себя уютно, "лучше, чем дома". В юрте собирается все немногочисленное население фермы: мужчины, женщины, дети... Хозяйка с поклоном приглашает нас отведать кумыса и айрана. Мы не остаемся в долгу у хозяев, и через полчаса в котле над костром бурлит плов.

Завязывается беседа. Русским языком владеют здесь немногие, основной переводчик - паренек, учившийся, как он с гордостью сообщает, в шестом классе. Есть у нас и свои переводчики: казах Эргали Рыспаев и татарин Нияз Хакимуллин свободно понимают киргизский язык. Мы рассказываем о Москве, о нашей экспедиции и о многом другом.

Уже совсем темно, когда мы прощаемся с гостеприимными хозяевами. Казан пуст. Раздаем ребятишкам конфеты и пряники. По прогоревшему костру перебегают последние огоньки, тлеют остатки терескена...

Перед рассветом меня будит возглас Николая Баженова:

-Скорей, смотри! - Он распахивает полог входа палатки. Снаружи светло, хотя солнце еще не поднялось. Что-то изменилось вокруг. Снег! Ночью выпал снег и скрыл серые тона каменной россыпи и зеленые пятна травы. Снег в середине июля! Внезапно снежная пелена заискрилась и засверкала - из-за хребта по склону протягиваются длинными стрелами солнечные лучи. Проходит несколько минут, и снег начинает исчезать. Из-под него снова показывается трава и камни. Но почва суха! Снег не тает, а испаряется, растворяясь в сухом воздухе.

...Еще не были завьючены лошади, когда мы втроем - Николай Александрович, Ирина и я - двинулись в путь. Огибая склон, поднимаемся без тропы все выше и выше и вступаем в долину, ведущую к перевалу. Справа, высоко на склоне сверкают, переливаясь в лучах солнца, большие пластины слюды, вкрапленные в породу.

Идем по невысокой траве, иногда прыгая с камня на камень, постепенно приближаясь к виднеющейся впереди седловине. Позади остаются три гряды древних конечных морен, барьерами преграждающие ущелье. Николай Александрович вдруг хватает меня за руку:

-Тише! Смотрите!

Впереди меж камней мелькает светло-коричневое пятно. Эти кийки - памирские горные козлы. Самец останавливается первым, поводя гордо откинутой головой, отягченной саблевидными рогами; за ним табунком три самки. Еще миг - и животные огромными прыжками кидаются вверх по склону.

Справа и слева от нас слышится пронзительный свист. Это сурки из бесчисленных нор, разбросанных по склонам. Несколько раз пытаюсь сфотографировать их. Но достаточно сделать малейшее движение, как сурки мгновенно исчезают в темных отверстиях нор.

Мы на перевале. Это пологая зеленеющая травой площадка; куда ни ступишь, под ногами хлюпает вода; с обоих склонов на перевал стекают небольшие ручьи. Снежников вблизи не видно. Очевидно, вода сохранилась в почве еще со времени таяния зимних снегов.

Бросаю последний взгляд на далекие вершины хребтов, поднимающихся над долиной Кудары, - темные скалы, изрезанные гребнями, и острые вершины так не похожи на округлые горы Восточного Памира.

Спускаюсь за Николаем Александровичем вниз по изгибам тропы. Дно узкого ущелья завалено камнем, где-то под ним журчит невидимый ручей.

Через полчаса мы уже выходим из ущелья; речка, сжатая в глубоком овраге, тянется далеко, на юго-запад, прорезая равнину Аиль-Утек, раскинувшуюся перед нами. Чтобы спуститься к ней, нам нужно еще пересечь гряду небольших холмов, шириной километра в четыре. Дно долины ровное, почти плоское. С севера и юга резко поднимаются склоны хребтов, подошва гор очерчена четко, как на учебных муляжах.

Холмы остаются позади; мы, вытянувшись цепочкой, идем посередине долины. Далеко впереди, среди ровного пространства виднеются два холма. Между ними, как в ворота, уходит тропа. Я наметил за ними место для привала, но проходит час, другой, а "ворота", кажется, не только не приближаются, но отодвигаются все дальше. Оборачиваюсь. Далеко позади видны маленькие фигурки людей и лошадей. Наверстывая время, караван идет быстро, и расстояние между нами сокращается. Через полчаса мы снова все вместе.

"Ворота" придвигаются к нам как-то вдруг. Невольно ускоряем шаг. За холмами течет река Шуралы, стекающая с перевала Кызыл-Белес. Когда-то эта река текла на юг, пересекая долину Аиль-Утек, ныне безводную. Постепенно Шуралы преградила себе путь своими же отложениями и свернула на запад, в долину Кок-Джар.

Небо быстро затягивается невесть откуда взявшейся темной густой тучей; она стремительно несется с юга, все более заволакивая горизонт. Будет дождь. И под ударом первых порывов налетевшего ветра мы устанавливаем палатки на берегу реки, немного не дойдя до назначенного для ночевки места.

...Третий день пути. Мы идем прямо на запад, вниз по левому берегу долины Шуралы, или, как ее называют, Кок-Джар (Зеленая земля). Склоны Кок-Джара покрыты травой, но внизу она уже выжжена солнцем. Летовки таджиков, мимо которых мы проходим, почти все пусты: скот теперь пасется выше, в боковых ущельях, где еще много свежей травы.

Жарко и пыльно. Тропа то и дело ныряет в овраги - саи, глубоко прорезающие склоны. Крутые спуски и подъемы с трудом даются лошадям. Тишину долины нарушают крики погонщиков, ржание лошадей. В таких местах и нам приходится помогать животным; осторожно проводим каждую лошадь через трудные и опасные участки тропы.

Постепенно поднимаемся почти к самому гребню хребта, но здесь ущелье внезапно кончается обрывом - его конец срезан долиной Танымаса, - и перед нами раскрывается великолепная картина. На западе видны огромные снежные вершины, черные остроконечные пики. С интересом рассматриваю еще далекий, но уже четко различимый язык ледника Грумм-Гржимайло, выползающий из своего ущелья.

У наших ног 400 метрами ниже расстилается ровное серое дно долины, между нагромождений гальки блуждают многочисленные мутные потоки Танымаса, справа в них вливаются темно-синие воды Шуралы. Долго текут оба потока, не смешиваясь и сохраняя свою окраску. Справа, у самого устья Шуралы, раскинулась редкая на Памире небольшая зеленая роща - Топтал.

Каменная пирамидка отмечает поворот тропы и начало спуска. Мы делаем огромные шаги. Из-под ног клубами вздымается пыль. Тропа сворачивает на мелкую каменную осыпь. Сокращая спуск, бежим, почти катимся прямо по склону без тропы. За нами с зловещим шорохом грудами сползают и катятся мелкие камни.

Запыхавшись, останавливаемся. У ног плещется река. Тропа уходит влево, вниз по долине; вправо поднимается скалистый отрог, за которым манившая нас роща. Разворачиваю схему Иванова и тут только вижу, что второпях мы проскочили ответвление тропы. Придется лезть обратно!

-Нужно обследовать, может быть, обойдем по воде.

Взбираться назад по осыпи никому не хочется.

-Эй, вы, стойте! - Алексей Лапин вдруг начинает кричать и размахивать руками. Но это относится явно не к нам. Он пытается остановить спускающихся следом за нами караванщиков с лошадьми, но уже поздно: караван тоже миновал место поворота тропы.

Гожев с решительным видом лезет в воду, но скоро возвращается: "По воде нельзя, глубоко, с ног сбивает, полезли через отрог". За Гожевым поворачивают и другие. Желание достичь заветной рощи столь велико, что мне приходится вмешаться: нужно оставить хотя бы несколько человек, чтобы провести караван. Лошади неохотно ступают в воду и неуверенно бредут против течения.

Берег опустел. Я ухожу последним. Лезу по скалам к гребню отрога. Выбираюсь на вершину и, не задерживаясь, начинаю спуск по противоположному склону. Вот первые деревья рощи, впереди мелькают фигуры товарищей, но путь снова преграждают многочисленные русла Шуралы. Вскоре в ботинках хлюпает холодная вода. Широкая протока, пытаюсь ее перепрыгнуть. Баженов протягивает мне руку, но, потеряв равновесие, падает в воду. Бросаюсь к нему и тоже падаю в воду. Выбираемся из реки совершенно мокрые. С нас струями стекает вода, но, взглянув друг на друга, мы громко смеемся. Старый проводник Омурзак смеется вместе с нами, но неодобрительно качает головой. Он что-то говорит Кылычу, тот уходит и через некоторое время возвращается с хворостом. Вскоре между деревьями пылает костер, и мы, обжигаясь, пьем чай.

Час дня. Можно было двинуться дальше по Таныма-су, где километрах в 16-18 находится лагерь, разбитый группой Иванова. Но, подумав, решаем немедленно отправить караван в обратный путь за новой партией груза. Это позволит сократить очередной рейс каравана, малочисленность которого уже начинает тормозить наши действия. Зависимость от каравана в значительной степени определяет распорядок нашего движения. Почти шестидневный путь (в оба конца) отделяет наш базовый лагерь в Танымасе от перевалочного лагеря Кокуй-Бель-Су.

Палатки установлены. Ирина с дежурными принимается за приготовление обеда, а Федоров, я и свободные от дел товарищи отправляемся осматривать рощу.

2. Синие воды Кок-Джара выбираются из узкого ущелья в долину Танымас и разделяются на десятки рукавов. Здесь зеленеет необычная для этой части Памира роща - Топтал

Фото Д. Затуловского

Небольшое пространство у слияния двух речек, Шуралы (Кок-Джар) и Янги-Даван, заполнено речными наносами, на которых и разрослась небольшая роща: ива, береза, многочисленные кустарники. В тени деревьев тихо журчит множество проток. Роща разделена на островки.

- Как в Венеции, - замечает Лапин.

В одной из таких заводей Шкрабкин, просидев с самодельной удочкой четыре часа, выуживает четырех довольно крупных рыб, принадлежащих к семейству форелевых.

Местному населению Восточного Памира даже сотня деревьев представляется большим лесом; именно это и означает в переводе Топтал. Появление рощи в этом месте нельзя приписать только плодородной почве, здесь более мягкий, влажный и ровный климат: Танымас находится в переходной зоне между обеими частями нагорья.

Этот маленький оазис населен большим количеством разных птиц, массой насекомых. Особенно донимают нас мелкие мушки: они забиваются в уши, в рот, попадают в пищу. Перелетая с цветка на цветок, гудят шмели.

Из рощи хорошо видны ближние склоны долины Танымас, все, что находится дальше, скрыто сплошной пеленой пыли. Порывы ветра выносят пыльное облако из долины, и оно длинными космами тянется вдоль склонов. Я читал, что в долине Танымас постоянно дуют сильные ветры, а мельчайшие частицы речных отложений создают здесь настоящее царство пыли, но действительность превосходит мои представления. К счастью, ветер не доносит пыль до рощи, и мы наслаждаемся тенью деревьев, а вечером засыпаем под тихое журчание ручьев.

Долина Танымас

Даже само название долины - Танымас - говорит о таинственности этих мест. "Он не узнает" в смысле "не будет приветливым" - так переводит это название известный исследователь Средней Азии Н.Л. Корженевский.

Впервые о долине Танымас упоминается в отчетах Памирской экспедиции 1883 года. Из рассказов таджиков путешественники узнали, что долина эта (длиной до 25 верст) тянется на запад, где замыкается высокими горами. Но побывать в Танымасе им не довелось. Только четырьмя годами позже долину посетили исследователи - участники экспедиции Г.Е. Грумм-Гржимайло. Они провели маршрутную съемку части долины, отметив на карте языки нескольких ледников, открытых экспедицией. Им было дано общее название "Ледники графа Шереметьева". Однако, судя по позднейшим данным, экспедиция посетила лишь нижнюю часть долины, и составленная ею карта страдала значительными неточностями.

Летом 1908 года в долине побывал отряд Н.И. Косиненко. В поисках перевала на Западный Памир исследователь стремился пробиться к ее верховьям, но первая же попытка подняться на ледник, перегораживающий долину во всю ее ширину, оказалась неудачной. "Трещины и ледяные хребты совершенно преграждали дорогу по всем направлениям"1, - писал он в своем отчете.

3. Схема ледника Грумм-Гржимайло (по П.А. Шумскому)

Шестнадцать лет спустя, уже после Великой Октябрьской социалистической революции, к долине Танымас направился Н.Л. Корженевский, с начала века систематически исследовавший Памир. В 1925 году путь на Памир еще был небезопасен: можно было ожидать налета басмаческих банд. Корженевский выехал с одним помощником и небольшим отрядом красноармейцев.

Уже издалека, с высот долины Кок-Джар, путешественник увидел конец большого ледника. С запада к нему примыкал другой ледник, не уступающий первому в размерах. Корженевскому казалось, что, спускаясь с юго-запада и запада, ледники сливаются своими языками.

Небольшой караван, с трудом одолев переправу через полноводный поток, двинулся вверх по долине Танымас. Пройдя километров 20 вверх по долине, Корженевский подошел к подножию высокого ледяного обрыва. Это был язык ледника, который, казалось, стекал по долине с востока на запад. Корженевский пришел к выводу: "Ледник Танымас образуется слиянием двух ветвей, из которых меньшая течет с юго-запада, а большая, представляющая как бы прямое продолжение ледника, течет с запад-юго-запада. Первая из этих ветвей... занимает сравнительно узкое и крутобокое ущелье, расположенное приблизительно в двух километрах от конца Танымаса"1. Меньший из ледников Корженевский назвал Муз-Кулак (Ледяное ухо); исследователь предполагал, что ледник имеет небольшое протяжение.

Вскоре Корженевский опасно заболел и был вынужден прекратить работу. Непродолжительность пребывания в долине, плохая погода, обманчивое впечатление, создавшееся при наблюдении ледников с расстояния около 30 километров, повели к ряду ошибок в орографической схеме этой местности.

Только в 1928 году Танымасская долина и примыкающие к ней ущелья были подробно исследованы. Эту задачу решила экспедиция Академии наук СССР. Оказалось, что из большого ущелья, с юга, выползает язык ледника который затем сворачивает на восток и перегораживает долину Танымас. Ледник, текущий почти точно с запада на восток, в долине тоже имеется, но он расположен значительно западнее и непосредственной связи с первым ледником не имеет. Более того, это отнюдь не самостоятельный ледник, а избыток льда, стекающий с огромного ледника Федченко через понижение хребта в долину Танымас.

Исследования 1928 года подтвердили одну из догадок Н.Л. Корженевского; в 1925 году он писал, что в истоках ледника Танымас можно найти связь с ледником Федченко и достичь легендарных перевалов на Западный Памир.

Именно это предположение Н.Л. Корженевского определило выбор пути Памирской экспедиции Академии наук СССР в 1928 году. Отряды ее направились по долине Танымас вглубь неисследованной части Памира. Экспедиция дала огромный материал для познания неисследованного горного района вблизи Ледника Федченко.

Съемка этого горного узла была проведена топографом экспедиции 1928 года И.Г. Дорофеевым и участниками, этой же экспедиции, немецкими геодезистами. Во время съемки немцы совершили восхождения на пики Средний Танымас (5500 метров) и Белый рог (5800 метров) и некоторые другие вершины. Немецкие альпинисты также пытались подняться на главную вершину района пик Революции, но их постигла неудача.

Долина Танымас впоследствии еще не раз посещалась, но горная группа на юг от нее и ледники оставались сравнительно мало изученными. Основной ледник группы исследовался лишь отрядами геологов К.Н. Паффенгольца (1934 год), М.И. Шабалкина (1937 год) и П.А. Шумским (1944 год). Шумский собрал интересные материалы по физической географии района.

В 1928 году немцы, участники экспедиции Академии наук СССР, переименовали ледник Муз-Кулак в Нотгемейншафт (этим названием он обозначен на ряде старых карт). В 1948 году Президиум Верховного Совета Таджикской ССР по ходатайству Географического общества СССР присвоил леднику Муз-Кулак имя первоисследователя Г.Е. Грумм-Гржимайло.

Основной горный узел и главный ледник района лежат на юг от долины Танымас, непосредственно примыкая к хребту Южная группа ледника Федченко. Хребты и ледник здесь вытянуты с юга на север. С запада границей узла является хребет Высокая стена, с юга - Безымянный хребет1 (на южных склонах его - бассейн реки Хабарвив-Хац), с востока - хребет Холодная стена. В юго-западном углу района, в стыке хребтов Южной группы ледника Федченко и Безымянного, поднимается главная вершина района пик Революции (6987 метров) - огромный массив, сплошь покрытый льдом и снегом.

Все пространство между Безымянным хребтом и почти параллельным ему отрогом заполнено фирном и льдом. Здесь берет начало ледник Грумм-Гржимайло. Огромный, шириной до 3-4 километров, резервуар твердых осадков возник благодаря близости ледника Федченко. Дальше на восток количество осадков резко уменьшается, и всего в 20 километрах отсюда, уже в Кок-Джаре, начинается типичная для Восточного Памира засушливая зона, ледники почти отсутствуют.

Из общей площади 248,5 квадратного километра, занятой ледниками, 160 квадратных километров приходится на долю ледникового бассейна Грумм-Гржимайло. Следующим по величине является бассейн ледника Танымас II, имеющий площадь всего в 22 квадратных километра. Ледник Грумм-Гржимайло имеет десять левых притоков и пять правых. Среди них такие крупные, как ледники Верхний Муз-Кулак, или Шварценгорн (длина 11 километров) и Малый Муз-Кулак (8 километров). Многие притоки ледника Грумм-Гржимайло в свою очередь образуются слиянием нескольких ветвей, и вся эта сложная система завершается языком основного ледника, общая длина которого равна 37 километрам. С 1928 по 1933 год ледник Грумм-Гржимайло наступал, конец его продвинулся вперед на 375 метров и высота возросла на 50 метров.

Невдалеке от выхода в долину Танымас язык ледника изгибается с севера на запад, а затем делает резкий поворот на восток и, выйдя в долину, растекается по всей ее ширине. Лед почти чист, здесь нет обычной для ледников Средней Азии мощной поверхностной морены. Такой же вид имеет и конец ледника Танымас П. Лишь местами на ледяной поверхности лежит тонкий слой пыли, принесенной ветрами.

Глубокая разведка1

В то время, как мы готовимся перебрасывать дальше доставленный груз, передовая группа тоже не теряет зря времени. Найти место для базового лагеря - только небольшая часть ее задачи. Устроив дневку и отправив обратно караван, Иванов предлагает своим спутникам разведать путь в верховья ледника.

Солнце еще не поднималось из-за хребтов. В долине царит утренняя прохлада. Сократившиеся за ночь потоки Танымаса, глухо рокочут вдали. Альпинисты стоят у палаток с уложенными рюкзаками. Евсеев печально смотрит на приготовления к выходу: досадно оставаться в лагере из-за стертых ног.

-Надеть рюкзаки!

Уходящие вскидывают тяжелые рюкзаки на плечи. Для глубокой разведки ледника группа берет продукты в обрез, из расчета всего на пять дней. Однако каждому приходится нести груз весом 23-25 килограммов, но "своя ноша не тянет!" Анатолий Иванович еще раз оглядывает всех, заводит механизм своего киноаппарата и командует:

-Пошли!

Один за другим двигаются разведчики, вытягиваясь цепочкой. Мерным шагом пересекают увал близ палаток и идут по тропе, вернее, там, где она когда-то была. Позади верещит "Кинама", но через несколько минут Анатолий Иванович, запыхавшись, обгоняет группу и идет впереди.

Через два с половиной часа после выхода альпинисты достигают площадки, на которой двадцать четыре года назад располагался базовый лагерь "Пыльный" памирской экспедиции Академии наук СССР. О том, что здесь был когда-то лагерь, свидетельствуют прямоугольники выравненного грунта, где стояли палатки, и кучи ржавых консервных банок. Кирилл Кузьмин поддевает одну ногой. Под слоем ржавчины звякает жесть, металл довольно хорошо сохранился в сухом климате.

Путь преграждает поток. Неширокая речка - на первый взгляд препятствие незначительное. Самый рослый из группы, Николай Дивари, решительно прыгает на ближайший камень, но кипень бурлящей воды останавливает его. Еще один прыжок, уже менее уверенный, и Дивари, немного смущенный, поворачивает назад, оставляя по пути лужицы воды, зачерпнутой ботинками. Альпинисты рассыпаются вдоль берега в поисках безопасного перехода, но получасовые попытки безрезультатны. По общему мнению, переправа вброд здесь сложна и небезопасна. Анатолий Иванович предлагает подняться вверх вдоль реки. Вскоре группа сворачивает вправо в узкое ущелье и медленно двигается вверх по течению, к языку ледника Северный Танымас. Обидно тратить силы, а главное - время на этот обходный маневр, не предусмотренный планом.

До ледника уже недалеко. Вдруг впереди раздается оглушительный грохот. Что это? В воздух подымаются густые клубы пыли, на мгновение она скрывает солнце. Все останавливаются. Еще долго слышатся удары камней друг о друга. Постепенно пыль оседает, и впереди виден высокий обрыв древней морены. Рыхлая порода сильно разрушена, вода и ветер делали в ней глубокие врезы, образовали сотни причудливых столбов и башен, четко рисующихся на фоне синего неба. То и дело эти башни обрушиваются, увлекая за собой камни и прочно сцементированную мелочь. С грохотом низвергается обвал к потоку, преграждая его течение. Но вода быстро размывает и уносит преграду. Ущелье находится под почти непрерывным обстрелом. Пользуясь минутами затишья, альпинисты стремительно пробегают опасное место.

Но вот и ледник! Язык его покрыт толстым слоем камней и пыли. Лишь значительно выше открываются блестящие пятна льда. Конец языка высоко поднимается над дном ущелья, из грота у его основания с ревом вырывается кипящий поток. Конец языка недавно откололся от тела ледника и возвышается над рекой, как гигантская арка. От грандиозного зрелища нельзя оторваться, и люди стоят, забыв, что нужно идти дальше. Петр Скоро-богатов задумчиво говорит: "Да, это не Кавказ!"

- Для нас приготовлен мост, пошли! - Кузьмин показывает ледорубом на арку.

По острому гребню "моста" идти трудно, но не выбираться же на ледник. Наконец, группа на другом берегу. Заядлые фотографы Хакимуллин, Дмитриев, Скоробогатов сбрасывают рюкзаки и спускаются к гроту, чтобы запечатлеть "бурных потоков рожденье". Анатолий Иванович снимает киноаппаратом необычные кадры: людей на арке, обвалы и вздымающиеся к небу клубы пыли.

Спуск по ущелью снова приводит в долину Танымас. Отсюда совсем близко до ледника Грумм-Гржимайло. Но впереди бурлит и пенится еще один поток, берущий начало на леднике Танымас II. И здесь нет доступного брода.

Искать обхода в этот день уже поздно. Группа останавливается на ночлег у самого языка ледника Танымас II, близ берега потока...

Утро прохладное, но, что делать, надо идти. И второй поток приходится обходить по леднику. Вскоре он остается позади, и группа уже поднимается на высокую гряду древней морены. Склоны ее поросли высокой густой травой, среди которой местами видны норки сусликов. Спустившись с морены, альпинисты оказываются, наконец, у ледника Грумм-Гржимайло. Еще несколько минут, и, сбежав по склону, они выходят на лед. Здесь можно снять рюкзаки и осмотреться. В этом месте язык ледника, выйдя из своего ущелья в долину Танымас, поворачивает на восток. Впереди хаос ледяных глыб, глубокие провалы и трещины, уходящие на десятки метров в толщу ледяного тела. Вот ближайшая трещина, ее ледяные стены, зеленоватые у края, отвесно уходят вглубь и теряются во мраке. Далеко внизу слышен грохот воды. Конец ледника подмывается потоками, берущими начало выше по долине. С этими реками соединяются и воды ледника Грумм-Гржимайло, образуя реку Танымас.

4. Поверхность ледника Грумм-Гржимайло у самого его конца представляет собой лабиринт трещин и ледяных глыб

Фото П. Шведова

Ледяные пирамиды и сераксы блестят и переливаются в солнечных лучах. До самого конца поверхность ледника обнажена; лишь кое-где во впадинах скопился небольшой слой пыли, занесенной ветром. В отличие от большинства ледников Памира язык этого ледника не имеет каменного чехла. Анатолий Иванович тоном экскурсовода в музее говорит:

- Обратите внимание на поверхность ледника вправо от поворота. Вы видите острые ледяные иглы, таджики называют их кальгаспорами. Это результат таяния поверхности ледника в особых условиях: сухой воздух, постоянное направление ветров и интенсивная инсоляция.

Разведчики внимательно разглядывают широкую ледяную реку, уходящую далеко на юг, к далеким вершинам. Вблизи густой щетиной беспорядочно торчат иглы, но дальше в расположении кальгаспоров виден определенный порядок: в направлении течения ледника вытянулись высокие ледяные гряды, разделенные глубокими желобами; на дне самых больших и глубоких из них стремительно несутся ледниковые ручьи и речки. Склоны и вершины гряд увенчаны иглами кальгаспоров, на вершинах они выше, по склонам щетина кальгаспоров меньшего размера.

Идти среди кальгаспоров - не большое удовольствие. Ноги то и дело проваливаются в заполненные водой углубления по северную сторону игл. Приходится шагать след в след, чтобы не набрать воды в ботинки. Голова все время опущена: надо следить за ногами идущего впереди. От постоянного мелькания ног и ледяных игл устают глаза, от напряжения болит шея.

Во главе цепочки уверенно идет Кирилл Кузьмин. После непродолжительного блуждания в лабиринт кальгаспоров он выводит группу в один из больших ледяных желобов, который, как удалось заметить раньше, уходит далеко вверх по леднику. По дну желоба, журча, катит свои холодные воды речка.

Невысокая худощавая фигура Кузьмина мерно покачивается из стороны в сторону, в такт раскачивается несоразмерно большой для него рюкзак. Следом идут, также равномерно покачиваясь, остальные разведчики. Уже несколько часов шагают они по леднику, а окружающая картина почти не меняется. С самого утра стоит неважная погода. Синее накануне небо скрыто густой серой пеленой облаков; они спускаются так низко, что, кажется, клубятся у самой поверхности льда. В ста шагах ничего не видно. Идет дождь со снегом. В редких разрывах облаков внезапно, как привидения, выступают темные контуры вершин и так же быстро снова исчезают за сплошной пеленой снега и дождя. Идти все труднее. Даже неунывающий Евгений Иванов не нарушает молчания. Слышен лишь непрерывный шум дождя, треск ломающихся под тяжелыми ботинками кальгаспоров да тяжелое дыхание десяти человек.

Пошел второй день похода, но груз не только не убавляется, а, наоборот, становится еще тяжелее: рюкзаки намокли. Путь по довольно пологому леднику дается нелегко, ведь до этого почти все время альпинисты шли без рюкзаков.

Проходит восемь долгих часов, кажущихся бесконечными. Но вот из поредевшего тумана справа выплыл высокий остроконечный пик Шварценгорн. Его скалистая громада стоит над ледником стеной, поднимающейся на несколько сот метров. Черные скалы пика припудрены свежим снегом. Он кажется особенно белым и чистым на фоне темной природы.

Вблизи устья ледника Шварценгорн видна большая морена. Здесь Иванов выбирает место для ночлега. Все устали до предела, но предвкушение близкого отдыха придает силы, и альпинисты дружно трудятся: кто выкладывает на ледяном основании ровные площадки из камня, кто разворачивает свернутые палатки. Ведь чем ровнее и лучше будут стоять палатки, тем спокойнее сон и полнее отдых. Одна за другой на морене выстраиваются в ряд палатки. Место сразу принимает обжитой вид: появляется горка консервных банок, стоят ботинки, развешиваются на растяжках намокшие за день рубашки, носки, ватники. Внутри одной из палаток загорается огонек - карманный фонарик или свеча. Дежурные спешат с приготовлением пищи. Журчание ручья стихает, воды в нем становится все меньше и меньше; с понижением температуры таяние льда сокращается, и скоро воды поблизости не будет.

...- Э-эй! Вставайте! Какая погода! - Борис Дмитриев, высунув голову из палатки, кричит, щурясь от солнечных бликов на льду.

Лагерь оживает. Из палаток выбираются альпинисты и сразу же принимаются разминать застывшие за ночь ботинки, свертывать спальные мешки, укладывать рюкзаки. Петр Скоробогатов прочищает отказывающиеся гореть примуса. Дайбог сооружает завтрак.

Непогоды как не бывало: ночью ветер разогнал тучи, и только вдали, у верховьев ущелья, клубятся тяжелые облака.

-Опять копаетесь? - Анатолий Иванович, как всегда, собрался первым и даже успел зарядить свою "Кинаму". Волосы его в пуху, пробившемся сквозь оболочку спального мешка, но никто не обращает на это внимания. Некоторые из альпинистов воздерживаются от умывания, зная, как обжигает кожу высокогорное солнце.

Группа выходит. Слева через перевал Холодный опять наползают темные тучи. Погода портится. Снова путь лежит по желобу в средней части ледника, снова ноги попадают в предательские воронки, наполненные ледяной водой. То и дело кто-нибудь чертыхается: очень уж неприятна подобная ванна! Медленно движется группа. Впереди Евгений Иванов, он внимательно выбирает путь. Час проходит за часом, а по сторонам все те же уходящие вдаль хребты, все та же пологая поверхность ледника.

Сорок пять минут ходьбы. Затем команда: "Привал!", пятнадцать минут отдых, и снова команда: "Надеть рюкзаки!" И опять: сорок пять и пятнадцать, сорок пять и пятнадцать! Все более долгими кажутся сорок пять минут и короткими пятнадцать. Рюкзак становится почему-то тяжелее. Не оставить ли что-нибудь? Но минутная слабость проходит.

Николай Дивари все время охотится со своим "ФЭДом" за интересными кадрами. Ему приходится то и дело догонять группу, но он не унывает. Впрочем, оптимизма никому из группы занимать не приходится. Даже мрачноватый Дмитриев, хоть и молчит все время, но настроение у него хорошее.

На привале через две-три минуты отдыха умолкнувшие было альпинисты оживают, вновь завязывается веселая беседа, звенит смех. Объект для шуток на этот раз Евгений Иванов. Его дружелюбно называют "кутасом", и правда, он немного напоминает это могучее животное. От шуток не спасает ни высокое звание мастера спорта, ни почтенный возраст, ни положение в сборе. Смех "принят на вооружение" экспедиции наравне с ледорубом и веревкой.

На привале все ведут себя по-разному: Анатолий Иванов вспоминает предыдущие походы и, выполняя свою роль старшего тренера, сообщает молодым высотникам некоторые полезные сведения. Эргали Рыспаев неизменно дымит очередной сигаретой. Для многочисленных фотографов привал - это долгожданная возможность восполнить вынужденное бездействие во время перехода. Тем, у кого нет фотоаппарата, тоже приходится принимать участие в съемках - в качестве "натурщиков". Таких мало, и они нарасхват: каждый, даже не особо взыскательный фотограф стремится оживить пустынный пейзаж человеческой фигурой, к тому же не совсем обычной.

Впрочем, ледник не так уж мертв, как это кажется на первый взгляд; он живет интенсивной и своеобразной жизнью. Почти непрерывно потрескивает лед, ломаются подтаявшие кальгаспоры. Таяние, хотя солнце скрыто облаками, происходит так же бурно, как и в ясную погоду. Солнце обжигает кожу: ультрафиолетовые лучи пробиваются сквозь туман и облака. Журчит и рокочет множество потоков талой воды, несущихся по поверхности ледника. С ревом срываются они в трещины, бурлят вокруг ледяных игл. Рушатся большие и малые ледяные глыбы, рассыпаются на множество обломков. Изредка с окружающих склонов со зловещим шумом срываются снежные лавины, вздымая в воздухе огромные клубы снежной пыли.

Внезапно раздается оглушительный грохот. Эргали вскакивает и смотрит на небо. Остальные тоже недоуменно оглядываются: неужели гроза? Но на небе сквозь слой белесоватых облаков все больше просвечивает солнце.

-Что же это?

Снова раздается грохот.

-Это не гроза, они здесь редки, - успокаивает Исай Дайбог, - это ледник трескается.

В десятке метров от места остановки группы видна темная полоса, протянувшаяся прихотливым зигзагом поперек ледника. Многометровая толща разделилась почти во всю свою глубину. Трещины ледника - самый коварный враг альпиниста, особенно те, которые скрыты сверху снегом.

...Привал окончен. На пути встречаются свежие, только что возникшие трещины. Они еще не очень широки, края провалов не успели разойтись, на них сохранились выступы разорванного снежного покрова. Свежий излом льда серебрится и переливается всеми оттенками голубого и зеленого цветов. Трещины еще можно перешагнуть.

Далеко позади осталась черная громада Шварценгорна. По другую сторону ледника поднимается высокая стена, увенчанная рядом остроконечных скалистых башен, издали напоминающих перья. Она тоже уже не видна, густая пелена тумана постепенно заволакивает северную часть долины. Зато справа и слева открываются все новые и новые вершины, одна другой красивее и выше. Ни на один из этих великанов еще не ступала нога человека; большинство не имеет даже названий.

- Вот на этот пик я поднялся бы! - восклицает Дивари, показывая на остроконечную скалистую вершину. На крутых стенках ее, кажется, лишь чудом висят разорванные ледники.

- У тебя "губа - не дура", - соглашается Дайбог.- Вершина интересная, хоть ее высота не более 5500 метров.

- Я бы выбрал вон то ребро, - Дивари показывает на едва выступающий контрфорс, круто вздымающийся от самого подножия к вершине пика.

- Я тоже стал бы подниматься там, - задумчиво произносит Кузьмин, - маршрут сложный, но выводит к вершине кратчайшим путем.

За разговорами альпинисты незаметно снижают темп движения.

-Что там такое? Не отставать! - Анатолий Иванович ревниво относится даже к незначительным отклонениям от установленного им распорядка.

К середине дня гряды по сторонам желоба сужаются, кальгаспоров становится все меньше, они почти исчезают. Группа выходит на ровный лед и вступает в ту часть ледника, где таяние идет менее интенсивно. Впереди сверкает белая поверхность фирна. На несколько минут проглядывает солнце и освещает яркими лучами могучую снежную вершину, которая, как кажется, замыкает долину. Разведчики останавливаются, пораженные необычайной красотой этого горного великана. Но вот проходят первые минуты молчаливого восторга, и все сразу начинают говорить.

- Пик Революции!

- Пик Фиккер!

- Безымянная!

Наибольшее впечатление вершина производит на Кирилла Кузьмина: улыбка восхищения блуждает на его лице, губы почти беззвучно шевелятся:

- Красота какая! Прямо "Снежная красавица"!

- И впрямь, красавица, - соглашается Эргали.

Анатолий Иванович уже успел вынуть карту, товарищи нетерпеливо окружают его. Оказывается, вершина не пик Революции и не пик Фиккер а, стоит она не в конце долины, а у резкого поворота ледника на запад, высота ее "всего лишь" 6135 метров.

Рыспаев разочарован:

- Значит, еще не конец долины... Ну и ледничок!

- Не торопись, не торопись... Это ведь только начало, - спокойно говорит Петр Скоробогатов, поднимая на плечи свой самый тяжелый в группе рюкзак.

Теперь разведчики идут по ровной снежной поверхности, но и здесь не становится легче: выпавший накануне свежий снег размок, и при каждом шаге брызги воды и мокрого снега разлетаются в стороны. Ботинки намокают все больше.

Постепенно вырисовывается поворот ледника: из-за ближних склонов появляются новые, все более высокие вершины. У краев, ближе к скалам, ледник изрезан бесчисленными трещинами и вздыблен нагромождением ледяных торосов. Но вот и поворот! Все останавливаются сами, без обычной команды.

Анатолий Иванович решает, что на сегодня, пожалуй, довольно.

- Нужно искать место для лагеря.

Еще с полчаса все заняты фотографированием. Анатолий Иванович непрерывно трещит кинокамерой. Здесь есть что снимать. За поворотом долина резко расширяется, образуя фирновую мульду. Это как бы огромная чаша, окруженная со всех сторон оледенелыми горными хребтами. Со склонов к леднику спускаются бессчетные фирновые поля и ледяные потоки. Вдали два отрога хребта образуют исполинские ворота, а за ними, возвышаясь над всеми соседними пиками, стоит могучий массив. Обрывистые склоны сверкают покровом льда и снега. Это пик Революции. Вершин его не видно, они скрыты облаками.

Наконец, даже самые ретивые фотографы удовлетворены. Группа снова растягивается цепочкой по леднику в поисках места для лагеря. Теперь приходится связаться веревками: на леднике все чаще встречаются трещины, и идти без связи становится опасно. Свежий снег скрыл многие трещины. Кузьмин, идущий впереди, часто останавливается и проверяет ледорубом надежность снежных мостов и перемычек. У края ледника трещин больше и они шире. Кузьмин поэтому старается вести группу ближе к середине ледника. Но это ему не всегда удается.

Проходит немало времени, пока разведчики выбираются из этого лабиринта. Солнце склоняется к западным хребтам, а место для ночлега еще не найдено. Предложение Анатолия Ивановича устраиваться на льду ни в ком не вызывает энтузиазма: все еще хорошо помнят канонаду, сопровождавшую появление новых трещин, к тому же даже небольшая морена или каменная осыпь позволят провести ночь более комфортабельно, чем на льду.

-Смотрите, - Евгений Иванов показывает на небольшую гряду каменных обломков, вытянувшихся узкой полосой у подножия причудливого нагромождения ледяных игл и глыб вблизи впадения одного из многочисленных ледников. Это последняя полоска камня, впереди только снег и лед.

Здесь на высоте 5000 метров и был разбит лагерь, в дальнейшем его назвали лагерь "5000 метров".

Проходит несколько часов. Альпинисты, закончив обед, усаживаются возле одной из трех палаток нового лагеря. Несмотря на усталость, все настроены довольно благодушно. Иванов задумчиво разглядывает причудливое нагромождение ледяных игл за палатками, Рыспаев с наслаждением докуривает свою послеобеденную папиросу, Скоробогатов разбирает чей-то фотоаппарат, сданный ему в срочный ремонт.

-Что ж теперь? Ведь цель уже совсем рядом: завтра будем у пика Революции, - задумчиво говорит Кузьмин.

Анатолий Иванович отрывает взгляд от ледяных игл.

-Завтра следует произвести разведку, которая покажет, какие вершины будут штурмовать участники сбора. Завтра, вероятно, определится и весь дальнейший порядок нашей работы.

На лице Евгения Иванова мелькает улыбка.

- Не очень-то мы развернемся. Уже три дня, как мы вышли из лагеря, а продуктов брали с собой всего на пять дней.

- Ну и что же?

- А то, что если мы завтра и достигнем подножия пика, то немедленно придется возвращаться! Может быть, сделать по-другому? - Евгений оглядывает товарищей загоревшимся взглядом, - посмотрим поближе на Снежную красавицу? За два дня можно и до вершины добраться.

Предложение нравится многим.

-Тренировочное восхождение на этот пик поможет нам акклиматизироваться, - поддерживает Дмитриев.

Анатолий Иванович некоторое время молчит, потом решительно заявляет:

- Нельзя разбрасываться. Евгений прав в одном: продуктов мало, следовательно, мало времени. Даже по одной этой причине нельзя принять его предложение.

5. Невдалеке от лагеря, разбитого альпинистами у пика Шварценгорн, на леднике есть красивое голубое озеро, за ним - перевал Холодный

Фото Н. Хакимуллина

Впрочем, выбор у нас невелик. Сделаем так: Кузьмин, Скоробогатов, Дмитриев и Рыспаев направятся к пику Революции, осмотрят его склоны. Для этого нужно найти вершину с хорошим обзором на пик Революции и подняться на нее. В лагере "5000 метров" для связи с группой Кузьмина и наблюдения за нею останутся Дайбог и Красавин. Евгений Иванов, Николай Дивари и я утром возвращаемся в базовый лагерь. Нашу долю продуктов оставим здесь. Это увеличит запасы для тех, кто продолжит разведку.

Все с завистью поглядывают на счастливую четверку. Кому из разведчиков не хотелось бы пройти в верховья ледника, поближе увидеть пик Революции, тем более, что у всех были перспективы совершить первое восхождение сбора! Пик Революции - первостепенный спортивный объект района, и подняться именно на эту вершину означало бы наряду с учебной работой крупное спортивное достижение.

Однако все понимают, что такое решение позволит полностью завершить разведку, выполнить основную задачу группы.

Запасы раскладываются на три неравные доли. Самая большая предназначается разведчикам, кучка поменьше - на долю связных, и совсем уже мало откладывает Иванов для своей группы: он рассчитывает за один день добраться до базового лагеря.

Утром 30 июля обе группы выходят из лагеря. Кузьмин молча, по очереди жмет протянутые руки, поправляет на плечах рюкзак и мерным шагом двигается вверх по леднику. Вскоре его четверка вытягивается небольшой цепочкой по направлению к пику Революции. Исай Дайбог и Леонид Красавин стоят у палаток и долго смотрят вслед товарищам.

В базовом лагере

...Солнечные лучи едва касаются верхушек деревьев рощи, а небольшой лагерь в Топтале уже не спит. Меж палаток снуют люди, перетаскивают тяжелые сумы, укладывают рюкзаки.

Предстоит тяжелый день. Почти вся наша группа уходит в базовый лагерь, нужно перенести туда доставленный караваном груз. Рюкзаки набиваются до предела. Но груза много, и группа должна в тот же день вернуться назад, чтобы назавтра повторить рейс.

6. На высоте 5000 метров на последних камнях стояли палатки опорного лагеря

Фото Н. Хакимуллина

В лагере нас несколько человек. Пересыпкина разжигает огромный костер: она знает, какой волчий аппетит будет у альпинистов, когда они вернуться. Николай Александрович сортирует аптечку, а Баженов и я устанавливаем радиостанцию. Приближается время связи. Зову Николая Александровича крутить генератор.

Ответ Оша на вызов приходит неожиданно быстро. Слышимость прекрасная. Баженов ведет прием на динамик, и мы слышим весь разговор. Вскоре Ош умолкает, и Баженов вызывает рацию команды "Спартака"- наших соседей, готовящихся к траверсу пика Ленина. Обмениваемся с капитаном команды Виталием Михайловичем Абалаковым сообщениями о ходе экспедиций. Баженов громко кричит в микрофон, то и дело отмахиваясь от мушек, а нам приходится терпеть, - руки заняты.

Вечером из похода возвращаются наши товарищи. Мы сидим у костра. Шляпцев рассказывает:

- Подходим к лагерю. Почти все палатки пусты, в одной - приглушенные голоса: Евсеев и Поляков. Оба они изрядно напуганы следами барса невдалеке от палатки Тихо приближаемся и слышим тревожный шопот Полякова: "Если он кинется, ты бей топором, а я ледорубом" Кто-то из нас звякает пустой консервной банкой, и из палатки слышится отчаянный шепот: "Да тише ты, тише! Слышишь?" Мы стоим вокруг палатки, еле сдерживаясь от смеха. Гожев пытается рычать, но не выдерживает и громко хохочет. В палатке начинается возня. Кто-то, путаясь в затяжках, раскрывает вход, и, наконец, показывается встревоженная физиономия Полякова, вооруженного ледорубом...

Спустя день в Топтал приходит очередной караван, и наш временный лагерь в роще ликвидируется. Мы направляемся вверх по Танымасу в базовый лагерь "Пыльный" - это название дал ему Анатолий Иванов; так же называли свой лагерь, располагавшийся немного выше по долине, и участники экспедиции Академии наук в 1928 году.

В долине Танымас, как и во всех долинах Восточного Памира, множество следов древнего оледенения. По склонам и в размытых боковыми протоками саях видны толщи моренных отложений. Но облик окружающих вершин меняется: чем дальше на запад, тем более расчлененными и острыми становятся контуры гребней, а хребты приобретают черты высокогорного рельефа. Мы наблюдаем постепенный переход от Восточного к Западному Памиру и даже смешение форм, свойственных той и другой частям Памира.

Солнце стоит в зените. Уже более трех часов идем мы по склонам, пересекаем каменные россыпи, местами переходим небольшие протоки, текущие со склонов, перепрыгиваем через воду по камням. Кое-где тропа лепится вдоль крутых, рыхлых обрывов; проложенная несколько десятилетий назад, она местами почти исчезла. Порой из-под ног срываются камни, с шорохом сползают вниз кучи щебня...

Впереди высоким мысом вдается в пойму реки выступ склона. Там лагерь. Он стоит на пологой части склона, невдалеке от берега реки. Вокруг много травы, цветущих альпийских растений. Радуют глаз кусты шиповника, усеянные розовыми и белыми цветами. Внезапно натыкаемся на разодранную тушу кийка - остатки добычи барса.

Еще десять шагов - и перед нами в небольшой котловине между конусом выноса ручья и грядой осыпи палатки базового лагеря. Хотя место для него выбрано неплохо, но оно далеко не идеально: защиты от солнца здесь нет, полотнища палаток нагреваются нестерпимо. Ежедневно около 11 часов дня в ущелье начинает дуть сильный западный ветер, достигающий скорости 9 метров в секунду. Его порывы гонят по долине клубы пыли, частицы мельчайшего песка. Ветер выдувает пыль из-под камней, поднимает ее с площадки лагеря, где вся трава уже вытоптана. Пыль всюду - еще раз убеждаемся, что название лагерю дано не зря.

Нас бурно приветствуют "хозяева" лагеря, с некоторыми мы не виделись со дня отъезда из Оша. Сбрасываем с натруженных плеч рюкзаки и разбредаемся по палаткам, в которых хотя и душно, но менее пыльно, чем снаружи. Нас угощают прохладным, солоноватым томатным соком, поглощаем его в огромном количестве.

За день до нашего прихода вернулась из верховьев ледника Грумм-Гржимайло разведывательная группа Анатолия Иванова, и теперь мы оживленно обсуждаем результаты разведки и планы предстоящих действий.

Второго августа провожаем группу Алексея Лапина из семи альпинистов, направляющуюся на тренировочное восхождение на пик Снежная трапеция. Полдень... Солнце уже поднялось высоко над хребтами, и под его жаркими лучами лед на склонах быстро тает, уровень воды в реке и ее притоках поднимается буквально на глазах. Позади остаются мелкие протоки, одни из них удается перепрыгнуть, другие - перейти вброд, не снимая обуви.

Но вот впереди ширь главного потока Танымас. Анатолий Иванович приготавливает свой киноаппарат, чтобы запечатлеть кадры ответственной переправы.

Первым вызывается идти Анатолий Ковырков. Обвязавшись концом веревки, в трусах и ботинках на босу ногу, он входит в холодный поток и осторожно, опираясь на ледоруб, продвигается вперед. Мощные струи потока валят с ног, но Анатолий идет вперед, медленно нащупывая ногами опору на каменистом дне. Товарищи надежно удерживают веревку. Наконец, из воды показываются мокрые трусы, затем пенистые струи бурлят уже у колен Анатолия, и вот он на другом берегу. Теперь, когда веревка натянута с обоих концов, переправа становится более простой, и идущий следом за Ковырковым Андреев вступает в поток более уверенно. Как много значит, что путь, как бы труден он ни был, уже кем-то пройден. Людей на другом берегу становится все больше и больше. Наступает очередь переправляться Хакимуллину. Невысокого роста, худощавый, он очень ловок, но не отличается физической силой. Лапин с. сомнением смотрит на его полуобнаженную фигуру:

- Слушай, Нияз, надень-ка рюкзак потяжелее, иначе при "весе пера" вода унесет тебя, как перышко.

Первые шаги Хакимуллин делает неуверенно, но убедившись, что все идет хорошо, решительно двигается вперед. В середине потока струя отрывает Нияза от дна, и он почти горизонтально лежит у поверхности потока. Кто-то громко ахает. Но через несколько секунд альпинист снова на ногах. Еще через минуту он вместе с Ковырковым, бросившимся на помощь, уже на берегу.

Переправа длится довольно долго, и к тому времени, когда Владимир Масленников последним вступает в воду, мощь потока заметно возрастает. Но Масленникову, мастеру спорта по плаванию, не впервые прокладывать себе дорогу в воде. Именно поэтому Лапин и поставил его замыкающим. По мере продвижения Масленникова веревка перетягивается на другой берег. Неожиданно альпинист пытается плыть, решив, очевидно, что более привычный для него способ передвижения в воде окажется и более удобным. Но его мгновенно сносит на более глубокое и бурное место. Веревка натягивается, как струна, на миг все мы застываем. Но она в надежных руках, и, преодолевая течение воды, товарищи медленно подтягивают Володю к берегу.

Нам хорошо видно, как наши товарищи на другом берегу выливают воду из ботинок, одеваются. Вот они вытягиваются цепочкой и направляются к склонам снежного пика, возвышающегося на правом берегу долины, напротив лагеря "Пыльного". Через пятнадцать минут группа скрывается за выступом склона, и мы, провожающие, медленно бредем к лагерю.

На следующий день производим "инвентаризацию", уточняем запасы продовольствия. Его немного, караван не справляется с перевозкой необходимых грузов. Продуктов еще недостаточно для выхода основного состава на восхождения, но очередной караван должен прийти к вечеру и существенно пополнит наши резервы.

День клонится к вечеру. Приближается контрольный срок возвращения группы Кузьмина. Его отправились встречать оба Иванова. Ирина хлопочет у своих примусов: таков уж обычай альпинистов - встречать горовосходителей вкусным обедом и, главное, неограниченным количеством питья - компота, чая: во время восхождения организм теряет много влаги.

Нам хочется соблюсти и другой хороший обычай альпинистов - встретить товарищей цветами. По одному разбредаемся в разные стороны небольшого зеленого оазиса. Здесь нет пышных цветов субальпийской зоны Кавказа, но нам все же удается собрать для друзей скромные букетики. Группа Кузьмина появляется неожиданно: над каменной грядой возникает фигура, за ней другая, и вот небольшая цепочка уже подходит к лагерю. Громкая команда:

-Построиться!

Обитатели лагеря сбегаются на площадку и застывают молчаливой шеренгой. Кузьмин ведет свой отряд к ее правому флангу, делает шаг вперед и рапортует:

- Группа в составе Кузьмина, Скоробогатова, Дмитриева и Рыспаева, выполняя задание по разведке пика Революции, совершила восхождение на вершину высотой 6408 метров. Группа предлагает назвать побежденную

вершину пиком Советских профсоюзов. С вершины осмотрены склоны пика Революции, установлен возможный путь подъема. Восхождение прошло благополучно. Разведывательная и наблюдательная группы вернулись в лагерь в полном составе.

- Победителям пика Советских профсоюзов, - кричу я, - физкульт-ура!

"Ура" гремит трижды. Завершая ритуал встречи, Кузьмин от имени восходителей благодарит за поздравление.

Наши товарищи загорели дочерна, обросли довольно солидными бородами. Они переходят из объятия в объятие, так и не успев снять рюкзаки. Через несколько минут от нашего "бассейна", возникшего у запруды, которой мы перегородили ручей, доносится плеск, довольные вскрики...

А часа через два лагерь снова взбудоражен. Прибыли долгожданные продукты и снаряжение! Мы все бросаемся разгружать усталых животных; уже через десять минут все вьючные сумы и тюки собраны в одну кучу у склада, лошади отведены пастись. Но не успеваем мы дойти до палаток, как кто-то кричит:

- Лапин возвращается!

На другом берегу, едва различимые в сгущающихся сумерках, видны фигурки наших товарищей. Гожев, взобравшись на одну из только что развьюченных лошадей, уже пустился вброд, навстречу группе. Его примеру следуют и другие. Переправа верхом проходит быстро: через полчаса группа Лапина в лагере.

Восхождение у них прошло также успешно, группа поднималась быстро. Пройдя травянистые склоны, альпинисты вышли на крутые фирновые поля. Местами ветер обнажил лед. Крутой подъем вывел восходителей к слабо расчлененному гребню, спускающемуся с вершины. Возвращались Лапин и его спутники другим путем: пройдя гребень до конца, они двинулись на восток и после длинного и довольно трудного спуска достигли ущелья реки Кызыл-Джилга, правого притока реки Танымас. Путь вдоль реки привел восходителей в долину несколько ниже места, где они начали восхождение...

На большом каменистом бугре поодаль от лагеря собрался совет сбора: нужно рассмотреть план основных восхождений. Нещадно палит солнце. Посреди "стола заседаний" ведро с прохладным томатным соком и большая кружка, к ней то и дело тянутся руки.

Анатолий Иванов предлагает разделиться на две группы. Одна, более сильная, поднимется по склонам пика Революции до высоты приблизительно 6300 метров и попытается дойти до вершины. Вторая группа будет вспомогательной: она доставит продовольствие, необходимое, чтобы обеспечить восхождение первого отряда, а после его возвращения сама отправится на штурм пика "6135 метров" - той вершины, которую Кузьмин назвал "Снежной красавицей". С вспомогательной группой будут работать только два тренера, остальные пойдут на склоны пика Революции, чтобы обеспечить сильное ядро на случай, если восхождение на вершину окажется реальным. Вспомогательная группа пойдет на вершину только после возвращения основной с несколькими тренерами, которые вернутся с пика. Те, кто не пойдет на второе восхождение, останутся в лагере "5000 метров" в качестве резерва. Правда, у нас есть одна причина, по которой восхождение на пик Революции может оказаться нереальным: последний караван не доставил высотной обуви, а идти в ботинках выше 6000 метров неразумно, можно поморозиться.

План принят. Через час я зачитываю участникам сбора приказ, и группы начинают готовиться к походу. В середине дня Евгений Иванов и Иван Евсеев выходят с небольшим караваном, чтобы доставить продукты в лагерь № 1 (высота 4070 метров), у языка ледника Грумм-Гржимайло. Вечером Евсеев неожиданно возвращается в лагерь: лошадь, на которой он переправлялся вброд, упала в поток. Чтобы животное не захлебнулось, пришлось перерезать веревку, стягивающую вьюки, и река унесла груз. Для нас это существенная потеря: в утонувших сумах два ящика с банками сгущенного молока и другие продукты. Возместить ее из наших резервов невозможно.

Все же следующим утром первая группа выходит в поход. В лагере опять становится тихо. Но едва проходит несколько часов, как вдали снова показывается фигура Евсеева. Вид у него еще более мрачный, чем накануне.

- Что случилось, Иван Моисеевич?

- При переправе через поток сбило с ног Дайбога. По-видимому, он сильно разбился: когда я ушел, он был без сознания. Его необходимо транспортировать в лагерь.

Через пятнадцать минут из лагеря выходят пять человек, чтобы доставить пострадавшего.

Потекли томительные минуты ожидания. Мы высчитываем, сколько времени нужно, чтобы дойти до места аварии и вернуться. Срок истекает, и мы добавляем еще полчаса, потом еще час на непредвиденные задержки, на трудности движения с раненым. Все время кто-нибудь дежурит на склоне, откуда долина просматривается вперед на полтора километра, но на тропе никого не видно. Уже подготовлено все необходимое для срочной транспортировки Дайбога к лагерю у Кокуй-Бель-Су, откуда его может взять машина. Сооружены носилки с длинными палками для перевозки больного на лошадях, на всякий случай назначен внеочередной сеанс радиосвязи.

-Идут!

Мы бросаемся навстречу, но не успеваем добраться и до увала за лагерем, как из-за поворота показывается одинокая фигура. Это "тяжело раненный" Дайбог. Он идет, правда, очень медленно, прихрамывая, но самостоятельно.

- Я переправлялся не первым, - рассказывал Дайбог. - Анатолий Ковырков с трудом добрался до небольшого каменистого островка, еще не залитого потоком, и натянул веревку. Один за другим переходили наши альпинисты на другой берег, удерживаясь за веревку и упираясь расставленными ногами в каменистое дно; мутный ледяной поток бурлил, несся с огромной скоростью, обдавал брызгами с головы до ног. Очень помогли наши тяжелые, двадцатисемикилограммовые рюкзаки. Устойчивость в воде с ними была заметно большей. Настала и моя очередь. Кажется, уже посередине потока напором воды меня оторвало от дна, и я сразу же ударился ногами о камни. На берегу кто-то закричал: "Дайбога сбило!" Что было дальше, помню смутно. Я уцепился за веревку изо всех сил, но с колен подняться не мог. Через пять минут - они показались мне очень долгими - мне помогли выбраться. Я, вероятно, с минуту был без сознания, а Евсеев, не разобравшись, бросился предупредить вас и, конечно, совершенно напрасно заставил волноваться и посылать спасательную группу. Впрочем, посланные вами ребята теперь помогают первому отряду. Вот и все.

Больше, чем болью, Дайбог был расстроен необходимостью отказаться от участия в восхождении.

На следующий день пришел очередной караван. На этот раз Блещунов, все время отправлявший нам продукты, наконец, прислал и утепленную обувь. Вспомогательной группе предстояло догнать ушедший вперед отряд и передать ему теплые сапоги.

Для связи между двумя группами решаем использовать наши маленькие ультракоротковолновые радиостанции. Так как дальность действия их мала, придумываем сложную систему расстановки радистов: у переправы и у больших изгибов ледника.

Тяжело груженными выходят из лагеря Рыспаев, Селиджанов, Поляков, Андреев и Шкрабкин. Поверх туго набитых рюкзаков привязаны сапоги. На следующее утро идут и остальные альпинисты вспомогательной группы во главе с профессором Федоровым.

Уходящие уносят последнюю часть продуктов, предусмотренных подсчетами Анатолия Иванова. Оба отряда обеспечены всем необходимым для работы. Лошади теперь в обратный рейс уходят гружеными. Я заранее отправляю в Кокуй-Бель-Су все, что стало ненужным.

В решающий поход1

...6 августа. Итак, сегодня утром мы вышли в решающий поход. Как он пройдет? Первое приключение на переправе окончилось сравнительно благополучно. Пришлось, правда, расстаться с Дайбогом. Для нас это большая потеря: Исай Семенович опытный альпинист, но... ничего не поделаешь. Вот его одинокая фигура скрылась за поворотом. Несколько мгновений мы продолжали смотреть на пустынную тропу.

-Пошли, время не ждет - тихо проговорил Анатолий Иванович. - Не повезло Исаю, жаль...

Вскоре мы поднимались на старую морену. Где-то невдалеке расположился наш первый походный лагерь. Палаток еще не было видно. Вдруг до нас донеслись какие-то крики. "Опять что-то случилось", - мелькнула тревожная мысль. Навстречу нам, что-то крича, почти несся Евгений Иванов. Слов мы не могли разобрать. Но лицо его, радостное, возбужденное, мы разглядели сразу. Значит, все в порядке. Через несколько минут Евгений был уже около нас, он буквально захлебывался от удовольствия:

- Подумайте только, выудил их, выловил миленьких!

- Кого "их"?

- Да сумы же, сумы!

Оказалось, что ранним утром, когда в реке было еще мало воды, Евгений решил поискать унесенные накануне потоком вьючные сумы. Ему повезло: пропажу он обнаружил довольно скоро - вьюки задержались у большого камня, достать их оказалось не трудно. Евгений так обрадовался, что взвалил на плечи оба вьюка, около 70 килограммов, и один принес их.

Место для первого лагеря было выбрано удачно. На берегу маленького ледникового озерка, среди сочной травы прилепились палатки, с трех сторон укрытые от ветра старой мореной.

После обеда мы снова перераспределяли груз. Часть его была доставлена накануне лошадьми, часть мы принесли с собой. К этому прибавилось сгущенное молоко, "выуженное" Ивановым.

На долю каждого из нас пришлось более чем по 30 килограммов. Конечно, было тяжело, но мы не унывали: часть ноши предстояло оставить в промежуточных лагерях, из которых ее постепенно доставят в верховья ледника наши товарищи из вспомогательной группы.

Добрались до морены у устья ледника Шварценгорн. Здесь на высоте 4 500 метров мы уже однажды, во время разведывательного похода, располагались лагерем.

Все принялись устанавливать палатки, а Петр Скоробогатов отправился выбирать место, откуда можно было связаться с лагерем Танымас I; там у рации дежурил Юрий Поляков. Не простое дело найти такую точку, из которой направление на этот лагерь не загораживалось бы ничем. Но еще труднее оказалось принять передачу.

Уже давно мы приготовили ужин, а Скоробогатов все не появлялся. Кое-кто из ребят еще продолжал шутить:

- Петя сам понес вниз радиограмму!

- Нет, побежал помочь Полякову настроиться!

Тем не менее шутки лишь видимость. Все уже начали

беспокоиться за товарища. Анатолий Иванович, все время внимательно всматривавшийся в противоположный склон, куда ушел Скоробогатов, поднялся: "Никого не видно, придется искать". И как раз в этот момент появился наш Петр. Поляков передал ему, что в базовый лагерь прибыла утепленная обувь.

8 августа. Вчера мы получили неожиданную дневку. Утром Анатолий Иванович направил вниз по леднику Лапина, Гожева и еще нескольких товарищей навстречу вспомогательной группе. Он рассчитывал таким образом ускорить доставку утепленной обуви. Сегодня в 3 часа группа вернулась... с пустыми руками. Обувь в базовый лагерь не доставлена. Сообщение Полякова, как оказалось, было основано на недоразумении. Когда придет вспомогательная группа, он тоже не знал. Лапин решил

не ждать. Позже выяснилось, что он несколько поспешил.

Хотя время было позднее, мы все-таки вышли от Шварценгорна; поэтому третий лагерь пришлось устраивать сравнительно недалеко от второго, на высоте 4800 метров.

9 августа. Утро сегодня было холодное, с порывистым ветром. Еду и чай готовили в палатках. Завтрак не занял у нас много времени, тем более что мы торопились выйти. Через полчаса от лагеря не осталось и следа.

Шли мы довольно медленно. Очередной ведущий внимательно оглядывал поверхность фирна, на ней, хоть и порядком обтаявшие, сохранились наши старые следы. Они позволили нам не тратить времени на поиски пути среди трещин, и вскоре мы миновали поворот ледника и морену, где прежде был лагерь "5 000 метров". С каждым шагом приходилось преодолевать сопротивление ветра: воздух сплошным упругим потоком несся навстречу. Мы шли в верховья ледника, огибая справа по ходу огромную фирновую мульду. Уклон поверхности здесь невелик, но идти было все же тяжело: мы набирали высоту очень медленно. Все время старались деваться поближе к склонам, где отроги хребта хоть немного умеряли силу ветра. Это несколько удлиняло наш путь.

К концу дня достигли высоты 5400 метров. Здесь ни одного каменного островка, кругом лед да фирн. Необозримое белое пространство. Наша небольшая группа казалась затерянной среди бескрайних снегов и огромных вершин... Растяжки палаток мы привязали к кошкам, забитым всеми зубьями в твердый фирн. К палаткам сгребли кучи свежего снега, чтобы натопить воды.

Уже давно стемнело. Становится все холоднее. Глубокая тишина стоит над палаточным лагерем. Голубой лунный свет заливает плато. На сверкающем снегу четко рисуются тени гор. Снежные глыбы и бугры удивляют своими причудливыми контурами. Догорает свеча. Пора спать...

10 августа. Утро сегодня встретили уже в пути. Оно было удивительно красивым. Вокруг тысячами искр дробились в снегу солнечные лучи, блестели льды вершин. Четко вырисовывались на безоблачном небе пики. Вот мы приблизились к огромному ледопаду, который спускается с верхнего плато, что у самого подножия пика Революции. Кузьмин со своей группой уже побывал здесь во время разведки и уверенно прокладывал путь. Для нас же все здесь было ново, и мы с интересом рассматривали все вокруг.

7. Закованный в ледяной панцирь, могучий массив пика Революции высится над верхним цирком ледника Грумм-Гржимайло

Фото П. Шведова

К верхнему плато можно пройти только через ледопад. Разорванный большими трещинами на отдельные глыбы, он имел довольно грозный вид: гигантская ледяная лестница со ступенями в 50 метров высотой. Мы довольно смело приступили к атаке этого ледяного хаоса. И страшным и увлекательным был наш переход по снежным мостикам и перемычкам, висящим над бездонной глубиной трещин. Молча поднимались мы с одной ступени на другую, внимательно выбирая место, чтобы поставить ногу. Вскоре начала сказываться высота. Отдыхать приходилось все чаще: отряд теперь останавливался каждые тридцать минут. Заметно похолодало. И тут только мелькнула мысль: "Ведь мы поднялись уже выше вершины самой высокой горы Кавказа - Эльбруса".

Наконец, последняя ступень ледопада осталась позади. Впереди открылись ровные фирновые поля верхнего плато - большого снежного цирка, замкнутого массивом пика Революции на юге и его отрогами на западе и востоке. 37 километров пути по леднику Грумм-Гржимайло пройдены!

В центре плато, укрытом от ветра хребтами, на высоте около 6 000 метров расположился наш очередной лагерь. Отсюда пойдем на восхождения. Еще рано, но Анатолий Иванович предлагает нам отдыхать, чтобы набрать сил перед предстоящим еще более тяжелым днем.

11 августа. Прошедшая ночь для многих из нас была трудной. Мы спали плохо, ворочались с боку на бок, ненадолго забываясь коротким неспокойным сном. Это сказались высота и сильная солнечная радиация. Наступившее утро было буквально избавлением от ночных кошмаров.

Солнце осветило почти весь ледник, но на плато его лучи не проникли, и в лагере царствовал ночной холод. Тем не менее, мы начали готовиться к выходу на восхождения. Все - участники и тренеры - находились в приподнятом, радостном настроении. Ведь цель уже так близка.

Первыми из лагеря вышли Кирилл Кузьмин и Евгений Иванов, они направились на запад к ледяной стене. После 300-400-метрового подъема по ее крутому склону мы рассчитывали выйти на северо-западный гребень пика Революции. Эта двойка получила задание: подготовить путь для подъема всей группы.

К подножию стены Кузьмин и Иванов подошли быстро. 300 метров крутого льда на шестикилометровой высоте - здесь есть над чем поработать! Но раздумывать долго некогда: из лагеря по следам передовой двойки вскоре должны были выйти все мы, весь отряд.

Нижний участок стены дался Кириллу и Евгению сравнительно легко, но потом темп их движения замедлился. Из лагеря мы видели, как две маленькие фигурки, казалось, прилепившиеся к вертикальной ледяной стене, медленно, метр за метром, продвигались вверх. Один работал, другой стоял, не двигаясь. Кто-то высказал предположение:

- Кузьмин рубит ступени, Иванов на страховке.

Временами что-то сверкало в лучах солнца, очевидно, это ледоруб. С силой вонзался его острый клюв в ледяную поверхность. Мы скорей угадывали, чем видели и слышали, как брызгами взлетали осколки голубого льда и катились вниз по склону. Два-три удара, и очередная ступень готова. Кирилл делал шаг, твердо ставил ногу, и зубья кошки впивались в лед: опора надежная! Придерживаясь рукой за выступ склона, он рубил следующую ступень. Чуть ниже по склону - Евгений. Соединяющая их веревка пропущена через карабин, надетый на глубоко забитый в лед стальной крюк. Иванов внимательно следил за каждым движением товарища, готовый удержать его веревкой, если бы он вдруг сорвался. Наступила очередь двигаться Иванову. Теперь страховал Кузьмин. И так раз за разом, все выше и выше. Звенел ледоруб, катились вниз ледяные осколки, на ледяной поверхности стены возникала длинная зигзагообразная цепочка впадин - ступеней... Знакомая, привычная каждому восходителю картина. Нам не трудно было представить, как все это происходит.

Более четырех часов напряженно работали Иванов и Кузьмин, но прошли едва половину стены. Кирилл то и дело оглядывался, но от лагеря никто не шел. Тем лучше. Для такой большой и еще не имевшей опыта в высотных восхождениях группы, как наша, обработка пути должна была занять не менее полного дня.

Наконец, снизу, от подножия стены донесся крик. Кирилл узнал голос Скоробогатова:

- Эгей! О-го-го!

- Слышим! Слышим!

- Спускайтесь обратно!

Далеко за полдень возвратились в лагерь наши разведчики. Сразу же вслед за ними появилась и другая разведывательная группа - Лапин и Гожев. Они обследовали северо-восточный гребень пика. Мы с нетерпением ждали их рассказа.

-Начинай ты, Кирилл, - предложил Иванов.

Заключение Кузьмина было кратким и категоричным:

"Подъем на перемычку возможен, но требует серьезной подготовки и хорошего оборудования пути. Для нашей большой группы при сжатых сроках вряд ли теперь целесообразно предпринимать восхождение по этому маршруту".

Слово взял Лапин. Их разведка тоже мало что дала. Подъем на гребень оказался вполне доступным, но за предоставленное разведчикам время выше седловины подняться они не успели и дальнейшего пути не увидели: он скрыт взлетом ребра.

-Во всяком случае, - сказал Лапин, - этим маршрутом можно подняться всей группой метров до 6500.

12 августа. Снова ночевали в лагере "6000 метров". Вынужденное ожидание начало сказываться на нашем состоянии. Многие из нас чувствовали себя хуже, чем накануне, пропал аппетит. За завтраком я прямо-таки с трудом заставил себя есть. Однако бодрости духа никто из нас не потерял: то в одной, то в другой палатке слышались взрывы смеха. Вот Николай Дивари затянул своим низким баритоном на мотив известной песни:

Далеко, далеко,

В самом сердце Памира,

Где тропы не видать

И кутас 1 не пройдет,

Там чудесная песня

Взлетает над миром -

Это молодость наша победу поет...

Все выбрались из палаток и дружно подхватили припев:

И на штурм неприступных

Великанов Памира

Альпинисты выходят

В высотный поход.

Песня нарушила торжественную тишину гор, а в нас влился новый запас бодрости, сил и решимости преодолеть трудности предстоящих восхождений. Ведь песня "строить и жить помогает!"

Последний куплет пели все вместе:

Далека и трудна

Путь-дорога к вершинам.

Нужно много уменья

Штурм победный начать,

Чтоб исполнить заданье -

Край прославить родимый,

Новым каменным туром

Взятый пик увенчать.

Последние звуки песни растаяли. Мощным финальным аккордом прозвучал грохот сорвавшейся неподалеку лавины. Громкое эхо еще несло гулкие раскаты его между хребтами, а мы уже были в пути. Наш отряд медленно двигался к далекой седловине. Путеводной нитью тянулись перед нами следы, оставленные накануне разведчиками - Лапиным и Гожевым. Нелегко было подниматься после двух почти бессонных ночей: дыхание становилось более частым, стучала кровь в висках. Крутизна склона постепенно достигла 30 градусов, затем стала еще большей. Ноги проваливались в глубокий снег, и каждый раз нужно было усилие, чтобы сделать следующий шаг.

Снова поднялся ветер. Его ледяные порывы обжигали лицо, забирались под штурмовку. Мороз усилился, пар клубами поднимался над нашими лицами. Брови, ресницы в густом инее, на отросших бороде и усах намерзли льдинки.

Снег становился все глубже. Сухой, сыпучий, он не давал опоры ногам, и мы как бы плыли в нем. Все чаще сменялась головная связка, протаптывавшая путь для всего отряда.

Мне уже казалось, что больше не сделаю и шага вперед. Но как раз в этот момент, увязая по колено, едва вытаскивая ноги из глубокого снега, первым вышел на седловину Евгений Иванов. Высота 6320 метров. Здесь ветер еще сильнее, он буквально валил нас с ног, да и мороз казался крепче. Одна за другой подтянулись и остальные связки. Все сразу же повернулись спиной к ветру, чтобы хоть немного защитить от его ударов лицо.

Анатолий Иванович хрипло проговорил:

- Отдых!

Легко сказать - "отдых!" Укрыться здесь негде. Ставить палатки на таком ветру нелегко, да и долго. Однако отогреться нам необходимо. Мы принялись за работу. Чтобы спрятать палатки от ветра, решили вырыть в снегу траншеи. Ветер подхватывал глыбы снега и бросал их вниз по склону. Мы ожесточенно вгрызались в снег, но работа все же двигалась медленно. Наконец, палатки были прочно закреплены, мы забрались внутрь и устроились поудобнее. Вытащили из рюкзаков все теплые вещи и натянули на себя. Пологи входов застегнули на все застежки. Снаружи наш шестой лагерь выглядел совершенно безлюдным.

Постепенно стемнело, наступила ночь. Ветер по-прежнему завывает над нашими траншеями, треплет палатки, забрасывает их снегом. Все мы устали, многие из нас, несмотря на рев бури, уже спят глубоким сном, лишь изредка кто-нибудь забормочет или застонет во сне... Кончился день...

13 августа. Сегодня к утру ветер еще более усилился. Сплошная темно-серая пелена скрыла небо. Мела сильная позёмка. Растяжки палаток за ночь провисли, и ветер с треском хлопал полотном. Казалось, вот-вот он сорвет палатки. Холодно. Трудно подниматься в такую погоду. Наконец, мы нехотя выбрались из спальных мешков и принялись собираться в путь.

Наши тренеры устроили короткое совещание. Утепленная обувь нас так и не "догнала". Погода тоже не благоприятствует нам. В обычных ботинках подниматься выше нельзя: слишком холодно, можно поморозить ноги.

8. Путеводной нитью тянутся по снегу следы разведывательной группы

Фото П. Шведова

Как выяснилось впоследствии, вспомогательная группа, которая несла сапоги, лишь на полчаса разминулась с нами. У лагеря "5000 метров" Рыспаев и его спутники даже видели нас вдали на леднике. Они кричали вслед, но мы не слыхали, догонять же нас у них уже не было сил - они прошли ледник в предельно быстром темпе. Анатолий Иванович объявил решение: идти на безымянную вершину на восток от седловины.

Итак, свернули на восток. Перед нами короткий крутой гребень. Как ни мало вероятным было для большинства из нас восхождение на пик Революции, все же отказываться от него жаль. Поэтому подъем на соседний, сравнительно невысокий пик особенного энтузиазма у нас не вызывал. Не все мы, молодые высотники, правильно оценили трудности высотных восхождений, нам хотелось в первый же раз пройти рекордный маршрут.

Недовольны были и наши тренеры, но у них к тому больше оснований: для большинства из них пик Революции - заманчивая спортивная, к тому же посильная задача.

-Тоже организаторы! - ворчал Гожев. - Принесли бы сапоги на себе, и дело с концом!

Кое-кто из нашей молодежи прислушивался к этим словам...

Мне пришлось вмешаться:

-Напрасно думаете, ребята, что все дело в сапогах. Были бы сапоги, все равно на вершину пошло бы человек шесть самых опытных альпинистов, а на вашу долю досталось бы обслуживание восходителей. Большинство из нас не поднялось бы выше 6000 метров, особенно ребята из вспомогательной группы. И учебные цели сбора не были бы достигнуты.

Кузьмин обернулся и строго сказал:

-Чем без толку ворчать, иногда бывает полезно поглубже продумать положение.

Путь по гребню был каким-то особенно долгим и томительным. В мелком сыпучем снегу ноги почти не находили опоры. Каждому из нас фактически приходилось самому протаптывать себе путь. Мы брели связка за связкой к почти невидимой в густых облаках вершине. На высоте 6000-6500 метров снег оставался порошкообразным, даже под лучами солнца он таял, не образуя воды, лишь испарялся. Наши ботинки были сухими, но зато от снега и льда тянуло таким пронизывающим холодом, что мы промерзли, кажется, до самых внутренностей. Ветер налетал то с одной, то с другой стороны. На узком снежном гребне, открытом его ударам со всех сторон, от него не спрятаться.

Погода не улучшалась. Все вокруг было скрыто темно-серой завесой облаков, сквозь которую не проникали лучи солнца. Изредка в прорывах быстро несущихся облаков проглядывал расплывчатый диск солнца, на мгновение его лучи согревали нас, и вновь оно надолго скрывалось.

Гребень сперва поднимался полого, затем образовал взлет, резко уходящий ввысь, в небо, и потерялся в облаках. С увеличением крутизны подъема мы уже не протаптывали себе путь, а выбивали для каждого шага надежные ступени. Работа эта весьма неэффективна: даже под сильными ударами ботинка снег почти не уплотнялся. Удар ногой, еще удар - ступенька готова, но стоило перенести на нее всю тяжесть тела, как она съезжала, и нога оказывалась на прежнем уровне.

Снежный гребень кончился внезапно, впереди почти чистые скалы. Они сложены из чешуйчатых сланцевых плит, сильно разрушенных и непрочных. Здесь у нас появились новые заботы. В последние недели мы "специализировались" только в хождении по льду и снегу, и движение по скалам теперь казалось непривычным и трудным. Где-нибудь на теплом и "обжитом" альпинистами Кавказе такой вот гребень мы прошли бы, даже не заметив.

И вот последний перед вершиной участок гребня. Он короток, но скалы здесь очень разрушены. Еще несколько метров подъема - и вершина. Одна за другой подтягивались связки и кое-как размещались на маленькой площадке вершины. Последним на ней не осталось места, и они с трудом расположились на гребешке. Но никто не в обиде: там нашлась защита от ветра.

Жестокий мороз и пронизывающий ветер несколько снизили торжественность момента. Процедура сооружения тура на вершине происходила в невероятной тесноте; товарищам, собиравшим камни, чтобы сложить небольшую пирамиду, буквально негде было повернуться. Кое-кто, используя остановку, несмотря на очень сильный мороз, разулся и начал оттирать застывшие ноги.

А вокруг все по-прежнему было скрыто облаками, не видно ни ледника внизу, ни окружающих вершин. Казалось, мы стояли на небольшом островке среди огромной, колеблющейся равнины туч. Не было ощущения высоты и обычного в горах чувства бескрайного пространства.

Конец... Пора возвращаться. Вершина была покорена, и то могучее стремление вперед к трудно движимой цели, которое заставляло нас подниматься, не обращая внимания на крутизну склонов, на холод и ветер, сменилось удовлетворением победы. Однако утомление сказывалось все ощутимей, а холод и ветер стали как будто еще сильнее.

Мы единодушно решили предложить назвать покоренную вершину пиком Советских альпинистов. Раздалось дружное "ура!", но оно прозвучало глухо, потонув в облачной толще. Повернули вниз.

Снова глубокий снег, снова мы с трудом извлекали ноги из его сыпучей массы, шли обливаясь потом, часто останавливались отдохнуть, пытаясь укрыться от надоевшего ветра. Несмотря на усталость, мы все убыстряли шаги - скорее на плато, скорее в палатки!

Но здесь на этот раз тоже свирепствовал ветер, и лишь забравшись в палатки и спальные мешки, мы смогли насладиться долгожданным отдыхом. Ветер бесновался все сильней, но внутри наших полотняных домиков было сравнительно тепло и уютно. Разговоры не умолкали: теперь ничто не мешало нам обмениваться впечатлениями, вспоминать отдельные моменты восхождения. Все же голоса один за другим смолкли, и вот лагерь уже засыпает...

14 августа. Сегодня наш отряд покинул верхнее плато. Мы уже стояли с рюкзаками на плечах, когда Анатолий Иванович объявил:

- О дальнейших планах будем говорить в лагере "5000 метров".

Наши старые следы были все еще видны, и мы бодро шагали вдоль их путеводной нити, миновали ледопад и достигли мульды ледника. Вдали, среди снегов, блеснула поверхность небольшого ледникового озерка. Мы соскучились по воде за прошедшие дни и изо всех сил поспешили к нему. Пили и никак не могли напиться. Талая вода плохо утоляла жажду, и мы сдабривали ее клюквенным экстрактом, сахаром, глюкозой.

- Ребятки, оставьте хоть немножечко воды в озерке: ведь оно такое красивое!

Анатолий Иванович прекратил затянувшийся привал, и мы опять пошли вперед. Далеко впереди уже виднелась морена, а на ней одинокая палатка лагеря "5000 метров.

Мы дружно закричали, и на наш зов из палатки появился Николай Александрович Федоров. Он не ждал нас сегодня. Больше никого в лагере не было. Вспомогательная группа все еще была занята подброской продовольствия и грузов. Рядом с палаткой лежали мешки с сухарями, груды консервных банок и прочей снеди, а поодаль штабелем сложены... теплые сапоги.

Вновь на морене выстроились полотняные домики, но не успели мы заняться приготовлением обеда, как с ледника донеслись голоса, и вдали показалась длинная цепочка альпинистов. Огромные, туго набитые рюкзаки низко согнули спины наших товарищей, они устали и с трудом делали каждый шаг, приближаясь очень медленно. Мы побежали на помощь.

В лагере "5000 метров" собрался почти весь состав сбора. Анатолий Иванович тут же выяснил размеры запасов и снова сам распределил продукты. Поздно вечером он собрал совещание тренеров для обсуждения дальнейших планов. К общему нашему удовлетворению решено было сделать восхождение на заманчивый для нас пик "6135 метров".

В этот поход пожелали пойти не только альпинисты вспомогательной группы, но и кое-кто из нас, вернувшихся с пика Советских альпинистов. Скоробогатов, Дмитриев, Масленников и я подошли к Анатолию Ивановичу, и он включил нас в список участников новой группы. Всего нас оказалось четырнадцать человек. Группу вызвался вести Кирилл Кузьмин: он принимает участие уже в третьем восхождении сбора и вторым из них руководит. С нами пойдет и Евгений Иванов.

Штурм пика Шверника1

15 августа. Сегодня дневка, готовимся к выходу на восхождение. Особенно волнуются альпинисты вспомогательной группы. Наконец-то и им предстоит совершить восхождение на вершину выше 6000 метров, да еще такую красивую!

16 августа. Ночью я несколько раз просыпался, выглядывал из палатки и каждый раз видел чью-нибудь фигуру, внимательно всматривающуюся в чистое звездное небо, темнеющие контуры пика "6135 метров". Мне была

понятна тревога товарищей: не подведет ли погода, не разрастется ли в сплошную пелену туч вон то небольшое облачко, зацепившееся за вершину горы. Но опасения были напрасны: новый день начинался ясный, погожий.

Еще не рассвело, а мы уже выбрались из палаток.

Сколько бы восхождений ни совершил альпинист, каждый раз, выходя в ответственный поход, на штурм еще никем не покоренной вершины, он хотя бы немного волнуется. Даже бывалые "горные волки", хранящие подчеркнуто безразличное выражение лица перед любым препятствием, и они не остаются спокойными в таких случаях.

Наша группа - Скоробогатов, Дмитриев, Масленников и я, - хотя уже и изображала перед товарищами из второго отряда бывалых высотников, все же и мы чуть свет выбрались из палаток и принялись увязывать свои рюкзаки.

Лагерь "5000 метров" свертывался - он больше не нужен. Группа для наблюдения за восхождением должна была расположиться у правого берега ледника, остальные альпинисты отправлялись в обратный путь по леднику. Первой выходила наша группа. Нам предстоял целый день напряженной, трудной работы - длительный путь по сильно разорванному леднику. Защелкали затворы фотоаппаратов, мы обменялись с товарищами рукопожатиями, пожеланиями успехов. Кирилл Кузьмин первым начал спускаться с морены на ледник, за ним вытянулись в цепочку все мы.

9. Пик имени Н.М. Шверника (6135 метров)

Фото П. Шведова

Солнце приближалось к зениту. Его лучи щедро согревали снежную поверхность. Талые воды пропитали снег, и он хлюпал под ногами. Следуя за Кузьминым, мы обошли северный склон и двинулись на восток к видневшемуся за ним леднику. В те дни, когда на склонах пика Революции мы страдали от мороза и ветра, тут внизу стояла теплая погода, и лед заметно подтаял. По пути осматривали метки, поставленные нами перед уходом к пику Революции. За пять дней, с 9 по 14 августа, верхний покров льда стаял на 31 сантиметр.

Я шел в одной из последних связок. Старался ступать точно в след за идущим впереди, но это не всегда удавалось. На минуту зазевавшись, я вдруг почувствовал, что под ногами нет опоры, что я куда-то лечу. В следующее мгновение пронизывающий холод охватил все мое тело: я попал в ледниковый колодец, полный талой воды. Одежда мгновенно намокла. Б-р-р! Но... натянувшаяся веревка помогла мне выбраться, и я снова оказался на поверхности ледника.

Все обошлось благополучно, и хотя Кирилл, недовольный задержкой, пробормотал что-то о "подсчете отсутствующих ворон", мне было уже смешно. Пошучивали и товарищи по связке. Однако нужно было срочно переодеваться.

Ледник Грумм-Гржимайло пересекли несколько выше его поворота на север. Берега ледника отстоят здесь один от другого на 5-6 километров. Мы свернули вправо, и через полтора часа впереди открылся вид на ледопад. Им кончался ледник, берущий начало в цирке на склоне пика "6135 метров". Потом мы предложили назвать его ледником Шверника.

Кирилл Кузьмин, рукой прикрыв глаза от солнца, осматривал путь. Затем снова повел нас вверх по леднику, ближе к скалам пика. Пройти здесь, по-видимому, легче. До ледопада, как говорится, уже "рукой подать".

В нашей группе шел Гарри Рубинштейн. Он находился "в резерве" с Блещуновым и догнал нас с одним из последних караванов. Гарри без конца и очень громко восторгался окружающим: для него все было вновь, а мы уже немного привыкли и довольно равнодушно реагировали на его восклицания.

Подошли к гряде больших камней - это результат недавнего каменного обвала. Назвать эти скалы камнями, пожалуй, довольно смело: рядом- с ними мы казались совсем крошечными. Здесь оставили часть снаряжения, которая не понадобится при восхождении, неуклюжую, так и не пригодившуюся высотную обувь и продовольствие на обратный путь.

Настроение у нас продолжало оставаться приподнятым. Мы уже чувствовали, что восхождение будет важным этапом в нашей альпинистской биографии. Все возбуждены, как перед большим стартом. Воля, нервы, мышцы - все собрано в единый клубок. Я оглянулся на морену, где стоял наш лагерь. Там уже не было ни одной палатки. Вниз по леднику шла небольшая группа людей: Алексей Лапин с товарищами уходил вниз к "Пыльному". Ближе к нам на леднике виднелись еще две фигурки: Анатолий Иванович и врач Федоров будут следить за нашим восхождением от поворота ледника.

Первая наша связка уже вступила на ледопад. За ней вторая, третья, четвертая. Кузьмин уверенно вел отряд, вблизи от скал справа по ходу. Первая ступень ледопада была пройдена сравнительно быстро, и вскоре мы уже оказались на его средней части. Сбросов здесь почти не было, но путь то и дело преграждали многочисленные трещины, мы блуждали в их запутанном лабиринте, обходили те, которые пошире, прыгали через узкие, кое-где переползали по снежным мостам.

Но вот трещины стали встречаться все реже. Наша цепочка перешла на фирновый склон, который поднимался все более круто. Перед выходом на следующее плато ледопада крутизна склона достигла 40 градусов. Тяжело дыша, взбирались мы на плато. Снизу оно казалось нам большим и пологим, но оно было лишь первой ступенью в огромной лестнице, ведущей в верхнюю часть ледника - цирк. Наш отряд медленно набирал высоту, карабкаясь с одного такого плато на другое.

До цирка еще было далеко, а нам уже хотелось есть. Остановились и, выбрав место поудобнее, разложили продукты. Линию таяния снега мы уже прошли, и, чтобы добыть воды, нужно было растопить снег. Помогло солнце, мы расстелили палатки, и на их непромокаемые полотнища наложили тонким слоем снег. Через пятнадцать минут на прорезиненной ткани собралось немного воды.

Когда солнце начало склоняться к горизонту, мы уже подошли к верхнему ледопаду; он грандиознее оставшихся позади, и обойти его невозможно. Его отвесные ледяные глыбы громоздятся во всю ширь ледника вплоть до скал. За этим ледопадом цирк, место нашего будущего лагеря. Нужно было преодолеть это препятствие, и поскорее: день на исходе. Мы начали искать прохода в середине ледопада. Под тяжестью наших тел угрожающе потрескивали ледяные перемычки, в темную глубину трещин со звоном летели осколки льда. С большим трудом добрались мы до небольшой, сравнительно ровной площадки. Перед нами ледяная стена высотой в 6-8 метров, позади глубокая трещина с широко разошедшимися краями.

Надо было лезть вверх, другого пути нет. В этот раз наша связка была первой, и мы начали подъем. Осторожно прошли вдоль площадки под самую стену. Я забил ледовый крюк, закрепился сам и подготовил страховку для Кузьмина. Петр Скоробогатов, оставшись на другом краю трещины, вогнал свой ледоруб по самую головку в фирн и также стал на страховку. Приготовления были окончены.

Кирилл долго и внимательно осматривал стену. Мы ждали молча. Время от времени он отрицательно покачивал головой или хмурил брови. Наконец, также молча, он подобрался вплотную к ледяному отвесу и начал медленно подниматься. Издали трудно было понять, где он находил опору.

Но вот Кузьмин пустил в дело свой короткий ледоруб. Во льду одна за другой появились ступеньки. Медленно тянулись минуты. Кирилл все еще поднимался по стене. Наконец, он дотянулся до карниза. Короткий удар, и обломки льда осыпали меня с головы до ног, но я стоял неподвижно. Лед за воротником - неприятно, но зато путь открыт. Кирилл забил ледовый крюк, осторожно подтянулся на руках. Вот он уже лег грудью на край стены и буквально вполз наверх.

Все? Ледопад пройден? С трепетом ждали мы, что скажет Кузьмин, но, скрывшись за перегибом склона, он что-то подозрительно долго молчал. Наконец, над обрывом появилась его голова.

- Ребята, дальше будет полегче!

Тон его нарочито бодрый, однако в нем мы не услышали особой уверенности: ясно, до цели еще далеко.

Развертываясь в воздухе, сверху полетела веревка. Мы поймали ее, натянули и выбрались следом за Кириллом. Увы! Перед нами было не долгожданное плато цирка, а лишь очередная ступень ледопада...

Только бы засветло пройти ледопад! Кузьмин торопился: последняя связка еще преодолевала стену, а мы уже переползали по снежному мосту очередную трещину.

Солнце скрылось за хребтом. Отдельные лучи острыми стрелами еще прорывались между вершинами и зазубринами гребня, но скоро и они исчезли... Мы шли все быстрее. Уже в сумерках острый глаз Эргали Рыспаева обнаружил небольшую наклонную трещину в очередной, еще более высокой и крутой ледяной стене. Но попасть к трещине можно было, лишь преодолев узкую ледяную полку, и мы, едва дыша, осторожно поползли по ней вперед. Кузьмин никому не уступал самого сложного дела - прокладки пути. В темноте, руководствуясь больше чутьем, чем зрением, он прошел последний подъем.

Теперь мы действительно были в цирке. На фоне темного неба различались лишь силуэты пиков. За ними чуть-чуть серебрилось отдаленное сияние. Покуда мы отдыхали, свет становился все ярче, и внезапно из-за темных гор выползла огромная луна.

Высота плато 5500 метров. Тяжелый путь выпал сегодня на нашу долю. Что же ждет нас завтра? Усталые, но довольные устраивали мы ночлег. Но прежде чем окончательно забраться в палатки, весь отряд собрался у края плато. Рыспаев торжественно чиркнул о коробок сигнальной спичкой. Яркая вспышка осветила наши взволнованные лица. Через несколько минут далеко внизу, на леднике, во тьме возникла другая светящаяся точка - наш сигнал был принят наблюдательной группой.

Всем нам уже ясно, что намеченный ранее путь по восточному ребру пика для восхождения непригоден: ребро это оказалось острым ледяным гребнем, его склоны очень круты, и о подъеме по ним нечего и думать. Юго-восточные и южные склоны пика тоже круты. Зато они покрыты фирном, а это может сделать продвижение по ним возможным.

17 августа. Встали очень рано. Пока готовили завтрак и собирались, Евгений Иванов отправился осмотреть южные склоны пика. Из глубины цирка открылся вид на крутую снежную, а местами и ледяную поверхность склонов. Кое-где на них выделялись скалы. Это хорошо. Ведь на скалах полти. Всегда можно найти неплохие места для отдыха при подъеме. Однако из цирка просматривалась лишь небольшая часть пути: верхнюю часть склона и выход на предвершинный гребень разглядеть отсюда было невозможно. Все же общий характер рельефа пика позволил Евгению Иванову сделать вывод, что путь с юга для нас приемлем...

Уже позади наш последний лагерь. Наша группа растянулась по склону вершины. Пик поднимался над плато на высоту, немногим большую 600 метров. Мы шли налегке, на каждую связку приходился один рюкзак с продуктами и теплыми вещами. Кузьмин еще накануне решил, что восхождение нужно сделать за один день и в тот же день вернуться в лагерь. Эта тактика диктовалась характером склонов пика. На них почти невозможно найти место, чтобы расположить лагерь столь большой группы, как наша. Кроме того, без рюкзаков легче подниматься и можно идти более быстрым темпом. Вышли мы в путь раньше обычного. Все сосредоточены и как-то особенно подтянуты.

Снизу крутизна склона скрадывалась мягкими очертаниями и ровной белизной снега. Но уже с первых шагов мы увидели, что впечатление это обманчиво: уклон здесь достигал 40 градусов, а выше подъем был еще более крутым. Склон обращен на юг, и на его поверхности, подтаявшей под лучами солнца, образовались невысокие иглы кальгаспоров. Весь склон изборожден застругами, проталинами, рытвинами. За ночь снег смерзся, и его неровности образуют хорошие ступени для ног и "захваты" для рук. С утра солнце скрыто пеленой высоких облаков. Холодно.

В морозном воздухе гулко раздавались четкие удары тяжелого ботинка о снег. Ведущий выбивал ступеньки; снизу, как эхо, звучали такие же удары. Ступеньки, выбитые головной связкой, углубляли идущие следом. На значительной высоте такая работа довольно утомительна. Мы часто делали передышки.

А крутизна склона все возрастала. Мы поднимались уже почти на четвереньках, придерживаясь руками за ледяные иглы. Через каждые 100-150 метров подъема Кузьмин менял направление. Он пересекал склон под углом, сворачивая то вправо, то влево. При подъеме таким зигзагом основная нагрузка приходится попеременно то на одну" то на другую ногу. Мы медленно приближались к скалам, где можно немного отдохнуть. Это сильно разрушенный каменный островок среди фирна и снега.

Вот руки ощутили не менее холодную, чем снег, твердую породу, и мы, обрадовавшись передышке, разместились на разных уровнях острых скал. В расселинах между камнями нашлась даже некоторая защита от ветра.

Отдых был непродолжительным, и вскоре скалы остались позади. Перед нами теперь поднимались участки твердого льда, слегка припорошенного снегом. Здесь пришлось рубить ступени. Клюв ледоруба с трудом откалывал неровные куски твердого льда. То и дело сменялись ведущие. Постепенно снег становился все более глубоким, он прочно лежал на льду, и ступени снова можно было выбивать' ботинком. Впереди следующая группа скал, а оттуда открывался вид на вершину - купол "нашего" пика, еще далекую цель восхождения. Это зрелище влило в нас новые силы. Задерживаться никому из нас не хотелось, и, сократив очередной отдых, мы пошли дальше, по-прежнему молча и не очень быстро. Наш путь проходил ломаной линией между скальными островками. На одном из них надели кошки, и уже до самой вершины они оставались у нас на ногах.

Я оглянулся. Окружающие цирк гребни стали как будто ниже. Глубоко внизу на снегу плато едва видны четыре маленьких прямоугольника - это наши палатки.

Крутизна склона уже превышала 50 градусов. Так же круто наклонены плиты скал, но мы предпочли лезть по ним, чем обходить по гладкому льду. Однако выбраться на скалы не просто. Подсадили Кузьмина. Первые метры подъема по гладким плитам особенно трудны. Но вот уже он уцепился за какой-то выступ и вскарабкался, как кошка. Удивительно, как на такой высоте Кирилл сохранял свою подвижность и ловкость! Вот он уже закрепил конец веревки. Теперь моя очередь лезть. Нелегко, но я напряг все силы и метр за метром одолевал подъем. Следом, подтягиваясь на руках и упираясь расставленными ногами о скалу, "гимнастическим способом", поднимались поочередно остальные товарищи. Такая гимнастика на почти шестикилометровой высоте дело нелегкое. Взобравшись наверх, я, тяжело отдуваясь, сел отдохнуть. Вскоре вблизи уже не осталось свободных выступов, и поднявшимся последними пришлось долго искать места для отдыха.

Перед нами предвершинный гребень. С него хорошо виден поворот ледника Грумм-Гржимайло на север и ближние вершины. Скрыт от нас только пик Революции - его загораживала вершина "нашего" пика.

Последний привал перед вершиной, но мы не засиживались. Ветер продувал нас насквозь. Уже за полдень, а солнце так и не появлялось. Евгений Иванов почти насильно заставил нас есть. Дело не в отсутствии аппетита: цель близка, и нас неудержимо влекло вперед.

Кузьмин встал первым: "Пошли, товарищи!" Снова за ним длинной вереницей потянулся след. Но темп нашего движения резко снизился. Мы сильно устали, ноги как будто налились свинцом. Особенно тяжело дались первые минуты ходьбы после отдыха. Поднимались по пологому, но довольно длинному снежному гребню, ведущему к вершине. Снег, мягкий и сыпучий, еще более тормозил наше движение. Резко усилился ветер. Я шагал, согнувшись, опираясь всем телом на ледоруб. Не знаю, сколько времени мы двигались так, но вот гребень заметно расширился и перешел в округлую площадку.

Кажется, дальше идти было некуда. Вершина? Да, вершина! Евгений Иванов сдернул шапочку и, размахивая ею, побежал. Кто-то сзади тоже пустился бегом, обгоняя товарищей и путаясь в веревке: всем хотелось первым оказаться в центре еще никогда и никем не тронутого снежного поля вершины. Проваливаясь в глубокий снег, побежали отставшие участники штурма. В воздух взлетели шапки, шапочки, рукавицы. Громкое "ура" всколыхнуло тишину.

- Пик "6135 метров" взят!

Первая минута радости прошла, начинаем осматриваться: вершины, бывшие, казалось, на одной высоте с нами, теперь остались внизу. Прямо перед нами, на юго-западе, возвышался массив пика Революции. Вправо от него в небо врезалась остроконечная пирамида - пик "6736 метров". За дальними гребнями виднелось огромное облако. Вытянувшись над ледником Федченко, оно закрывало западный горизонт. Со всех сторон нас окружало море вершин. Отсюда они казались невысокими, а ведь многие из них выше 5000 метров. Далеко-далеко на юго-востоке, среди гор выделялись пики Маркса и Энгельса, пик Патхор. Я повернулся на восток. Там, уже за границей Китайской Народной Республики, в легкой дымке виднелись громадные снежные массивы Кунгура и Музтаг-Ата. Внизу, у подножия глубокой пропасти, неширокая отсюда лента ледника Грумм-Гржимайло. Нашел морену, где был лагерь "5000 метров".

Как парторг, я открыл импровизированный митинг и поздравил товарищей с победой, напомнив, что восхождение мы решили посвятить исполняющейся в этом году XXXV годовщине Великого Октября.

10. Штурм пика Шверника. Альпинисты преодолевают выходы скал

Фото А. Ковыркова

Товарищи предложили назвать вершину именем Николая Михайловича Шверника. Вновь гремит "ура". Селиджанов и Дмитриев притащили большие камни. Построили тур. Невысокую каменную пирамидку увенчал красный флаг. Евгению Иванову, как наиболее "заслуженному" из нас, мы предоставили право вложить записку в тур. Фиксируя торжественный момент, защелкали аппараты... Тур закрыт.

Всем нам хотелось побыть на вершине подольше, запечатлеть величественную картину не только на фотопленках, но и в памяти, однако время не ждало. Кирилл торопил. Нужно было спускаться.

Самочувствие у всех нас превосходное. Даже не верилось, что высота так велика. Сказались хорошая акклиматизация и тренировка. Мы быстро спустились по гребню, дошли до больших камней и повернули на склон. Кирилл остановил нас и предупредил о необходимости особой бдительности при спуске. Мы стали более внимательно следить за каждым движением товарищей, строго выполнять все правила попеременной страховки. Иногда хотелось броситься по склону бегом, но, сдерживая это естественное стремление, мы осторожно спускались вниз, Пройдены скалы, выходы твердого льда. Солнце так и не показалось в этот день из-за туч, снег не подтаял и по-прежнему обеспечивал надежную опору.

Участки открытого льда, на них нужно быть особенно осторожными. Лицом к склону, вколачивая как можно сильнее передние зубья кошек в лед, делала мы шаг за шагом. Вдруг в третьей связке кто-то сорвался и, царапая лед ледорубом, съехал по льду на всю длину веревки. Это Гарри Рубинштейн. Все взгляды устремились к нему. Он что-то медлил подняться и своей тяжестью натягивал веревку, которой его удерживали товарищи по связке.

- Что с тобой?

Но Гарри не пострадал. Он просто был несколько смущен своей неосторожностью и поэтому не сразу встал на ноги.

Смеркалось, когда, измученные, но гордые победой, мы подошли к палаткам...

18 августа. Последняя страница тетради. Остальное буду дописывать уже, вероятно, только в Оше. В середине сегодняшнего дня мы уже были на леднике Грумм-Гржимайло. Шли очень быстро. После успешного восхождения хотелось скорее встретиться с товарищами. Мы решили пройти ледник за один день, поэтому двигались почти не отдыхая. От быстрого хода стало жарко, мы давно уже стянули с себя не только штурмовки, но и рубашки и майки и все же обливались потом. Уже покидая ледник, увидели впереди на боковой морене две фигуры: Иванова и Федорова. Они наблюдали за нами до начала спуска с пика Шверника и покинули свой бивак сегодня утром, когда мы выходили из верхнего лагеря.

Еще полчаса, и мы в лагере у озера. В палатке для нас оставлены продукты, бензин. Какое наслаждение растянуться на земле и заснуть... не на льду, а среди травы да еще у воды!..

Последний переход

...Раннее утро в Топтале. Вовсю полыхает пламя костра. Над огнем на длинных шестах висят ведра, бачки, кастрюли - весь кухонный арсенал. Ирина озабоченно снует между "кухней" и импровизированным столом из ящиков.

Одна за другой входят в лагерь группы альпинистов, вернувшихся с ледника. Обросшие бородами, опаленные солнцем больших высот, они мало чем напоминают людей, выстроившихся полтора месяца назад во дворе дома отдыха в Оше.

Работа сбора закончена, и мы снова торопимся, но уже в обратный путь: у большинства из нас отпуска подходят к концу, а впереди еще долгий путь к Ошу и несколько тысяч километров по железной дороге. Воспоминания о только что пережитых трудностях пути по леднику, о восхождениях постепенно уступают место новым темам: все чаще слышны разговоры о железнодорожных билетах, пунктах пересадок, о работе и доме...

В Топтале уже два дня дожидаются все наши вьючные животные, и день, отведенный для подготовки к обратному пути, до предела заполнен хлопотами: груза у нас все еще очень много.

Утро. На поляне рядами стоят рюкзаки. Одну за другой подводят караванщики лошадей к месту погрузки. Сумы взвешены и составлены попарно. Вскоре все животные нагружены до предела, и наш караван медленно выбирается из рощи. Позади остаются холодные чистые протоки Кок-Джара. Бросаем последние взгляды на долину Танымас. Ночью выпал снег, и ближние склоны сверкают свежим белым покровом.

Подъем начинается сразу же после последних деревьев рощи. Первая лошадь упрямится - не хочет вступать на узкую каменистую тропу. Сразу становится шумно: кричат караванщики, ржут лошади. Путь начинается трудным участком, и каждое животное сопровождают наши альпинисты или караванщики. У лошадей дрожат ноги, они карабкаются по уступам, порой вниз срываются камни. То и дело слышны крики: "Камень! Осторожно!"

Внезапно в середине подъема слышен грохот, раздается чей-то неистовый вопль. Перегиб склона скрывает от меня место происшествия, бросаюсь назад и вижу: в облаке пыли, кувыркаясь среди скал, к подножию склона катится темная масса. Что это? Лошадь или человек? Через несколько мгновений все мы собираемся у скалы, где сорвалась лошадь. Гожев успел уже все разузнать:

- Зацепилась вьюком за скалу, испугалась, рванула назад и полетела головой вниз. Вон о ту скалу ударилась головой. Какая удача, что Эргали не зацепила, он шел сзади.

Растерявшийся караванщик только молча кивает головой.

Лошадь разбилась насмерть. Это осложняет наше и без того трудное положение. Вьюки с погибшей лошади вскоре подняты на тропу, и тогда выясняется, что распределить между оставшимися животными дополнительный груз невозможно. Они с трудом прошли часть тропы и теперь стоят тяжело дыша; вряд ли они осилят оставшийся подъем. Решаем поднимать груз по частям. Одну за другой гоним лошадей вверх с уменьшенной нагрузкой. Снова вверх и опять обратно. А солнце поднялось высоко, с тропы клубами взлетает пыль, люди и животные устали.

Выбрасываем из сум все что можно. Несмотря на это, перегруженные животные еле передвигаются. Теперь караван идет не обычной вереницей, а разбивается на отдельные группы, далеко растянувшиеся по долине.

Уже в сумерках останавливаемся на ночлег невдалеке от таджикских летовок. Наш караван пополняется двумя молодыми сильными верблюдами и четырьмя ишаками. Мы хотим за один переход добраться до лагеря Кокуй-Бель-Су, хотя на это обычно уходило два дня.

Весь день мы идем, и, кажется, не будет конца узкой тропе, убегающей вдаль по склонам долины. Уже вечером спускаемся по последнему ущелью. Поворот, и впереди открывается блестящая лента реки и одинокая палатка на другом берегу...

Возвращение в Ош было быстрым. Ехали почти без задержки. На Памире вступила в свои права ранняя осень, и мы продолжали путь под непрерывным мелким дождем. Промелькнул вспененный сильным ветром Кара-Куль, упрямо бьющий волной о пологий берег. Остался позади перевал Кызыл-Арт.

Машина вырвалась из сплошной дождевой завесы в Алайской долине и одолевала подъем на перевал Талдык. Песня, доносившаяся из кузова, стихла. Виктор Разумный остановил машину, мы вышли, чтобы в последний раз поглядеть на горы. Пелена облаков клубилась ниже нас, а над ней, словно острова в безбрежном океане, поднимались могучие пики Заалайского хребта, позолоченные последним отблеском уходящего дня.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВЫШЕ СЕМИ ТЫСЯЧ МЕТРОВ

Неведомый край

Северо-Западный Памир! Страна могучих горных кряжей, ледников, протянувшихся на десятки километров, глубоких и узких ущелий, в которых ревут и пенятся бешеные горные реки. Страна, еще совсем недавно, менее трех десятилетий назад, отмечавшаяся на карте "белым пятном", пересеченным гипотетическими линиями хребтов.

В западную часть Памира - Дарваз - русские ученые проникли немногим позже начала исследования восточных районов горной страны. В начале лета 1881 года из города Пенджикента отправился ботаник А.Э. Регель. Географическое общество поручило ученому проникнуть к верхнему течению Аму-Дарьи - реке Пяндж. Регеля сопровождали топограф П.Е. Косяков и трое казаков. Маршрут их в значительной части проходил по мало исследованным и вовсе не посещенным исследователями ущельям. Экспедиция пересекла западную часть Гиссарского хребта - Фанские горы, затем попала в наиболее населенную равнинную часть современного Таджикистана. Отсюда Косяков пошел кружным путем, по долинам рек, а Регель двинулся дальше на юг. Он перевалил через отроги хребта Петра Первого в долину реки Об-и-Хингоу и по ней достиг плоскогорья Сагыр-и-Дашт, на склонах Дарвазского хребта, вблизи перевала Рабат-и-Хумбогу.

Уже в конце лета, после трудного и утомительного спуска с перевала на юг, путешественник подошел к Дарвазской крепости Кала-и-Хумб, где была назначена встреча с Косяковым. Начиналась осень, тропы в горах стали непроходимыми, и Регель с Косяковым решили зимовать здесь. Кала-и-Хумб, тогда центр небольшого горного ханства Дарваз, властители которого считали себя потомками Александра Македонского, отнюдь не отличался ни размерами, ни богатством: глинобитные стены небольшой крепости, несколько десятков убогих хижин - и все.

Регель и Косяков не теряли зря времени. Они обрабатывали собранные материалы; в долгие зимние вечера рассказывали жадно слушавшим их дарвазцам о жизни в России. Впоследствии путешественники, бывавшие в этом крае, удивлялись, встречая здесь наряду со слепыми курными хижинами строения с окнами и дымоходом - одно из следствий влияния Регеля и Косякова на местных жителей.

Наступила весна. Пора было выступать дальше на юг. Дорог впереди не было, путь шел по кручам, через боковые хребты, огибая теснины и обрывы на берегах Пянджа. Головоломные тропы, над одной из которых, говорят, даже есть надпись: "Путник! Будь осторожен: ты здесь, как слеза на реснице!" - сменялись не менее головокружительными переправами через бурные реки. Легкий плот - несколько жердей, прикрепленных к надутым воздухом шкурам (гупсарам), - принимал на себя пассажиров и их груз.

Таковы были трудности путешествия даже вдоль главных долин этой страны. В боковых ущельях зачастую не было и таких троп. Все же отважные путешественники упорно двигались на юг, посещая одну за другой долины боковых притоков. Косяков добрался до долины реки Ванч и обследовал ее, но здесь заболел и вынужден был повернуть обратно. Регель пошел дальше; он миновал устья рек Язгулем и Бартанг, добрался до ханств Рушанского и Шугнанского, побывал даже на западе от Пянджа, у легендарного озера Шива.

Афганские власти, обеспокоенные настойчивостью путешественника и симпатией, вызываемой им у горцев, заставили его повернуть обратно на север. Был уже февраль 1883 года. Зима покрыла горы глубокими снегами, из глубин ущелий доносился грозный грохот лавин. Было так холодно, что даже быстрые, обычно не замерзающие воды Пянджа были у берегов скованы льдом. Здесь проходил зимний путь. Идти было еще труднее, чем летом. "Уже на дороге к Кала-и-Вамару лошади падали беспрестанно в ямы, образовавшиеся в глубоком снегу... После Вазнуда, откуда нас сопровождала сотня шугнанцев, лошади были гоняемы в обход через крутую гору, а я с носильщиками шел пешком по прибрежным скалам, то балансируя на крошечных уступах обледенелого камня, то держась за первобытные подмостки и лестницы. Затем после небольшого переезда верхом вновь пришлось лезть через гладкий камень, на котором уже не было ни уступов, ни подмостков..."1

И так километр за километром, день за днем. Дорога выматывала все силы, но Регель не оставлял полевой книжки, куда записывал наблюдения, уточнял маршрутную съемку. В том же году путешественник вернулся в Россию, но пережитые лишения и опасности подорвали его здоровье, он тяжело заболел и умер, не успев обобщить результатов своей работы. Лишь отдельные статьи и заметки да первая, во многом предположительная, карта остались в наследство нашей географической науке.

Путешествие Регеля дало представление лишь об окраине Западного Памира, а высокие оледенелые горы в сердце этой страны оставались еще долгое время загадочными. Все дальше вглубь ущелий протягивались маршруты исследователей, идущих от западных окраин гор на восток; все ближе подходили путешественники, направлявшиеся с Восточного Памира на запад, к области высоких гор.

В 1878 году зоолог В.Ф. Ошанин и топограф Г.Е. Родионов, пройдя через Заалайский хребет перевалом Терс-Агар, попали к истокам реки Мук-Су. Здесь они открыли язык большого ледника, который Ошанин назвал ледником Федченко. На ледник не смогли подняться ни Ошанин, ни несколько экспедиций, посетивших этот район в последующие годы.

Мук-Су вырывается из грота в языке ледника Федченко и вскоре соединяется с рекой Саук-Дара. Повернув здесь на запад, поток стремительно несется в узком ущелье между хребтами Петра Первого и Заалайским. Река пропилила тесные каньоны с обрывистыми берегами, путь вниз по ее течению представлялся настолько страшным, что долгое время никто из исследователей не отваживался на это предприятие. Запутанный лабиринт ущелий и северные склоны восточной части хребта Петра Первого оставались неизвестными.

К середине девяностых годов сравнительно исследованные районы кольцом смыкались вокруг "белого пятна". В отдельных местах пунктиры маршрутов внедрялись в него, но вскоре обрывались. Предстоял штурм "белого пятна". Но несмотря на всю свою самоотверженность и настойчивость, малочисленные исследователи, не имеющие навыков передвижения в высоких горах, могли добиться лишь частных результатов.

Уже в самом конце XIX века, в 1899 году, ботаник и географ В.И. Липский отправился в верховья реки Об-и-Хингоу, к южным склонам хребта Петра Первого. С обеих сторон долины многочисленные притоки несли мутные талые воды ледников, кишлаки манили усталых путников в тень раскидистых деревьев. Но Липский не задерживался в селениях, его небольшой караван сворачивал в одно боковое ущелье за другим, поднимался по узким тропам, а зачастую и без них до вечных снегов и льдов. Возле едва намеченной на карте линии хребта появлялись голубые извилистые контуры многочисленных ледников. Многие из них повидал путешественник, но ему не удалось побывать на крупнейших ледниках района, спускающихся с западного склона хребта Академии наук. Впрочем, ни эти ледники, ни ледники Гармо и Гандо тогда еще известны не были, да и хребет Петра Первого на многих картах носил еще местное название Периох-Тау.

Исследователь перебрался на северные склоны хребта и двинулся вдоль левого берега реки Сурх-Об на восток. Без особого труда он достиг начала этой реки - слияния рек Кызыл-Су и Мук-Су - и направился вверх по течению последней. Тропы все круче забирали вверх, глубоко внизу оставался бурный поток, окаймленный высокими обрывистыми берегами. В хребте высились огромные снежные пики, с них по крутым склонам в ущелья спускались ледники. Липский дошел до ущелья реки Сугран, вытекающей из большого ледника, но отсюда ему пришлось повернуть обратно. Средняя часть реки Мук-Су оставалась непройденной и сложная система отрогов и ущелий этой части хребта - неизвестной.

Летом 1904 года в кишлак Алтын-Мазар (Золотая могила) прибыл молодой географ, впоследствии известный исследователь Средней Азии Н. Л. Корженевский. Ледник Федченко, все еще никем не исследованный, манил пытливого ученого, но его ожидала неудача: быстрое таяние снегов подняло уровень воды в многочисленных рукавах и протоках Мук-Су, переправа оказалась невозможной. Верхняя часть долины реки была покрыта сплошной пеленой быстро несущейся воды.

Корженевский уехал, но осенью вернулся обратно. Вдвоем с местным жителем, согласившимся сопровождать его, исследователь переправился через Мук-Су ниже Алтын-Мазара и пошел вниз вдоль ее левого берега. Вскоре перед путниками открылось устье большого ущелья между двумя высокими отрогами хребта. Можно было разглядеть темную массу языка крупного ледяного потока, но она была покрыта толстым слоем каменных обломков - поверхностной мореной. Большая трещина перерезала ледник, и лишь там голубел излом чистого льда. Шел дождь, дул холодный пронизывающий ветер. Густая масса тумана и облаков клубилась в глубине ущелья, скрывая продолжение ледника. Корженевский назвал ледник именем Мушкетова, но смог нанести на планшет съемки только расположение его конца.

Промокшие и продрогшие шли исследователь и его спутник. Кое-где им попадались следы едва заметной, почти нехоженой тропы, но и те вскоре исчезли. Рев потока усилился, река вошла в узкий каньон, стены которого сходились до 10 метров. На протяжении 2 километров Мук-Су, и без того бурная, металась и прыгала, как разъяренный зверь в тесной клетке. Корженевский прошел всю еще неизвестную часть Мук-Су, дал ее первые описания и маршрутную съемку.

Молодой географ был на Памире уже вторично, но неизведанность и дикая красота долины Мук-Су, мощных ледников надолго приковали его интерес именно к этому району.

Прошло шесть лет. Корженевскому удалось снарядить вторую экспедицию к Мук-Су. И на этот раз переправа через реку была недоступной. Исследователь, спустившись по правому берегу, оказался против ледника Мушкетова. Поднявшись высоко по салону, он мог рассмотреть все ущелье. "Нас разделяла только река и массивные бугры старых морен на том берегу. Первое, что поразило меня, - это гигантский массив, возвышающийся на заднем плане Кара-Сельского ущелья...1 Ровная поверхность его гребня уносилась по меньшей мере на 20000 футов в высоту и ярко сверкала мощными льдами, которые по всей вероятности и питают ледник Кара-Сель. От нас этот пик находится верстах в 20, и надо думать, что приблизительно такое же протяжение имеет и глетчер. Этот величественный пик я посвящаю Евгении Сергеевне Корженевской, с именем которой сплетены чувства глубокой моей благодарности за сердечное участие в моих путешествиях"2.

Шли годы. Еще несколько экспедиций работало в этой части Северо-Западного Памира. Не все они дали равноценные результаты. Пожалуй, наибольший вклад в последующую расшифровку внесли три из них. В 1908 году Н.И. Косиненко во главе небольшого отряда пересек Мук-Су в ее верховьях и поднялся на ледник Федченко. Экспедиция пришла сюда в поисках перевала в западные ущелья Памира; из Алая и Восточного Памира в Западный можно было попасть, только преодолев длинный путь в обход области высоких гор. Еще в семидесятых годах прошлого века до ученых дошли рассказы о существовании в древности перевального пути из Ванча и Язгулема в Каратегин, долины Сурх-Оба. Косяков во время своего совместного с Регелем путешествия пытался что-нибудь узнать о нем. Старики молча гладили седые бороды и после долгого раздумья отрицательно качали головами: "Нет, там льды, снег, человек не пройдет..."

Охотники подтверждали, что уже в двух ташах пути (немногим более 16 километров) вверх по ущелью дальнейшее продвижение невозможно. Громадные льды и масса снега покрывают ущелья, из которых вытекают истоки реки Ванч. В 1892 году другой исследователь, Кузнецов, получил более утешительные сведения: "В давно прошедшие времена существовал еще перевал Кашал-Аяк (Крепкая нога) через Ку-и-Лазыр (Ледяные горы). Этим перевалом можно было пройти с реки Хинг-Об1 и реки Ванч или в Алайскую долину или же на Полиз и Памиры2. Последний раз этим перевалом ходил управитель Ванча - Шабос-хан - в Сары-Кол грабить киргизов. Это было 120 лет назад... С тех пор ледники значительно увеличились, и в настоящее время... упрешься почти в совершенно отвесную стену. Такова же дорога и со стороны Хинг-Оба"3.

По мнению географов, путь к перевалу Кашал-Аяк должен был лежать где-то в глубине ледника Федченко. Отряд Косиненко медленно двинулся вверх по широкой ледяной реке. Около 30 километров прошли люди, ведя на поводу спотыкающихся и скользящих лошадей, когда справа открылось уходящее на запад ущелье, также заполненное ледником. Косиненко приказал остановиться. Он решил, что из двух путей - на юг по леднику Федченко и на запад по новому леднику - последний вероятнее ведет к цели.

Бивак затянулся на несколько дней, и ледник назвали "Бивачным". В отличие от сравнительно ровной пологой поверхности ледника Федченко здесь вздымался невероятный хаос ледяных глыб и игл. Косиненко с несколькими своими людьми и стариком проводником, жителем Алтын-Мазара, вызвавшимся сопровождать путешественников, пошел вверх вдоль ледника. Путь был очень тяжелый, лишь кое-где можно было пройти по осыпям на крутых склонах, большую же часть времени приходилось карабкаться по леднику, брести по руслам ледниковых речек, обходить трещины. Несколько дней пробивались они вперед, но, не имея навыков хождения в горах и по ледникам, вынуждены были отступить, пройдя около 30 километров. Когда Косиненко отдал измученным людям приказ вернуться обратно, конца ледника еще не было видно, а впереди в недосягаемую высь уходили крутые снежные склоны, вздымались десятки огромных пиков.

Косиненко убедился, что пройти через огромные ледники и снежные хребты можно лишь при наличии специальной подготовки и снаряжения. Однако настойчивый путешественник не сдался. Он повел отряд трудным путем в обход на восток и юг, достиг долины Танымас, но и там путь ему преградил ледник. Наконец, обойдя с юга всю область высоких гор, он добрался до западных ущелий Памира. Экспедиция дала очень много для науки, но легендарные перевалы остались загадкой.

В 1913 году на Западный Памир прибыла группа немецких альпинистов и географов. Поднявшись к истокам реки Об-и-Хингоу, они затем свернули на север и пересекли трудным перевалом Пеший хребет Петра Первого. Спуск с перевала привел их на ледник Сугран, к долине Мук-Су.

Третья из упомянутых экспедиций состоялась уже в годы первой мировой войны. Астроном Я.И. Беляев и географ П.И. Беседин также поднялись к истокам Об-и-Хингоу и отсюда пошли дальше на восток вглубь гор. Путь вдоль реки Гармо привел их к леднику того же названия. Могучий ледяной язык соединял в себе льды множества боковых ущелий, притоки в свою очередь принимали в себя боковые ледники поменьше. Беседин и Беляев прошли до конца основного потока ледника. Они оказались в самом сердце высоких гор Памира, у склонов меридиональной цепи гор, носящих теперь имя хребта Академии наук СССР.

Путешествия Косиненко и Беляева были самыми глубокими разведками "белого пятна".

Загадка неисследованной области высоких гор Памира была раскрыта только после Великой Октябрьской революции, когда в горы пришли многочисленные, хорошо оснащенные отряды Памирских экспедиций Академии наук СССР (к участию в исследовательской работе были привлечены и альпинисты). Советские ученые не только систематически изучали уже разведанные части горной страны, но и, пользуясь помощью альпинистов, шли к верховьям ледников, поднимались на вершины, с которых открывался вид на труднодоступные ущелья и хребты. Уже отряды первой из этих экспедиций, пройдя в 1928 году долину реки Танымас, оказались на огромном, ранее неизвестном леднике. К своему изумлению исследователи убедились, что они находятся в верховьях ледника Федченко, длина которого, таким образом, намного превышала предполагавшуюся величину. От своих верховьев, от снегов северных склонов хребта, названного Южной группой ледника Федченко, он протянулся на 71,2 километра, оказавшись одним из величайших ледников земли.

Тогда же были обнаружены и пройдены легендарные перевалы Танымас, Кашал-Аяк и Язгулемский. Топографическая съемка позволила определить положение основных хребтов и высоту ряда высоких вершин, среди которых пик "7495 метров", явившийся высочайшей вершиной нашей страны.

В последующие годы отряды экспедиций обследовали сложный узел гор на западе от бассейна ледника Федченко: меридиональный хребет Академии наук СССР и уходящие от него на запад хребты Петра Первого, Дарвазский, Ванчский и Язгулемский. При этом была раскрыта и "загадка узла Гармо". В 1928 году была определена высота огромного пика, поднимавшегося восточнее ледника Федченко. Предполагалось, что это пик, известный под названием "Гармо". Но когда к этой вершине, поднимавшейся в верховьях ледника того же названия, подошли с запада, оказалось, что ни форма, ни высота горы не соответствует тому, что наблюдалось с востока. Только в 1932 году сопоставление съемок и отчетов различных исследовательских групп показало, что пик "7495 метров" - не Гармо, а другая вершина, поднимающаяся в стыке хребтов Петра Первого и Академии наук.

Вершина эта была названа именем Сталина1 и уже в следующем, 1933 году, после длительных и опасных подготовительных работ к восхождению и трудного штурма, высшей точки Памира достигли известный альпинист Е.М. Абалаков и академик Н.П. Горбунов2.

На севере, почти прямо перед альпинистом, поднимался огромный массив, крутые склоны его обрывались в глубокие узкие ущелья, где белела лента ледников. "...Мощный пик Евгении Корженевской кажется совсем рядом, - вспоминал потом Абалаков, - вот он, разгаданный. Прямо на запад уходит другой хребет с белыми куполами вершин. Внизу, совсем подо мной, как змей чешуйчатый, изгибается мощный ледник Нортамбек3, a дальше - темные долины, теплая хмарь…"4

За те недолгие минуты, что Евгений Абалаков был на вершине, он жадно ловил взором причудливые контуры многочисленных пиков, мечтая о будущих штурмах, о новых победах.

Новая экспедиция

Только что звонил Петр Скоробогатов: "Будет ли экспедиция? Что нового?" Он не первый и не последний. Время от времени, подходя на звонок телефона, я слышу голос кого-нибудь из участников нашего прошлогоднего сбора, и каждый из них неизменно спрашивает о перспективах на лето.

Постепенно я снова втягивался в кропотливую подготовку новой спортивной экспедиции. Ее цель - закрепить результаты прошлогоднего сбора, главная задача - достичь последнего, еще не покоренного семитысячника Памира - пика Евгении Корженевской. Отправляясь в этот район, экспедиция получит также возможность произвести детальное обследование верховий ледника и подступов к плато пика Сталина.

Опыт прошлого года не пропал даром. Многие вопросы, вызывавшие раньше горячие споры, теперь решаются быстро. Тем не менее хлопот и трудностей все же очень много. Так же приходится составлять бесконечные варианты смет, производить расчеты питания. Дела хватает всем.

Но как много ни значит для экспедиции организационная подготовка, все же главным фактором успеха является ее состав, люди. Положение наше теперь лучше, чем в прошлом году: бывшие участники сбора могут составить ядро экспедиции, старшее поколение альпинистов-высотников будет представлено товарищами, работавшими в 1952 году тренерами. Наконец, нужно подумать и о привлечении новых альпинистов: подготовка кадров высотников не должна прекращаться.

Просматриваем списки. Прошлой весной документы были для нас безлики, теперь в памяти встают знакомые лица: Скоробогатов, Ковырков, Селиджанов, Рыспаев... Мы знаем их силы, немного изучили характеры и склонности.

Постепенно лист бумаги заполняется фамилиями1. Оказывается, не все участники сбора могут поехать в этом году на Памир. Шляпцев, Исаев, Андреевы и Шкрабкин - альпинисты общества "Крылья Советов" - решили отправиться в один из лагерей Кавказа выполнять нормы следующего спортивного разряда. Кириллу Кузьмину не позволяют ехать служебные обстоятельства.

Получена телеграмма от Евгения Адриановича Белецкого. Он дает согласие участвовать в экспедиции. Заслуженный мастер спорта, участник многих памирских экспедиций и восхождений на высочайшие вершины, он, бесспорно, один из самых опытных, если не самый опытный, из альпинистов-высотников в нашей стране. Белецкий неоднократно показывал себя волевым и настойчивым руководителем. В нашей экспедиции он будет руководить ее спортивной частью. Решается вопрос и еще об одном альпинисте - мастере спорта Алексее Сергеевиче Угарове. Угаров уже бывал на Памире. В 1946 году вместе с Белецким он участвовал в штурме пиков Патхор и Карла Маркса. Угаров относится к старшему поколению альпинистов, но его последние восхождения на Кавказе показали, что, несмотря на возраст, у него еще большие спортивные возможности.

Пик Евгении Корженевской, эта первоклассная вершина, всегда привлекала внимание альпинистов - участников памирских экспедиций Академии наук. В 1932 году впервые научные работники и топографы проникли на, ледник Мушкетова. Восточные склоны пика Корженевской спускались к этой долине отвесными стенами. Многочисленные трещины на них сверкали свежими изломами льда.

- Нет, на этот пик вам не забраться, - говорили топографы альпинистам.

В том же и в следующем, 1933 году отряды экспедиции побывали также и в соседней долине, у западных склонов массива, где залегает ледник Фортамбек. Перепрыгивая с камня на камень по толстому слою обломков, скрывающему поверхность этого ледника, геолог А.В. Москвин, топограф Ю.В. Вальтер временами бросали взгляд влево. Там высоко над береговыми обрывами сверкали снега пика Корженевской. Пути к вершине видно не было.

Несколько позднее обследовали этот ледник и альпинисты, но и они не увидели путей к вершине. Только когда на пике Сталина побывал Евгений Михайлович Абалаков, он указал, где следует искать подступы к склонам пика Корженевской.

В 1936 году у склонов пика Ленина собралось много армейских спортсменов-альпинистов, они должны были штурмовать главную вершину Заалайского хребта. Несмотря на длительную и тщательную подготовку, восхождение было неудачным: после обильных снегопадов склоны пика были покрыты толстым слоем рыхлого снега, вниз то и дело срывались лавины. Колонна восходителей поднялась до высоты 6400 метров, но руководство, не желая рисковать людьми, отдало приказ спускаться.

После возвращения в базовый лагерь группа инструкторов-альпинистов, стремясь полнее использовать свое пребывание на Памире, отправилась в долину Фортамбека на разведку северных подступов к пику Сталина. Разведка была закончена 27 сентября. Однако до намеченного срока возвращения осталось еще пять дней. Два альпиниста, Н.А. Гусак и А.Б. Джапаридзе1, решили сделать попытку отыскать подступы к вершине пика Корженевской.

В тот же день Джапаридзе и Гусак вышли из лагеря на леднике Фортамбек, направляясь к еще никем не посещенным склонам пика Евгении Корженевской. Около четырех часов шли они вниз по леднику, затем свернули в узкое ущелье, казавшееся лишь небольшой щелью среди высоких обрывов правого берега. Между отвесными стенами расстояние было не более 200 метров, а в темной глубине бурлил пенистый поток, уходивший под ледник Фортамбек.

На следующий день альпинисты двинулись дальше. Вскоре наиболее узкая часть ущелья осталась позади, путь стал более безопасным. К 2 часам дня путники достигли высоты 4000 метров, перед ними, перегораживая узкое ущелье, поднималась ледяная стена высотой до 70 метров. Правобережный склон непрерывно осыпался, сверху то и дело срывались камни. Здесь подъем был невозможен. Слева лед примыкал к гладкой скале, по которой не без труда альпинисты поднялись и вышли на ледник, еще не нанесенный на карту1. Весь остаток дня разведчики поднимались по леднику, преодолевая крутые склоны, пробираясь между трещинами. Вечером они остановились у подножия ледопада. Перед ними поперек всего тела ледника на высоту сотни метров поднималось сплошное хаотическое нагромождение ледяных глыб, зияли глубокие трещины. Два альпиниста провели ночь у подножия ледопада, а на следующее утро двинулись в обход препятствия. Им удалось подняться по крутому кулуару в правобережном склоне ущелья. Подъем был опасным, часто катились камни, но другого пути не было.

Благополучно выбравшись наверх, Гусак и Джапаридзе оказались у начала пологой верхней части ледника. Впереди открылась седловина, которой они достигли к вечеру.

Утром двойка свернула с седловины вправо и начала подъем по ребру. То и дело путь преграждали трещины; местами в ребре поднимались высокие скалы - "жандармы", которые приходилось обходить. К вечеру у одного из взлетов гребня появилась маленькая палатка.

Джапаридзе и Гусак полагали, что поднимаются на самостоятельную вершину, в действительности же перед ними был один из выступов в западной части гребня массива2.

Последний день восхождения был особенно трудным. Подъем на кошках по крутому твердому фирну сменялся лазанием по заснеженным скалам, за ними снова был лед.

Наконец, разведчики стояли на гребне массива. Еще час пути по сравнительно пологому гребню привел их к его первой вершине, а впереди открылся вид на длинный гребень и вершинный конус пика Корженевской.

Джапаридзе сильно обморозил ноги. Усилием воли, подавляя страшную боль, опираясь на руку товарища, он едва двигался. Особенно трудно было идти в опасных местах, здесь каждый неверный шаг грозил катастрофой.

Гусак внимательно страховал товарища. Так они достигли ледника Фортамбек. Товарищи помогли пострадавшему добраться до ближайшего населенного пункта и больницы...

Летом 1937 года советские альпинисты повторили попытку совершить восхождение на пик Евгении Корженевской. В конце июля отряд, выделенный для штурма, вышел из кишлака Ляхш к ущелью Фортамбека. Высокая вода Мук-Су снесла почти все мосты, остался лишь один, близ маленького кишлака Ходжи-Тау, да и он был не очень надежным. Отсюда начинался самый трудный участок пути, местами на крутых склонах даже приходилось вновь прокладывать тропы. Одно препятствие за другим задерживало караван: сначала пришлось строить мост через разбушевавшуюся реку Ходырша, потом ожидать спада высокой воды в Мук-Су, затем снова и снова пробивать тропы в местах, где они обвалились или были размыты. Последние 8 километров до ледника оказались для каравана совсем недоступными, и людям пришлось нести груз на себе. Вместо предполагавшихся трех-четырех дней отряд от Ляхша до Фортамбека добирался восемь дней. Запасы продовольствия были на исходе: плохая дорога заставила сократить численность каравана. Впрочем, отряд рассчитывал на самолеты, обслуживающие экспедицию.

Наконец, удалось найти подходящую площадку, и через три дня самолет сбросил на нее долгожданный груз. На следующий день в 15 часов альпинисты вышли из своего базового лагеря у ледника Фортамбек, чтобы провести подготовку штурма. Путь к гребню пика был уже известен по разведке Гусака и Джапаридзе, осталось устроить промежуточные лагери.

Погода испортилась, в горах шел снег. Для согнувшихся под тяжелыми рюкзаками альпинистов трудности подъема ощущались особенно сильно. Все же на третий день группа была на седловине, у подножия ребра. Здесь оставили палатку, сложили в нее принесенное с собой продовольствие и двинулись обратно в базовый лагерь.

На следующее утро шесть альпинистов и три носильщика снова двинулись к седловине. На этот раз подъем прошел легче и быстрее: погода была хорошая, путь знаком. На седловину было доставлено необходимое количество питания и снаряжения для штурма вершины, однако альпинисты не ограничились этим, они отправились разведать путь по ребру, достигли высоты б 100 метров и выбрали здесь площадку для будущего лагеря. На этом подготовительные работы были закончены.

После отдыха в базовом лагере альпинисты Гущин, Голофаст, Науменко, Прокудаев и Корзун вышли на восхождение. До лагеря на седловине их сопровождали три носильщика и радист Марков, оставшийся там для связи с базовым лагерем. Однако эта мера оказалась бесполезной: установить связь из ущелья Корженевской ни с одной из раций экспедиции Маркову не удалось.

В течение двух дней держалась плохая погода, горы были закрыты низкими тучами, снегопад сменялся порывами леденящего ветра. Только на третий день штурмовая группа покинула лагерь на седловине и вступила на ребро. К вечеру, преодолев крутые фирновые склоны и заснеженные скалы, альпинисты достигли площадки на высоте 6100 метров. Науменко чувствовал себя плохо, сказывалась высота. Однако на следующий день он пошел с товарищами дальше. Путь стал более трудным и опасным. Поднимаясь по снежному склону, крутизна которого достигала 60 градусов, группа едва не попала под камнепад. Обломки скал падали на снег почти бесшумно, и лишь случайно посмотрев в сторону нависающих скал гребня, Прокудаев вовремя предупредил спутников об опасности.

В 17 часов 30 минут, не дойдя 100 метров до гребня, восходители разбили лагерь. Науменко чувствовал себя еще хуже, ясно было, что дальше идти он не сможет.

Считая, что высота пика Корженевской около 6900 метров1, альпинисты полагали в один день от бивака на высоте 6400 метров достичь вершины и вернуться к палаткам.

11. Схема района пика Евгении Корженевской

Восходители вышли налегке. Науменко остался в лагере. Через час группа шла уже по ровному, довольно пологому здесь гребню, а в 14 часов поднялась на взлет, казавшийся высшей точкой. Но впереди виднелись еще спуск, седловина, а затем крутой Подъем вел к еще более высокой, куполообразной вершине. В 16 часов Гущин и его спутники вступили на эту вершину. Альтиметр показывал 6910 метров.

На следующее утро восходители начали спуск из лагеря "6400 метров". Науменко так ослабел, что идти сам не мог, и, достигнув фирновых склонов ребра, товарищи уложили его на сложенную палатку и потащили по снегу.

Так закончилось восхождение на пик Евгении Корженевской. Гущин не написал в своем отчете, что группа была на средней, не самой высокой вершине массива. Последующие точные измерения показали, что высота пика достигает 7105 метров, а главная вершина поднимается дальше пункта, достигнутого группой в 1937 году...

С первых дней подготовки нашей новой экспедиции я вел переписку с Ириной Вячеславовной Корзун, членом группы Гущина. В марте 1953 года она приехала в Москву. Я поспешил встретиться с ней. Ирина Вячеславовна задумчиво перебирала фотографии пика Корженевской, немало переживаний было связано у нее с экспедицией в 1937 году. Наконец, она энергично встряхнула головой, откидывая волосы со лба:

- Вряд ли я много добавлю к тому, что написал Гущин. Разве что поподробнее расскажу.

Два часа длилась наша беседа. Много интересного и важного рассказала Корзун, но, пожалуй, самым главным для нас было описание пути до вершины, оставшегося непройденным.

Когда группа Гущина достигла высоты 6910 метров, впереди снова открылся крутой спуск на седловину, а за ней еще более крутой подъем на массивную вершину. Чтобы добраться туда, требовался еще один день трудного пути, следовательно, еще один лагерь на последней седловине. Вернуться к палаткам на высоте 6400 метров и затем повторить пройденный путь группа уже не могла: больного Науменко нужно было срочно спускать вниз, да и припасов для дополнительного трехдневного пребывания на гребне было недостаточно. Восходители сильно устали, и продолжительная задержка на высоте около 7000 метров могла обессилить их настолько, что спуск стал бы слишком опасным. Гущин решил отказаться от дальнейшего движения.

Москва - Сталинабад - Джиргиталь

В Москве стоит жаркая погода, кажется, сюда долетает знойное дыхание Средней Азии. Наши хлопоты подходят к концу.

С большим опозданием Сталинабада приходит долгожданный ответ на наш запрос. Председатель совета профсоюзов Таджикистана М.Ш. Шарипов сообщает: мост через Мук-Су цел, вьючная тропа до Фортамбека есть, колхозы Джиргитальского района готовы дать нам требуемое количество вьючных животных. Известие сверхрадостное!

Прежде всего незачем сокращать численность экспедиции: базируясь в лагере в долине Фортамбек, можно будет не только сделать восхождение на пик Корженевской, но и разведку северных склонов пика Сталина. Отпадает вопрос и о возможном удлинении сроков работы экспедиции на случай непредвиденных задержек на пути к Фортамбеку, как предлагал Белецкий. Двадцать пять альпинистов в базовом лагере - это сила, которая позволит быстро провести всю подготовку и даже наверстать упущенное время, если в пути все-таки будут задержки.

Наконец, шумная сутолока, царившая в последние дни в комнате сектора альпинизма и туризма ВЦСПС, улеглась. Почти все участники экспедиции уже выехали или в ближайшие дни выезжают в Сталинабад.

Кажется, теперь уже все, и вдруг "непредвиденные обстоятельства". Почти накануне моего отъезда звонит из Сталинабада Езерский:

- Горные реки из-за сильного паводка вышли из берегов, снесли паром на пути в Джиргиталь, и проезд на машине туда невозможен. Необходимо получить дополнительные средства на переброску людей и грузов самолетами. Еще задержка, еще хлопоты...

И снова хлопоты в Сталинабаде. Добиться самолетов для спецрейса в Джиргиталь не так-то просто, особенно теперь, когда нарушено сообщение по нескольким автодорогам и его поддерживают только по воздуху. Это тем более трудно, что нас двадцать восемь человек, а груз достигает 5000 килограммов.

Но вот отправлены люди и грузы. В Сталинабаде Сергей Лупандин и я остаемся вдвоем завершать незаконченные дела. Выбрав свободный час, едем осматривать город.

Не так давно, около тридцати лет назад, на берегу речки Дюшамбинки (Дюшамбе-Дара), где она вырывается из узкого Варзобского ущелья Гиссарского хребта на равнину, стоял небольшой пыльный кишлак Дюшамбе - по-русски Понедельник. Этим названием селение было обязано базарному дню. Годы советской власти неузнаваемо преобразили это место, изменился не только характер строений, но и окружающая природа. Разветвленная оросительная система напоила плодородную почву водой, и город буквально утопает в зелени.

В отличие от старых городов Средней Азии здесь нет деления на старую и новую часть - весь город новый. Прекрасные светлые дома высятся не только в центральной части города, но и на окраинах. Удивительно красивы здания театра оперы и балета на площади имени Москвы, Дома правительства, библиотеки. Площади пестрят яркими цветами газонов. Улицы в шесть - восемь рядов засажены могучими деревьями. Смыкая свои раскидистые кроны, они дают густую тень, даже если солнце стоит в зените. Особенно хорош город вечером, когда уже улеглась дневная пыль и листва деревьев прозрачно светится в лучах фонарей. В арыках тихо журчит вода...

В старом кишлаке Дюшамбе когда-то не было даже настоящей медрессе1 теперь здесь не только университет, несколько вузов, но и республиканская Академия наук с ее десятью институтами.

Возвращаемся в центр к концу дневного перерыва и решаем задержаться еще на час - посетить музей. В последних залах собраны многочисленные образцы продукции местной промышленности. Мы переглядываемся: сразу и не разглядишь фабрик и заводов, настолько все в городе укрыто буйной растительностью. Перед нами строительные материалы, детали автомашин и тракторов. На стендах пестрят яркой расцветкой ткани, под стеклом виднеется изящная обувь, заманчиво выстроились банки фруктовых консервов. Все свидетельствует о разностороннем характере промышленности города...

Наконец, и мы покидаем Сталинабад. Нас уже не двое: на посадку, кроме меня и Лупандина, выстраиваются в очередь врач Ахмеров, прикрепленный к нашей экспедиции Министерством здравоохранения республики (Николай Александрович Федоров не мог поехать с нами), прибывшие вчера из Москвы альпинисты Гусев и Суслов и повар экспедиции Соловей.

Сталинабад остается позади. Под крылом самолета медленно развертывается панорама Вахшской долины. Широкой серебристой лентой блестят воды могучей реки. На фоне желто-бурых склонов, по береговым террасам выделяются прямоугольники полей, тонкие светлые нити арыков, пятна темной зелени, в которой утопают дома кишлаков.

Над долиной поднимаются невысокие горы Вахшского и Каратегинского хребтов, за ними на востоке виднеются бесконечные гряды все более высоких вершин. На фоне темных скал выделяются белые пятна снега, а еще дальше вырисовываются массивные контуры высоких снежных пиков. Внизу промелькнуло слияние рек Сурх-Об и Об-и-Хингоу. Это начало Вахша. Непродолжительная посадка в городе Гарме, и мы уже летим и ад долиной Сурх-Оба. Близко надвинулись горы западной части хребта Петра Первого. Хорошо виден красивый пик Каудаль (4775 метров) и его ледники.

После очередной посадки в самолете появляется еще один пассажир - невысокий, коренастый киргиз. Он молча оглядывает нас, наши рюкзаки, уложенные посреди кабины, и утвердительно говорит:

-Альпинисты из Москвы. ВЦСПС!

Вряд ли кто-нибудь из нас ее был удивлен. Между тем спутник продолжает:

-Знаю, мне Шарипов говорил. Я секретарь Джиргитальского райкома.

Завязывается оживленный разговор, но мы уже приближаемся к цели, второй час полета на исходе.

Долина Сурх-Оба становится все более узкой, и самолет летит совсем близко к склонам скалистых гор. Можно даже рассмотреть расщелины и уступы горной породы, пересохшие русла весенних потоков, редкие кустики арчи. Вдруг склоны расступаются. Здесь у впадения в Сурх-Об реки Об-о-Занку раскинулся Джиргиталь. Отсюда начнется наш караванный путь.

Самолет делает крутой вираж и опускается на поле аэродрома. Мы взваливаем рюкзаки на плечи и гуськом идем к виднеющимся вдали белым строениям.

Жара и пыль

И вот мы уже шагаем по дорожке, извивающейся вдоль открытого склона. Джиргиталь остается позади. Наши товарищи еще вчера ушли из города, чтобы успеть перебраться на левый берег реки. Вода расшатала устои моста, и его должны разобрать для ремонта. За нами ленивым шагом идет верблюдица, навьюченная рюкзаками, поверх которых устроилась Лида Соловей. Минут через пятнадцать она уступает место Суслову:

- Теперь я могу сказать, что ездила на верблюде, но, между нами, еще немного, и я заболела бы "морской болезнью".

Мосты у слияния двух речек еще не разобраны, и пройдя по их прогибающимся настилам, мы оказываемся у одинокого раскидистого дерева, под которым штабелями сложены ящики, вьючные сумы. Оглядываемся кругом - нет Белецкого, Ковыркова, Масленникова... Оказывается, Евгений Адрианович Белецкий, чтобы не терять времени, образовал передовую группу и вышел вперед с наличными вьючными животными. Завтра выйдем и мы вслед за товарищами, у моста останутся Езерский, Гусев, Дайбог, Габелова и Литвинов.

Наш караван трогается в путь около полудня. В нашем распоряжении всего полтора десятка животных: лошади, верблюды и главным образом ишаки. Они подняли лишь половину нашего груза и доставят его только до Ляхша, а там снова предстоит добывать "транспорт" в еще более худших условиях. Обещание предоставить нам нужное количество вьючных животных оказалось для этого времени года совершенно нереальным: полевые работы в разгаре, начинается уборка ранних культур.

Ясно, что все наши действия снова будут скованы постоянным недостатком животных, а перевозка груза по частям вызовет нежелательные задержки. Это значит, движения вперед всем коллективом у нас не получится, придется разбиваться на группы...

Почти час мы идем вдоль небольших кишлаков, утопающих в абрикосовых садах, затем сворачиваем влево, к невысокому перевалу.

Жарко. На небе ни облачка. Воздух накален и почти неподвижен. Над тропой клубится пыль, поднятая десятками ног. Тем, кто идет позади, особенно тяжело.

Временами то в той, то в другой части каравана слышны крики, и вокруг какого-нибудь животного немедленно собирается кучка людей. Они подтягивают ослабевшие веревки, уравновешивают сумы.

Растянувшийся караван постепенно собирается на перевале. Далеко внизу по широкому дну долины извиваются русла и протоки Сурх-Оба. На противоположном берегу на несколько сот метров поднимаются угрюмые серые скалы.

Тропа круто спускается вниз. Груз заставляет маленьких ишаков почти бежать с перевала. По загорелым телам людей стекают струйки пота, оставляя грязные бороздки. Невыносимо хочется пить.

Наконец, тропа огибает очередной выступ склона, и спуск делается положе. Животные возвращаются к обычному темпу движения, стихают крики погонщиков. Вскоре длинная цепочка каравана втягивается в небольшой кишлак. - Животных не поить! Передайте по цепочке.

-Ну, а нам можно?

Из небольшого домика навстречу нам выходит старик колхозник с большим глиняным кувшином.

-Пей, товарищ! - он наливает в подставленные кружки прозрачную родниковую воду. Она так холодна, что начинают ныть зубы.

...Вот уже часов пять мы идем по жаре. Тропа то круто взбирается вверх среди скал, то опускается к берегу, где почва пропитана водой от недавнего разлива Сурх-Оба. Здесь под ногами хлюпает жидкая грязь, но идти радостно: вокруг густая поросль кустарника - шиповника, облепихи, тала. Кто-то громко кричит:

-Яша, куда ты?!

По крутому склону, почти срываясь, сбегает Фоменко. Загорелое, бронзовое тело - он в одних трусах, - мелькнув среди кустов, исчезает. Раздается сильный всплеск.

- Фоменко не выдержал, - говорит догнавший меня Слава Селиджанов, - он купается, где только есть вода.

- Фоменко! Не отставай! Твой беспризорный ишак заблудится, мы останемся без соли!

- Яша! Зачерпни водички для нас!

Шутливые выкрики слышатся повсюду, все рады поводу нарушить монотонный процесс движения. Нашлись охотники последовать примеру товарища. Приходится вмешаться.

-Продолжаем движение! Никому не отходить от животных. Фоменко, вернись!

Караван теперь идет по обширной, ровной речной террасе; почти вся она возделана, зреет пшеница. До ближайшего кишлака километров восемь, но отдаленные от селений поля здесь не в диковинку: в горах мало земли, пригодной для посевов; кишлаки же расположены по берегам боковых речек, где вода годится для питья.

На плато еще жарче. В высокой траве неумолчно стрекочут кузнечики. Как-то не вяжется эта колосящаяся нива с поднимающимися поодаль горами и отдаленным рокотом бурной реки. На пустынной тропе лишь изредка попадаются встречные. Пеших нет вовсе, передвигаются здесь верхом на конях или верблюдах.

Наш путь все время лежит по правому, более пологому склону долины. Левые берега много круче. К воде спускаются причудливые скалы, обрывы красноватых конгломератов: сцементированные глинистой землей камни различных размеров, они поднимаются причудливыми выступами и башнями.

Уже седьмой час. Истомленные жарой, многократными перевьючками животных, люди сворачивают на придорожный склон. Место для ночлега не очень хорошее, но несколько слабых животных отстали. Иванов и Суслов, совершенно измученные, приводят их уже в темноте.

Выше по склону небольшой кишлак. Нам видны лишь деревья, скрывающие его строения. Древесная растительность здесь есть только на орошаемых арыками землях или, реже, вдоль стекающих по склонам речек. В давние времена совершенно голые склоны долин многих рек Западного Памира были покрыты богатыми лесами. За многие века человек уничтожил их почти без остатка.

Вьюки сложены у развалин небольшого дувала. Каждая сума имеет свой номер, по спискам легко узнать, что в ней упаковано. Складываем груз комплексно, чтобы утром не нужно было его снова сортировать и распределять по животным.

- Дежурным принести воды, собрать топливо для костра. Остальным - к реке, мыться!

Восторженный клич встречает последние слова. Шумная ватага мчится по склону, продираясь сквозь заросли сухой, цепкой травы. Впереди, высоко подпрыгивая, несется Ахмеров. Это еще совсем молодой человек. Он уже и раньше бывал в горах и поэтому охотно согласился работать в нашей экспедиции. Размахивая кружкой, Ахмеров что-то кричит, за шумом воды невозможно разобрать.

Всем нам очень хочется пить, но еще больше - смыть пыль, забившую все поры. Однако утолить жажду серой водой стремительно несущегося потока трудно. В реке огромное количество мельчайших частиц размытой породы. Серый осадок в ведре появляется сразу же, но только спустя два часа вода становится относительно прозрачной и пригодной для питья...

Утро. Мы снова в пути. Солнца еще не видно, но далекие хребты уже озарились ярким сиянием. Из-за них медленно выплывает солнечный диск. Долина ярко освещается, исчезают длинные густые тени, еще державшиеся в боковых ущельях. Сразу становится жарко. Медленно увеличивается счет километрам.

Чаще встречаются зреющие поля, гряды скошенной травы. Наш караван-баши1 показывает на уже хорошо различимую группу деревьев у подножия дальнего склона - там кишлак Домбурачи: сельсовет, последнее на нашем пути почтовое отделение, хорошая питьевая вода.

Впереди что-то произошло. Животные сбились в кучу, к ним бегут люди. Спешу в голову каравана. Среди тропы в луже лежит ишак. Пропитанная водой весеннего разлива почва в низине превратилась в топкое болото. Тонкие ноги ишаков глубоко проваливаются в грязь, и они падают. Люди тоже не находят опоры в топком грунте. Слышны крики: "Взяли! Еще раз, взяли!" - Что вы делаете? Так ничего не получится, нужно снять вьюк!

Барахтаясь в грязи, отвязываем веревки, тащим сумы на сухое место. Тем временем остальная часть каравана уходит вперед. Едва вытаскиваем ишаков, как издали снова доносится пронзительный вопль. Кричит один из наших киргизов. Мы не можем понять, что, но по тому, как бросается вперед стоявший рядом с нами караванщик, ясно, что случилась неприятность.

- Слава, Яша, за мной!

Бежим следом за погонщиком к берегу реки. Свежий излом грунта, груды земли и камня, свалившиеся вниз, - все понятно. Тропа здесь проходила по краю обрыва, она обвалилась. Внизу в воде лежит ишак. Волны перехлестывают через его тушу. Жив ли? Скатываемся вниз и присоединяемся к киргизам, которые по пояс в воде снимают с животного вьюки. Слава Селиджанов неосторожно выходит на край груды обвалившейся земли, и мощная струя потока едва не сбивает его с ног.

Наконец, мокрые сумы сняты. Ишак жив. Понуря голову, он стоит у самого берега, по его тонким, дрожащим ногам текут струи воды. Трудно понять, как он не захлебнулся. Вытаскиваем сумы наверх, туда же поднимаем бедного ишака и, дав ему время прийти в себя, снова завьючиваем. Караван идет дальше. Дорожное происшествие окончилось благополучно, лишь немного намокли сахар и мука.

Минуем кишлак Домбурачи и большой мост через Кызыл-Су. Стремительное течение несет красные воды этой реки навстречу свинцово-серым потокам Мук-Су. Сливаясь, они вздыбливают высокий водяной бурун.

Длинный путь проделали струи Кызыл-Су, пробежав по всей Алайской долине и приняв многочисленные ледниковые притоки с Заалайского и Алайского хребтов. Вместе с Мук-Су, собирающей талые воды ледника Федченко, южного склона Заалайского хребта и северного - Петра Первого, эта река дает начало Сурх-Обу.

Обширное плато, по которому мы идем, - остатки разрушенной временем старой морены, гигантских ледников, выползавших в древние времена из долин Мук-Су и Кызыл-Су. На холмах уже выгоревшая трава. Почва - толстый слой тончайшей пыли, при каждом шаге она тучей поднимается в воздух. Вся одежда, руки, лица покрыты серым налетом. Томит палящий зной, необычайный даже для здешних мест. Обувь жжет ноги.

Вдали, на замыкающем панораму долины пологом склоне отрога Заалайского хребта, группа деревьев - кишлак Ляхш, цель сегодняшнего перехода.

У начала подъема к Ляхшу ручей: тепловатая, с красным оттенком вода лениво струится по узкому арыку, пересекающему большую равнину. До селения не более сорока минут ходу, но цепочка каравана расстраивается. Люди бросаются к воде, пьют, обливают друг друга, кто-то ложится в арык, не снимая одежды.

Глинобитные домики Ляхша. Навстречу бегут наши товарищи, часть накануне ушедшей еще дальше вперед группы Белецкого: в Ляхше Евгений Адрианович смог раздобыть только пять ишаков.

В небольшой тополевой роще у крайних домиков мы устраиваемся уже в темноте. Кишлак спит. Тихо. Лишь временами поднимают крик потревоженные нами галки.

К переправе

От небольшого ручья, протекающего рядом с лагерем, доносятся веселые крики, плеск воды. Холодная вода бодрит, с пылью смываются остатки усталости. Из-за дувала поднимается дымок от костра.

Мы еще сидим за завтраком, когда на поляну въезжают верховые. Знакомимся: здесь председатель колхоза Раушан, бригадиры, секретарь сельсовета. Наши гости, вернее хозяева, рассаживаются вокруг импровизированного стола и медленно, с достоинством пьют какао.

Как водится в Средней Азии, деловой разговор можно будет начать только после угощения, по-таджикски достархана. Но вот завтрак окончен.

-Раушан, у нас один вопрос - вьючные животные: как можно больше и как можно скорее.

Добродушное лицо Раушана принимает серьезное выражение.

-Помочь вам мы должны, я знаю, да и колхозу это выгодно. Но у нас началась уборочная кампания, а ишаков мало. Раньше в кишлаке было много дворов, но вы, вероятно, видели пустые дома - много наших людей

переселилось в низовья, осваивают под хлопок новые земли. Немного ишаков дадим... Вам нужно обратиться и в соседние колхозы, у них есть указание райкома помочь вам. Наши ишаки будут здесь завтра утром.

До Ляхша груз везли на разных животных, дальше в нашем распоряжении будет только девять ишаков. Поэтому - в который уже раз! - снова перераспределяем грузы по сумам, отбираем первоочередные продукты и снаряжение.

Из-за кустов выходит мальчик киргиз. Осмотревшись, он подходит к самому высокому из нас, Николаю Дивари: его голос громче всех разносится по поляне. Мальчик трогает Николая за руку.

- Тебе чего? Сахара? Слава, дай ему конфету.

- Начальник, записка есть.

-Я не начальник, вон начальник стоит.

Мальчик, недоверчиво покосившись на Дивари, направляется ко мне.

- Ты начальник?

- Да.

- Записка есть. - Он протягивает мне маленький грязный кулачок, в котором зажата влажная от пота бумажка. Записка от Белецкого. Еще не читая, я взглянул на дату: мальчик прошел почти двухдневный путь в

одни сутки. Я посмотрел на него внимательно. Смуглое лицо было усталым.

- Начальник, важное дело, плохое дело! Читай записку.

Записка действительно важная. Добравшись до места, где был единственный мост через Мук-Су, Белецкий обнаружил лишь обломки его устоев. Среди больших камней берега валялись расщепленные бревна. Мост был уничтожен недавним паводком.

-Внимание!

Я читаю записку вслух. Воцаряется глубокое молчание. Тяжело вздохнув, Суслов говорит:

-Вот это номер. Что же теперь делать?

Ответить ему трудно. Место, где находился мост, мы знаем только по фотографии. Нам точно известно, что в это время года переправа через Мук-Су вброд невозможна.

- Белецкий пишет: "Попытаемся наладить веревочную переправу".

- А ишаки? Ведь их по воздуху не переправишь! К тому же устроить веревочную переправу, можно только перебравшись на другой берег, чтобы, закрепить конец. - Лупандин с сомнением качает головой.

- Товарищи, будем продолжать сборы. Анатолий Иванович, вы возьмете с собой всю веревку. Попробуем узнать у местных жителей, нет ли другой переправы или обходного пути.

Однако выяснить нам ничего не удается. Утром к переправе с караваном уходит большая часть альпинистов, все самые сильные члены экспедиции. Они сделают все возможное...

Утром следующего дня к переправе отправляется еще одна группа с семью ишаками, которых нам предоставил колхоз имени Молотова. С караваном уходит и старый уста - мастер, когда-то строивший мост через Мук-Су. Меня заверяют, что неподалеку лежат заготовленные бревна и переправу можно восстановить. На это, по мнению Раушана, потребуется пять дней. Других мостов нет и ниже по течению. Обходными тропами давно не пользуются, и они обвалились. Восстановление моста единственное средство переправы для вьючных животных.

В Ляхше нас остается пять человек. Пытаемся добыть еще ишаков в соседних колхозах, готовим следующую партию груза. Настроение у нас скверное: сроки выхода затягиваются, что с переправой - неизвестно.

На третий день сюда подходят наши "тылы" - группа Езерского. Она привезла все, что могли поднять животные, а их немного. Прибыла радиостанция; Полина Великохатько, наш радист, устанавливает связь со Сталинабадом.

Мы готовимся к уходу, а группа Езерского остается в Ляхше. Ее задача возможно скорее доставить к переправе остальной груз.

Мы выходим в 3 часа следующего дня в направлении на север. Идем хорошей тропой по широкой долине; слева, в глубоком каньоне, прорезанном потоком в толщах рыхлых отложений, бурлит речка. Сверху поток кажется небольшим ручьем. Пройдя километра три по долине, сворачиваем на восток, в боковое ущелье. Здесь шума воды не слышно, царит глубокая тишина, в которой растворяются редкие возгласы людей, понукающих медлительных животных. Тропа зигзагами взбирается по склону к пологой седловине. Постепенно ущелье как бы спускается, и взор охватывает его на все большем протяжении. Вот оно уже под нами. Ковер густой травы, переливающийся всеми оттенками зеленого цвета, покрывает склоны. Округлые формы поверхности позволяют угадать следы когда-то залегавшего здесь ледника. Но теперь, летом, в долине нет и следа снега, нет в ней и воды.

Мы в большой котловине, окруженной невысокими холмами. Впереди все более высокими уступами тянется хребет. За холмами ущелье Мук-Су. Наш путь лежит на восток, по ущелью этой реки, но она не видна, лишь изредка порыв ветра доносит снизу ее глухой рокот. Гребень отрога поднимается над дном ущелья не менее чем на 1000 метров, а тропа проходит примерно посередине склона, ниже - высокий обрыв.

Узкая ленточка тропы, повторяя изгибы склона, то сворачивает в широкий лог, то огибает выступающее ребро. Значительных подъемов здесь нет. Быстро смеркается. Уже в полной темноте, в 10 часов вечера, мы останавливаемся на ночлег на небольшой ровной площадке у ручья.

Рассвет. Ущелье внизу тонет в предрассветной мгле, верхняя часть склона уже освещена лучами солнца. На фоне порозовевшего неба высятся снежные вершины. Ближняя поднимается над гребнем хребта огромной ледяной глыбой - это пик Агасиц. Его восточные грани освещены, западные еще в тени, и, может быть, потому их обрывы кажутся особенно мрачными. Рядом островерхий пик Тиндаль...

Снова послушно повторяем изгибы склона, двигаясь по убегающей вперед тропе. Внизу среди травы местами желтеют прямоугольники небольших полей, виднеются летовки: сложенные из камня загоны, пятна вытоптанной скотом голой земли. Часа через два переходим речушку и вступаем на ровную площадку коневодческой фермы Ляхшского колхоза. Навстречу каравану бегут ребятишки, что-то кричат по-киргизски, приветствуют нас.

Караван останавливается, ишаки немедленно сбиваются в кучу.

- Не развьючивать!

Но задержаться хоть немного все же нужно: если пройдем мимо, обидятся хозяева. Через несколько минут мы сидим на почетном месте в юрте старшего пастуха Маджида. Перед нами пиалы с холодным пряным кумысом. Юрта полна людей, взрослых и, конечно, ребятишек. В школе старшие ребята изучают русский язык и теперь пользуются случаем показать свои познания.

- Откуда ты, товарищ? - спрашивает маленький киргиз, щеголяющий в непомерно большой войлочной шапке, то и дело сползающей ему на глаза. Услышав, что мы москвичи, он удивленно-недоверчиво тянет: "О-о-о?" - и исчезает сообщить своим товарищам о необычайном событии.

Немалая ответственность назваться москвичом здесь, в одной из окраин нашей страны: каждого из нас считают чуть ли не полномочным представителем столицы, присматриваются к каждому шагу, прислушиваются к каждому слову. Мы хорошо понимаем это, даже наш весельчак и балагур Слава Селиджанов становится серьезным...

Провожавшие нас киргизы давно повернули обратно к ферме. Вперед, сколько хватает глаз, тянутся склоны, то покрытые свежей травой, то сереющие каменными россыпями.

Крутые подъемы сменяются пологими увалами склона. По сторонам узкой тропы поднимается высокая трава. Неподалеку что-то сверкнуло. В глубокой котловине блестит озеро почти правильной круглой формы. Его поверхность в лучах полуденного солнца отсвечивает яркой синевой.

-Смотри, начальник, - говорит мне караванщик, - твои люди здесь сворачивали, но там дороги мет, - он показывает на хорошо выраженную седловину, к которой протянулось ответвление тропы. Из записки, присланной нам, знаю, что группа Иванова, да и вторая наша группа проплутали здесь зря, потеряв часа четыре.

- Сергей, Исай! А ведь и мы пошли бы туда же!

- Седловина заманчивая... ничего не скажешь, да и тропа туда ведет, немудрено сбиться.

Медленно поднимаемся вверх. Озеро уже далеко внизу. Видны еще два озерка поменьше, такие же ярко-синие. Поредел зеленый покров склона. Трава стала низкой, здесь типичная растительность альпийских лугов. Все более крутыми взлетами приближается тропа к обнаженным скалам гребня. То и дело приходится помогать животным: подталкивать сзади, поддерживать вьюки.

Наконец, перевал Сары-Булак1. Караванщик переводит: "Перевал желтого источника". Высота 3600 метров. Впереди чудесная панорама восточной части хребта Петpa Первого: почти напротив нас пики Тиндаль и Агасиц, на восток уходит череда могучих снежных вершин - их не сосчитать... А вдали пик Евгении Корженевской.

Восточная часть горизонта скрывается завесой облаков. Освещенными остаются ближняя часть хребта, скалистые кручи, глубокие ущелья, из которых выползают языки ледников. Глубоко внизу вьется серая ленточка Мук-Су.

Холодно, порывами налетает пронизывающий ветер, треплет одежду, вырывает из рук карту. Спускаемся на восточный склон, и снова становится жарко. Предстоит длинный и трудный спуск. Мы торопимся.

Тропа длинными зигзагами развертывается по склону, то приближаясь к обрыву над Мук-Су, то петляя между выступами скал. Растительность меняется в обратном порядке; голые, покрытые мелкой осыпью склоны сменяют участки травы, она становится гуще, выше. Появляется невысокий кустарник. Журчит вода, это вытекает из-под скалы речка Сары-Булак.

Короткий привал, и мы вступаем в сплошные заросли кустарника. У тропы цветущие кусты шиповника. Много арчи, береза и жимолость. По берегам речки трава особенно высока.

12. С перевала Сары-Булак далеко на востоке мы увидели пик Евгении Корженевской

Фото Д. Затуловского

Тропа спускается все круче, то и дело приходится поддерживать ишаков. Веревки цепляются за ветви, крепления вьюков ослабевают. Два часа беспрерывных мучений - перевьючек, подтаскивания упавших сум, остановок, криков, - и мы, наконец, выходим из зарослей на просторный склон долины. Но и здесь не легче: тропа взбирается по выходам скал, пересекает крупные осыпи.

Устали все, но особенно меня тревожит состояние Сергея Лупандина: он очень сильно натер ноги и идет, стиснув зубы. Ишаки едва бредут, нас мало, и никак нельзя освободить Сергея от тяжелых обязанностей погонщика.

Тропу то и дело преграждают выступы скал. Головной ишак, наиболее сильный, пытается "с ходу" взять препятствие. Он делает судорожное движение, что-то вроде прыжка, но поднимается на ступеньку только передними ногами. Понуро опустив голову, ишак останавливается, вьюк всей тяжестью тянет назад. На помощь спешат караванщики, пробираемся вперед Слава и я. Вереница животных останавливается, два ишака ложатся на тропу, хотя на ней трудно уместиться даже стоя. Дайбог и Лупандин криками поднимают их, и вовремя: один из ишаков уже сползает по осыпи.

Головной ишак едва держался на ногах, когда мы подбежали к нему. Он свалился бы, но выручил Рахметдин, двенадцатилетний мальчик, помощник караванщика. Согнувшись, тяжело дыша от напряжения, он поддерживает

вьюк. Пока мы хлопочем вокруг ишака, Рахметдин сидит на камне, молча, обессиленный. Караван двигается вперед, чтобы через десяток метров остановиться перед очередным уступом.

Поворот тропы - нам открывается ущелье, узкое, глубоко прорезанное в склоне. Предстоит пересечь еще несколько таких ущелий - саев. Это самые неприятные и трудные участки пути, о них еще раньше рассказывали нам караванщики, не жалея для описания самых мрачных красок и крепких эпитетов.

- Развьючивать!

Сумы грудой лежат у тропы. Усталые животные по одному бредут через сай, а мы тащим груз на себе. Эта операция забирает остатки наших сил. Рахметдин перетаскивает тяжелые вьюки наравне со взрослыми. Перенесена последняя сума, он устало опускается на траву и, виновато улыбаясь, тихо говорит: "Устал!" Но устал не только Рахметдин - неутомимый Сафар-бек тоже сидит, опустив плечи.

13. Долина расширилась. На обширном плато, образованном наносами горных рек, стоит маленький кишлак Ходжи-Тау

Фото Д. Затуловского

Кишлак Ходжи-Тау уже виден впереди на большом плато, но, чтобы попасть туда, надо перейти через два больших сая. В темноте это сделать трудно, решаем ночевать здесь.

Загорается пламя небольшого костра. Темными пятнами выделяются на склоне ишаки, жадно набросившиеся на тощую сухую траву. Наш ужин - рыбные консервы, сухари и горячий кисель - не отнимает много времени. Небольшой лагерь быстро затихает. Слышна только песня - Сафар-бек пошел за водой. Но вот он вернулся, и все стихло. В почти черном глубоком небе над силуэтами гор зажигаются мириады звезд. В траве слышны какие-то шорохи. В сае тонким голоском поет ручеек.

Утром Сергей показывает мне свои ноги: ступни сплошь покрыты огромными волдырями.

- Я пойду вперед к переправе. Все равно помочь вам не могу, сам видишь.

- Иди, предупредишь товарищей о нашем прибытии. Мы пойдем медленно: ишаки совсем измучились.

Сергей ушел, вскоре собираемся и мы. Через полчаса останавливаемся перед спуском во второй, самый большой сай. Неожиданно навстречу нам поднимаются два пожилых таджика. Один из них уста - мастер, направленный нами на восстановление моста. Еще накануне из кишлака он заметил наш караван и ранним утром вышел с другом навстречу. Вдвоем они несколько расширили тропу в самых опасных местах. Теперь и мы пускаем в ход ледорубы...

Хотя существенного улучшения пути мы не добились, но все же большинство животных удается провести не разгружая. На подъем снова тащим вьюки сами.

Уста рассказывает, что Белецкий отказался от восстановления моста: бревен поблизости нет, и постройка нового моста заняла бы не три - пять дней, как нам говорили, а две недели.

Через час мы выходим на плато. Неожиданна эта просторная равнина среди гор! Ровная поверхность тянется вдоль реки на полтора десятка километров, местами достигая в ширину 3 километров. Горы отодвигаются влево на север и дугой окружают долину. Тысячелетиями небольшие теперь речки, вырываясь из узких ущелий, несли камни, мелкие частицы породы. На ровном месте течение потоков замедлялось, широкая котловина наполнялась наносами, оттеснявшими русло Мук-Су к противоположному берегу.

Плоская терраса поднимается теперь над уровнем реки метров на 100-150. Она поросла травой, группа деревьев видна только в одном месте - у маленького кишлака Ходжи-Тау. Равнину пересекают глубокие русла речек, пропиливших саи в толще отложений. Кажется странным, что небольшие потоки могли проделать такую колоссальную работу. Но весной, когда тают снега, или после сильных дождей речки набухают, превращаются в могучие потоки.

В 4 часа дня наш маленький караван стоит у обрывистого берега Мук-Су. Последний спуск особенно труден. Ишаки оступаются, а один, самый слабый, сваливается и не хочет вставать. Приходится развьючивать его, Сафар-бек взваливает груз себе на плечи.

За оврагом небольшая скалистая площадка - лагерь у переправы. Одинокая палатка, несколько свернутых пустых сум. Нас встречает только Сергей, в лагере он никого не застал. В палатке лежит придавленная камнем записка: "Ушли на транспортировку груза. Без нас не переправляться. Привет. Иванов".

Воздушная переправа

-Идите сюда! - Сергей Лупандин стоит над скалистым обрывом, внизу, метрах в десяти, ревет поток. - Смотрите, это был мост.

В скалах торчат несколько обломанных палок, переплетенных прутьями, с другой стороны реки то же самое. Эти палки - остатки "устоев" моста.

- Дд-да-а...

- Природа позаботилась о нас. Жерди совсем сгнили, мост мог обвалиться под нами. Вспомните, Гущин еще в 1937 году писал, что мост ветхий.

-Пошли, посмотрим, что соорудили наши ребята.

Сергей оживляется:

-Переправа - просто чудо! Не понимаю, как им удалось ее сделать.

Немного выше лагеря еще одна скалистая площадка. Утес вдается мысом в реку. Мы подходим к краю. Двенадцатью метрами ниже бушует бешеная вода, хлещет волнами о камни, вздымает хлопья пены и грозно ревет. В немолчном грохоте реки ухо порой улавливает более низкие, рокочущие звуки: вода влечет огромные камни, бросает их о выступы скалы, снова тащит за собой. Приходится повышать голос, чтобы слышать друг друга. Сперва нас это раздражает, потом привыкаем к непрерывному грохоту - он остается для нас звуковым фоном жизни в этом лагере.

Переправа! Сергей прав - сделано здорово. К валунам более низкого противоположного берега тянется двойная капроновая веревка. Рядом веревка потоньше - вспомогательная1. Длина переправы добрых 30 метров.

Сквозь грохот реки доносится резкий крик с того берега - это Эргали. Через минуту он уже дергает вспомогательную веревку. Сергей бросается вперед и вытягивает веревкой записку, укрепленную в зажиме карабина.

"Привет с левого берега, сейчас подойдет Анатолий Иванович, и я отправлюсь к вам".

И вот Эргали на правом берегу. Еще не освободившись от обвязок, прикрепляющих его к карабинам на основной веревке, он с довольной улыбкой пускает клубы дыма.

- Рассказывай, как у вас дела!

- Таскаем рюкзаки. Сейчас нужно срочно, пока не стемнело, переправить на тот берег продукты. Вот список, Иванов прислал.

Список Ивановым был составлен, очевидно, из расчета, что с нами прибыли все грузы. Бедные наши ишачки, они так мало принесли на своих спинах! Сафар-бек собирается в обратный путь, и я, пользуясь заявкой Иванова, составляю список первоочередных грузов, адресовав его Езерскому.

Затем по заявке подбираем все, что можем, и вскоре к другому берегу уже плывут, качаясь на вибрирующих веревках, сумы с продуктами. Замечательная переправа! Вот что рассказал нам Эргали.

Уныло устраивались на ночлег альпинисты. Они так стремились добраться до Фортамбека. Но моста нет. Возвращаться? Отказаться от заветной мечты покорить последний семитысячник Памира?

Нет! Альпинисты так не поступают! Но когда Белецкий предложил сделать воздушную переправу, многие с сомнением посмотрели в сторону обрыва, у которого клокотала вода, преграждая путь на другой берег.

-Метров тридцать будет, а то и больше, - заявил Гожев, - впрочем, другого выхода нет, нужно пробовать.

Начали "пробовать". Первым метнул Игорь Ржепишевский. Камень взлетел в воздух, увлекая за собой репшнур. Слишком слабо. Где-то у середины реки плеснула вода. Поток сразу потянул веревку из рук.

-Держи крепче!

Постепенно приноровились. Камень взлетал выше и выше, падал все ближе к другому берегу, иногда ударялся о скалы. Но этого было мало. Требовалось, чтобы он надежно застрял между валунами.

Альпинисты сменяли друг друга. Неудача, еще неудача. Очередная смена отдыхала. Уже пропал азарт первых попыток. Но люди упорно продолжали свое однообразное занятие. Прошел день. Быстро спускались сумерки, от костра донесся голос Алексея Угарова:

-Хватит на сегодня. Темнеет. Идите ужинать.

Прошла еще одна ночь. Снова сгрудились альпинисты у края обрыва, и снова в воздух полетела веревка с камнем.

- Может быть, поискать другое место? - предложил кто-то.

- Я прошел всю долину Мук-Су, лучше, чем здесь, вряд ли найдется место, не зря же здесь мост был. Сверху бросать удобнее, - и Белецкий закричал:

- Эй, чья очередь? Бросай!

Вдруг радостный вопль поднял всех на ноги: камень зацепился! Порывистый Эргали сразу же бросился к веревке:

-Я переправлюсь!

Белецкий остановил его: сперва нужно было убедиться, хорошо ли он держится.

-Навались!

Рывок. Камень взлетел в воздух. Все нужно было начинать сначала, но появилась уверенность: камень может закрепиться. Теперь все дело в терпении и настойчивости. Еще не раз натянутая веревка выдергивала камень, наконец, он выдержал проверку. Можно было начинать переправу. Несмотря на все предосторожности, первому переправляться было рискованно. Белецкий вызвал добровольцев, ими оказались почти все. Особенно настойчиво предлагали свои услуги Ржепишевский и Рыспаев. Они даже повздорили, но Белецкий решил спор в пользу Эргали, самого легкого из группы.

14. От скал правого берега высоко над бушующими водами Мук-Су протянулась веревочная переправа

Фото И. Ржепишевского

Осматривая в последний раз узлы обвязки, Эргали решил не думать, что тонкая веревка, повисшая над потоком, удерживается лишь камнем, застрявшим среди валунов; не думать о бурлящей внизу бешеной воде и о том, что случится, если...

Кто-то крикнул: "Отчаливай!", и карабин, дрогнув, медленно пополз вниз. Эргали откинул голову, и над ним развернулось такое яркое и такое бездонное небо, что на минуту он позабыл, где находится. Веревка уходила вниз круто падающей линией, и шум реки быстро приближался. Эргали спускался все быстрей. Грохот потока ощущался уже, казалось, всем телом. Холодные брызги изредка обжигали лицо, руки. Спуск замедлился. Провисшая веревка намокла, карабин, преодолевая трение, рывками передвигался вперед. Ухватившись руками за веревку, Эргали подтянулся и двинулся быстрей. Бурун у скал приближался медленно, но приближался. Наконец, ноги ткнулись во что-то твердое - берег!

Если бы не грохот реки, Эргали, вероятно, услышал бы вздох облегчения, вырвавшийся у его товарищей. Никто из них не проронил ни слова за те долгие минуты, пока его одинокая фигура раскачивалась на тонкой веревке высоко над рекой. Но едва он коснулся ногами земли, заговорили все сразу. Ржепишевский с восторгом кричал:

- Смотрите, он развязывается, - как будто Эргали совершал что-то необычайное.

А он долго возился с веревками, с трудом освобождаясь от обвязок. Наконец, освободился и уверенно стоит на скалах. Нет, не стоит. Маленькая фигурка отплясывает среди камней причудливый победный танец под аккомпанемент дружного "ура" товарищей, перекрывающего даже рев реки.

Через час были укреплены основные веревки, воздушную переправу оборудовали по всем правилам альпинистской техники. Оказавшись на левом берегу, Белецкий отправился на разведку. Уже в полутора километрах от переправы кончилась хорошая тропа, дальше пути, доступного для животных, не было. Да и людям идти было трудновато. Правда, километров через пять на береговых трассах местами снова появлялись остатки тропы, но довести к ним животных было нельзя. Дальнейшее движение каравана до Фортамбека оказывалось невозможным, даже если бы мост был цел или построен вновь. Белецкий принял единственное возможное? этих условиях решение: альпинисты должны перенести нужные грузы на себе. И вот уже несколько дней наши товарищи переносят тяжелые рюкзаки в промежуточный лагерь у реки Ходырша...

Прощаемся с Эргали и Славой Селиджановым - они отправляются на левый берег и завтра утром двинутся вместе с Ивановым к лагерю в Ходырше. Я, Сергей, Исай и Лида Соловей остаемся на правом берегу, чтобы принять караван, который Езерский должен отправить следом.

К лагерю в Ходырше

Уже два дня в лагере у переправы мы ожидаем караван. Его все нет, больше мне здесь оставаться нельзя. Началась переброска грузов на участке Ходырша - Фортамбек. Нужно идти вперед, чтобы быть ближе к району основных действий. У переправы остается Лупандин, у него все еще болят ноги.

Из Ходырши спускаются Суслов и Ржепишевский. Пообедав и отдохнув, они готовятся к обратному пути. Вместе с ними пойдем и мы. Уже ползут по веревке наши рюкзаки, затем переправляемся сами на левый берег. Старая тропа кончается быстро. Мы идем вдоль склонов, осторожно перебираясь через крутые осыпи. Конгломерат откалывается большими глыбами, разделяясь на большие камни и мелкую пыль моренного суглинка. Груды рыхлой осыпи оседают под ногами, большие обломки катятся вниз.

Суслов впереди вышагивает своими длинными ногами так, что идти по его следам почти невозможно. Впрочем, в таких местах все равно каждому приходится самому выбирать, куда ставить ногу. Исай Семенович молчит, отдавшись каким-то своим думам. Это не мешает ему, впрочем, воспринимать окружающее, не раз я убеждаюсь, что Дайбог запоминает даже мелкие детали пути.

Разнородная поверхность конгломератов уступает место скалам. Выдающимся мысом спускается от самого гребня скалистое ребро. Подножие скал уходит в воду, поток бессильно бьется о гранитные выступы, сердито плещет пеной, и влажный камень поблескивает в косых лучах вечернего солнца.

Суслов вступает на скалы, уверенно ставя ноги на уже знакомые уступы. Впрочем, порода сильно разрушена, выветрелые пласты образовали удобные ступени. Даже Лида, впервые попавшая в горы, идет без труда.

Мы огибаем выступ, и перед нами открывается глубокая узкая щель. Вода заполняет эту впадину, темная поверхность ее то вздымается на метр, то глубоко спадает. В темной глубине скалы гладкие. Суслов кричит, стараясь перекрыть шум воды:

- Когда мы шли здесь первый раз, Леня Красавин попробовал переправиться вброд. И чуть не утонул, здесь очень глубоко. Мы будем прыгать, - он указал рукой на тонкую веревку, подвешенную на крюке, забитом в трещину. - Рюкзаки лучше снять и перебросить.

Подтянув к себе конец веревки, Алексей оттолкнулся. "Маятником" его переносит на другую сторону. Нужно вовремя отпустить конец веревки, прежде чем "маятник" начнет обратное движение. Суслов не снял рюкзака - он уже проделывал эту процедуру много раз и привык к ней. За Сусловым иду я. Крепко сжимаю руками веревку и прыгаю. Мгновенно проносится мысль: "Нога!" Поздно, поворот в воздухе не удается. Удар. Резкая боль пронизывает уже однажды сломанную ногу. Веревка дергает назад, срывает с выступа. Мои ноги уже в воде, руки цепляются за гладкий камень, скользят... Но меня тащат наверх - это Суслов.

Минут десять сижу неподвижно, пережидаю самую острую боль. Вижу озабоченные взгляды товарищей и силюсь улыбнуться:

-Довольно переживать, пошли.

- Сможете? - Игорь Ржепишевский с сомнением смотрит на меня.

- Пошли, доковыляю.

Стараюсь не отставать. Суслов все время обеспокоено оглядывается, и я иду, стараясь не хромать, не показать вида, что каждый шаг отдается острой болью. Карабкаемся по крутому кулуару. Под ногами груды камней, они едва держатся, сползают под нашей тяжестью, порой катятся вниз. Тогда раздается возглас: "Камень!" Мы на миг застываем, настороженным взглядом провожаем катящийся обломок. Позади, совсем близко, слышно чье-то учащенное дыхание. Оглядываюсь, Исай Семенович подошел вплотную ко мне - поддержать, если споткнусь.

- Спасибо за заботу, не беспокойтесь.

- Ничего, ничего, не спешите.

Кулуар пройден. Мы стоим на плече отрога, далеко выдающегося в долину. Вдалеке видна зеленеющая ровная площадка высокой речной террасы, за ней угрюмый серый склон бокового ущелья. Это впереди, в километре от нас, а прямо перед нами место столь необычное, что я на минуту забываю о боли.

Мы находимся на высоте 200-250 метров над рекой. Крутой склон перед нами кончается обрывом, глубоко внизу видна серая поверхность воды, редкие зеленые кустики на прибрежных серых и рыжих кручах. У края обрыва поднимаются причудливые столбы и башни серо-желтого цвета. В далеком прошлом, в другой геологический период, на этом уровне было проточное озеро или тихий речной плёс. На дне его оседал крупный песок, целые пласты песка. Потом озеро исчезло, другие породы завалили песок, сжали, спрессовали его. Река тем временем прорезала глубокий каньон. Потом потоки талой воды снесли верхний покров, и спустя века песчаные пласты снова увидели свет. Каждую весну стремительные ручьи вгрызались в их толщу, прорезали ее, унося более рыхлые частицы. Ветер помогал воде, сдувая ссыпавшийся песок.

У подножия столбов узкая песчаная осыпь. Всего метра два отделяют нас от обрыва. По осыпи небольшие полузасыпанные углубления - следы ног наших товарищей, уже неоднократно проходивших здесь. Под нашими ногами песок сползает к обрыву, с каждым шагом мы поднимаемся по склону, чтобы тут же спуститься на прежний уровень.

-Выбивайте ботинком ступени, опирайтесь на ледоруб, - говорит Игорь Ржепишевский.

Но мне очень трудно следовать его совету. Боль здесь еще ощутимее. Я поминутно поднимаю голову и смотрю: много ли осталось? На одном из столбов кем-то из наших товарищей нацарапана надпись: "Товарищ! Перенес ли ты свои 70 килограммов?" Не заметить этой надписи невозможно, она напоминает всем альпинистам о самой важной теперь задаче экспедиции: доставить необходимые для штурма грузы на Фортамбек, в верхние лагери.

Снова выбираемся на хорошую, ровную тропу, и я вижу, что все более задерживаю спутников. Суслов молчит, но я знаю: ему сегодня же нужно быть в лагере Ходырша.

- Алексей Дмитриевич! Я сегодня до лагеря не дойду, как видите. Вы идите, а я здесь переночую и завтра потихоньку доберусь.

- Я пойду вперед, - решает Суслов.

Перед нами спуск в крутой сай. На дне его журчит небольшой чистый ручей. Алексей Дмитриевич, не останавливаясь, поднимается на другой склон, а мы направляемся вверх по ручью в поисках подходящей для ночлега площадки.

Суслов уже выбрался из оврага, и его фигура четко рисуется на фоне потемневшего неба.

-До завтра-а-а-а!

Эхо подхватывает его слова, и по саю, перекатываясь, звучит: "а-а-а!" С полчаса укладываем камни, делаем ровную площадку. Поверх камней кладем толстый слой травы - ночлег будет удобным. Рядом лежат четыре спальных мешка, мы уже кончили чаепитие и обмениваемся впечатлениями. Постепенно темнота делается все гуще. Спать!..

Раннее утро. Густой кустарник и группа деревьев радуют глаз яркой зеленью. Года два назад здесь еще жили люди, об этом свидетельствуют возделанные участки пригодной для посевов земли. Теперь все заброшено. Правительство Советского Таджикистана предоставило жителям этих небольших, затерянных в горах селений возможность переселиться в плодородные долины юго-западной части республики.

Арыки уже разрушились, и питьевой воды здесь нет. Среди буйной травы, заполнившей все покинутое селение, встречаются колосья пшеницы и овса. В одном месте мы видим даже небольшое поле, сплошь поросшее редкой пшеницей.

Дайбог и Ржепишевский разыскали среди развалин домика большую доску, скоро она стала мостиком через Иргай. Снова мы идем по тропе. Вправо по склону густой кустарник; время от времени забираемся в его чащу и обираем с ветвей алые ягоды: косточка, черенок ягоды - все, как у вишни, но только меньших размеров. Кисловатый, немного вяжущий сок хорошо утоляет жажду, и мы набиваем карманы этой "горной вишней". Впереди длинный подъем на перевал Тамаша в долину Ходырши.

С перевала открывается чудесная панорама. На большом протяжении видна долина Мук-Су, огромные ступени береговых террас на склонах, узкие теснины, прорезанные потоком, пятна зелени на унылых, обнаженных склонах. Вон река извивается в расширении долины, дальше снова пенится белыми гребешками у скал.

На перевале растет большая арча1. По другую сторону его ущелье реки Ходырша. С перевала видны снежные вершины и фирновые склоны его верховий, грязный язык ледника. Игорь показывает:

-Вон за тем выступом, у самой реки, лагерь.

После довольно длинного, но пологого спуска мы убеждаемся, что лагерь действительно стоит у самой реки. От палаток до грохочущего потока 2 метра, и порой порывы ветра бросают сюда водяную пыль.

В лагере безлюдно, но вот из-за камня появляется Ахмеров. На нем неизменная панамка, лицо его обгорело. Вадим Александрович рад нам, но особенно горячо он приветствует Лиду:

-Наконец-то! Я уже три дня за повара. Надоело, на этих прожорливых шакалов не угодишь. Скорее готовьте обед, сегодня народ сверху придет.

К вечеру приходит группа с Фортамбека, альпинисты относили туда очередную партию груза. Лагерь сразу оживляется, становится весело и шумно...

Проходит два дня. Вернулся ходивший к переправе Игорь Ржепишевский: о караване никаких вестей. Сегодня утром, когда ребята собирались в очередной рейс к Фортамбеку, они буквально опустошили наш склад, взяли запасные кошки, палатки и все же едва наскребли груз на семь человек.

- Маловато, с таким грузом идти нет смысла. - Толя Ковырков легко одной рукой поднимает свой рюкзак. - Когда же придет караван?

Я мог только пожать плечами. Что стряслось у Езерского? Неужели он не смог получить даже обещанных ишаков? До Ляхша четыре дня трудного пути, и "сбегать" узнать, в чем дело, не просто.

Мы рассаживаемся на камнях в кружок. Мои товарищи дочерна загорели и, чего таить, немного похудели. "Ковбойка" Володи Масленникова висит лохмотьями - результат нескольких переходов по береговым обрывам. Эргали Рыспаев неизменно дымит папиросой, Петр Скоробогатов сосредоточенно разглядывает чей-то фотоаппарат...

Нужно обсудить положение. Я стараюсь быть кратким. Дни идут. Расходуются доставленные сюда с таким трудом продукты. Чтобы накопить даже минимальный запас для восхождения, пришлось сократить питание, и все же в Фортамбеке еще нет всего необходимого. Носить туда уже нечего. Задержка каравана делает присутствие людей здесь и в Фортамбеке бессмысленным, - это лишь напрасный расход принесенных грузов. Те, у кого есть груз, идут в Фортамбек и возвращаются назад с Белецким и остальными, кто там еще есть. Завтра все мы пойдем к переправе. Сегодня туда отправятся те, кто остался без груза. У переправы есть еще небольшой запас продуктов; если его не хватит, можно приобрести в кишлаке мясо. Караван лучше ждать там... Двадцать человек поднимут сразу, скажем, 500-600 килограммов продуктов и пойдут в Фортамбек. С тем, что там уже запасено, можно будет выходить на восхождение.

- Всем?

- Почти. У Ржепишевского кончается отпуск, ему нужно возвращаться в Одессу. Из Сталинабада он отправит в Москву наше письмо с просьбой, чтобы ВЦСПС продлил срок экспедиции и соответственно наши отпуска

на полмесяца.

- Вот это хорошо!

- Учтите, что план предварительный, возможны некоторые изменения. Придет Белецкий, мы кое-что с ним уточним, а сейчас - в путь.

- В путь так в путь!

Лагерь снова пустеет. Собственно, мне тоже следовало идти вниз, но еще очень болит нога, да и нужно поскорее увидеться с Белецким и группой наших старших альпинистов - мастеров спорта. Они тоже сейчас в Фортам-беке.

Моросит дождь. В горах идет снег. Примерно в 600-700 метрах выше нас еще недавно зеленевшие склоны, темные скалы и осыпи теперь одеты покровом свежего снега. Верховья ущелья затянуты густым туманом, впрочем, это может быть опустившееся низко облако.

Из соседней палатки доносится торжествующий голос:

- Мат! Шестой.

- Петр Кузьмич! Опять громите доктора?

- Вадим сам виноват, затевает рискованные комбинации.

Скоробогатов выбирается из палатки и роется в своем рюкзаке. Чего только там нет! Кроме обычных для альпиниста вещей, большой набор инструментов, материалы для ремонта всего, что можно чинить в путешествии, шахматы, домино, и, кто его знает, что еще хранит запасливый Петро. Когда у него спрашивают, не тяжело ли таскать столько лишнего груза, смуглое лицо его расплывается в белозубой улыбке:

-Тяжело? Это мне-то?

Я ни разу не видел этого неунывающего, выносливого человека усталым по-настоящему.

Из палатки на четвереньках вылезает Вадим Ахмеров. Он с любопытством заглядывает в рюкзак товарища:

-Что вы ищете?

-Сделал для "Кинамы" Анатолия Ивановича ручку, он потерял свою. Вот она.

Петр извлекает изящную полированную вещицу. Я не могу скрыть удивления:

- Здорово! Теперь мне понятно, с чем вы возились все утро. Это - чудесное превращение консервной банки и ветки "горной вишни"?

- Точно.

Глухой гул врывается в наш разговор. Пыльное облако возникает высоко на склоне ущелья, оно разрастается, катится все ниже. Из клубов пыли вылетают темные глыбы, ударяются о выступы, раскалываются на мелкие обломки. Обвал ширится. По склону черными змеями расползаются широкие трещины, масса конгломерата колеблется и рассыпается, как карточный домик.

Груды щебня на несколько минут преграждают путь потоку. Вода с грозным, ревом мечется перед препятствиями, рвет рыхлые глыбы на части, тащит вниз камни.

-Палатки зальет! - кричит Лида.

Мы бросаемся к крайним палаткам, срываем их крепления и тащим со всем содержимым на склон. Но наши опасения напрасны: река уже прорвала преграду вблизи другого берега и затопила небольшую ровную полоску земли у подножия обрыва.

-Пронесло!

Река Ходырша прорезала себе путь в толще древней морены. Поражают ее размеры: скалистые выходы коренной породы хребта видны лишь у самого гребня отрога. На 150-200 метров выше уровня реки поднимается сцементированная масса каменных обломков и моренного суглинка. Каков же должен был быть ледник, если он принес столько камней! Теперь льда в этой части ущелья нет. Лишь поднявшись высоко по склону, можно увидеть в глубине ущелья грязно-серый конец ледника Савотан и выше - его приток - ледник Тамаша.

Снега этого небольшого для масштаба Памира ледникового цирка - огромный резервуар воды. Река Ходырша неумолчно гремит днем и ночью. Ледниковые потоки сливаются в большие горные реки и несут свои воды на сотни километров в широкие долины, давая жизнь богатым садам Средней Азии. Не зря здесь говорят: "Где вода, там жизнь". В пустынном царстве вечного льда и обрывистых скал, под горячими лучами солнца берет начало источник этой жизни...

Из лагеря Фортамбек приходят Белецкий, Угаров, Гожев, Лапин и Дивари. Евгений Адрианович с тремя альпинистами успели провести разведку пути на пик. Поднявшись на высоту 4400 метров, они переночевали там, рассчитывая на следующий день добраться до седловины. Но наутро пришлось повернуть назад: ночью выпал свежий снег, его рыхлый слой на крутых склонах над биваком угрожал лавинами. Впрочем, особой необходимости двигаться дальше не было: как пройденная, так и видимая впереди части маршрута свидетельствовали, что никаких неожиданных препятствий не появилось. Для восхождения может быть принят в основном и на этот раз маршрут, известный по описанию Гущина.

Я сообщаю товарищам намеченный план действий:

- Возможны два принципиально разных решения: одно - продолжать подготовку и штурмовать пик, несколько удлинив для этого срок работы, второе - признать свою неудачу и сразу же начать общее отступление. Третьего пути я не вижу.

- Нельзя ни одного дня далее держать людей на сокращенном рационе. Работа очень тяжелая, вымотаются - все равно на вершину идти не смогут. - Дивари начинает горячиться. - Какого черта, собрали запасы в Фортамбеке, когда люди недоедают! Будет ли караван или его не будет, мы не знаем. Предлагаю раздать продукты. Если караван будет, снова отнесем в Фортамбек все, что нужно. Если завтра животные с грузом не придут, отправимся по домам.

- Ну, это уже паника. Разрешите мне, - Белецкий поднимается, одергивает куртку. - Запасы в Фортамбеке собраны не зря. Они основа обеспечения штурма вершины, предлагаемый план в основном совпадает с моими наметками. Добавил бы: первое - количество восходителей определить, исходя из наших возможностей, обеспечив их полностью; второе - побочные задачи в долине Фортамбека отставить. Ни один человек, абсолютно не необходимый для проведения восхождения, в лагерь Фортамбек подниматься не будет. Части товарищей придется ограничиться ролью подносчиков груза. Все.

План действий обсуждается и уточняется еще долго, но решение не отступать принято.

Крутой поворот

Ранним утром следующего дня мы с Белецким отправляемся из лагеря Ходырша к переправе. Завтра следом пойдут остальные товарищи.

Без приключений переходим перевал Тамаша, минуем Иргай, затем участок песчаных столбов. С гребня отрога открывается вид на долину. Вон вознесенная высоко над долиной скала, где над переправой стоит наш лагерь "Правый берег". Палаток на таком расстоянии различить невозможно, но место узнаем безошибочно. Присаживаюсь перешнуровать ботинок. Белецкий достает из кармана печенье и протягивает мне. Но его рука застывает на полпути, он начинает что-то шептать, сначала совсем тихо, потом громче:

- Один... два... четыре... семь... восемь... Кричи "ура!", караван идет!

- Теперь живем, все будет в порядке! - Лицо Евгения Адриановича расплывается в широкой улыбке, на несколько минут он забывает свою обычную сдержанность.

Через час мы у переправы, а еще через полчаса Белецкий суетится на правом берегу, отбирая грузы для доставки в Фортамбек. Над рекой снова поплыли тяжелые сумы, и вскоре на разостланных палатках возвышаются кучи припасов. Здесь наиболее калорийные продукты, составляющие "высотный рацион". Один за другим подходят к Белецкому альпинисты и получают свою "порцию" груза. Вероятно, в первый раз наши товарищи так рады тяжелым рюкзакам!

Езерский доставил весь груз к перевалу Сары-Булак. Большую часть ишаков и лошадей ему предоставили только на три дня, и от перевала их отправили назад в Ляхш. От перевала к переправе груз придется перевозить по частям, но расстояние здесь невелико, и следующий караван будет через день. Чтобы доставить весь груз, нужно сделать не менее пяти рейсов. Однако мы думаем ограничиться двумя рейсами. Их вполне хватит, чтобы доставить груз для одной заброски в Фортамбек, для обитателей лагеря "Правый берег" и на обратный путь всей группы. Остальной груз будет не только бесполезным - нести в Фортамбек его уже некогда, - но даже и вредным: ведь все равно придется отвозить его обратно в Ляхш. Пишу записку Езерскому: вернуться в Ляхш с остатками груза и там ждать нашего возвращения. Бедный Езерский! Ему пришлось много поработать, но не доведется увидеть вблизи даже Мук-Су. Географу это должно быть обидно.

Краткое совещание руководства экспедиции, и перед строем участников я сообщаю принятое решение: через час Евгений Адрианович выйдет с группой в тринадцать человек - участников акклиматизационного похода. У Иванова, Лапина и Дайбога кончается срок отпуска, но они успеют принять участие еще в одной заброске: завтра выйдут с вспомогательной группой - Фоменко, Орловым, Гузем и Литвиновым - и доставят груз до лагеря "4400 метров". Акклиматизационный поход намечен до высоты 6100 метров, он окончательно определит состав штурмовой группы. Одновременно будут устроены промежуточные лагери на склонах пика. Штурм начнется 16-17 августа.

Вереница альпинистов поднимается по склону. Спины их согнуты тяжестью рюкзаков. У поворота Белецкий оборачивается и машет рукой. Мы нестройным хором кричим слова прощания и пожелания успеха. Ветер доносит с того берега голос Лупандина:

-Таска-ать вам не перетаска-а-ать!.. - Он стоит у самого края скалы и машет шляпой.

Лупандин и Гусев также не пойдут дальше переправы. В Фортамбеке все вопросы решит Белецкий, он же будет руководить штурмом. А мне предстоит обеспечить связь с "внешним миром", подготовить возвращение всей группы после восхождения...

Томительно тянутся дни. Утро. Привычно кручу ручку генератора, пока Полина выстукивает ключом точки и тире наших позывных. День проходит в мелких делах: то переборка продуктов, то поиски дров, то постройка стремянки для погрузочной площадки. Постепенно лагерь пустеет. Ушли в Сталинабад Лупандин, Гусев и Дивари. К Фортамбеку отправилась с грузом вспомогательная группа. Через несколько дней Иванов, Дайбог и Лапин пройдут наш лагерь на пути домой.

Время от времени однообразие нашей жизни приятно нарушается: пришел посыльный от Езерского; навестил нас Сафар-бек и принес подарок - большой кусок мяса убитого кийка - горного козла.

Однажды мы принимали гостей. За оврагом, отделяющим лагерь от тропы, неожиданно раздались голоса, приветственные крики. Один за другим взбираются на площадку лагеря люди в изрядно потрепанной одежде. Это члены туристской группы профессора Московского университета Виктора Владимировича Немыцкого. После интересного путешествия по западной части Заалайского хребта они решили "заглянуть" к нам, в долину Мук-Су.

-О, у вас здесь просто чудесно! А тент какой! - восхищается Нина Карловна Барн. - Где же ваша знаменитая переправа? О ней говорят уже по всем ущельям.

С законной гордостью ведем гостей на "посадочную площадку".

-Вот! Желаете прокатиться? Вы, кажется, хотели посмотреть Ходыршу?

Виктор Владимирович подходит к краю обрыва и с некоторым недоверием смотрит на веревки, которые раскачивал свежий ветерок, на кипень Мук-Су.

-Да-а... Здорово!..

На следующее утро с противоположного берега доносится призывный крик - две фигурки быстро спускаются по склону. Мелькает мысль: "Что-то случилось".

Пока мы бежим к веревкам, на другом конце переправы Орлов уже привязался. Поднимать человека по провисающей веревке тяжело, но мы торопимся и тянем вспомогательную веревку что есть сил. Наконец, Орлов совсем близко. Кричу:

- Что случилось?

- Все уже в порядке, не волнуйтесь.

Раз "все уже", значит, все же что-то произошло. Рывком подтягиваю Орлова к площадке:

-Рассказывай...

Во время акклиматизационного похода заболел Белецкий. В лагере "5600 метров" ему стало очень плохо. Простуда. Воспаление легких. Обычная и теперь нестрашная, эта болезнь на больших высотах может быстро привести к тяжелым последствиям. Несколько вливаний пенициллина, и больной был вне опасности. Белецкий продолжал руководить подготовкой штурма, но был очень слаб и сам идти на вершину не мог. Он просил разрешить возглавить восхождение Угарову.

Орлов пришел вдвоем с Женей Литвиновым. Они забирают для Фортамбека дополнительный запас горючего, кое-какие продукты. Рано утром мы смотрим, как две фигурки удаляются по тропе. Скрылись за поворотом... Снова показались... и уже совсем исчезли вдали. Через два дня должен начаться штурм.

На Фортамбек1

8 августа. Наступили решающие дни, и я снова обращаюсь к дневнику. Сегодня в последний раз мы вышли из Ходырши вверх. Вернемся теперь только после восхождения. Здесь оставили продукты на обратный путь и ненужные вещи, небольшой склад, аккуратно накрытый сверну-. той палаткой. Последний взгляд на опустевшую площадку у реки, и мы вступили на "мост" - несколько тонких кривых стволов березок, связанных капроновым репшнуром. Вода плескалась через мокрые скользкие деревья, под нашей тяжестью они прогибались и пружинили. Тяжелая ноша сковывала движения, приходилось держаться за веревочные перила...

Утро было чудесное, солнечное. Подстать ему и наше настроение: на душе тоже солнечно. Еще бы! После стольких трудов мы, наконец, шли к цели. Толя Ковырков на ходу мурлыкал какой-то бравурный мотив; Эргали, ни на минуту не смолкая, рассказывал невероятные истории, часто без начала и конца. Даже Угаров улыбался.

Сегодня суровая красота долины действовала почему-то особенно сильно. Привычный рев потока казался более мелодичным, приветливым. Наши тяжелые, окованные стальными шипами - триконями высокогорные ботинки успели протоптать на склоне хорошо заметную тропу - в который раз мы шли здесь!

Знакомые деревья небольшой рощи, за ней большой камень. Тут, как обычно, короткий отдых. После остановки спустились к реке, к самому подножию берегового обрыва, и пошли вдоль него, порой прямо по воде. Неприятное место! Конгломератовые стены высились над нами, грозя обвалом. Нам доводилось видеть, как после дождя порода обрушивалась на протяжении десятков метров. Бр-р-р! Однако уже с неделю держалась хорошая погода, можно было идти смело. Белецкий тем не менее поторапливал: "Быстрее, быстрее!"

Перешагивали с камня на камень. Ух!! С головы до ног обдала ледяная волна Мук-Су... Вода била о берег непрестанным прибоем, то скрывая в крутящейся пене камни, по которым мы ступали, то откатываясь назад. Шли молча, позади было слышно тяжелое дыхание товарищей. Уловив некоторый ритм в прибое, я попытался соразмерять с ним свой шаг. Так идти легче: только поднимал ногу, вода услужливо удалялась и открывала следующий камень. Я на миг задумался и, шагнув, наткнулся на спину Суслова:

- Ты что? Не видишь - остановка.

Прошло минуты две. Мы все стояли. В ботинки затекала вода. Голова нашей колонны была скрыта за выступом обрыва. Что там? Но вот Суслов снова двинулся вперед. Оказалось, узкую полоску камней, по которой мы шли, преградил большой, по грудь человеку, камень. Обойти его было нельзя: справа обрыв, слева глубокая вода. Подсаживая друг друга, перелезли через это неожиданное препятствие.

Камни у обрыва кончились, их сменила узкая полоска песка. Идти по плотному, слежавшемуся песку было легко, снова послышались говор, шутки. Эргали, положительно, не мог ходить спокойно! Неожиданно он быстро сбросил рюкзак, перелез через упавшее в воду дерево и легко вскарабкался по песчаному откосу.

- Ребята, за мной! - крикнул он, размахивая зеленой веткой, густо усаженной крупными оранжевыми ягодами. И стал продираться сквозь густые заросли облепихи. Мы двинулись следом. Вдруг Эргали отскочил назад. У его ног зияла глубокая яма, на дне которой виднелся снег. Самый настоящий снег в тридцатиградусную жару! Но снег был не только в яме, он проступал под слоем грязи то тут, то там на склоне. Ранней весной, когда берега реки были еще покрыты снегом, с гор по одному из многочисленных оврагов сошел сель - грязевой поток. Он укрыл снег от солнечных лучей, которые так и не растопили его до жарких августовских дней.

Вот и конус выноса селевого потока. Пересекли его, и перед нами открылся широкий, усеянный крупными валунами песчаный пляж. Серый песок застыл мелкими волнами, и если бы не камни на нем, можно было бы подумать, что рядом с быстрой Мук-Су на миг застыла другая река, - до того они похожи.

Привал!

Рюкзаки мгновенно полетели на землю. Самое время отдохнуть. Еще мгновение - и на песке рядом с рюкзаками уже лежали видавшие виды шляпы, пропитанные потом ковбойки... Десяток бронзовых тел, поднимая столбы брызг, плескался в обжигающе холодной воде, смывая с пылью и потом усталость.

Нет ничего более бодрящего в знойный день, чем купание. Мы выбрались из воды помолодевшими. От холода кожа стала гусиной, вся в пупырышках. Но это не страшно, солнце быстро согрело нас, и мы снова забрались в воду. Расставаться с рекой не хотелось. Володя Масленников сощурил свои близорукие без очков глаза; блаженно улыбаясь, он барахтался в маленьком заливчике и обдавал фонтаном брызг не менее близорукого Алексея Суслова, едва успевавшего закрывать лицо руками:

-Ты бы уж хоть без песка плескал! Засоришь глаза - что делать? Володька, да уймись ты!

Яша Фоменко в воде чувствовал себя, как дома, и хотя мы то и дело выскакивали из воды погреться - от холода сводило мышцы, - он продолжал преспокойно нежиться в реке, не желая расставаться с любимой стихией. Я знал: он еще и одевшись окунется, а потом будет шагать мокрый, роняя капли воды на тропу и довольно улыбаясь.

Старшее поколение - Белецкий, Угаров, Гожев - купались степенно: они "совершали омовение", а потом начали прополаскивать носки. Ноги прежде всего! Это уже давно стало нашей заповедью. Действительно, несмотря на ежедневные многочасовые переходы в грубой и тяжелой обуви, ноги у всех нас в порядке, без потертостей и мозолей.

-Кончай полоскаться-а-а! - Белецкий, уже одетый, стоял на берегу и посматривал на часы. - Обедать!

Наш и без того хороший аппетит после купания стал вовсе волчьим. Но ели мы недолго. Белецкий торопил, и вскоре мы снова зашагали вперед. Тропинка все круче и круче поднималась вверх по берегу, все дальше уводила нас от воды. Шум потока постепенно удалялся, становился глуше. Жаль было расставаться с рекой, с ее свежим дыханием, еще несколько минут назад ласкавшим наши разгоряченные тела. Выше по склону неподвижный воздух горяч, с каждым шагом мы как бы раздвигали его упругую массу, которая следом опять смыкалась, обжигая нас сухим, настоянным на ароматах горных трав запахом. Во рту пересохло, в горле начало першить.

Через беспорядочные нагромождения камней, через выступы скал и крупную осыпь мы вышли к ущелью реки Фортамбек, вышли там, где мутные воды двух рек сливались и кипели, как в гигантском котле.

-В который раз я прохожу мимо этого места, и все не могу наглядеться, - задумчиво произнес Борис Дмитриев. - Вы только посмотрите!

-Ущелье как ущелье, - Гожев почему-то не в духе. - Смотри, любоваться будешь - нос расквасишь!

Но Бориса поддержал Суслов.

-На Памире я впервые, но в горах не новичок. Никак не пойму тех людей, которые идут в горы, чтобы лишь подняться на вершину, "заработать" очередной разряд. Что может быть благороднее и возвышеннее, чем красота гор! А сознание, что перед тобой места, которые немногим доводится увидеть!

Белецкий авторитетно подтвердил:

-По-моему тоже, спорт, особенно альпинизм невозможен без эстетического наслаждения...

Перед нами вдаль уходило глубокое извилистое ущелье Мук-Су, а справа узкой щелью открылся мрачный каньон реки Фортамбек. Поразительна вода в Мук-Су у слияния рек. Здесь выходы красноватой породы: река размыла их, и вместо привычной темно-серой массы воды у берега клокочет красный бурун.

Тропинка впереди нас сбегала по склону все ниже и ниже. Шаг за шагом мы приближались к каньону Фортамбека. Постепенно открывался вид на отвесные стены левого склона ущелья. Вход в него по другому берегу. Тропинка вильнула в сторону, нырнула куда-то вниз и затерялась между камнями, а мы остановились у края каньона, в темной глубине которого шумит невидимый отсюда поток. Над пропастью узкий, из тонких бревнышек мостик. Это воздушное сооружение поскрипывало и раскачивалось под ногами на стометровой высоте.

-По одному! Не бежать!

Я невольно замедлил шаг, вступая на уже знакомый ветхий настил моста. Он прогнулся: вместе с рюкзаком я вешу больше 100 килограммов.

Пошли дальше без тропы по правому берегу ущелья. Лагерь уже близко. Хотелось поскорее снять тяжелый рюкзак, вытянуться во всю длину на сочной траве в тени деревьев...

Но "близок локоть, да не укусишь" - нам предстояло еще раз перебираться через каньон на правый склон, кручи там кончились, зато они начались перед нами на левом берегу. Моста здесь нет, но на половине глубины каньона имелся застрявший там камень - огромный обломок скалы.

В начале тридцатых годов части Красной Армии и отряды по борьбе с басмачеством после длительного преследования прижали к каньону Фортамбека банду курбаши Азама. Басмачи раз за разом, с дикими воплями бросались на бойцов и безуспешно откатывались назад, оставляя на склонах яркие пятна тел в пестрых халатах, бросая зарубежное оружие. К вечеру они предприняли еще одну, самую отчаянную попытку вырваться, но снова были вынуждены отступить. Советские бойцы не вступали в ущелье, не хотели лишних жертв - все равно пути для бандитов не было.

Спустилась ночь. Басмачи затихли. Внезапно там, где они прятались, прогремел раскатистый взрыв: Азам собрал всю имевшуюся у банды взрывчатку и подорвал огромную каменную глыбу, нависавшую над обрывом. С грохотом обрушилась скала и заклинилась между стенами узкого каньона. Банда перебралась на левый берег ущелья и ушла через снежные перевалы. Преследовать беглецов ночью было бессмысленно.

Однако курбаши и его помощники далеко уйти не сумели. На подступах к кишлаку Домбурачи они снова были остановлены местным населением, а по ущелью Мук-Су спешили бойцы Красной Армии. Басмачи сдавались. Но рядовые члены банды решили отомстить своему главарю, втянувшему их в безнадежную борьбу с советской властью, с народом. Они схватили Азама и отрубили ему голову.

Наши предшественники, ученые и альпинисты, уже не раз пользовались "Азамовым мостом" для переправы через каньон. Белецкий тоже бывал здесь. Он говорил, что с тех пор камень успел опуститься, да и подходы к нему стали труднее. Чтобы спуститься к "мосту", мы еще во время первого похода сюда забили крюк, подвесили веревку. Теперь при ее помощи мы достигли небольшого выступа скалы. Но до "моста" еще далеко. Осторожно продвигаясь вперед, приближались к нему, покуда путь не преградило новое препятствие - далеко выдавшаяся из склона скальная глыба. Здесь тоже, во время первой разведки, на крючьях были навешены веревочные перила. Далеко откидываясь телом от склона, перебирая руками веревку, один за другим обошли скалу. Наконец, мы на "Азамовом мосту", под которым прыгает по камням пенистый поток Фортамбека. Но спуститься сюда мало, нужно еще выбраться на другой берег. Там тоже веревка. Мне хорошо запомнилось, с каким трудом в первый раз лез по обрыву Гожев, чтобы забить крюк. Зато теперь подниматься сравнительно просто, хотя подтягивание на руках с тяжелыми рюкзаками все же давалось не без труда. Тяжело дыша, я выбрался на край обрыва и сел на камень рядом с Угаровым, тоже отдыхавшим после подъема.

День клонился к вечеру. Из-за хребтов на юго-западе вылезла угрюмая туча и закрыла синеватой завесой большую часть горизонта. С той стороны то и дело доносились глухие раскаты грома. Клочковатые края облаков ползли все выше по небу, заволакивая его чистую синеву. Надвигался дождь.

Мы шли все быстрее: надо было успеть добраться до лагеря и поставить палатки. Пройдена уже гряда камней - остатки огромного селя, за ней, сперва редко, потом все чаще попадаются обугленные деревья - остатки старого лесного пожара. В предвечерних сумерках диковинными фигурами лохматился кустарник, незаметно надвинулся темный лес. Да, лес у самого ледника, настоящий лес, которого мы давно не видали и по которому мы, жители средней полосы России, порядком соскучились. Едва вступили под его приветливую сень, как совсем близко раздался грохот грома, небо раскололось молнией, и хлынул дождь, крупный и теплый. В несколько секунд мы промокли насквозь, не успев даже достать из рюкзаков непромокаемые накидки.

Так под проливным дождем добирались до лагеря, ставили палатки, готовили ужин. И лишь когда маленький городок на опушке леса принял обжитой вид, над костром закипел чай и забулькала, довариваясь, каша, дождь постепенно стих, ветер отогнал тучи, и над нами раскрылось усыпанное звездами глубокое-глубокое небо. Сейчас в ущелье царит удивительная тишина. Только изредка потрескивают сырые поленья в костре да звучно падают капли с ветвей деревьев. Изредка налетает порыв ночного ветерка, и листья деревьев шелестят невнятным говором.

Затихает лагерь. Утомленные переходом, мои товарищи спят в теплых мешках крепким сном тяжело, но с пользой поработавших людей. Дописываю последние строки. Спать, спать!..

Трудное испытание1

9 августа. Раннее утро. Над лесом и поляной тишь, в ущелье полумрак. Солнце еще не появилось из-за гор, и от близкого ледника тянет холодком. Лагерь спит, поднялся только Белецкий. Озабоченно осматривает он две груды продуктов: одну - принесенную раньше, другую - вчера. Переноска грузов для восхождения продолжалась немало времени. Все эти запасы доставлены сюда с большим трудом, и понятно, что заботы гонят даже самый сладкий сон, перед рассветом. Белецкий еще раз проверяет расчеты, прикидывает, что взять в первую очередь, что оставить для штурма...

Лес тоже еще не проснулся. Листва не шелохнется. На сочной зелени, на серебристых иголках арчи застыли алмазами капли росы, а может быть, и вчерашнего дождя. Ничто не нарушает величавого спокойствия леса, даже птицы, и те хранят предрассветную тишину. Только серый зайчишка настороженно осматривается, отряхивает намокшие лапки и большим прыжком скрывается в кустах. Кеклик - горная куропатка, похожая на крупного серого голубя, - выводит своих птенцов на прогулку. Нахохлившаяся птица медленно проходит недалеко от меня, переваливаясь с ноги на ногу. Шорох - и весь выводок быстро убегает по склону.

Этот лес необычен для высокогорья. Рядом с арчой я вижу старую знакомую - стройную белоствольную березку. Как приятно после камней и валунов чувствовать под ногами мягкую влажную почву, усыпанную прошлогодними листьями и кое-где покрытую пушистым ковром моха!

А вот здесь до нас побывали люди: у большого валуна, под раскидистой арчой каменная "столовая". Вокруг большой плиты - "стола" сложенные из камней табуретки. Это не шутки природы. Рядом со "столом" закопченный очаг, груда пустых консервных банок. Здесь был лагерь группы Гущина в 1937 году.

Из-за дальних хребтов показывается ослепительный диск солнца, заливая живительным теплом лес, горы, снега. Лес пробуждается под его теплой лаской, чирикают птицы, очищая перышки, оживает замерзший за ночь ручеек. Деревья, кажется, распрямляют ветви, с легким шелестом пробегает утренний ветерок. Начинается новый день. Хорошо!..

10 августа. Полтора дня отдыхали и готовились к выходу. Наконец, наши легкие палатки заняли место в рюкзаках. Мы стали шеренгой на площадке, а Белецкий переходил от одного к другому, придирчиво проверяя укладку рюкзаков, подгонку снаряжения.

- Эргали, ничего не забыл?

- Как будто нет. Сейчас подумаю...

Вдруг он сорвался с места и побежал к дереву: здесь на суку одиноко висела его большая синяя кружка.

-Ну и растяпа же я!

В путь! То пропадая за камнями, то вновь появляясь, наша небольшая цепочка - двенадцать человек - удалялась от лагеря. Уходя, мы видели Вадима Ахмерова, махавшего нам своей панамкой. Морена. Тяжело шагая с камня на камень, мы подходили все ближе к леднику.

Нам жаль было терять драгоценное время на дополнительные заброски в верхние лагери, и мы сами вызвались захватить побольше груза. У каждого из нас в рюкзаке все необходимое для многодневного движения по склонам, ледникам и снегам в условиях большой высоты. В них наш дом - легкая непромокаемая палатка; постель - пуховый спальный мешок; несколько комплектов теплой одежды и белья, утепленная обувь; запас продовольствия и горючего; различное специальное снаряжение и многое другое.

Час... второй... Больше трех часов двигалась группа по леднику. Позади осталась боковая морена, отколовшаяся часть языка ледника - этакая "льдинка" в несколько десятков тысяч тонн весом.

Поверхность ледника покрыта толстым слоем крупных и мелких камней, выше этот покров редел, появлялся открытый лед, сверкающий фирн. Но мы уже оставили ледник и поднялись на левую береговую морену, по которой шел наш путь до самого ущелья Корженевской.

Как ни медленно мы шагали, перед нами все время сменялась панорама окружающих гор. Сначала - целая серия небольших ледниковых озер, в воде которых, казалось, отразились все краски неба. Его манящая голубизна переходила то в суровые и холодные тона свинца, то в радостные и теплые - солнечного заката. Затем причудливыми складками раскинулись "бараньи лбы" - сглаженные и отполированные ледником чуть не до блеска скалы. Здесь не только скалолазу - взору зацепиться не за что: до того гладка их поверхность. Дальше - гигантская отвесная стена у левого края ледника. Обрыв так высок, что мы казались себе пигмеями и время от времени с опаской поглядывали вверх, старались не подходить к склону близко. А далеко впереди на темно-голубом фоне искрился своими снегами величавый пик Сталина. Из лагеря мы вышли далеко за полдень и вскоре уже начали замечать первые признаки наступавшего вечера. Пора было останавливаться на ночлег. Нашлось и хорошее место - небольшая площадка на осыпи, рядом естественный водоем, куда, журча, стекал ручей. Отсюда буквально несколько шагов до входа в ущелье Корженевской. Солнце спустилось за горы, и дневная жара спала. Отблески заката заиграли на снегах пика Сталина, и он как-то особенно могуче выглядел в вечернем небе.

- Друзья! Какие кадры! Какое освещение! - Борис Дмитриев сбросил рюкзак и расхаживал по осыпи в поисках места съемки. Он то приседал на корточки, то взбирался на камень. Вскоре по осыпи бродило еще девять фигур - владельцы беспрестанно щелкающих "фэдов". Снимали они много, а вот сколько будет действительно хороших снимков - вопрос. У меня с собой аппарата нет. Я вытащил из рюкзака палатку и начал ставить ее. Мне помогал Белецкий. Нас всего только двое - не фотографов.

11 августа. Из долины Фортамбека почти невозможно заметить на грязно-сером фоне конгломератовых обрывов узкую щель; ею кончается ущелье Корженевской. С ледника на дно спуститься невозможно. Нужно подняться на высоту 25-30 метров над потоком, который, вырываясь из ущелья сквозь ложе, прорезанное им в монолитной скале, сразу же нырял под ледяную массу Фортамбека. Мы лезли вверх - опять при помощи веревки, и вот достигли склона ущелья. Конгломераты спускались высоким обрывом. Мы с трудом пробивали себе путь по нему, временами вырубая в твердой породе лунки для ног и рук. Рюкзаки тянули назад, сохранять равновесие становилось все труднее и труднее. Двести метров такого пути порядком вымотали наши силы, но, наконец, мы спустились к самой воде и пошли вдоль потока. Еще рано, и вода не поднималась даже до колен.

Справа и слева, у подножия отшлифованных потоком и временем стен, порой виднелись выдающиеся из воды камни и даже целые гряды камней. Перепрыгивая с камня на камень, а чаще шлепая просто по воде, продвигались по дну этой своеобразной каменной мышеловки. Временами каньон расширялся, и мы отдыхали на берегу ручья, грелись на солнце. Оно палило нестерпимо. Ветра в ущелье не было. Застоявшийся воздух, сухой, согретый солнцем, недвижим, и мы чувствовали себя, как в сухой бане.

К концу дневного перехода ущелье расширилось, и мы оказались у конца ледника. На боковой морене разили очередной лагерь. Отсюда перед нами открывалась величественная картина: мы находились у края огромной ледяной чаши, с трех сторон окруженной мрачными скалистыми горами со снеговыми вершинами, острыми зубьями ледяных гребней. Впереди "чаша" замыкалась мощным ледопадом, за ним виднелось снежное поле. А еще дальше, правее, уходил ввысь, сливаясь с небом, подернутым дымкой облаков, острый снежный гребень, над которым угадывалась могучая вершина пика Корженевской. Этот день был удачным: мы поднялись больше чем на 1200 метров и достигли высоты 4400 метров.

Итак, сегодня ночуем в первом высотном лагере на склонах пика. Уже все вокруг скрылось в сумерках, погасли отблески заката на снегах, потемнели провалы ущелий. Над хребтами теперь выделялись лишь самые высокие вершины, на которых еще горели отблески давно уже зашедшего, солнца.

12 августа. Сегодня проснулся оттого, что мне на нос упала капля и по всему лицу разлетелась мельчайшая водяная пыль. За первой каплей последовала вторая, третья... С усилием я раскрыл веки. Я хорошо отдохнул. Несмотря на это, в теле все же ощущалась какая-то скованность, вялость - результат усталости, накопленной за многие дни непрерывной тяжелой работы. Я знал, это пройдет, как только мы двинемся в путь, а пока побудки не было, можно и понежиться в теплом спальном мешке. Впрочем, очередная капля - потолок палатки отпотел - испортила мне удовольствие. Я недовольно вытер лицо и тихо чертыхнулся.

За палаткой слышались голоса. Дежурные - Эргали и Слава - добродушно спорили о чем-то, готовя завтрак. Прислушиваясь к их ленивому разговору, я снова начинал дремать. От широкой спины Суслова шло приятное тепло. Еще несколько капель разбилось на моем лице, и я проснулся окончательно. Надо одеваться. Несмотря на мороз, в палатке было сравнительно тепло, но мне все еще не хотелось выбираться из мешка, и я вылезал из него постепенно, по мере того как облачался в теплую одежду. Осталось последнее - натянуть ботинки. Я положил их в спальный мешок и поэтому обулся довольно легко. Нечаянно толкнул локтем товарища. Алексей открыл глаза, зевнул и, сладко потянувшись, повернулся на другой бок, снова собираясь заснуть. Но не тут-то было:

- Э-гей, лежебоки! Вставайте! Завтракать! - это кричал Эргали.

Я осторожно вылез из палатки. От мороза защипало лицо, руки. Следом из палатки высунулась лохматая голова Володи Масленникова. Он попытался установить, в какой стадии находится приготовление завтрака, вновь скрылся, и в течение нескольких минут в палатке было слышно только сопение, кряхтение, какая-то возня. Наконец, Володя появился уже полностью экипированный, с миской и ложкой в руке.

- Чертовски проголодался за ночь! - он направился к кашеварам.

Лагерь проснулся. Все пришло в движение. Перед выходом мы разбились на связки. Связка - это два, три или четыре человека, связанные друг с другом крепкой тридцатиметровой капроновой веревкой. Такая группа - основная боевая и тактическая единица, обеспечивающая безопасность и взаимопомощь в трудном движении по горам. Кроме того, это небольшой, но дружный коллектив, спаянный единой целью, волей и мужеством. Тремя связками по четыре человека вступили мы сегодняшним утром на ледник Корженевской.

Под ногами не столько лед, сколько камни. Да и лед здесь обтаял, почернел, по его поверхности бегут многочисленные ручейки, соединяются в большие, а затем вместе образуют маленькие речушки.

- Ребята, смотрите! Какой забавный гриб! - Володя Масленников остановился, задерживая всю связку.

Смотрим в направлении его протянутой руки: огромный камень на тонкой ледяной подставке - ножке. Прежде он, вероятно, лежал на поверхности ледника, но лед вокруг стаял, сохранился лишь небольшой столбик его, укрытый камнем от солнечных лучей.

-Это ледниковый стол, - торжественно произнес Фоменко. - Я прежде видел их... на картинках.

Без особых приключений добрались до подножия ледопада. У одного из последних ручейков поели и вволю напились. Выше талой воды найти будет почти невозможно, там лишь кое-где на уступах, согретых солнцем, тает снег.

Ледопад поднимался высоким барьером поперек всего ледника. Обход по скалам, где шла группа Гущина, теперь опасен, и Белецкий пытливым взором вглядывался в ледяную стену, высматривая "слабое место" в этой естественной крепости. Долго он ничего не находил. Наконец, показал на понижение среди высоких ледяных глыб:

-Там пройдем. Надеть кошки!

Действительно, уклон льда в том месте был несколько положе, хотя понятие это относительно. Лед и здесь поднимался под углом не менее 50 градусов. То глухо, то звонко раздавались удары металла о лед. Шаг за шагом продвигался ведущий, вырубая ледорубом ступеньки. Первому идти тяжелее всего. На его долю падает основная часть работы - вырубать ступеньки. Идущие позади только подправят и расчистят их, делая подъем по ледяному склону вполне безопасным.

Сначала первым шел Скоробогатов, затем его сменил Ковырков. Связка за связкой медленно поднималась вся группа к верхнему краю ледопада, туда, где начиналось фирновое плато.

И вот плато! Оно открылось нашим глазам во всем великолепии сверкающего, нетронутого снега. Взгляд скользил по скалистым гребням, поднимавшимся справа и слева, по обширной снежной поверхности, белизна ее скрадывала неровности и крутизну.

Теперь внимание! Под снегом скрыты трещины. Проверяя ледорубом прочность покрова, мы снова пошли вперед, все более удаляясь от ледопада. И - вовремя! Грозный рокот потряс воздух, на склонах взметнулись клубы снежной пыли. К ледопаду, где мы еще недавно карабкались, понеслась огромная лавина. Снежное облако катилось по склону, все более увеличиваясь в размерах, все выше поднимаясь к небу. Нижняя часть ледника целиком скрыта от нас лавиной. Глухой удар! Лавина достигла льда, замедлила свой стремительный бег, остановилась тысячетонной массой.

Мы стояли зачарованные, не в силах оторвать глаз от величественного зрелища.

- Ну, что? Кому не хотелось выходить пораньше?

- Евгений Адрианович, как всегда, прав.

Долго двигались мы через плато, медленно поднимаясь по его довольно пологой поверхности. Одолели первую ступень и вышли на второе плато, невидимое снизу. Подъем снова стал круче. Под горячими лучами августовского солнца снег делался более влажным, вязким, плыл под ногами. Выбивать ступени было трудно, зато получались они четкими и прочными, а это при все возрастающей крутизне склона особенно важно.

А склон становился все круче, и с каждым шагом идти было все трудней. Давно не слышно шуток Рыспаева. Умолк Фоменко. Тяжело...

Стрелка альтиметра перевалила за 5000 метров, начала ощущаться высота, стало труднее дышать. Все чаще останавливались отдохнуть. Последние сотни метров до седловины отряд двигался короткими рывками: мы больше отдыхали, чем шли. Рюкзаки, казалось, стали тяжелее, и все ниже сгибались наши спины. День "снежной работы" поубавил наши силенки, и надо же: самый тяжелый участок пришелся на конец дня.

Едва передвигая отяжелевшие ноги, мы, наконец, достигли седловины. Перешли со снега на осыпь, небольшим узким языком спускающуюся с седловины. Это последние десять метров подъема. Под снегом твердая почва. Как хорошо! Седловина. Хотелось сбросить рюкзак и повалиться, лечь, хотя бы прямо на снег. Но до захода солнца оставались считанные минуты. Место, где мы стояли, было непригодно для бивака. Преодолевая усталость, мы снова взялись за ледорубы, чтобы сделать площадки для палаток.

Осыпь покрывала лед тонким слоем. Ледорубы то и дело ударялись о его твердую поверхность и отскакивали. Во льду оставались лишь едва заметные лунки. Работа продвигалась медленно, а солнце спускалось к горизонту быстро. Убедившись, что площадку во льду нам быстро не вырубить, мы изменили тактику: решили устроить платформы из камней.

Камни пришлось сгребать с поверхности льда руками и носить в горсти. Лица у нас покраснели, то ли от резкого холодного ветра, то ли от напряженной работы на высоте 5600 метров, для нас еще непривычной. Руки тоже сначала были красными, а потом посинели от холода и ветра. Мы торопились. Еще нужно было сварить ужин и чай, поставить палатки...

Но вот все это уже позади, и я, несмотря на усталость, пишу эти записки. Не очень-то удобно писать полулежа в спальном мешке, то и дело отогревая стынущие пальцы. Все уже давно заснули, а я никак не могу закончить. Ведь столько новых впечатлений!..

13 августа. Всю ночь ветер бросал на палатки комья снега, а к утру поднял сильную позёмку. Его ледяное дыхание обжигало кожу. Холод забирался в спальные мешки, под теплую одежду, заставлял нас зябко ежиться. Мы лежали, натянув на себя все теплые вещи, но согреться никак не удавалось. Пища и движение - вот что даст тепло организму, заставит кровь быстро обращаться по жилам. Скорее за завтрак, скорее в путь! Горячее какао, изрядный кусок копченой колбасы и несколько сухарей - легкий, но сытный завтрак. Собственно, есть нам не очень хотелось - это тоже действие высоты. Зато мучила жажда, все время тянуло пить, пить что-нибудь кисленькое. Клюквенного экстракта у нас вдоволь, а вот с водой сложнее. Здесь ее можно добыть, только растопив снег на примусе или походной кухне. А много ли воды натопишь, если за небольшой промежуток времени от подъема до выхода нужно успеть сварить кашу и какао для всей палатки, для четырех человек! Стандартная миска "меты" вмещала лишь два литра. Так и вышли из лагеря, мечтая еще об одной кружке чая или просто воды.

Путь наш вверх по ребру. Солнце поднялось над хребтами. В долинах и даже на леднике уже тепло, а мы здесь в царстве снега и мороза. Свирепый ветер мел позёмку. День был сер и мрачен, хотя солнце то и дело выглядывало в прорывы облаков.

Ребро - один из наиболее сложных участков подъема. К тому же высота уже приблизилась к 6000 метров. Идти стало труднее. Каждое препятствие давалось с трудом. Вот и сейчас на нашем пути скалы. Одолевая их, мы затратили много сил, и когда, наконец, скалы остались позади, мы пыхтели, как паровозы.

Снег, а за ним снова скалы. Мы предпочли потратить время на поиски обхода, чем снова карабкаться по ступеням разрушенной породы.

-Первой связке искать обход! - дал указание Белецкий.

Четыре человека медленно ушли вправо от скал, на крутой склон ребра. Полчаса мы стояли на холодном ветру, переминаясь с ноги на ногу, хлопая о бока онемевшими руками. Наконец, издалека донеслось:

-Сюда! Есть обход.

15. Маленькие, почти незаметные среди высоких хребтов, поднимаются альпинисты на седловину (5600 метров)

Фото А. Ковыркова

Снова пошли вперед, выбивая ступени в крутом склоне. Свернули в сторону. Скальная ступень, вторая... Дальше пути по склону нет, опять выбрались на гребень ребра. Скал мы так и не избежали. Они высоко выдавались из снега, грозя своими причудливыми острыми зубьями. Уступы и впадины разрушенной породы были запорошены снегом. Нехотя, сняв рукавицы, хватаясь обнаженными руками за выступы, отыскивали мы опоры, подтягивали свое тело и рюкзаки все выше и выше. Скоро ли конец скалам? Лезли молча, стиснув зубы. Изредка в свист ветра врывались деловитые окрики:

- Эй, на страховке?

- Готов, готов!

- Я пошел, выбирай веревку.

Временами из-под ног срывались и летели вниз камни. Их много здесь. Они едва удерживались на месте; достаточно малейшего неосторожного движения, чтобы потревожить их непрочный покой. Как ни труден подъем, мы старались делать плавные движения и не подвергать лишней опасности товарищей, поднимающихся следом.

Зато с ребра хорошо виден вершинный гребень массива. Уже стало возможным судить о характере и маршруте дальнейшего пути. Остановились и, пока Белецкий делал зарисовки, принялись обсуждать перспективы:

- Эге! Здесь не так-то уж много остается, - заключил Гожев.

- Правильно: начать и кончить, - спокойно возразил Угаров. - Группа Гущина от этого места до высоты 6920 метров добиралась три дня. Оттуда до главной вершины - еще день, и то при хорошей погоде.

- Ну, то группа Гущина...

Гожев насупился. Его неожиданно поддержал Ковырков:

-По-моему, можно пройти быстрее Гущина.

Белецкий оторвался от своего дела, несколько секунд внимательно смотрел на Анатолия и очень медленно, отчеканивая каждое слово, произнес:

-Мы еще не добрались до высоты 6000 метров, а некоторые из нас уже дышат, как рыба на берегу. Запомните раз и навсегда, что высокие пики - не легкие скальные маршруты на Кавказе, где можно "сбегать" на вершину за один день. Преувеличенно быстрый темп может привести к срыву восхождения. Впрочем, доберешься до 7000 метров, сам не захочешь "нажимать". Все. Пошли дальше!

Перед глазами то же круто уходящее ввысь ребро. Слева, над обрывом к леднику Мушкетова, нависли огромные снежные карнизы. Под снегом, по которому мы шли, скрыты трещины. Легкий треск, и на склоне остались видны лишь голова и плечи Володи Масленникова. Он только и успел крикнуть: "Внимание!", как уже повис на натянутой веревке. Еще десяток секунд, и, барахтаясь в рыхлом снегу, он выбрался на твердую поверхность.

Даже там, где трещин нет, идти нужно было осторожно. Мы по колено проваливались в снег и оставляли за собой глубокую траншею.

Постепенно приблизились к высокой скале. Ее темные контуры четко выделялись среди снегов. Ветер свистел в острых ребрах ее граней. Высота 6100 метров. Здесь установили третий высотный лагерь. Оставили продукты и часть снаряжения.

-Ну, что ж, друзья, будем поворачивать назад, - сказал Белецкий. - Свою задачу мы выполнили. Сделанного достаточно для обеспечения штурма. Кстати, признавайтесь, у кого "горняшка" начинается?

Мы молчали. Если у кого-нибудь из нас и болела немного голова, говорить об этом не хотелось. По нашему состоянию Евгений Адрианович будет судить при отборе в состав штурмовой группы. Впрочем, пока мы шли, явных признаков горной болезни ни у кого не было. Тяжелые многодневные переброски груза несколько утомили нас, но зато укрепили физически и закалили.

К седловине спустились быстро. Палатки ставить не нужно, и у нас осталось вдосталь времени, чтобы натопить воды. Настроение у всех приподнятое. Еще бы! Все выдержали трудное испытание. Предстоял штурм. Назавтра мы рассчитывали без приключений Спуститься в нижний лагерь для отдыха.

14 августа. Сколько событий за один день! Еще ночью, задолго до рассвета, меня разбудил громкий разговор и возня в соседней палатке. Дмитриев кому-то строго говорил:

- Хоть всех разбуди, но аптечку раздобудь! Ее нес, кажется, Масленников.

- Но у тебя была своя...

-Не спорь, моей мало. Поворачивайся побыстрей...

Через несколько минут в нашу палатку просунулась голова Ковыркова:

- Володя здесь? Давай аптечку!

- Что случилось?

- Буди Масленникова. Белецкий заболел.

Разбудить Володю нелегко. Только через пять минут он начал понимать, чего от него хотят, и достал из рюкзака аптечку.

-Борис говорит, что у Евгения Адриановича воспаление легких. Страшно слышать, как тяжело он дышит. Ребята! Вскипятите-ка побыстрей воды.

Через полчаса весь лагерь не спал. Гудели примуса. Во всех палатках топили снег, кипятили воду. По рассказам старших товарищей мы знали, как опасна простуда, а тем более воспаление легких на большой высоте. Борис Дмитриев - преподаватель физкультуры, но полученной им медицинской подготовки оказалось достаточным, чтобы правильно определить болезнь. Позднее Ахмеров подтвердил его диагноз. Однако, когда Борис решил сделать Белецкому вливание пенициллина, Угаров запротестовал:

-Подождем до доктора. Ты не сумеешь.

Но Борис, не отвечая, готовил шприц и все же сделал укол.

Болезнь Белецкого значительно усложнила спуск группы, но задерживаться было невозможно. Больному срочно нужна была медицинская помощь и еще более спуск на меньшую высоту. Это твердо знали все мы. Необходимо было устроить Белецкого поудобнее. В ход пошли палатки, дождевые плащи и спальные мешки. Из них мы соорудили мягкую подстилку, надежно закрепили ее веревками и повезли больного вниз по склону. Впереди - разведчик. Он выбирал наиболее безопасный и удобный путь. Следом, на некотором расстоянии, двое из нас посменно тянули волокушу, а двое шли по сторонам, поддерживая Белецкого в полусидячем положении: лежа ему труднее дышать.

16. От седловины к гребню пика Евгении Корженевской - путь по северному ребру через заснеженные скалы

Фото А. Ковыркова

Сзади двигался еще один из альпинистов, на всякий случай страховавший волокушу длинной веревкой, которая удерживала ее от резких рывков. По крутому склону спустились быстро, местами скользили, как на лыжах, то разгоняя, то притормаживая волокушу. На пологих участках движение замедлялось. Я шел впереди и чувствовал, как веревка все сильнее врезалась в плечо. Напрягал все силы, чтобы тянуть неподатливые "носилки".

Ледопад. Здесь способ передвижения пришлось изменить. Я и Суслов стали идти вплотную по сторонам Белецкого, поддерживая его, давая отдохнуть через каждые три-четыре шага. Евгению Адриановичу трудно было даже переставлять ноги, и мы принимали всю тяжесть его тела на себя. Другого, более надежного и безопасного способа здесь не придумаешь! Наконец, с большим трудом ледник был пройден. Мы выбрались на осыпь, где стоял наш лагерь "4400 метров". Белецкий сидел в тени камня, полузакрыв глаза и по-прежнему тяжело дыша. Дмитриев, пытаясь облегчить положение больного, дал ему какие-то таблетки.

Через полчаса на осыпь спустилась вторая часть нашей группы. Они несли на себе весь груз. Это позволило нам, транспортировщикам, идти налегке и быстро. Долго задерживаться было нельзя. Снова перераспределили груз и продолжали спуск. Теперь путь для больного стал еще сложней и опасней. Местами даже два человека не могли идти рядом. Как быть, если больному невмоготу шагать по неустойчивым камням крупной осыпи, пробираться вдоль узкого ущелья, карабкаться по конгломератовым полочкам и уступам? Попробовали устроить носилки, но Белецкому стало труднее дышать. Решили нести его на себе. Угаров первым поднял своего старого друга на спину.

- Тебе будет тяжело, я как-нибудь сам, - свистящим шепотом запротестовал Евгений Адрианович.

- Ничего. Не разговаривай, тебе вредно.

Рыспаев предложил устроить веревочную "беседку", подобие лямок, но это неудобно, мы отказались уже от всяких приспособлений. Впереди - снова разведчик. Он шел медленно, так, чтобы тот, кто нес Белецкого, мог идти точно по его следам. "Носильщик" балансировал почти при каждом шаге. Не трудно представить себе, как тяжело нести человека, если даже с полупустым рюкзаком двигаться здесь не просто. Тяжелее всего переступать с камня на камень, приходилось на одной ноге выдерживать вес собственного тела и Белецкого, а он как-никак весил около 70 килограммов.

Мы внимательно смотрели на ноги "носильщика". Вот эту роль выполняет Суслов. Он идет несколько минут, затем мне ясно видно, как начинают дрожать его ноги - это сигнал для смены. У нас даже установилась очередность, каждый сменяемый становился в конце колонны. Менялись часто. Все мы напрягали силы, чтобы идти быстрее, чтобы пронести больного возможно дольше: он тяжело стонал каждый раз, когда его пересаживали.

Впереди все время слышался грохот камней, плеск воды - Скоробогатов расчищал путь, делал тропинку. Наш маленький отряд работал слаженно, четко. Помощь товарищу, оказавшемуся в тяжелом положении, еще более сплотила коллектив. Мы упорно двигались вперед. Трудный и ранее путь стал для нас теперь труднее во сто крат. Наконец, навесив веревки для страховки, выбрались из ущелья Корженевской на ледник Фортамбек. Вот и площадка лагеря "3400 метров". Здесь можно вздохнуть свободнее. Ненадолго, лишь чтобы дать больному отдохнуть, задержались у одинокой палатки.

Солнце уже склонилось к горизонту, а впереди еще долгий путь до лагеря, и мы опять шагали по камням. Вошли в лагерь уже в сумерках.

Выше 7000 метров!1

16 августа. Два дня, отведенные планом на отдых и сборы, промелькнули незаметно. Вволю грелись на солнышке, пили воды, сколько влезет, наслаждались видом зелени, шумом вечернего леса. Воспоминания о трудностях похода, о холоде и жажде, о свирепом ветре и бескрайных снегах сгладились, отошли на задний план, и в памяти остались величественные картины могучей высокогорной природы, бескрайное застывшее море горных вершин и ощущение собственной силы.

У вечернего костра обсуждали события дня. Сегодня проводился медицинский осмотр, и не все из нас с радостью ждут следующего дня - дня выхода на штурм. Белецкий подсчитал, что продуктов, особенно заброшенных в верхние лагери, достаточно для штурмовой группы численностью в восемь человек. Поэтому Ахмеров получил от него строгое указание "отсеять" тех, чье здоровье внушает малейшее сомнение. Среди нас есть товарищи, кого и без предупреждения Белецкого врач не допустил бы к походу: это сам Белецкий и Масленников, у которого после ожогов какой-то травой поднялась температура. Яшу Фрменко назначили начальником вспомогательной группы. Таким образом, жертвой "врачебного произвола" пал один лишь Суслов, он еще во время первых забросок Груза сильно простудил горло. Час назад Белецкий официально сообщил состав штурмовой группы: Угаров, Красавин, Скоробогатов, Дмитриев, Ковырков, Селиджанов, Гожев и Рыспаев. Начальником штурма был назначен мастер спорта Угаров.

Из двух мастеров спорта в нашей группе, Гожева и Угарова, последний, несомненно, выбран правильно. Алексей Сергеевич имеет огромный опыт воспитателя альпинистов. Все мы, молодые высотники, научились уважать этого чрезвычайно спокойного, немногословного человека. Он всегда оказывался там, где работа всего трудней, где больше опасность. Евгений Адрианович не сомневается, что Угаров приложит все силы и нас заставит сделать то же, но намеченный план штурма будет выполнен. Уверен Белецкий и в том, что, если потребует обстановка, Угаров найдет верное решение...

Лениво текла беседа, хотелось полнее использовать часы, оставшиеся для отдыха. Анатолий бросил в костер толстый сук. Груда пылающих дров развалилась, и сноп искр взлетел к черному небу. Пламя на минуту ярко вспыхнуло, озарив поляну, задремавшие деревья, ряд палаток. Потом огонь как-то сразу опал, и по сучьям побежали синие огоньки. Вот и они потускнели, и вскоре от костра осталась лишь груда красноватого жара... Спать. Завтра побудка рано.

17 августа. Мы вышли на штурм. Рюкзаки теперь полегче, чем в первом походе, ведь все основное уже наверху. Все же за плечами у каждого из нас килограммов по двадцать. Путь знаком. Идти не жарко - небо затянуто легкими облаками. Мы уже не блуждали в лабиринте каменных нагромождений, уверенно шагали по тропинке, проложенной при спуске Белецкого, и к вечеру достигли лагеря "4400 метров". За один этот день мы проделали путь, который раньше отнял полтора.

17. Подъем труден, приходится часто отдыхать. Чтобы защитить лицо и глаза от лучей солнца, альпинисты надевают маски и очки. Впереди - Эргали Рыспаев

Фото А. Ковыркова

18 августа. Ночь прошла спокойно. Весь сегодняшний день мы преодолевали ледопад и подъем по фирновым склонам к седловине. Погода чудесная. На небе не было даже легких облаков.

- Ребята, Белецкий был прав, он обещал хорошую погоду...

Недели три назад, в дни, когда мы занимались подготовительными работами, перетаскивали грузы, стояла неустойчивая погода. В ущельях выпадали дожди, а порой и снег. Белецкий, улыбаясь, не раз говорил тогда: "Капай, капай, к штурму иссякнешь. Я уж знаю памирскую погоду - после длительного ненастья в конце августа обязательно выпадет неделька-другая хорошей погоды".

Знакомая седловина. Приготовленные нами площадки для палаток целы, и вскоре здесь снова зашумел маленький городок.

К ночи на седловине, как всегда, поднялся ветер, захлопал полотнищами наших домиков, загудел в растяжках. Глухо потрескивает от мороза лед, но все спокойно спят в своих пуховых мешках. Одинокий огонек светится допоздна не только в моей палатке: карманный фонарик освещает небольшую записную книжку, склоненное лицо Угарова.

19 августа. Утром мы долго не покидали палаток. Дожидались, пока солнечные лучи осветят седловину и склон, по которому нужно идти: очень холодно. Наконец, из-за хребтов выполз яркий диск, и мы начали подъем по ребру. Следы, протоптанные во время тренировочного похода, подтаяли, ступени испортились. Мы использовали их, как путеводную нить, не тратя лишнего времени на поиски пути.

Пока двигались, было сравнительно тепло. Но стоило остановиться на несколько минут или попасть в тень скалы, как мороз забирался под штурмовку. Холод понемногу растекался по телу, оно отзывалось мелкой дрожью, требовало тепла.

Удачно обошли первые выходы скал, но потом все же пришлось заниматься скалолазанием. Снова неохотно сняли рукавицы: температура минус 20 градусов, прикосновение к породе обжигало пальцы. То и дело скалы перемежались пластами льда, и мы шли, не снимая кошек. Скалы, снег, снова скалы...

Пока поднимался один, двое стояли неподвижно, страхуя товарища веревкой от срыва. Затем останавливался первый, поудобнее устраивался для страховки и кричал: "Пошел!" Выходил второй. Это называется попеременной страховкой. Так, медленно, но верно приближались мы к площадке лагеря "6100 метров".

Небо по-прежнему было безоблачно, но ветер усилился настолько, что сбивал с ног. Медленно катилось к далекому горизонту солнце, а мы все карабкались. Заметно короче становились шаги, тяжелее поступь, больше согнулись спины. Скорей бы отдых!

Лагерь "6100 метров" устроен на крутом снежном склоне. Большая скала укрывала палатки от ударов ветра. Мы пришли, но до отдыха еще далеко: нужно вырубить в твердом фирне площадки, выровнять их и установить палатки. Едва солнце спустилось за дальние хребты, как сразу наступила ночь. В горах всегда быстро темнеет. Но теперь ночь нам не страшна, наши две палатки до половины углублены в снег.

Все вокруг освещено мерцающим светом близких мохнатых звезд, как будто прислушивающихся к доносящемуся порой сонному бормотанию или стону. Это первая ночь на такой высоте. Сон неспокоен, и отдых не приносит желанного облегчения. Накопленная усталость и высота сказываются все больше. Болит голова, писать трудно.

20 августа. Четвертый день восхождения. Мы вступили на еще не знакомые склоны. Глубокий по колено рыхлый снег. Каждый шаг давался с напряжением. Обошли обледенелые крутые скалы по левому, снежному склону. По нему, впрочем, идти было не легче: ветер сдул мягкий снег, чтобы удерживаться на твердом фирне, приходилось с силой вонзать в него стальные зубья кошек. Порой из-под тонкого слоя фирна проступал лед. Тогда мы рубили ступени, шли с попеременной страховкой. Поднимались по склону зигзагом. Но вот крутизна его возросла настолько, что идти стало совершенно невозможно. Свернули наискось. Идти труднее, но попадались небольшие площадки, где можно было передохнуть и даже перекусить.

Особенно тяжелы последние 100 метров подъема по ребру. Крутой лед перемежался здесь с трудными скалами. Уже почти бездумно, автоматически повторяли приемы страховки. Срыв - это верная гибель: гладкий склон под нами уходил вниз на километровую глубину.

Мы остановились на ровной площадке в начале вершинного гребня. Отсюда прекрасно виднелся дальнейший путь, скалистые зубья, взлеты, понижения. Но наше внимание привлекло другое: прямо перед нами ничем не заслоненная поднималась темная громада северного склона пика Сталина. Мы не могли оторвать глаз от величавой вершины, хотя вся панорама поражала своей грандиозностью. Справа, у подножия вершинной пирамиды пика Сталина, расстилалось фирновое плато, а еще дальше, на запад, чередой уходили бесчисленные вершины хребта Петра Первого. Среди них выделялся пик, носящий славное имя столицы нашей Родины - Москвы.

Несколько минут стояли мы молча, не сняв даже рюкзаков. Первым нарушил оцепенение Анатолий Ковырков, он достал фотоаппарат. В морозном воздухе звонко щелкнул затвор.

- Кончай снимать, ставь палатки!

- Алексей Сергеевич, панорама какая!.. Освещение!..

Еще пару кадров.

Угаров, хоть он и сам страстный фотограф, непреклонен.

- Утром освещение не хуже будет. Кончай!

- Здесь будет город заложен, - комментировал я, вытаскивая из рюкзака палатку, - наречем его лагерь "6400 метров".

21 августа. Пятый день штурма. "Вперед по гребню!" Лозунг этот очень хороший, но стремительного движения вперед у нас что-то не получалось. Мы не отошли от площадки лагеря и на 100 метров, как путь преградили острые скалы. Особенно страшно выглядел первый "зуб". Он угрожающе высился своими черными, отполированными ветром и снегом крутыми боками. Чем ближе мы подходили, тем ясней становилось: миновать этот "жандарм" - так называют альпинисты подобные препятствия - невозможно. Лезть на него "в лоб" - задача очень трудная даже на небольших высотах. Мы долго искали обхода и уже было совсем отчаялись, когда вдруг обнаружили у самого подножия скалы небольшой выступ - полочку. Куда она нас могла привести? Но другого пути не было, и мы решили попытать счастья.

18. С гребня незабываемый вид на высочайшую вершину Советского Союза - пик Сталина, на огромное, фирновое плато на его северных склонах

Фото А. Ковыркова

Если я скажу, что первый, кто карабкался вдоль этой полочки, был быстр и ловок, как кошка, это будет заведомой ложью. Он лез очень долго, трудно и, как нам казалось, неуклюже. Мы стояли, ожидая результатов разведки, и поочередно проклинали то "жандарм", то мороз. - Лезьте за мной, только осторожно... - глухо донеслось до нас. И мы полезли, конечно, предварительно устроив веревочные перила. Лезли, упираясь в гладкие скалы ногами, подтягиваясь на руках по веревке. По одному выбирались на плечо "жандарма" и продолжение гребня за ним. Выбрались и... тяжело дыша, повалились на снег. Высота 6500 метров!

Следующие два "жандарма" миновали проще, хотя и возились с ними немало времени. Двигались дальше по узкому снежному гребню. Я вышел вперед на длину веревки, товарищи внимательно наблюдали за моим продвижением: с севера гребень окаймляли мощные снежные наддувы.

Крутизна гребня постепенно уменьшалась. Не вершина ли впереди? Мы ускорили шаг. Ускорили - это значит передышку стали делать не через шесть - восемь, а каждые десять шагов. Вот достигли высшей видимой нам точки. Увы... Впереди круто уходил вверх все тот же снежный гребень. Конца ему не было видно, он терялся где-то в облаках. Метр за метром упорно одолевали мы крутой взлет. Движение монотонно. В сознании только одно: шаг... еще шаг... еще шаг... И так без конца. Перед глазами снежная кромка гребня, ноги идущего впереди товарища - больше ничего. Не хотелось думать, что вокруг есть еще что-то, а далеко внизу теплые ущелья, зеленая трава.

Метр, еще метр... Наша восьмерка приближалась к следующей высшей точке, за ней снова тянулся гребень. Стрелка альтиметра медленно ползла по шкале, приближаясь к отметке 6900 метров. Мы на последней "ложной" вершине. Угаров осмотрелся.

-Нужно поискать тур. До этой точки дошла группа Гущина.

Товарищи разбрелись по небольшой снежной площадке. Через несколько минут у самого ее края, там, где из снега выступали скалы, Эргали обнаружил невысокую каменную пирамидку. Разобрав камни, он извлек жестяную банку. В ней - маленький клочок бумаги, записка, привет от товарищей-альпинистов, добравшихся сюда шестнадцать лет назад. Теплое чувство охватило нас, будто кто-то невидимый дружески пожал руку.

-Ребята! Ведь мы дойдем, обязательно дойдем, - растроганно сказал Дмитриев, - вон она, главная!

За глубокой седловиной виднелся крутой подъем и снежный купол вершины массива. Впереди еще день пути. Вокруг на сотни километров беспредельное царство гор.

19. Верхняя часть пика Евгении Корженевской; до вершины еще много часов трудного пути

Фото А. Ковыркова

Мы узнали знакомые по снимкам вершины. На востоке, совсем близко от нас, поднималась группа Алтын-Мазарских гор: Муз-Джилга, Сандал, Шильбе. За ними, дальше - снежная гряда Заалайского хребта с его гигантами - пиками Ленина и Дзержинского. У подножия хребта Петра Первого глубоким шрамом темнело ущелье Мук-Су. К нему из ущелий тянулись неуклюжие лапы ледников, бежали седые от пены потоки. Далеко на западе в туманной дымке рисовались гряды Памиро-Алая: Гиссарский, Зеравшанский и Туркестанский хребты. Хотелось навсегда запечатлеть в памяти эту картину, сохранить ее, чтобы поделиться потом с родными и товарищами... Но где найти такие слова, чтобы горы встали "как живые" перед тем, кто никогда их не видел!

Долго любовались мы панорамой. Холод напомнил - нужно идти. Почти бегом спустились на седловину. Обидно, спуск - это потеря более 100 метров высоты, завоеванной с таким трудом. Что поделать? Природа не спрашивала нашего мнения, когда ваяла огромную глыбу "нашего" пика.

Вечер надвинулся быстро, и мы едва успели засветло поставить палатки нашего последнего, как мы его назвали, штурмового лагеря. Высота 6750 метров, но мы уже привыкли к недостатку кислорода и чувствовали себя лучше. Впрочем, не все. Эргали, вторую ночь не смыкавший глаз, наконец, решился принять снотворное, чтобы лучше отдохнуть перед решающим днем. Аппетита нет, мы лениво прожевали пищу и поспешили улечься.

22 августа. Решающий день. Несмотря на холод, нам не сиделось в палатках. Все мы торопили дежурных с завтраком, и они спешили изо всех сил. Кое-как проглотили еду, не ощущая ее вкуса, - ив путь! Вершина неудержимо тянула к себе!

Нужно было подняться еще на 355 метров. Но какие это метры! Более двух часов брели мы по крутому склону. Скрылись из виду оставленные на седловине палатки, а до вершины все еще было далеко. Шли без рюкзаков, но движения наши вялы, медлительны. Стрелка альтиметра, не дрогнув, переползла заветную цифру 7000 и начала отсчитывать восьмую тысячу метров.

Снег сухой, глубокий. Мы то и дело проваливались по колено. Позади остались глубокие ямы следов, они длинной цепочкой петляли по склону от самой седловины. Силы наши убывали, порой казалось, вот-вот упадет в снег обессиленное тело. Но никто не падал. Не падал потому, что лучше всякой опоры поддерживала и вела нашу группу вперед неистребимая воля к победе. Какая-то слабая часть нашего "я" все время монотонно сверлила мозг мыслью об отдыхе, остановке, но это терялось где-то в глубине сознания. Мы шли вперед и вверх.

Марлевые маски закрывали наши лица от палящего солнца, от отраженных снегом ультрафиолетовых лучей. Эти маски необходимы, но порой болтающаяся перед лицом ткань страшно раздражала, хотелось сдернуть ее.

С юга стал надвигаться облачный фронт. Он перевалил через гребни хребтов, и поглощенные тучами горы исчезли. Фронт все приближался. Клочья тумана долетели до нас, окутали вершину. Мы тянулись в молочно-белом месиве облака к невидимой цели. Время остановилось.

Но вот облака поредели, яркие солнечные лучи ударили в лицо. Мы на несколько минут вырвались из тумана и вновь увидели вершину - она уже близка. Но туман налетел снова. Так и вышли мы на высшую точку в облаках. Только начавшийся вновь спуск дал знать - дальше идти некуда. Все! Мы стояли на снежном куполе пика Евгении Корженевской. От волнения ни у кого не нашлось слов, и мы молча обняли друг друга.

-Ура, товарищи! - наконец, хрипло прокричал Угаров. Мы подхватили во всю силу своих легких. Кричали долго, почти не веря, что это правда. Но это не сон, мы победили!

Конец лагеря "Правый берег"

Медленно тянется время в лагере у переправы. Последние вестники из Фортамбека - Суслов и Масленников. Они появляются у переправы, когда я уже никого не ожидал.

Алексей машет с того берега рукой, мол, переправьте обвязки. Я пишу, чтобы первым переправился Масленников, он легче. Но к веревке привязывается Суслов, и я с трудом тащу его вверх.

-Володя Масленников болен...

Ожоги, которые Масленников получил от ядовитой травы, загорая на лужайке после акклиматизационного похода, не прошли, на боку у него большая рана. Во время перехода от Фортамбека он совершенно измучился и теперь, добравшись до наших палаток, долго неподвижно лежит в тени.

Оба альпиниста возвращаются в Москву. Отдохнув в лагере "Правый берег", они завтра двинутся к Ляхшу...

Проходит несколько дней. Контрольный срок возвращения группы истекает только через два дня, но я все время прислушиваюсь: не кричат ли с другого берега. Порой чудятся голоса - обманывает переменчивый гул Мук-Су. Наконец, в сумерках и в самом деле от склона над переправой доносится далекий крик. Крик повторяется еще и еще. Сомнений нет: среди валунов движутся две фигуры, едва различимые в неверном свете уходящего дня.

Почему только двое? Вестники победы или неудачи?

Но это не восходители, пришли Белецкий и Ахмеров. Уже два дня, как у них кончились продукты.

-Завтра наши должны прийти, - говорит Белецкий, - погода все время была хорошая. Если неудача или неприятность, они спустились бы раньше.

Рано утром решаем подготовить лагерь к встрече товарищей. Украшать палатки нечем, нет поблизости и цветов. Разводим маслом зубной порошок и выводим на скале у переправы: "Привет победителям пика Корженевской!" Огромные буквы можно разглядеть с большого расстояния.

В Ходжи-Тау уже четыре дня дожидается караван: тринадцать ишаков и три лошади. Караванщики все порываются уйти, но я задерживаю, несмотря на их, правда, робкие протесты. Степенный караван-баши, седобородый Сайд, ежедневно приходит в лагерь, с достоинством принимает приглашение покушать и рассказывает о своей жизни. В отличие от большинства местных жителей он много видел, побывал в ряде городов, даже в Москве. Он сносно говорят по-русски и любит вспомнить виденное.

- Завтра нужно уходить, начальник, больше ждать мы не можем: колхозу ущерб будет.

- Завтра пойдем, Сайд.

- Ты все обещаешь. Почему знаешь, что завтра?

- Вот товарищи, они вчера пришли оттуда и сказали, - я показываю на Белецкого... Наш разговор прерывает истошный крик Ахмерова:

- Идут!.. Идут! - Вадим огромными шагами бежит по склону с наблюдательного пункта, который занял часа два назад. Он машет рукой в сторону противоположного берега, там движется длинная цепочка людей. Даже издали видно, что они очень устали. Гурьбой бежим к краю обрыва и считаем. Кажется все. И штурмовая и вспомогательная группы.

20. Высота перевалила за 7000 метров. Последние метры пути даются нелегко...

Фото А. Ковыркова

Переправа людей и груза длится часа три. Уже в темноте последние перебираются на наш берег. Усталые, но довольные собираются они у костра, от которого несет вкусным запахом жареного мяса.

Рассказы, рассказы без конца... О штурме, о злоключениях вспомогательной группы. Ей тоже пришлось не сладко. Через несколько часов после выхода штурмовой группы Яша Фоменко скомандовал своей четверке: "В поход!", и двинулся вперед. На первом же привале он еще раз строго оглядел своих товарищей: Орлова, Литвинова и Гузя и на всякий случай снова повторил план действий группы. Вспомогательная четверка должна была подняться на седловину "5600 метров" и оставаться там до возвращения основной группы. В этот период Фоменко и его товарищам было разрешено совершить восхождение на вершину, поднимающуюся слева от седловины, - пик "6200 метров". Таким образом, даже самые молодые наши товарищи должны были получить высотную тренировку.

В лагере "5600 метров" Фоменко сразу же установил строгий порядок. Обычно немного неорганизованный, он преобразился: ответственность за группу заставила его подтянуться, показывать товарищам во всем пример. Дальнейшие события поставили его перед необходимостью принять ответственное решение, и Яша с честью вышел из трудного положения.

Дело было так. Путь к пику "6200 метров" идет по очень крутым фирновым склонам. Чтобы выйти на них, нужно немного спуститься с седловины, пройти на север и только потом начать подъем. Восхождение группа решила совершить налегке, за один день. Предстояло набрать около 700 метров высоты. Задача вполне реальная.

Вышли рано утром. Склоны, обращенные на запад, долго не освещались солнцем. Было очень холодно, но тяжелая работа согревала. К середине дня альпинисты благополучно поднялись на вершину, полюбовались открывшимся видом, сложили тур и начали спускаться. Все шло хорошо, но неожиданно начались неприятности. Сева Гузь на подъеме шел с большим трудом, чем товарищи, но не отставал. На спуске же, когда физическая нагрузка уменьшилась, он почему-то стал плестись далеко позади, дергал веревку, останавливался в самых неподходящих местах.

- Что с тобой?

- Ничего, не приставай.

-Если ничего, так иди как следует.

Но Гузь шел все хуже. Вдруг он повалился на снег.

- Что же с тобой, заболел? Скажи, наконец, - подошел к нему Фоменко. Гузь не отвечал, он лежал скорчившись. Лицо его подергивалось, глаза были закрыты.

- Ребята, Сева заболел.

- Что с ним?

- Вероятно, горная болезнь. Сева, голова болит? Тошнит?

- Да-а...

- Идти сможешь?

Но тот больше не отвечал, он потерял сознание.

Севу повезли по снежному склону к седловине. К счастью, до нее было уже недалеко. Добравшись до своего лагеря и устроив больного в палатке, все трое повалились рядом, совершенно обессилевшие.

Ночью Гузь что-то бормотал, но не приходил в себя. Он лежал с закрытыми глазами и не отвечал на вопросы. Медленно тянулась бессонная ночь, товарищи поочередно дежурили около больного. После очень тяжелого дня немилосердно клонило ко сну.

Утром Яша обратился к товарищам:

- Мы знаем, что заболевшего горной болезнью нужно немедленно спускать вниз. Так?

- Правильно, Яша, но...

- То-то же, что "но". По плану мы должны дождаться здесь штурмовой группы, но как же быть с Севой? Я всю ночь думал.

- Ну?

- Надумал так: Гузя спустим в лагерь "4400 метров", это как-никак на 1200 метров ниже. Там будем решать в зависимости от его состояния. Если штурмовая группа до сих пор не вернулась, значит, у них все в порядке. Завтра они уже должны спускаться с вершины. Полагаю, что это правильное решение. Если у наших восходителей все в порядке, а Сева не оправится, это будет непростительно. Впрочем, мы еще успеем снова подняться обратно, хотя бы вдвоем. Как?

- Пожалуй, верно. Трудненько нам будет...

- Через час пойдем. Женя, сегодня завтрак сделай посытней, в пути есть не придется.

Яша положил меньшую часть продуктов в рюкзак, остальное оставил в палатке с запиской.

Когда три вконец измученных альпиниста доставили больного товарища в лагерь "4400 метров" и уложили его в палатку, Яша, вздохнув, сказал:

-Для такого дела человек шесть нужно бы.

К концу дня Гузю стало лучше, а на следующее утро в лагерь пришла штурмовая группа. Угаров внимательно выслушал Яшу, подумал и сказал:

-Молодец, все правильно. Я бы так же поступил.

Оценка старшего товарища была приятна, и, хотя обратный путь с потяжелевшими рюкзаками был очень труден, Яша так и вошел в лагерь "Правый берег" с широкой улыбкой на похудевшем лице.

...Кажется, рассказано все. Информирую товарищей о последних событиях в стране и желаю им спокойной ночи, последней ночи в лагере.- Завтра - в обратный путь.

***

Раннее утро в Сталинабаде. По пути на аэродром заезжаем в редакцию газеты "Коммунист Таджикистана". В коридорах пустынно и тихо, ночная жизнь редакции закончилась, дневная не начиналась. Сторож, приветливо улыбаясь, протягивает нам свежий, сильно пахнущий краской номер газеты.

Разворачиваем газетный лист, в глаза бросается большой заголовок: "Штурм пика Корженевской".

- Напечатали? - спрашивает шофер.

- Да!

Мы удовлетворены: и секретарь Джиргитальского райкома партии, и колхозники Ляхша, и Сафар-бек, и Рахметдин, и многие другие узнают, что не зря они помогали нам, что свою задачу мы выполнили.

Самолет поднимается в воздух, земля уплывает все глубже. Устраиваемся поудобней в мягких креслах. Голова полна дум. Не о только что закончившейся экспедиции, нет. В мыслях новые вершины, новые походы...

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Восхождение на пик Корженевской было отмечено Комитетом по физической культуре и спорту при Совете Министров СССР как лучшее достижение по классу высотных восхождений в 1953 году. Участники штурма получили дипломы первой степени, грамоты ВЦСПС и денежные премии.

Но еще не успели высохнуть чернила затейливой вязи букв на грамотах, как началась подготовка новой экспедиции. Предстояло завершить дело, начатое летом 1952 года, использовать результаты разведок пика Революции.

В начале августа 1954 года из Оша на Памирский тракт выехали три тяжело груженные машины. Для большинства пассажиров путь уже был знаком: основная часть членов новой экспедиции побывала за два года до того на нашем сборе, штурмовала пик Корженевской: Угаров, Гожев, Селиджанов, Рыспаев, Скоробогатов, Ковырков и многие другие. Начальником этой экспедиции была заслуженный мастер спорта Елена Алексеевна Казакова.

Остаются позади светлые струи Кокуй-Бель-Су, и уже вместе с караваном медленно идут альпинисты через перевал Апак. Пройдены летовки Кок-Джара и зеленеющий Топтал. Караван одолевает тропы на склонах долины Танымаса. Вот и площадка лагеря "Пыльный". Но караван идет дальше: вьючных животных теперь достаточно, и базовый лагерь можно устроить поближе к леднику, там, где в 1952 году был первый лагерь.

Работу каравана облегчила авиация. За несколько дней до прихода в лагерь последнего каравана в долину с самолета были сброшены тюки с продуктами и снаряжением. Правда, альпинистам пришлось побегать за рассеянными по долине тюками, кое-что было повреждено, но в целом это было большой помощью.

К 24 июля в базовом лагере собрались все участники экспедиции и были накоплены необходимые грузы. Вверх по леднику направилась разведка: Угаров, Скоробогатов, Солодовников, Шилкин и Шкрабкин. На следующий день началась постепенная переноска грузов в верхнюю часть Грумм-Гржимайло.

Ледник, конечно, не изменился. Путь был знаком, но снежный год сделал продвижение более трудным, заставил сокращать переходы, а следовательно, расстояния между лагерями.

Основной, опорный лагерь, как и в 1952 году, был устроен на небольшой моренке, на высоте 5000 метров. 3 августа из этого лагеря вышли три группы: Угаров и Скоробогатов; Гожев и Ковырков; Данилович, Андриешин и Маслов. Первые две должны были еще раз осмотреть пути восхождения на пик Революции; последняя, составленная из новичков, отправлялась, чтобы подняться на пик "6500 метров", завершающий северо-западный гребень массива пика. "Новички" перед штурмом основного спортивного объекта должны были ознакомиться с условиями восхождений на Памире, пройти "проверку на высоту".

Разведчики и восходители двинулись вверх по леднику и вскоре превратились в едва заметные черные точки на снегу, а потом и вовсе затерялись в ступенях огромного ледопада. Но снежная трасса пустовала недолго: от лагеря "5000 метров" к палатке, разбитой на высоте 5500 метров, и дальше, к последнему штурмовому лагерю "6000 метров" на плато потянулись цепочки нагруженных людей: они несли продукты и снаряжение, необходимые для штурма пика.

Шестое августа было объявлено днем отдыха. Постепенно в лагерь "5000 метров" сходились все группы, работавшие на подноске грузов. Собрались все, не было только восходителей, но и они должны были подойти к вечеру: их контрольный срок кончался в 8 часов.

Уже давно прошел обед. Но на всем бескрайнем просторе снежной мульды ни одной движущейся точки. Уже всем ясно, что к 8 часам вечера в лагерь никто не придет.

Нужно готовить спасательную группу: нарушение обязательного для каждого альпиниста контрольного срока обычно воспринимается как сигнал бедствия.

-Подождем до сигнала, - говорит Казакова наиболее нетерпеливым.

Медленно ползут стрелки часов, вечерняя тьма в этот день, кажется, как никогда медленно сгущается над ледником. 21 час 30 минут - время связи. Альпинисты застыли у палаток, напряженно всматриваясь в темные силуэты гор. Где появится сигнал?

На ребре пика "6500 метров" вспыхнула яркая точка:

-Один... - все считают вслух. Одна вспышка - это не страшно, значит, все благополучно. Но после небольшого перерыва на ребре снова возникает огонек.

-Второй... Третий... Сигнал бедствия!

Группа попала в беду!

Ночью вверх по леднику уходят альпинисты - спасательный отряд. Остающиеся в лагере с тревогой ждут вестей. В часы аварийной связи радио приносит тревожные запросы других экспедиций, штурмующих горы Памира: "Что слышно?! Помощь нужна?"

...На высоте около 6400 метров стоит одинокая палатка. Гнетущая тишина в ней нарушается лишь завыванием ветра да стонами и несвязными возгласами больного. В спальном мешке мечется в бреду тяжело заболевший Данилович - у него, по-видимому, воспаление легких. Рядом с больным - Петр Андриешин. Он остался с товарищем и теперь пытается, как может, облегчить его состояние. Но, увы, заботы мало помогают.

Прошел день, второй. Помощь не приходила. Андриешин видел, что к плато потянулись одна за другой группы, что уже пытаются пробиться к ним товарищи. Добраться до палатки не просто, еще труднее найти безопасный и кратчайший путь для спуска товарища. Выдержит ли ожидание больной?

Наконец, за перегибом склона показались фигуры. Впереди Гожев. Еще издалека он закричал:

-Живы?

Утром по крутому склону под ребром грохотали снежные глыбы, срывались лавины. Гожев с товарищами срубал карнизы, делал склон безопасным для спуска. Наконец, работа закончена, все в порядке. Данилович, завернутый в спальный мешок и палатку, издали кажется большим тюком. Черными пятнами выделяются на снегу обрывистого склона люди, они хлопочут вокруг неподвижного "тюка". Но вот темное пятно дрогнуло, двинулось, заскользило вниз на развертывающейся веревке. Скорее вниз, скорее в лагерь на плато, где больного уже ждет врач, где Данилович скоро будет вне опасности.

В час очередной связи радист сообщает в эфир:

- Аварийная связь закрывается. Больной спущен в нижние лагери. Перехожу на нормальное расписание.

14 августа. Перед палатками лагеря "5000 метров" построилось одиннадцать человек. Они выходят на штурм пика. Казакова читает перед строем очередной приказ. Начальник штурма Алексей Угаров поворачивается к шеренге и говорит: "Пошли!" В лагере остаются наблюдатели: Казакова, доктор Керцман и радист.

Из лагеря на плато группа вышла в 10 часов утра. За день нужно было успеть подняться на четырехсотметровую ледяную стену, ту самую, которую два года назад штурмовали Евгений Иванов и Кирилл Кузьмин.

Пологая поверхность плато быстро кончилась. Перед альпинистами вверх уходила крутая снежная стена. Где-то очень высоко она заканчивалась гребнем. Снизу его не видно. Стена - ключ к восхождению.

Нижнюю, более пологую часть склона отделяют от верхней три широкие подгорные трещины. Извилистыми дугами они опоясывают весь склон.

Однако первая трещина не задержала восходителей: местами она была забита снежными пробками. Связки одна за другой переходили на ее верхний край. За трещиной склон сразу стал круче, уклон доходил до 35-40 градусов. Глубокий, рыхлый снег сковывал движения. Люди поднимались все медленнее. Но задерживаться нельзя: на склоне нет места для ночлега. Во что бы то ни стало засветло нужно достичь гребня.

Полдень. Альпинисты остановились у края второй трещины. Долго брели они вдоль ледяной пропасти, но, наконец, все же обнаружили снежный мостик, настолько ненадежный, что даже по-пластунски переползать его, несмотря на страховку, было страшновато.

Утром дул довольно сильный ветер. Теперь он стих, и сразу же стало жарко. Вязкий снег налипал на ноги тяжелыми лепешками. Полтора часа подъема привели группу к последней трещине. Мостик, правда, - еще менее надежный, чем первый. Над мостиком полутораметровым отвесом поднимается верхний край трещины.

Как ни спешили восходители, но они не пожалели времени, чтобы оборудовать надежную страховку: на десятки метров вниз уходила ледяная мгла провала. В ход пошли веревки, ледорубы. Первая попытка... Неудача. Вторая - результат тот же. Раз за разом отступают альпинисты, но снова и снова пытаются "взять" стену.

Наконец, дошла очередь и до Солодовникова, он самый высокий в группе. Очень осторожно, почти неуловимыми движениями альпинист переползает мостик, но ледяная стена не сдается и ему. После нескольких бесплодных попыток влезть на ледяной обрыв Солодовников в сердцах ударил ледорубом. За ударом последовал второй, третий... пятый. Край стены становится все ближе, можно лезть!

Солодовников закрепил конец веревки, она будет служить перилами. Теперь пройдут все. Сюда, друзья!

Группа снова медленно одолевает сорокапятиградусный склон. Снег сменяется льдом, приходится забивать крючья, вырубать ступени. Порой крутизна подъема возрастает до 55-60 градусов.

Ледяной выступ на склоне, обойти его нельзя: справа и слева угроза камнепада, сверху нависают разрушенные скалы. Приходится лезть "в лоб". Снова рубка ступеней, снова глухо стучит молоток, загоняя в неподатливый лед крючья. 150 метров подъема отнимают два с половиной часа.

Шестой час дня. Солнце скрылось за гребнем, и склон оказался в тени. Сразу стало холодно. Медленный темп подъема, частые остановки - такое движение не дает возможности согреться.

Последняя часть пути проходит по крутому, до 50 градусов, склону. Группа пересекает склон наискось, до гребня остается еще около 150 метров. Каждый шаг в рыхлом снегу - продвижение вперед всего на 30-40 сантиметров. Медленно, очень медленно приближается гребень, но он все же приближается. В 18 часов 30 минут ведущий делает последние шаги по склону и выходит на гребень. Выдержано еще одно испытание.

Гребень тоже крут, но идти по нему сравнительно безопасно, меньше времени уходит на страховку. Он поднимается ступенями: пологие участки сменяются взлетами. Ветер усилился. Он рвет одежду, сбивает с ног. Люди продолжают идти к намеченному месту бивака, к седловине. Два часа продолжался путь по гребню. Последние, самые тяжелые часы. Наконец, седловина, высота 6420 метров.

-Ставить палатки!

За десять часов трудного пути альпинисты поднялись на 420 метров по вертикали.

Ночью ветер достиг почти ураганной силы. Если бы не большой снежный наддув, который защищал палатки, вряд ли они могли бы устоять. Ночью Угаров посмотрел на термометр. Тонкая синяя полоска поблескивала в свете фонарика - она застыла около цифры минус 20 градусов.

К утру ветер немного стих, и в 10 часов 30 минут альпинисты смогли двинуться дальше. Первые шаги после неважно проведенной ночи на большой высоте обычно даются особенно трудно. К счастью, крутизна подъема возрастала постепенно и лишь через некоторое время достигла 45 градусов. Ветер по-прежнему дул в лицо. Ноги проваливались сквозь тонкий наст. Связки часто менялись местами: первым идти трудней всего.

Три часа дня. Крутой подъем позади, перед восходителями открылось верхнее плато, вернее, ступень массива. Можно бы вздохнуть спокойнее, но суровая природа не дает людям передышки: погода все более портилась. Снова усилился ветер. Он нес снег, крутил и бросал его колючие иглы в лицо. Снежные вихри скрыли все кругом, но люди продолжали свое медленное движение вперед.

Массив имеет три вершины: справа северная, слева южная; главная, западная, вершина поднимается несколько поодаль, в глубине плато. Угаров вел группу по склонам гребня, отходящего от первой вершины. Хорошо, что ему удалось наметить направление до того, как буран затянул все вокруг непроницаемой завесой.

Целый час, он казался вечностью, шли люди навстречу буре. Но вот склон делается круче. Уже должен быть близок небольшой контрфорс гребня, соединяющего южную и главную вершины. Высота - около 6700 метров, время - 18 часов 30 минут. Угаров останавливается:

-Ребята, стоп! Рыть ямы для палаток.

На сильном ветру палатки не стояли - резкие порывы дергали растяжки, вырывали крепления. По нескольку раз альпинистам приходилось выбираться из завалившихся палаток, чтобы ставить их вновь. Только когда растяжки и опоры вмерзли в снег, удалось расположиться на отдых...

Вершина близка. До нее, казалось, рукой подать. Снежный купол четко рисовался в безоблачном синем небе. Немного потеплело: ночью было минус 22 градуса, теперь "всего" минус 15. А ведь это середина августа и "знойная" Средняя Азия! Ветер по-прежнему дул изо всех сил, крутил снежные вихри. Но небо ясное - значит, погода улучшится, значит, можно сделать бросок к вершине.

Палатки остались стоять на снегу. На спинах восходителей сильно отощавшие рюкзаки. В них немного продуктов, теплые вещи, снаряжение.

За палатками, по ту сторону снежной ложбины, видно основание небольшого контрфорса. Он не слишком крут, градусов 35-40, но подниматься нелегко: ветер по-прежнему сбивал с ног.

Двухсотпятидесятиметровый подъем был закончен. Группа стояла на седловине. Справа уходил вверх гребень, увенчанный коническим куполом, - это цель восхождения, главная вершина пика. Крутизна подъема не увеличивалась, но ветер теперь дул в левый бок - идти стало легче. Значит, можно было двигаться быстрее. Твердый снег представлял хорошую опору, и альпинисты споро продвигались вперед.

Подъем к вершине продолжался час сорок пять минут. Гребень вывел группу к вершинному куполу, а отсюда до высшей точки путь не трудный.

Ни ветер, ни высота не помешали победителям полюбоваться открывшейся панорамой. Посмотреть было на что. Особенно хорош был вид на запад и северо-запад, где поднимались высочайшие вершины Памира. Вдали виднелись могучие контуры пика Сталина, знакомый силуэт пика Евгении Корженевской. Внизу на полуторакилометровой глубине - огромный снежный цирк ледника Федченко и его ледяное тело, уходящее на десятки километров на север.

Если бы участники Памирской экспедиции в 1928 году могли подняться сюда! Сколько бы километров трудного пути это могло сэкономить, сколько загадок открылось бы им, и не потребовались бы годы упорной работы.

Все одиннадцать участников восхождения выстраиваются шеренгой у тура: Скоробогатов, Гожев, Шляпцев, Ковырков, Шкрабкин, Шилкин, Андреев, Солодовников, Селиджанов и Рыспаев; впереди Угаров. Он взволнованно поздравляет товарищей и зачитывает записку о первовосхождении.

Традиционный тур складывают у выступов скал, над обрывом в сторону ледника Федченко, заложив в него записку и вымпел ВЦСПС.

В марте 1955 года покорители пика Революции А. Угаров, П. Скоробогатов, А. Ковырков, Э. Рыспаев, Р. Селиджанов и А. Гожев стояли перед затихшим в торжественном молчании залом. Они получали медали, установленные Советом Министров СССР для награды за лучшие достижения по альпинизму.