Отчёты о походах

Я вырос на западном побережье Ирландии в семье корабельного мастера и уже совершил несколько больших океанских переходов, в том числе в одиночку через Атлантику на 6-метровой яхте. Прекрасно понимая, что попытка покорить Атлантический океан на надувной лодке не имеет ничего общего с морской практикой и крайне несерьезна, я тем не менее чувствовал, что сделать эту попытку должен.

Мой первый опыт был неудачен: в 1977 году я вышел на надувной лодке из Бостона и где-то западнее Ирландии перевернулся. Двое суток проболтался в океане, привязанный к лодке. Наконец, мой аварийный сигнал был принят, и я оказался в самом центре флота НАТО, проводившего секретные маневры.

Я был полон решимости попробовать снова свести счеты с Атлантикой, но на этот раз никакой рекламы. Сенсации не будет. Это мое личное, неоконченное дело. Я собирался сделать его серьезно и ответственно, не причиняя никому неудобств,— насколько это возможно в надувной лодке.

Покупая новую надувную лодку (фирмы Хомбера, пяти метров с небольшим), я в шутку сказал продавцу, что на ней можно даже пересечь Атлантику. Он мне не поверил, но именно это меня и устраивало. Я испытал лодку, пересек на ней Ирландское море, после чего отправил ее и два подвесных мотора фирмы "Сузуки" (мощностью 55 и 9,9 л. с.) в канадский порт Галифакс.

В 1977 году в основной отрезок маршрута я тоже отправлялся из Галифакса и сейчас, к моему удивлению, когда достал "Килкаллена" (так я назвал лодку) из контейнера, портовый таможенник меня вспомнил. В порту я надул лодку и с помощью нескольких докеров спустил ее на воду. И вот 17 июля в присутствии лишь старого приятеля Билла Бакли и двух новых друзей я начал свой путь к Ирландии, планируя только один промежуточный заход — на остров Ньюфаундленд.

На выходе из Галифакса меня встретила неприятная короткая зыбь и густой туман, который свел видимость к нулю. Волнение повредило крепление моего компаса, но мне удалось устранить неисправность. Я взял курс на северо-восток — так мне во всяком случае казалось. Через несколько часов чуть было не случилась катастрофа: я оказался среди нескольких огромных рифов. Только благодаря тому, что я услышал слабый шум бурунов, мне удалось выбраться из западни. Это происшествие выбило меня из колеи — все случилось так неожиданно и так скоро, что я оказался неподготовленным. Я не мог понять, почему отклонился от курса. И только взяв пеленг на несколько радиомаяков и тщательно нанеся их на карту, обнаружил, что компас имеет постоянную ошибку в 15°, которая объяснялась, видимо, повреждением при выходе из порта.

Несмотря на то, что несколько месяцев назад я прошел солидный курс физической подготовки, приспособиться к жизни на лодке из-за страшной тесноты было трудно. Внутренняя длина моего суденышка составляла менее пяти метров, но там находились надувные камеры, оборудование, провизия и топливо, так что для меня оставалось примерно около метра.

Я шел под мотором и с авторулевым, так как в тумане все равно ничего не было видно, а на время сна сбрасывал скорость. Меня постоянно тревожила мысль, что в лодку врежется какой-нибудь каботажный пароходик или рыболовное суденышко. На "Килкаллене", правда, стоял радиолокационный отражатель последней модели, однако лодка сидела в воде настолько низко, что многие радары могли просто ее не обнаружить.

Судовой журнал держал в трех заклеенных пластмассовых мешках, но ему все же удалось промокнуть. Когда я высадился на берег, некоторые его части сильно смахивали на бумажную массу, однако, вооружившись терпением и феном для волос, я спас его почти целиком. Записи, сделанные в начале пути, очень лаконичны и содержат лишь мое местоположение да жалобы на монотонность и холод.

19 июля. Южный ветер усиливается. Туман рассеялся, на море волна. Похоже, погода скоро изменится.

Эта ночь выдалась очень темной: "Килкаллена" захватил хвостом ураган по имени Анна, хотя тогда я этого не понял. Опасаясь перевернуться, я позволил лодке наполниться водой, которая в данном случае служила балластом, спустил все паруса, заглушил мотор, зафиксировал руль и свернулся калачиком на одной из носовых камер. Делая изометрическую гимнастику (сжимая и расслабляя мышцы), я боролся с холодом, а ураган тем временем бушевал. Измерить силу ветра я не мог, скажу только, что был он жестоким, оглушительным: короче — ужасным. В эти минуты я решил: если мне удастся выжить и добраться до Ньюфаундленда, то черт с ним, с переходом. Раз такая погода разыгралась здесь, то в самой Атлантике мне несдобровать.

Но к вечеру шторм утих. Солнце выглянуло на минуту на закате, а утром, поднявшись, подняло и мое настроение. Я пересмотрел принятое накануне решение, и "Килкаллен" снова двинулся вперед.

Меня довольно сильно снесло с курса. Определив свое местоположение (скорее случайно, чем намеренно), я высадился на очаровательном островке под названием Сен-Пьер. Он лежит к югу от Ньюфаундленда и является единственной французской территорией в Северной Америке. Местные жители говорят по-французски и пользуются французскими деньгами. Короче говоря, это настоящие французы, живущие в каких-то 150-милях от североамериканского континента.

После короткой остановки на Сен-Пьере я взял курс на Сент-Джонс. Погода была тихая, и я продвигался довольно быстро. Тут я увидел дельфинов, которые потом попадались мне на пути очень часто. Целыми часами они выписывали зигзаги перед носом у "Килкаллена" и своими пронзительными скрипами, казалось, разговаривали со мной. Когда сидишь один посреди океана в маленькой лодочке, природа делается ближе и понятней.

Я обогнул мыс Рейс. Теперь мне оставалось пройти до Сент-Джонса около ста миль на север вдоль берега, который хорошо защищал от западного ветра и волн. На этом отрезке пути мне впервые встретился айсберг. Сначала он был похож на маленький остров на горизонте. "Странно,— подумал я,— тут не должно быть никакого острова". Проверил по карте и решил, что это и в самом деле айсберг. Я шел со скоростью узлов двадцать и думал, что доберусь до него очень быстро. Однако это заняло у меня больше часа. Сначала айсберг напоминал торчащее из-за линии горизонта яйцо, потом стал похож на мороженое, а еще позже — на испанскую церковь. Прошло еще немного времени и вечернее солнце одело его в сказочный разноцветный наряд. Я подошел еще ближе, и айсберг стал похож на гигантский ледяной торт, напомнивший мне мой свадебный торт и жену, которая ждала меня в Ирландии.

Рядом с айсбергом "Килкаллен" выглядел, по всей вероятности, ничтожным. Основной массив ледяной горы вздымался в небо больше, чем на сто метров. От него выдавались в море мысы и выступы, некоторые метров на пятьдесят. Рядом с айсбергом стоял оглушительный шум. Лед, словно раненый медведь, издавал непрерывное низкое рычание, сопровождавшееся ударами волн и шумом водопадов тающей воды. Был конец июля, и айсберг, унесенный довольно далеко на юг, стремительно таял.

Я мог бы наблюдать за этой картиной часами, но уже вечерело и пора было отправляться в Сент-Джонс. Через несколько часов, когда совсем стемнело, я был на месте. Когда четыре дня спустя покидал Ньюфаундленд с дополнительными 700 литрами бензина на борту, "Килкаллен", по-видимому, чувствовал себя скорее как подводная лодка, а не надводная. Расчетная нагрузка моего суденышка составляла 1134 кг — на 50 % больше рекомендуемого фирмой-изготовителем максимума. Мягкие емкости для топлива, на которых я спал, вызывали головную боль. Такое количество топлива, занимавшего две трети свободного пространства, превращало "Килкаллен" в плавучую бомбу. И это, и превышение допустимой нагрузки было риском, но шел я на него сознательно. Я рассчитывал, что за первую половину пути израсходую основную часть топлива, лодка станет легче и в районе Гольфстрима я смогу идти под парусом. Готовить горячую пищу, имея столько бензина на борту, было опасно, и мне пришлось питаться только консервами, сдабривая их витаминами в таблетках.

26 июля. Первая штормовая ночь, но все обошлось. Волны высокие, но красивые. Двигаюсь хорошо, однако при таком волнении расход топлива больше расчетного. Слева по борту айсберг — этой ночью он что-то не дает мне покоя.

За первый день я прошел вполне приличное расстояние—192 мили, но подумал, что если топливо будет убывать с такой же скоростью и дальше, то кончится оно гораздо раньше, чем рассчитываю. Не на режиме глиссирования 55-сильный двигатель потреблял много топлива.

Солнце проглядывало редко и было холодно. На крупных судах температура забортной воды роли, в общем-то, не играет, но на лодке типа "Килкаллена", сидящей низко в воде, все принимает ее температуру.

На третью ночь, после того как ветер достиг почти ураганной силы, а потом стих, "Килкаллен" натолкнулся на айсберг. Но поскольку лодка моя — не "Титаник", она просто отскочила в сторону, как мяч, и я пошел вдоль высоченной ледяной стены. И в этот раз мне больше всего запомнился шум стремительного таяния. В это время года айсберги особенно опасны из-за отламывающихся глыб льда, так что я сменил курс и поспешил удалиться от плавучей горы.

28 июля. Что за ужасные сутки! Это напоминает битву не на жизнь, а на смерть. Эта проклятая Северная Атлантика, оказывается, может быть очень жестокой — для тела и для рассудка.

Впервые поставил паруса. Все шло хорошо до тех пор, пока ветер не поднялся до ураганного. Чтобы продержаться, паруса пришлось убрать. К тому же после наступления темноты мне показалось, что грот и гик смыло, так как я плохо их принайтовил. По счастью, один ликтрос выдержал, и я вовремя успел спасти парус.

Волны продолжают захлестывать лодку, правда, вода в Гольфстриме заметно теплее.

Зачем, зачем, зачем? Зачем я убедил себя пуститься в это плавание?

29 июля. Похоже, что "Килкаллена" сильно отнесло на север. Это меня очень беспокоит.

По ночам было все так же холодно и мерзко; каждые сутки что-нибудь да случалось. Закрепив паруса и используя мотор в качестве руля, я решил его запустить, чтобы исправить курс лодки. Лодку начало сносить назад. Пока я разбирался с зажиганием, вода стала перехлестывать через корму. Маленький мотор тоже не завелся. Не успел я оглянуться, как лодка оказалась под полуметровым слоем воды.

Несмотря на две пары теплого белья, спортивный и два непромокаемых костюма, мне все время было холодно — в основном из-за ураганного ветра, который дул десять часов подряд.

30 июля. Погода начинает приходить в норму. Удалось отойти немного на юг. Мои усилия были вознаграждены: в 11.30 я заметил судно.

Судно находилось милях в трех-четырех; оттуда, кажется, меня не заметили. Но к моему удивлению, их радиооператор ответил на мой вызов. Я описал ему свое положение относительно судна, и он, подойдя к окну, меня увидел. Судно было исландское. Как я узнал позже, моей жене Сюзанне позвонили из Рейкьявика и сообщили, где я нахожусь. После этого в течение трех недель других контактов у меня не было. Погода стала опять ухудшаться, волнение усиливалось. После приводимой ниже записи мой судовой журнал стал и вовсе лаконичен.

31 июля. За ночь южный ветер усилился и на рассвете достиг ураганной силы. Сейчас стало чуть спокойнее; этот журнал принадлежит к немногим оставшимся на борту сухим предметам (он запечатан в три пластиковых мешка).

Это было жуткое утро и жуткий день. Когда у тебя под ногами устойчивое судно, шторм можно выдержать, но на этих надувнушках... "Килкаллена" опять снесло к самому краю Гольфстрима. Только я успевал справиться с одной чудовищной волной, как ей на смену приходила другая. Всякий раз, когда масса воды обрушивалась на "Килкаллен", мое обиталище превращалось в ревущий водоворот пены и оборудования.

Через двое суток "Килкаллен" опрокинулся. Это меня потрясло, хотя внутренне я был к такому готов. Я мог перевернуть лодку с закрытыми глазами. Восемь лет назад моя примитивная схема восстановления опрокинувшейся лодки не сработала, но на этот раз я был в ней уверен.

Когда утверждают, что в критической ситуации в один миг вспоминается вся твоя жизнь, это верно. От холодной воды ныли руки и ноги, а сознание работало с удесятеренной скоростью. Времени для паники не оставалось, и я несколько раз вдохнул, находясь в воздушном мешке под днищем "Килкаллена". Потом вынырнул на поверхность и автоматически дернул за шнур баллона, который начал надувать большую воздушную емкость. Мне казалось, что прошла вечнось, пока она наполнилась воздухом, хотя на самом деле это заняло не больше минуты. Лодка перевернулась днищем вниз, и я влез в нее, потрясенный и обессилевший.

Ничего существенного не утонуло, однако в течение нескольких следующих дней, когда волны непрерывно захлестывали "Килкаллен", все электронное оборудование на борту пришло в негодность, несмотря на то, что находилось в пластиковых мешках. Кроме того, вода смыла один мешок с продуктами и лопнули несколько емкостей с пресной водой.

Наконец, шторм, перевернувший "Килкаллена", стал утихать. Меня начали мучить раздражения на коже от постоянного контакта с соленой водой. К четвертому августа я смог снова продолжить путь — сначала под парусом, так как моторы не заводились. Я попробовал вычерпать воду из лодки. Пока выливал за борт десять ведер, девять вливались обратно. Проработав более часа, понял справедливость морского изречения, гласящего, что нет ничего эффективнее, чем напуганный человек с ведром.

Выдавшиеся в этот день два солнечных часа были для меня как манна небесная. Я попробовал раздеться. Правая нога болела, и я с неудовольствием обнаружил, что башмак с нее не слезает. Снять мне его в конце концов удалось, но с большим трудом. Гангрена! Я останусь без ноги! В небольшой порез попала инфекция! Такие и им подобные мысли мелькали в голове. У меня была довольно хорошая аптечка с перевязочным материалом, анестезирующими средствами, но что делать с ногой! Скакать остаток жизни на одной ноге О'Койнину не хотелось.

В результате я решил, что виной всему резиновая подметка, которая мешает кровообращению. Медленно, с трудом, я разделся донага и, мгновенно превратившись в один большой пупырышек гусиной кожи и надев страховочный пояс, прыгнул за борт. Сорокасекундное мытье — и я вновь в лодке. Каким-то чудом отыскав нераскрывшийся мешок с сухой одеждой, я влез в нее и почувствовал себя новым человеком. Все стало постепенно приходить в норму, и даже мой спальный мешок начал просыхать. Мокрый, влажный, сухой — в любом состоянии он был незаменим, защищая меня от холода. Естественно, что когда он высох, его тут же смыло за борт. Я уже предвкушал, как впервые за несколько дней хорошенько высплюсь — и вот тебе!

5 августа. Трудно найти что-либо пишущее (все ручки отказали). Пишу микроскопическим огрызком карандаша на мокрой бумаге. Беспокоюсь, выдержит ли отремонтированная мачта (она сломалась, когда лодка опрокинулась). Из-за постоянного напряжения и нервотрепки у меня, похоже, появились симптомы язвы.

Меня очень беспокоил возможный износ надувных бортов, и каждый день я их придирчиво осматривал. Якорь, привязанный к кормовому шпангоуту, почти протер в днище дыру, что было мною обнаружено в последний момент.

Через две недели после выхода из Сент-Джонса я начал экономить пищу. Продвигался хорошо, но все же не так, как хотелось бы; к тому же теплее, вопреки моим расчетам, не становилось. Без спального мешка трудно было сохранять тепло тела долее получаса; я боялся, что никогда не согреюсь.

9 августа. Пью шампанское и ем из банки тушеного цыпленка. Удивительно, что могут сделать десять часов попутного ветра и немного солнца, особенно после двадцатичасовой бури. Но я все равно промок и продрог. Идти еще много.

У меня была с собой бутылка виски, из которой каждый вечер я отпивал маленький глоток. Это был абсолютный максимум: пить при таком напряжении — просто самоубийство. Однако, чтобы отметить половину пути, я взял с собой маленькую бутылку шампанского. После двух стаканов голова у меня закружилась, и я начал кричать, вопить и петь; к счастью, на сотни миль вокруг никого не было.

С этих пор рассудок мой как бы потерял чувство направления и перспективы. Случалось так, что если мне надо было сделать что-то, скажем, с парусом, я просиживал без движения час или больше, а когда приходил в себя, оказывалось, что я уже вовсю работаю. Это была какая-то странная разновидность замедленной реакции.

13 августа. Из-за экономии пищи начинаю испытывать голод. Еда уже мне снится. Иногда разговариваю вслух сам с собой, по ночам вокруг лодки слышу голоса. Такие вот дела.

После того, как меня отнесло к северу, мне удалось продвинуться на юг. Так как радиостанция отказала, я хотел попасть в места оживленного судоходства, чтобы попробовать остановить какое-нибудь судно и определить свое местоположение.

14 августа. Прямо по курсу показался контейнеровоз. Выстрелил сигнальную ракету и двинулся под маленьким мотором к судну. Потом выстрелил еще одну парашютную ракету, но меня не заметили. Черт бы их побрал .

Тогда было раннее утро, погода спокойная, видимость хорошая — с судна должны были меня заметить.

15 августа. Этим утром упустил еще одно судно. Ракеты не сработали. Теперь их осталось только две. Связаться по аварийной радиостанции тоже не удалось. Очень огорчился, что меня не заметили. Сюзанна и друзья беспокоятся обо мне, так как я уже опаздываю.

Нехватка пищи начинала меня серьезно волновать. Физически я был готов плыть еще месяц и бороться со штормами у европейского побережья, но без еды у меня могло не хватить сил. Запас топлива тоже был почти на исходе, а ветер дул еле-еле.

17 августа. Последних двух дней словно бы и не было. Видимость упала метров до 50, ветер слабый, солнца нет. Я просто дрейфую. 16-го ночью меня разбудил шум двигателя. Судно прошло от меня в нескольких метрах; я испугался.

Судно и в самом деле чуть не наскочило на мою лодку. Спасло то, что "Килкаллен" очень легкий, и его отнесло носовой волной.

Точность моего пластмассового секстана — около 50 миль; в открытом море это еще куда ни шло, но у берега было опасно. Я продвинулся еще южнее и находился на уровне северо-западной оконечности Франции. В принципе, высадиться можно было где угодно, но хотелось в Ирландии.

21 августа около полудня на горизонте показалось небольшое каботажное судно. Я раздумывал, стоит ли выстреливать ракету. Только я выстрелил, как с судна меня заметили, и оно повернуло в мою сторону. Это оказалось ирландское судно "Арклоу вью". От радости я заорал, хотя до конца путешествия было еще далеко. Было большим облегчением знать, что жене и друзьям сообщат, где я.

Поскольку барометр падал и метеостанция предсказывала северо-западный ветер, капитан "Арклоу вью" посоветовал мне взять курс на Уэльс. Он не знал, что я во что бы то ни стало хотел высадиться в Ирландии. Я вычислил, что под парусом и мотором (чуть-чуть топлива еще оставалось), мне удастся до прихода северо-западного урагана пройти миль 50. Это было рискованно, но я решил попробовать. В 20.26, едва стало темнеть, я сделал последнюю запись в журнале:

Взял пеленг на Хук-Хэд. Ура!

О высадке на берег легче было размышлять, чем сделать: только через восемь часов неимоверных усилий и страха я ступил на твердую землю. В темноте я дважды чуть было не напоролся на скалы; если бы меня спасли, пусть даже в двух милях от берега, я бы считал путешествие неудавшимся. Важно было дойти до конца своими силами.

За моей высадкой наблюдали лишь чайки. Мое путешествие заняло восемь лет: ведь вышел я в него тихим летним днем 1977 года. Я чувствовал себя, словно слон в безвоздушном пространстве, и с трудом сохраняя равновесие, едва передвигал ноги. Вокруг не было ни души: деревушка Данмор спала. Точно пьяный, я еле-еле взобрался на холм и спустился на главную улицу.

В гостинице "Океан" мне не открыли. Отчаявшись, я вошел через заднюю дверь, нашел конторку администратора и взял связку ключей. У меня не было сил разбираться в телефонном коммутаторе, поэтому, оставив администратору записку, я нашел свободный номер и сразу направился в ванную, но оказалось, что вода только холодная. Я разделся и залез в постель. Бывать в раю мне не приходилось, но именно так я его и представлял.

Администратор гостиницы немного опоздал на дежурство и записки моей не заметил. Днем мою лодку увидели, и через несколько минут об этом уже знал чуть ли не весь мир. В Данмор съехались представители прессы в поисках моряка-одиночки. "Килкаллена" показывали по телевидению, но его экипаж 

никак не могли найти. Экипаж спал сладким сном.

Из журнала "Катера и яхты" № 2 (132) 1988г.

Автор: Энда О'Койнин

Перевод с английского И. Глебова.

Сканирование и обработка - Виктор Евлюхин (Москва).